|
|
Положи свое тело в осоку Метафизика преступления Kогда обыватель ужасается описаниям чудовищных преступлений с мутиляцией, расчленениями, кошмарными подробностями — это понятно. Менее понятно, почему он любит, страстно любит ужасаться этому, неявно, но настойчиво требует все больше и больше ужасов, все больше и больше расчленений, чтобы, содрогаясь, в тысячный раз читать чудовищные подробности — отрезанные головы, вытряхнутые внутренности, вскрытые лона, выдавленные глаза, отделенные кости, уши, по которым полоснули бритвой, гениталии, валяющиеся в нескольких шагах от их бывших владельцев и т.д. Ясно, что Чикатило — понятие внутреннее, что он выражает какую-то обязательную, интимно-близкую, неразрывно связанную с глубинами подсознания фигуру. Это не человек, это фетиш, знак, голос человеческой психики. Преступление, — особенно страшное преступление, — резонирует с природой человека, с ее фундаментальными пластами. Значит, преступления и психиатрия связаны неразрывно. Разделение преступников на невменяемых и вменяемых — чистая социальная условность, конвенция. Если маньяк способен к ясной рациональной деятельности и прекрасно владеет собой, это отнюдь не означает, что он не может обладать вместе с тем настолько выраженным, настолько яростно заявляющим о себе душевном миром, что в определенных ситуациях глубинные архетипы захлестывают его с головой, ввергая во власть древних космологических стихий, толкая на реальное совершение того, что являлось содержанием древнего мифа. И напротив, явный шизофреник, не способный составить мало-мальски разумного предложения или непротиворечивой грамматической конструкции, в момент адского преступления нередко обретает поразительную ясность сознания, которой столь болезненно, столь жестоко, столь фатально и мучительно лишен в обычных ситуациях. Одного при этом убивают, а другого просто лечат. Это имеет смысл лишь в упрощенном социальном обиходе, где без огрубленных определений и приблизительных сентенций не обойтись. На самом же деле, все намного, намного сложнее. "Преступление–бессознательное–мифология–религия". Эту цепь нельзя прервать искусственно. Где строго кончается одно, а начинается другое? Исток религии — "сюжет, предшествовавший изгнанию праотцев из рая" — есть Преступление. Развитием или свертыванием Преступления, подготовкой к нему или проживанием (изживанием) его последствий является вся известная мифология — от классики до архаики. И все это не данные отвлеченной историографии или описания давно прошедших эпох. Все это существует в психике конкретных людей, наших современников, и не собирается никуда исчезать из этого облюбованного места — из "топоса" души, который, собственно, и состоит из испарений преступного тела и уплотнений воюющего с ним покаянного разума. Чикатило современник Диониса. Компаньон египетского бога Сета, соучастник великой мистерии индусских богов, принесших в жертву и расчленивших Праджапати — первочеловека. В драме психики, в таинстве преступления, в ассимиляции мифа — нет времени. Все, что происходит там, случается в вечном настоящем. Зеркала репрезентаций, сложные механизмы нагромождающихся контекстуальных дистанций, горы конвенциональных срезов культуры — все это растворяется во влажно-реальном, пробужденном, умопомрачительном акте конкретного преступления. Мистику его видения могут лишь представляться. Ученый, сталкивающийся с головокружительными тайнами, успокаивает себя тем, что это все в прошлом. Художник снижает накал безумного откровения тем, что разделяет творчество и быт. Преступник не имеет укрытия. Он один на один с голым бытием. А перед ним с чудовищной наглядностью факта, совершения, реализации — кровоточащий плод его рук. Некуда бежать, не на что списать. Невозможно проснуться или протрезветь. Пробуждение и трезвость и так тотальны. "Что я сделал!" — ревет внутри. "Это Я сделал!" — давит плитой на сердце. "Мне удалось это сделать!" — торжествует темный вихрь из бездн внутреннего мира. Зверь в нас не метафора. И не болонка. Пострашнее шакала, поковарней диких котов, погрязнее лунных свиней Гекаты, покровавей геенн, поопаснее рыси… Это не просто зверь. Это Человеко-Зверь, Therion. Динамика ролей Неверно делить преступников на вменяемых и невменяемых. Это мы уже сказали. Неверно также делить главных действующих лиц преступления на жертву и палача. А вы думаете убивать не больно? Терзать воняющую плоть не противно? Мучить других, наивно попавших в ваши руки, не страшно? Все знают о "Стокгольмском синдроме". Когда заложники встают на сторону террористов. Менее известны (так как свидетели чаще всего молчат вечным молчанием) перманентно повторяющиеся ситуации, в которых истязаемая жертва начинает осознавать себя палачом и морально ликовать, даже сладострастно издеваться над мучителем. Мифическая драма, очень напоминающая сценарий ролей в половом акте. Имитация насилия, имитация жертвенности, постепенно переходящая в нечто противоположное. Роли меняются, меняются положения тел. Якобы боль (и просто боль) рождает наслаждение (или якобы наслаждение). Мужчина отдает часть своего организма, а в быту это называют обратной формулой. Как и эротический акт, преступление корнями уходит в тайну возникновения мира, в базовые пласты антропо— и космогенеза. Преступник и жертва находятся в таинственном сговоре, в симбиозе, в особых уникальных отношениях. Тот, кому предстоит убить, и тот, кому предстоит быть убитым, выносятся за пределы социальных конвенций, так как обоим сейчас, вот-вот, предстоит окончательно и бесповоротно переступить линию в одном направлении. Они попадают не в никуда… Точнее, это никуда постепенно превращается из непроницаемой тьмы ужаса в особое таинственное, волшебное пространство вне времени, где пейзажи, вещи, декорации приобретают абсолютно новый смысл. Повторяется великая драма творения, в основе которого — жертва, убийство, заклание, расчленение. Жертва становится основой нового мира. Палач, исполнитель космогонической мистерии, умирая с тем, кого он убивает, казнит самого себя и снова очищается в кровавом ритуале. Человеческие жертвоприношения древности имели тот же смысл. Расчленение — возврат к космогонической мистерии. Духи-пожиратели Известно, что типичным синдромом шизофренического бреда является галлюцинативное представление собственного тела как решета, навязчивая идея отделения членов одного от другого, странная способность "заглянуть внутрь своего собственного организма". "Человек открывается, как цветок, его внутренние органы становятся внешними", — свидетельствуют пациенты клиник для душевнобольных. Происходит провал под поверхность сознания, а в этом мире, максимально приближенном к телесности, предметы, зародыши мыслей и змеи медленных чувств настолько удалены друг от друга, что настойчиво отказываются от помещения или складывания даже в отдаленное подобие системы. Почему так? Потому что акт творения космоса, акт возникновения вселенной логически означает переход в мир множественности, в плоскость дискретных частиц. Отталкиваясь от хаотического дна реальности, человеческое сознание и человеческое общество, а равно и физический порядок вещей и элементов, сразу же стремятся подняться к более высоким уровням, где восстанавливается некое подобие того органического единства, которое было присуще (и присуще) Праджапати до творения, жертве до ее расчленения. Но этот путь всегда обречен, пока внизу лежит квантовая тьма материи. Она будет заставлять возвращаться к ней все снова и снова, пока проблема дискретного существования, множественной количественной вселенной не будет решена однажды единственным, бесповоротным и необратимым образом. Расчленение есть не что иное, как онтологическое свидетельство о входе Духа в материальное бытие. Он входит через расчленение, и значит и выйти сможет только таким же путем. Убийца и убиенный — полюса только в роковом, фатальном и неснимаемом, метафизически противоречивом дуализме. На самом деле, они — суть одно и то же. Жертвенный акт должен повториться дважды. Мы возникаем в материи как результат расчленения, мы имеем шанс вернуться в дух только через такое же действие. На этом основана шаманская инициация. Духи варят неофита, стремящегося стать шаманом, разрывают его на много кусков, отделяют кости его скелета от мяса. Потом собирают заново. При этом в магическом ритуале часто повторяется одна деталь — восстановленный человек, "заново рожденный" не имеет более магической плоти. Он символизируется отныне черепом или скелетом. Он — только основа человека, его твердая вертикальная, осевая духовная часть. Мясо материи надежно счищено с костей души. Именно этот символ был знаком таинственных орденов, появившихся в начале Возрождения в Европе. Скелет и кольцо с черепом. Такой же смысл у тибетского ритуала чод, где буддиста разрывают в чаше его собственного черепа дакини — женские духи, исполняющие роль посвятительниц. Они съедают тело неофита, истязают его, пока на месте человека не создается совершенно гладкое черное озеро. Это внеиндивидуальное черное озеро есть нирвана. Обретение истины. Заметьте, что посвященный шаман или тантрический буддист, достигший таким образом Пробуждения, благодаря палачам тонкого плана обретают духовное бессмертие, становятся в каком-то смысле намного выше, чем их мучители, которые оказываются в конечном итоге, лишь слугами в инициатическом пути человека, ищущего более свободного и более достойного существования, чем эта земная имитация жизни. Кстати, сходную функцию выполняют бесы в пути монашеской и особенно анахоретической христианской реализации. Они истязают отшельников, мучают их, но, в конце концов, именно благодаря борьбе с ними, благодаря страданиям и боли, обретается спасение и просветление. Новое шизофреническое тело Антонен Арто, который, будучи реальным безумцем, спонтанно открыл и прожил глубиннейшие доктрины Традиции, писал об особом "новом шизофреническом теле", к которому рвется темная воля исследователя глубин после болезненного, невыносимого понимания распада плоти, после "расчленения" и "саморасчленения". Это "новое шизофреническое тело" не имеет отдельных органов, членов. Это голова — без глаз, рта, ушей, ноздрей и т.д. Просто "голова". Точно так же и остальное тело, — которое, кстати, в данном случае не может быть строго отделено от "головы", точнее, того, что здесь называется условно "головой", — не имеет деления на "руки" и "ноги", более того на "внутренние" и "внешние" органы. Сущность "нового шизофренического тела" в том, что оно принципиально нерасчленимо, что оно — постпреступно, сверхжертвенно, не имеет шансов ни стать жертвой, ни выступить в роли палача. Эта реальность — реальность души, взятой в ее наиболее свободной и самостоятельной форме. Это гораздо ближе к реальному "я" человека. Жиль Делез, боготворивший Арто, идеально точно подмечает, что "новое шизофреническое тело" есть "новая поверхность", то есть тот фантастический и впервые интересный и осмысленный мир, куда стремится подняться, поместиться проницательная воля трагического шизофреника, схватившего и пережившего кошмар человеческой конституции в ее наиболее глубинном измерении. "Новая поверхность" — то, что следует за магическим ритуалом спуска в миры расчленения, как вторая фаза, как награда, как венец инициатического делания. Эта "поверхность" во многом подобна обыденному горизонтальному сознанию, и вещи, смыслы и существа, на ней обитающие, весьма напоминают предметы знакомого мира. Но… Но в данном случае это уже не предметы, а их смысловые эссенции, они не подлежат больше кошмарной перспективе распада как темной подоснове души. Они неанатомируемы, неразлагаемы, неампутируемы, органично целостны. Морговое вскрытие и американский ножик Мальдорора над ними не властны. Не удивительно поэтому, что в мире "новой поверхности" намного легче дышать, там разряженный и увлекательный воздух — ведь масса ненужных людей, сил, пейзажей и мыслей остаются за бортом этой реальности. Они — скорлупы, темная магия расчленения забирает их целиком, поскольку очищать и инициатически оживлять в них попросту нечего. Куда исчезают помехи? Давнишние знакомые? Детские сны? Покойники? Старые газеты? Был у меня приятель как пели сросшиеся уроды в одном из рассказов Густава Майринка. Возможно, существует особое пространство внешних оболочек, где фрагменты реальности, оказавшиеся непригодными для инициатического строительства души, пребывают вечно, безостановочно переминаясь и разлагаясь в неуютном космосе, навсегда оставленном жизнью и ее агентами. Туда же отправятся очень многие из тех, кого мы знаем и о ком думаем. Но все это больше не имеет никакого значения. Газета "Лимонка", 1997. |
