#35. Агрессия


Свят Павлов
Инициация

Однажды я рефлексировал на тему моего взросления, моей инициации. Когда ты становишься действительно взрослым, а детство уходит в туманное полумифическое прошлое, подобно Китежу. Такая метаморфоза не происходит с последним звонком, дипломом или тем более с трудовой книжкой. Многие и вовсе всю свою жизнь проводят в слюнявых объятиях духовного детства. Просто не замечают этого. Или не хотят замечать. Но у меня все вышло иначе. С того момента я навсегда расстался не только с детством, но и покоем.

Как это ни удивительно, но после первого секса ничего особенного с моей личностью не произошло. Я даже лицо той вызывающе неблагополучной девки в рваных пахучих джинсах припоминанию с трудом. Более важные части тела несколько отчетливее, но почему-то всегда по отдельности. Целостный образ разваливается в моей памяти, как конструктор "Лего" в руках умственно отсталого ребенка. Со временем я оставлю только самый интересный кусочек ее тела и изредка буду играть с ним у себя в голове.

Основным чувством после первого секса было какое-то донельзя прозаичное, почти бытовое разочарование. До этого я сходные ощущения испытывал лишь раз: когда мне на шестилетие вместо терминатора подарили шахматы. И ради такой смешной возни люди пишут стихи, поют песни, а иногда и режут друг друга в своих затхлых подъездах и тесных квартирах? Даа, думал я, ну и мудаки. Правда, потом я втянулся и изменил свое мнение на противоположное. Да и хронология моей жизни стала измеряться не в футбольных чемпионатах, а в бывших девушках. Вместо от кубка к кубку получилось из руки в руки. Но вся эта увлекательная переоценка ценностей случилась гораздо позднее. Ну а пока…

А пока единственной мыслью, которая меня грела, как старая блохастая кошка, было то, что совсем скоро я все расскажу своим пацанам. И стану чуть более топским в нашей достаточно маргинальной, но все же уютной компании. Больше никаких мыслей у меня в голове не было. Как будто рублевую сигу поштучно выкурил, ей-богу.

Надо сказать, что эта охуительная история произвела на моих друзей еще меньшее впечатление, чем на героя "Зеленого слоника". У кого-то уже был куда более внушительный опыт, а кого-то просто еще мало интересовала сама тема. Какие женщины, когда есть заброшенный стадион, поросшее крапивой поле и старый растрепанный мяч. Да и неблагополучную девку я потом с легкостью обменял на новую книжку в оранжевой обложке. Желтая струя моей бессознательной жизни полилась на привычный сугроб.

Все самое важное произошло со мной буквально через полгода. Все детали того вечера я помню настолько точно, как будто это произошло вчера, а не 17 лет назад. Да какие 17 лет! Эти события навсегда остались для меня на расстоянии 17 минут, двух увесистых апперкотов и одного резкого удара ножом в горло. Подобно Сизифу, я буду вечность тащить их за собой. Потому что из этих событий родилась моя маленькая гегельянистая истина.

По пыльной июльской дороге я провожал подругу до дома. Мы неистово подражали голливудским героям. Я пинал невидимые предметы под ногами, а она несла свои благоглупости. Все было предельно мелодраматично, разве что мы гуляли не по Бродвею, а по ветхой и невыразительной словно дедовский пиджак окраине русского городка.

Но для симуляции чувств, как известно, пригодна совершенно любая локация. Когда ритуальная сторона дела была соблюдена и передо мной предсказуемо захлопнулись двери ее подъезда, мне оставалось лишь утереться обветренными следами сухого поцелуя и развернуться домой.

И тут я совершил одну большую глупость. Вместо проверенного безлюдного маршрута вдоль заводской стены я решил срезать через микрорайон. Вопреки устоявшемуся мнению, в стремных местах всегда нужно выбирать самую тихую и темную улицу, где вероятность встретить толпу бухих оппонентов куда ниже. Потому что когда тебя будут пиздить в людном месте, то все равно ни одна сука тебе не поможет. Проверено и запатентовано. Пользуйтесь этой мудростью на здоровье.

Но, увы, в то время я не был обременен никакой жизненной мудростью. В размышлениях о творчестве Ирвина Уэлша я почти преодолел микрорайон, но на следующем перекрестке я невольно оказался внутри романа Чака Паланика. Свет фонаря отбрасывал две грязные тени: одну большую и вторую чуть поменьше. Как только я поравнялся с тенями, в мою сторону предсказуемо донесся окрик в духе "слышь, черт, сюда подошел". И тут я сделал вторую, еще большую глупость — прошел мимо в том же прогулочном темпе, как будто ничего не произошло. Тогда я еще не знал, что "бей-беги" может эффективно работать не только в футболе, а полоска острой стали порой самое ценное, что у тебя может быть в жизни.

Без всякого фэйр-плея и лишних слов мои оппоненты набросились на меня сзади и сбили с ног. Та тень, что покрупнее, принялась меня душить шершавыми пролетарскими лапами. Прямо натурально душить, а не то, чтобы поддушивать для прикола. Чудом мне удалось вывернуться и укусить голема за лапу. Он даже взвизгнул от удивления. Понимаю, звучит не очень по-геройски, но когда тебя душит какой-то уебок, не до "Илиады" с "Одиссеей". Дальше я только бежал, пропуская слабые, но оттого не менее обидные удары по спине и затылку. Тени отстали, я оказался в своем дворе.

Меня просто выворачивало наизнанку, как будто хочешь блевать, а блевать совершенно нечем. Это была не горечь, не обида, не страх, а такая звериная нутряная ярость. Чувство абсолютно новое, мне незнакомое и непонятное. Но почему-то оно мне нравилось, оно было таким родным и обжигающим как стакан портвейна. Мне казалось, что я наконец-то обрел то, что давно искал. Я насобирал камни у дороги и пошел обратно к тому самому перекрестку.

Две тени по-прежнему стояли у фонаря, как будто бы ничего и не произошло. Теперь им из мобилы аккомпанировал "Сектор Газа". Я подобрался на относительно безопасное расстояние и начал кидаться камнями. Целился я исключительно в голову. Мне хотелось, чтобы они умерли. К сожалению, я попал только в грудь и живот самому крупному, мелкий обмудок и вовсе увернулся. Вероятно, если бы я попал, и кто-нибудь из них сдох, то моя жизнь сложилась совсем по-другому. Но я твердо уверен, что ни секунды об этом бы не пожалел.

Мои орудия против пролетариата вскоре закончились. Как вы думаете, что было потом? Правильно! На меня прыгнули и снова отпиздили. На этот раз никто меня не душил, оппоненты просто и лаконично охаживали меня ногами. Лежа на животе и кое-как прикрывая башку, я обещал себе, что если выберусь живым, то обязательно запишусь в секцию по метанию камней. Почему-то эта идея меня веселила. Как ни странно, но в какой-то момент они просто взяли и свалили. Видимо, я им надоел, ну или они решили, что с меня хватит. Загадочный разум обмудка непостижим. Потом я долго и больно вставал. Ярость подкатывала огненной волной к горлу и отдавала красными кругами в глаза. На секцию по метанию камней я так и не записался.

С того самого момента я стал тем, кем я являюсь. Теперь я каждый день провожу наедине со своей звериной яростью. Порой как с дорогой женой, а иногда как со злобной и сварливой тещей. Но я точно знаю, что она всегда со мной. И на самом деле это единственное чувство, которое всерьез заставляет меня жить. Поэтому, когда ее не станет — не станет и меня. Ведь большинство людей умирают только в последний момент, остальные начинают делать это лет за двадцать, а то и раньше. Они — самые несчастные на земле. Так говорил Селин, а он никогда не ошибался.