|
|
Консервы Стоило Боре Клюкину нажать на звонок, как дверь распахнулась, и из полумрака прихожей ему навстречу выплыл Витёк. За собой хозяин тащил скрипящую под тяжёлым ящиком тележку. Разминувшись с грузом на пятачке придверного коврика, Витёк перекатил тележку через порог — колёсики особо жалко взвизгнули — и, распрямившись, навис над Клюкиным. — И это всё? — Боря оценил тяжесть коробки, но не впечатлился габаритами. — Здесь только мясо, без костей. Кости для собак оставил. — Как настоящие, — Клюкин отогнул картонку и посмотрел на тускло блестящие кубышки консерв в фирменных этикетках. — Н-ну, — сплюнул через губу Витёк и выдернул у гостя из-под мышки пухлый пакет. — Теперь слушай меня крепко, Борюсик. Сейчас забираешь ящик и всё, больше ко мне ни ногой. И номер мой забудь. Поругались мы с тобой. Навсегда. Понял? — А если на тебя выйдут? — То всё на мне повиснет. Ты — человек свободный. Главное, консервы жри быстрее, не пались. Только сам, как договаривались. На сторону — ни-ни. Или… сам знаешь, короче. Приятного аппетита. Дверь перед Клюкиным захлопнулась так же быстро, как и распахнулась двумя минутами ранее. Он ещё помялся немного на крыльце, словно не решаясь забрать груз, потом наконец взялся за ручку и, оглядываясь после каждого удара о ступени, спустил ящик вниз, к багажнику старого жигуля. Оранжевая пасть с ржавыми крошащимися губами была призывно распахнута, но Боря, сам не поняв почему, взгромоздил ящик на пассажирское сиденье и для надёжности закрепил ремнём безопасности. Привычка что ли? Захлопнув дверь и багажник, он прыгнул в прокуренный салон. Собачка на торпеде качнула головой в такт, троица святых под ней смотрела на Клюкина не мигая и тот, суеверно перекрестившись, задёргал коробку, затанцевал на педалях. Он сжился с этой машиной как с женщиной — знал куда надавить, что ослабить и где подкрутить в случае чего. Но если ресурс отработан — ничего не поделаешь. Точно так же с любовью... Эх, а ведь ещё немного и взял бы подержанного корейца. Теперь все многолетние накопления, снятые вчера со счёта и завёрнутые сегодняшним утром в пакет, достались Витьку. Боря знал, что сам не справился бы, но денег от этого меньше жаль не становилось. Он выматерился и вывернул со двора на грунтовку — до города час дороги, а хотелось доехать засветло. Ехал Клюкин точно во сне, а может быть на самом деле спал — три ночи бессонных ворочаний давали о себе знать. Мысли текли где-то на фоне, сливаясь с треском магнитолы. Первую вспышку Боря попытался сморгнуть, но ей на помощь подоспела вторая, а затем третья. Когда до Клюкина дошло, что со встречки ему мигают фарами, было уже поздно — на обочине выросла машина ДПС и стремительно приближающаяся фигура гаишника. Боря дал по тормозам ещё до того, как тот додумался взмахнуть жезлом, и сжался в кресле. Удивлённое веснушчатое лицо удивительно тощего капитана приникло к стеклу. Клюкин опомнился и принялся крутить ручку подъёмника, но та предательски проворачивалась. Ругаясь, Боря приоткрыл дверь и протянул замызганные документы. — Куда так спешим, гражданин Клюкин? — с привычно напускной строгостью спросил гаец. — Домой, забыл чайник выключить... — Издеваетесь? — Первое, что в голову пришло. Простите, просто задумался, — пробормотал Боря. — Что на сиденье? — Это? — Клюкин сглотнул не то от страха, не то от аппетита. — Консервы. — А чего не в багажнике? — Не знаю, так сподручней было… — Откройте багажник. Удивлённый капитан осмотрел пустой багажник, вернулся к пассажирской двери, достал из ящика консерву и повертел в пальцах. Клюкин искоса следил за его взглядом, делая вид что очень увлечён своим техпаспортом. Время тянулось и тянулось невыносимо. — А вы угощайтесь, если хотите. А то вы такой худой, а у меня вон ещё много, — на последних словах, холодея от собственной глупости, Боря чуть не дал петуха. Гаец вышел из ступора, метнул в Клюкина удивлённый взгляд, сунул за пазуху банку, после чего, бросив напоследок дежурное «не нарушайте», пошёл в машину. Боря опустился на сиденье и, как ему показалось, очень долго не мог попасть ключами в зажигание. Домой он приехал совершенно разбитым. Кое-как затащил ящик на второй этаж, взгромоздил на кресло и пошёл в душ. Горячие струи размягчили тело и мысли, а клубы пара подхватили его и донесли почти до самой кровати. Оглядев сквозь неумолимо смежающиеся веки комнату, Боря посетовал про себя, что не успел убрать ящик с кресла, но сопротивляться долгожданному сну сил у него не было. *** Клюкину казалось, что стоит ему наконец освободиться, избавиться от жестоких навязчивых мыслей, как он начнёт новую жизнь. Спокойную, размеренную. Пить бросит совсем, курить станет, как все люди, одну пачку вместо двух, может даже гантели купит. Никаких нервов. Каждый вечер прогулка, можно пиво с мужиками попить, засидеться. На выходных — рыбалка, грибы, ягоды… Но когда Боря поутру продрал глаза и увидел перед собой ящик, он понял, что ровным счётом ничего в его жизни не изменилось. Закурив вместо чистки зубов прямо в квартире — прежде заточённая на балконе пепельница ёжилась теперь на прикроватном столике, — Клюкин побродил, присматривая, куда можно переставить консервы, но по всему выходило, что везде они будут мешать ещё больше, а в кресле он всё равно не сидит. Перед завтраком Боря взял из ящика одну банку. На кухне нарезал луковицу, наломал — так вкуснее — хлеб, достал из холодильника маринованные огурчики и энзешный мерзавчик. Гулять так гулять. Продув рюмку, которую никогда не убирал далеко — прятал за цветочный горшок — он налил до краёв и опрокинул в себя. Теперь, пока кураж не прошёл, надо есть. Банка улыбнулась, выгибая острыми краями след от консервного ножа; брызнул на клеёнку мутный сок. Клюкин налил с горкой, нанизал волокнистую тушёнку на вилку и, не жуя, проглотил, залив следом беленькую. Отставил рюмку, прислушался. Вроде хорошо пошла. Он чуть не рассмеялся от двусмысленности. Подцепил ещё и теперь прожевал, пытаясь понять вкус. Вкус был как у обычной тушёной свинины — ни прибавить, ни отнять. Он съел почти половину банки, сосредоточенно, стараясь не отвлекаться на мысли. Вкусно же? Вкусно — убеждал он себя. Боря почти допил водку, но анестезирующее опьянение не приходило, наоборот — во рту стало кисло, живот отозвался раскатистым эхом. Клюкин с усилием сглотнул, забросил за щеку огурец, чтобы замаскировать собственное открытие. Хватит себя накручивать! Он нарочно с силой копнул в банке вилкой и поднёс ко рту красноватое мясо с льдинкой жира наверху. Вишенка на торте. Не успел Клюкин этого подумать, как его вырвало прямо на стол — бурая, отвратительно пахнущая жижа растеклась по клеёнке и долго капала со стола, пока Боря сплёвывал остатки завтрака в унитаз. После такого нечего было и думать начинать новую жизнь. Нет, не сегодня. Клюкин закурил и включил телевизор, но в итоге лишь безостановочно клацал пультом — все шоу, фильмы и новости его раздражали, а взгляд и мысли, от которых больше всего хотелось бы отвлечься, возвращались к консервам. В какой-то момент Боря понял, что просто сидит и смотрит на зазывно приоткрытый ящик. Нет, это было невозможно. Он вскочил и засобирался в магазин: рассовал по карманам сигареты, спички, горсть мятых купюр. Потом нашёл на кухне холщовую продуктовую сумку и переложил туда из ящика шесть банок — сколько поместилось. Сначала Клюкин собирался «забыть» сумку в подъезде, надеясь, что кто-то позарится на халяву, но передумал. Потом нерешительно замер у мусорного ящика, однако, завидев, как спешит ему навстречу со старомодным ведром Ираида Михайловна из третьего подъезда, побрёл мимо, в сторону магазина. Там Боря купил четыре бутылки водки, упаковку пельменей и кетчуп. Он почти смирился, что зря таскал лишний груз, но, заметив на обратном пути бредущего вдоль стены пятиэтажки Баллона, встрепенулся. Клюкин уже не помнил за что слегка блаженного бомжа так окрестили, зато с удивительной ясностью понял, кто поможет ему решить вопрос. Пока Баллон удивлённо хлопал глазами под детским грибком, как старичок-боровичок из «Морозко», Боря выгружал перед ним консервы. — Это чего? Мне? — недоверчиво просипел бомж. — Ага. Только съесть надо быстро. Будут спрашивать кто дал — никому ни слова. Тогда принесу ещё. — Хозяин — барин, — хохотнул в предвкушении Баллон. — У нас не залежится. — Я в тебя верю. Клюкин собрался было уйти, но перед глазами его всплыла угрожающая морда Витька. «Только сам. На сторону — ни-ни. Или… сам знаешь». Занесённая было для шага нога опустилась. «Не могу, — одними губами твердил Боря. — Жить надоело? — парировал он сам себя. — Не может же он следить за мной вечно? — Хочешь проверить?» Проверять не хотелось. Клюкин как во сне обернулся, почти забыв о брезгливости, вырвал у Баллона банку, которую тот мял в заскорузлых пальцах, и бросил обратно в сумку. За ней последовали все остальные консервы. Баллон не сразу, но понял, что сделка отменяется; заискивающее умиление сползло с его лица. — Шутник, значит? Пошёл ты на хер, шутник! Когда кучу обнаружишь под дверью, тогда смеяться не будешь, небось? — Да погоди ты… Баллон… — Боря суетливо огляделся и увидел, как в окно высунулась Ираида Михайловна. — Тише, дай сказать-то… По лицу бомжа было совершенно непонятно, поверил тот Клюкину или нет — лишь выгоревшие бледно-голубые глаза смотрели на Борю как на инопланетянина. — Видишь, не надо оно тебе. — Клюкин протянул Баллону бутылку. — На вот, лучше. Хорошая водка, без обмана. А что я сказал ты никому, иначе… Я и сам-то по краю хожу. — А может всё-таки дашь банчонку? Любопытно. Мы то не из брезгливых — всякое пробовали, — бомж рассмеялся хриплым каркающим смехом. Клюкин не верил, что оказался таким идиотом. В первый же день всё рассказал. И кому? Он шёл через двор к подъезду, а вслед ему летел смех, постепенно переходящий в нездоровый кашель. *** Дни потекли один за другим. На СТО, где он прежде вполне усердно трудился, Клюкин сказался больным и теперь потихоньку пил водку, гипнотизируя стоящий в углу ящик. Иногда, проходя мимо, он ловил себя на мысли, что хочет было заговорить с консервами, но тут же прогонял наваждение. А тем временем руки сами тянулись к банкам, повертеть, потереть, погладить… Боря вытаскивал консерву и на унитазе читал её состав вместо кончившегося освежителя. Высший сорт, ГОСТ, пищевая ценность, срок годности и так далее. Потом прикладывал, как прикладывают морскую раковину, к уху, сам не зная что хочет услышать. Иногда, когда кончалась еда — водка, парадоксально, не кончалась в принципе — Клюкин в рассеянности доставал консерву и лишь занеся нож приходил в себя. В конце концов ящик опустел. Консервы были всюду: на покрытых многолетней пылью, доставшихся в наследство от родителей книжных полках, на побитой ржавцой стиралке, на кухонном столе, на прикроватном столике, на балконе. Наконец, банки просто лежали на полу; стоило задеть их случайно или нарочно — они катились, бликуя ребристыми латунными боками. Несколько раз Клюкин пытался пресечь эту неторопливую экспансию, но пока он доносил до ящика одну консерву, оттуда исчезали две. Боря наливал ещё, чтобы руки не дрожали, но они дрожали ещё больше. Он ползал по грязному ковролину, а банки раскатывались в стороны. Иногда ему казалось, что консервы катятся сами собой, без всяческой помощи, сначала по полу, потом по стенам и наконец по потолку… Распластанным на полу Клюкина застал звонок в дверь. Он тяжело, не с первой попытки поднялся и побрёл к глазку, чтобы увидеть в нём участкового Сотникова. Тот нетерпеливо переминался, почёсывая где-то под расстёгнутым кителем. Боря, ежесекундно трезвея, бросился назад и принялся собирать консервы, но руки подводили его, а банки падали на пол с оглушительным грохотом. Участковый, видимо, заслышав шум, зазвонил настойчивей. Клюкин понял, что ничего не выходит, поэтому, распинывая в стороны улики и подвывая от боли в пальцах, пошёл к двери. — Войду? Сотников как всегда выглядел развинченно — шарил по карманам, поглаживал брюшко, твистовал сбитыми носками туфлей. Вкупе с неприлично лоснящимся мундиром и съехавшей на затылок фуражкой это придавало ему вид карикатурный. Но Клюкин, пропуская участкового внутрь, знал, что нельзя поддаваться этому обманчивому впечатлению — руки Сотникова невзначай приоткрывали дверцы пустых шкафчиков, оценивали толщину пыли на полках, ноги аккуратно шли по минному полю из банок, а цепкий взгляд уже сканировал его прихожую, комнату, санузел… В конце концов участковый приземлился на кухонный табурет. — Я смотрю ты долго уже один живёшь? — Сотников задержал взгляд на лице Бори лишь на секунду, чтобы оценить реакцию. — Да не, с недельку всего, — Клюкин старался держаться бодрей, что делало его ещё более жалким. — А что так? — спросил участковый, как будто между прочим. — Бросила меня Алла. Вещички собрала и отвалила. — О как? — Ага. — То-то я гляжу запаршивел ты. Не голодаешь хоть? — приметив закатившуюся под стол консерву, Сотников подхватил её и стал вертеть в руках. — Пока без борщей, — Боря развёл дрожащими руками, не отрывая взгляд от банки. Взгляд перехватил участковый — так коршун бросается на полёвку. — Угостишь? — А? — встрепенулся Клюкин. — В животе что-то заурчало. Да открывай, Борь, не боись. У тебя, кажись, не последняя. Пока Клюкин суетливо накрывал на стол и вскрывал банку, Сотников продолжал расспрашивать о жене, словно пришёл на дружеские посиделки. От предложенной рюмки он, впрочем, отказался. — Говоришь, Алла ушла… А к кому ушла, знаешь? — Знаю. — Назад ещё не просится? — Не. — А номер мне дашь, а то я хотел к ней на стрижку записаться? — участковый тряхнул сальными в тон костюму волосами. — Она поменяла. — Да? А может я тогда сам к ней съезжу? Адрес есть? — Не советую, хахаль у неё злой, — Клюкин знал, что это не поможет, но ничего лучше ему в голову не пришло. — А я договорюсь, — Сотников пододвинул к себе тушёнку и тщательно размял её вилкой. — Ты мне пока адресок черкни, — под неотрывным взглядом Клюкина участковый нанизал пару волокон и, отправив в рот, тщательно прожевал; лицо его прояснилось. — Хорошее тушло, где брал? — Да так, в наследство осталось. Вот. Боря протянул Сотникову адрес Витька; участковый дважды прочёл карандашные каракули и вернул листок назад, наминая тушёнку всё уверенней и уверенней. Клюкин смотрел на него и чувствовал, как кадык, словно помпа дробовика, вхолостую гоняет по горлу, накачивая в рот слюну. Глядя как бурый сок бежит по подбородку участкового, он порадовался, что не успел пообедать — все внутренности пришли в движение. Наконец Сотников отложил вилку — посреди банки остался лишь белый айсберг жира — и посмотрел на хозяина. — Спасибо, Борь, вкусно. Мне неудобно даже говорить, но сам знаешь — работа. Шёл я вчера по Краснодарской и слышу, как Баллон очередной опухшей невесте рассказывает о том, что ты жену свою убил и в консервы закатал. Звучит как бред, но… всяко бывает — времена тревожные. Пошёл я себе дальше, а тут на Блюхера Ираида Михална мне навстречу. Ну и давай по ушам ездить. Сказала, что Аллу ты со всеми вещами в жульку погрузил и увёз в один конец. Да не бледней ты. Вижу я, что всё путём, что переживаешь. У меня после развода и похлеще было. А к Аллочке я всё равно съезжу, я к её стрижке привык уже что ли… Выпроводив Сотникова, Клюкин долго ещё сидел, глядя в стену и вертя в руках банку, как неисправный кубик Рубика. Серый дневной свет отшелушился от обоев под натиском персикового заката, а следом фонарный свет закрасил всё стерильной желтизной. Под балконом долго пересказывала сплетни Ираида Михайловна — при желании Боря мог бы слышать всё до единого слова, — потом воцарилась короткая тишина, и лавку заняли залётные подростки — среди дворовых мальчишек гитаристов не было. Некоторое время Клюкину даже нравилось плыть по волнам перебора, но внезапно строчки, выкрикнутые хриплым усталым голосом, влетели в комнату, вырывая Борю из оцепенения. «А моей женой накормили толпу… Растоптали ей грудь… Разорвали ей плоть…» Клюкин вскочил и что было мочи швырнул банку в распахнутое окно. *** — Точно знаю, есть у неё кто-то, — Боря подлил в рюмки. — У Аллки-то? — насторожился Витёк. — Ага. Знаю, но доказать ничего не могу. Бабам в этом смысле проще. Духи унюхала или волос нашла — иди сюда, мой хороший. А я что ей скажу? Ну краситься чаще стала, ну приоделась на рынке слегка… Я бы и не заметил, наверное. А сидел как-то на лавке под виноградом, с дороги меня, короче, не увидать было. Вижу, идёт Аллка с работы и… улыбается. И меня как током тогда прошибло! Вот ты, когда со смены домой идёшь, часто улыбаешься? То-то и оно. А потом я нагнал её у подъезда, она обернулась на мой голос, а на лице такое безразличие, такая тоска… — Хрен его знает, Борюсик, сдаётся мне ты с жиру бесишься. — Бешусь, ты не представляешь, как бешусь. Она уснёт, а я сижу и смотрю на неё. Час могу смотреть, два. Не знаю даже, чего жду. Иногда надеюсь, что проговорится она во сне. Иногда представляю, как душу её подушкой… — Дружище, — Витёк опустил тяжёлую ладонь на загривок Клюкина и крепко потрепал. — Ты это брось. Это ж билет в один конец. Надо оно тебе из-за бабы сидеть, пусть и из-за красивой? — Это Аллка-то красивая? Была лет двадцать назад, когда мы познакомились. Все тогда завидовали, говорили «отхватил», «как это она только на него позарилась». Поверить не могли, что не по залёту женимся. Нет, она, конечно, лучше всех своих одноклассниц вместе взятых выглядит, но… — Так на кой тебе ради неё жись гробить, а? — Третий сорт не брак, — осоловело гоготнул Клюкин, в подпитии у него всегда прибавлялось храбрости. — Не в том дело. Свалит она рано или поздно, потом на развод подаст, потом на раздел имущества. С нашей однушки мне достанется разве что комната в коммуналке. Сбережения на «корейца» тоже дели пополам. А ещё адвокату плати… Нет у меня сил, Витёк, жизнь заново начинать. — Клюкин налил больше обычного и, не дожидаясь собеседника, влил в себя. — А в тюрьме лучше, выходит? — хмыкнул Витёк, казалось он до конца не мог понять серьёзно говорит Боря или шутит. — Не лучше. Потому и не рыпаюсь. Каждый своим делом должен заниматься. Я — ходовую править, Аллка — стричь, ты — консервы свои крутить. Одним словом, мне киллер нужен. — Ты чо, кина пересмотрел? — Витёк поперхнулся своим полтинником. — Какой нахрен киллер? Ты где его отыщешь-то? Объяву в газету дашь? Всё что будет тебе — майор переодетый и арест с поличным. — А может я не из местных, может, из Москвы профи выпишу… — Ага, и всё равно съедешь в коммуналку — знаешь, сколько работа профи стоит? — А что делать? Невыносимо. Не-вы-но-си-мо, понимаешь? Ни о чём больше думать не могу. И ладно квартира — хрен с ней, но видеть Аллкину счастливую рожу не могу. — Клюкин начал путаться в показаниях, голова его клонилась всё ближе к столешнице, но каждый раз невероятным усилием воли он приподнимал её и глядел вокруг рассерженным щенком. Смешным, жалким, но полным решимости укусить. — А может… Ты мне друг, Витёк? — Ну, друг, — осторожно ответил Витёк. — Ты сильный. Молодой… Может, завалишь её? — выпалил Клюкин после долгой паузы. — Ты чо, Борюсик? Я другом твоим быть хочу, а сокамерником — нет. Ну тюкну я Аллке по башке, а дальше что? — Дальше… В консерву её закатай, — хохотнул Клюкин, но осёкся; взгляд его прояснился. — Внатуре, в консерву! У тебя ж ключи от цеха есть? — Ну есть, — Витёк выглядел растерянным. — Вечером отведёшь её в цех, а к утру уже ящик консервов выкатишь — идеальное преступление! А чтобы по-честному всё, забирай бабки на корейца. Лучше в тишине и покое на жульке. Ответить Витёк не успел — проскрежетал в двери несмазанный замок и в прихожую вошла, стряхивая капли с зонта, Алла. — Вспомнишь говно, вот и оно… — вполголоса буркнул Клюкин. — Ой, Витенька, и ты здесь! — засюсюкала Алла, не удостоив мужа взглядом. Тема сменилась сама собой, и рука сменилась — теперь подливал Витёк. Когда жена в пушистом халате выскользнула из ванной, Клюкин уже лежал на столе. Витёк что-то сказал ему — Боря не расслышал что именно — и пошёл вслед за Аллой в комнату. Клюкин хотел пойти следом, но не смог — не было сил. На веки давил безжалостный гидравлический пресс. Наконец Боря сдался и провалился в неприятный, но тут же забывшийся сон. Проснулся Клюкин на столе — лицо онемело, ноги затекли, в ушах звенело, впрочем, как оказалось, это надрывался его мобильник. — Я подумал обо всём. Я согласен, — сказал Витёк и повесил трубку. Три недели спустя, когда Алла вышла в отпуск, Клюкин объявил ей, что собирается делать ремонт в квартире. Он рисовал радужные перспективы евростандарта, напирал, что жене лучше уехать, заслуженно отдохнуть и не мешаться, благо — Витёк предложил ей пожить у себя за городом — лес, речка, всё что нужно. К большому Бориному удивлению Алла согласилась сразу. Пожала плечами и пошла собирать вещи. «Ты всё что нужно бери. И пальто, конечно. И сапоги. Мало ли — холода ударят? И документы обязательно. Фен, бигуди, косметика, всё взяла?..» Алла только пожимала плечами и доставала очередную сумку. Когда Боря грузил все эти вещи в машину, вездесущая Ираида Михайловна поинтересовалась не переезжают ли они, на что получила ответ от скорбного Бори: разъезжаемся. Через час Клюкин с Витьком уже заносили вещи в дом последнего — ничего не подозревающая Алла тут же забралась в гамак и качалась в нём с самым беззаботным видом. Подняться и попрощаться с мужем она желания не изъявила. — Теперь запоминай, Борюсик, — когда они вышли за ворота, Витёк заговорил вполголоса, но твёрдо и быстро. — Алла от тебя ко мне ушла, и мы с тобой больше не друзья, сам понимаешь почему. Бабки отдашь, когда всё будет готово. У меня условие только одно — консервы будешь жрать сам. Все до единой. Обманешь — тебя следующим закатаю. Идёт? — И-дёт. Боря понял, что не хочет этого, что ему жалко Аллу, хоть меньше он её ненавидеть не стал. Понял, что боится. И, впервые, что всё — по-настоящему. А главное — ничего нельзя отменить и исправить. Поэтому остаётся с присвистом выдавливать из сухой глотки одну за другой четыре буквы. Он сел в машину и поехал обратно в город, где его ждали три дня измены и бессонницы. *** Жигули подпрыгивали на колдобинах, рискуя вот-вот развалиться, но Клюкин не снимал ногу с педали газа. Других машин на трассе почти не было и мигнуть ему фарами было некому. Гаишник материализовался на дороге, когда сбавлять уже было поздно. Жигуль пропахал мимо и сдал задом. Тощий капитан заглянул в салон и рассмеялся. — Опять ты, шумахер консервный? Клюкин пожал плечами и полез в бардачок, пока гаец осматривал ящик на переднем сиденье. — Я гляжу, вы с этими консервами неразлучны. Хорошее тушло, кстати. Дашь ещё? — Забирай. Всё забирай, — Клюкин отстегнул ремень безопасности, стягивавший ящик и открыл дверь. — Шутишь что ли? — Я спешу, капитан. Ну так что, договорились? Клокотавшая в Клюкине злость придала ему убедительности. Гаец, пожав плечами, вытащил ящик и коленом захлопнул дверь. В эту же секунду Боря нажал на газ. Перед его глазами плыла довольная морда Сотникова. Участкового Боря встретил по пути в магазин, тот перешёл через улочку нарочно, чтобы встретиться с Клюкиным. — Ну как я тебе? — спросил Сотников, стянув фуражку. — В смысле? — Прическа новая моя. — Да вроде ничего. — Дело твоё закрывать ездил, — хохотнул Сотников. — Алла сказала, что пока от дел отошла, но для меня сделала исключение. — Какая Алла? — Клюкин знал, что задаёт идиотский вопрос, но не спросить не мог. — Ты, Борь, пил бы поменьше, ей-богу. Я понимаю, забыться хочется, но не до амнезии же. К жене твоей ездил по адресу тобой даденному. Дошло теперь? До Клюкина не доходило. Информация шла по тоненькому проводку от ушей к мозгу, но не усваивалась — проводок был оборван где-то на середине. Он и теперь не до конца мог понять, зачем едет к Витьку и что хочет там обнаружить. Жигуль свернул с трассы, а через десять минут пыления по грунтовке притормозил у ворот. Боря выбрался из машины и пошёл к двору, решимость то накатывала на него, распирая изнутри, то сдувалась, уступая место страху. Во дворе был припаркован симпатичный «кореец» малинового цвета, почти такой, о каком мечтал Клюкин. Боря непроизвольно погладил гладкий блестящий капот и взбежал на крыльцо. Сначала он стучал кулаком, потом стал лупить по доске коленом. Свет пробивался сквозь занавешенные окна, но открывать никто не спешил. Наконец дверь распахнулась, и навстречу Клюкину шагнул Витёк. Лицо его было сосредоточенно-непроницаемым. — Ты чего сюда припёрся? — Поговорить надо. Впусти. — Ага, разогнался. Здесь говори и сваливай, пока можешь. — К тебе Сотников приезжал? — Это кто? — Мент, участковый наш. — А, этот. Ага, было дело. И чо? — Он мне сказал, что Аллка жива и здорова. — А что инопланетяне существуют, не сказал? — А кто его постриг тогда, ты что ли? — страх в Клюкине окончательно уступил место злобе. — А это, Борюсик, тебя колыхать не должно. Витёк легко оттолкнул гостя, но тот, вопреки ожиданию, не отступил, а юркнул ему под руку — разница комплекций способствовала манёвру. Пока опешивший хозяин разворачивался в тёмном, заставленном ящиками коридоре, Клюкин уже успел завернуть на кухню. Когда Витёк вошёл следом, Боря стоял как вкопанный, глядя на пританцовывающую у выкипающей кастрюли с борщом Аллу. — Доволен? — А? Что это? Почему? — Клюкин вышел из ступора и по инерции задавал вопросы, ответы на которые знал заранее. — А ты что думал, Борюсик? Что я на себя мокруху возьму? — Не оправдывайся, Витенька, — оборвала его Алла и повернулась к бывшему мужу. — Эх, Клюкин, какой же ты болван, всё испортил. — Вы… Вы… — Боря хлопал губами, как карась. — И уже давно. Раз в жизни ты придумал что-то толковое, но как всегда просрал, — Алла игриво пожала плечами. — Живи, радуйся, квартира твоей мамочки тебе досталась. Жена не отравляет жизнь одним своим видом. Пей — хоть залейся. Кайф! — Заткнись… Заткнись… — Борю шатало из стороны в сторону, но ноги, как заколдованные, не могли сдвинуться с места. — Недорого откупился — старую иномарку за жену с пробегом, — улыбнулась Алла. — Ты сам виноват, Борюсик, — вклинился Витёк, но любовница его перебила. — К тому же компенсация какая! Тушёнка — высший сорт! На закусь самое то… — Зачем… Зачем ты меня тушёнку жрать заставил? — Клюкин повернулся к Витьку с единственным оставшимся в голове вопросом. — Не пошла? Ну-ну. Это, Борюсик, чтоб безнаказанность тебе голову не вскружила. Мало ли кого ты ещё захочешь хлопнуть, — криво улыбнулся обладатель чужой жены и малинового авто. Клюкин сам не заметил, как с него спало оцепенение. Он шагнул к столу и взял красный, в свекольном соку нож, но, не успев замахнуться, почувствовал, что горло уткнулось в согнутый локоть. Дышать стало нечем, в глазах стемнело. Он несколько раз попытался отмахнуться ножом, но, кажется, никуда не попал. Попытался сказать, что сдаётся, но лишь издал тихий свистящий хрип. Казалось, его пытаются сдуть через маленькую дырочку, как резиновый матрас. Боря представил это особенно чётко, и мысль пришла сама собой — нужно расслабиться, позволить сдуть себя и тогда его отпустят. В этот же момент ему стало легко и никак. — Пульса нет. Ты его задушил, болван, — Алла подняла на Витька глаза. — Да он с ножом… Он бы тебя… — Поздно оправдываться. Вызывай ментов, — Алла отошла от тела бывшего мужа и подожгла соломинку сигареты. — Ментов? — Да, Витюш, ментов. Попытаемся вывести на самооборону, ну, может, условку дадут тебе. Или есть план лучше? Витёк огляделся по сторонам и взгляд его упал на пустую консервную банку в мусорном ведре. |
