|
|
Коток Главное, чтобы мне хорошо было. Утром над постелью
кто-то кашлянул. Я продрал тяжелые веки и увидел ассистента. Он уже стоял возле
окна и кому-то махал.
— Сергей Федорович, — извиняющимся
тоном сказал он, — вы бы поторопились.
— Куда? — как-то
по-кошачьи визгливо и хрипло произнес я.
— Вы ведь пластический
хирург, — мягко ответил он.
— Я?! — Вы. Детский хирург.
По детям, — хихикнул он и снова махнул в окно.
— Хорошо, — ответил я,
начиная вспоминать.
Действительно — хирург. — Простите, что
пришлось ворваться. Ключи, как всегда, под ковриком. А дело чрезвычайно важное.
Забыли?
— Ничего я не забыл, —
буркнул, приподнимаясь.
И точно. В институте
говорили о каком-то деле, назначенном на сегодня. С моим непосредственным участием.
Но в ворохе событий я как-то упустил его из виду. Облачаясь в серый костюм, я
сверлил ассистента взглядом. Я хотел немедленно приступить. Я не мог больше
ждать. Да, я хирург! Пластический! О, трепещите уродливые носы! О, бойтесь,
мясистые щеки! О, плачьте, тройные подбородки! И да, я по детишкам. Потому что,
на самом деле, хирург я никакой. Ну какой я хирург, посудите сами. Факультет
закончил с пятой попытки. И то заочно. Ничего не знаю и не помню. Ни анатомию,
ни физиологию. Кто мне доверит представительную даму или сановитого господина?
Да надо мной посмеются. А вот детей доверить можно. Все равно их не жалко. Если
где-нибудь накосячу, никто не будет бегать и заламывать руки. Это же дети. Ну
не получилось, не фортануло. Часто у меня бывают мордатые машки и длинноносые
артурки. Из моей операционной они выходят зачастую в еще более прискорбном
состоянии, чем были до посещения оной. Жалоб на меня пока никто не составлял,
зарплату получаю приличную, жизнью и работой полностью доволен. Однако в этот
раз, слышал краем уха, будет нетрадиционный заказ, от важного человека.
Странно, что я об этом позабыл. Видимо, кот вывел меня из колеи. И еще жара.
Она не спадала. Пекло так сильно, что я отдернул руку, коснувшись подоконника.
Во дворе стоял черный
форд с тонированными стеклами. Мы сели в этот самый форд и плавно поехали.
Кроме ассистента, в машине находились двое незнакомых людей. В черных пиджаках
и белых рубашках. Они не вводили меня в курс дела, а я не спрашивал, стеснялся.
У них были такие суровые лица.
Мы быстро прикатили к
больнице при институте, молча прошли по коридору в мой кабинет. Потом они
ретировались. Я стал раскладывать инструменты. Вертел в руках ненужные очки.
Волновался. И не зря. Через сорок минут в кабинет вошла целая процессия:
сначала ассистент, за ним два бугая в пиджаках, потом смутно знакомый мужчина в
простецкой футболке с надписью Барселона. Небольшого роста, полноватый, с
проседью в волосах. Замыкала шествие маленькая девочка. Очень маленькая. Лет
пяти. Она сразу села на детский стульчик, взяла специально приготовленную для
пациентов игрушку — кролика — и стала ее крутить.
Мужчина поздоровался.
Я не узнал его с первого взгляда. И теперь жалел об этом. Передо мной стоял
помощник мэра, Андрей Сухорук. Поговаривали, именно он был первым человеком в
городе, и мэр плясал под его дудку.
— Андрей Иванович! — расцвел
я в подобострастной улыбке, — а вы такой же как на портретах!
Он сухо пожал
протянутую ладонь.
— Вам передали, что
дело будет деликатное? — сухо спросил Андрей.
— Конечно, конечно! — Щекотливого
свойства, — помялся он, — как бы сказать… В общем, дочери нужна пластическая операция.
Лицо. Меня не устраивает ее лицо. Перестань ковырять в носу, Маша!
Девочка вздрогнула и,
бросив на отца угрюмый взгляд, еще сильнее погрузила палец в ноздрю.
Андрей встал и заходил
по кабинету.
— Я хочу, — наконец
произнес он, — чтобы вы сделали коток.
— Коток? — переспросил
я, ничего не понимая.
— Коток, — твердо
ответил он, — из лица.
— Имеете в виду
ледяной каток?
— Да, каток, — поправился
собеседник, — ледяной. Чтобы можно было кататься на коньках.
— Но… — я застыл на
месте от изумления.
— Что еще? — недовольно
проворчал он.
— Вот вы говорите — каток.
А уши, щеки, нос? Лицевые выпуклости могут создать проблему для плавного
перемещения на коньках, — осторожно сказал я.
— Нет, нужен идеально
плоский рельеф, — решительно прервал меня Андрей. — Кататься будут профессионалы.
Ни единого бугорка. Все снести! Подчистую!
Он рубанул рукой
воздух, давая понять, что настроен решительно.
Отказаться нельзя. Я
просто не мог этого сделать. Господа в пиджаках смотрели на меня волчьими
взглядами. Пристрелят. Как пить дать пристрелят, думал я. Холодный пот выступил
на лбу.
— Это выполнимо? — спросил
помощник мэра.
— Конечно, — уверил
его, — когда приступать?
— Сейчас и
приступайте. И не грызи ногти! — крикнул он на девочку, которая от изучения
носа перешла к выколупыванию зубами грязи из-под ногтей.
Господа, не сказав
больше ни единого слова, ретировались.
* Я вел девочку на
операцию. Она шла безучастно. Ей, видимо, было все равно, что скоро от ее лица
останется плоский кусок мяса. Я должен изуродовать ребенка. Но не мог этого
сделать. Просто не мог. Да, случались перегибы. Иногда страшно было смотреть на
малюток, жертв неудачной пластики. Но я никого не мучил, не калечил, не удалял
жизненно важные органы. И вообще, причем тут каток? Помощник мэра спятил. И я
должен потакать его идиотской идее. Или под наркотиками. Хотя внешне не
заметно, но бывают такие вещества… Утром проснется, узрит доченьку и тут же
велит меня расстрелять. Как пить дать расстреляют. При любом раскладе. Откажусь
или изуродую. И жалко ее было. Маленький человек, только жить начинает. Глаза
понадобятся. И нос. В конце концов, без носа на ней не женится никто. Если
только по расчету, без любви. И каток я понятия не имел, как делать. Нужна
глыба льда, заменить лицо… Все это превращалось в тяжелый шизофренический бред,
объяснить его я не мог. И по мере того, как мы подходили к операционной, во мне
созревало решение — сбежать вместе с ребенком. Отец образумится и простит меня.
И отблагодарит за то, что не потакал его сумасбродствам.
В комнате я первым
делом открыл окно, сграбастал девочку и по пожарной лестнице спустился. Маша не
сопротивлялась, лишь смотрела на меня удивленными глазами. Так нужно, шептал я,
ты все поймешь потом. Мы делаем правильно. Мы молодцы. Но уже на улице она
стала кричать и вырываться, и даже мазнула меня ногтями по щеке. Я прижал ее
крепко, и побежал со всех ног. За мной никто не гнался. Никто не следил за
пожарным ходом. Никому и в голову не могло прийти, что я утащу девчонку. А я
утащил! Ну и понятное дело, ее не будут искать у меня. В продуктовом магазине
начнут искать, на чердаках, на дальних болотах. А ко мне никто не сунется.
Идеальное место, чтобы спрятать! Я так сильно прижимал ее к себе, что в
какой-то момент она обмякла, и я испугался, что девочка задохнулась.
Остановился и увидел, что она смирилась со своей участью.
— Папа скоро придет, —
на всякий случай сказал я, — не волнуйся.
Маша не желала со мной
разговаривать.
В сильнейшем ажиотаже
дошел до дома, лихорадочно вспоминая, чем же вкусным ее угостить. У меня
остался старый пакет доширака — но не предлагать же китайскую лапшу
избалованному ребенку! Она с детства купается в роскоши, и тут я со своей
лапшой. Дома она снова расплакалась. На этот раз громче. Я испугался, что
соседи услышат, повалил Машу на диван, зажал рот.
— Будешь слушаться! — повысил
я голос, — а то убью!
Сам не знаю, зачем
угрожал ей, но, видимо, по-другому девочку было не успокоить, потому что как
только она услышала про убийство, затихла и всхлипывала.
— Вот так, вот славная
детка, — пробормотал я, усаживаясь на ней поудобнее.
Была она бледная,
жалкая. Совсем не похожа на дочь самого влиятельного лица в городе. С ней провозился
уже часа три, вздрогнул я, наверняка голодная. А у меня шаром покати. Доширак…
— Ты ведь не будешь
кричать? — спросил я.
Промолчала. Для
эксперимента снял руку с губ. Ни звука. Тогда я встал. Лежала как труп.
Смотрела в потолок.
— Ты славная детка, — повторил
я идиотскую фразу из кинофильмов, — любишь конфеты?
— Люблю, — неожиданно
сказала она.
— Отлично! — обрадовался
я, — вот я схожу с магазин за конфетами. А ты посиди дома. Не будешь плакать?
Хочешь, мультики включу? А ты мультики смотри. Быстро схожу.
Вывел компьютер из
спящего режима, запустил ютуб.
Она послушно перевела
взгляд на цветную картинку. Я щелкнул ключом, забухал ботинками по ступенькам,
и помчался в ближайшую “Пятерочку”, где купил разнообразную снедь. Неизвестно,
чем богатые пятилетние девочки питаются. Не забыл и про конфеты. Настроение у
меня было приподнятое, я даже насвистывал.
Но дома Машу не
застал. Она куда-то исчезла.
Заглянул под кровать.
Проверил шкафы, санузел. Нигде не было. Крикнул, топнул, швырнул пакет на стол
и еще раз бешено прошелся по комнате. И только теперь обратил внимание на то,
что створка окна приоткрыта. С ужасом выглянул во двор. Самые худшие подозрения
подтвердились. Она лежала в луже крови. Наступили сумерки, и никто не замечал
мою маленькую пленницу. Не двигается, мертва! Неудивительно — живу на первом
этаже. Любой, кто сверзится с такой огромной высоты, разобьется насмерть.
Наверняка, хотела убежать или позвать на помощь. По глупости открыла окно, нога
скользнула… и мне расхлебывать. Я, признаться, никогда в таких щекотливых
ситуациях не бывал. Мертвый ребенок! Ведь это же черт знает что. В полицию не
пойти — скажут похитил и убил! Нужно забрать тело, пока соседки не увидели.
Спускаясь, мельком
подумал: хорошо, что во дворе установлены камеры, значит, меня с ней не
заметят.
Она лежала бледная,
красивая, струйка крови изо рта, ребра переломаны, колени раздроблены.
Я поднял тело и
помчался к себе, но уже в подъезде оно стало таять, и не успел я сунуть ключ в
замочную скважину, как Маша прохладной влагой вылилась из-под ладоней и оросила
пыльные бетонные ступеньки. Ситуация становилась все неприятнее. Коли ребенок
пропал окончательно, и меня, косвенного виновника этих грустных перипетий,
установить невозможно, значит помощник мэра будет думать на других людей,
запьет напропалую (он был горьким пьяницей), начнет совершать необдуманные
поступки, обязательно пострадают невинные люди. Напряжение, напряжение… я думал
о напряжении, которым к завтрашнему дню загудит город.
Дома было привычно
пусто и тихо. Я съел конфеты, купленные для девочки, и лег спать. Ночью в комнату
залетел медведь с маленькой красной головкой. Я потратил час, пытаясь выгнать
его обратно в форточку.
Проснулся
невыспавшимся, с тяжелыми мыслями, в кромешной духоте. Луна стояла красная как голова
медведя. Медного оттенка. Я никогда не видел такой луны. Буквально через десять
минут она пропала и сквозь горизонт засияло солнце.
Немедленно вошел в
интернет и сразу же прочитал панические заголовки новостей о пропавшей девочке.
Все только и говорили, что о ней. Мэр обещал большую сумму за любые сведения о
ребенке. Помощник грозил лютыми карами похитителю. Тряс кулаками перед камерами
и смачно, отчаянно матерился. Он утверждал, что меры приняты — диаспора готовит
клыки и когти.
Пронеслась неделя, и
что-то вязкое, удушливое скапливалось в атмосфере. За окном проезжали машины с
мигалками. Неоднократно замечал вертолеты. Волонтеры ходили по квартирам. Зашли
и ко мне, но, узнав, кто я — ретировались, принеся извинения. А я, тот, кто
заварил эту кашу, сидел и горевал. Чем я могу помочь несчастному человеку? По
моей вине потерял ребенка. На меня никто не подумает. Дело закроют из-за
отсутствия улик, тела, преступления. И я сказал себе — так не пойдет. Нужно
действовать.
* Подошел к зеркалу,
оправил камзол и поглядел на себя пристально. Вроде бы неплохо — но чего-то не
хватает. Мой взгляд внезапно зацепился за красный детский бантик, торчащий
из-за дивана. А это ведь с Маши слетел, пока мы с ней боролись. Подобрал и
кое-как повязал себе на волосы. Вот теперь я вылитая Маша! Подошел еще раз к
трюмо удостовериться. И точно — никакой отец, никакая мать не смогут вскрыть
подлог, до того я был похож на эту пропавшую девочку! Прямо хоть сейчас иди к
родителям. Я решил так и сделать. По моей вине пропала, значит нужно ее вернуть.
Я, конечно, несколько грузноват, тяжеловат для пяти лет, но у меня есть бантик,
да и вообще лицом еще молод, несмотря на недавнее сорокалетие. Вприпрыжку
побежал по улице, стараясь воображать, что я девочка и мысли у меня девичьи, но
мысли были туманные и печальные.
Не доходя до особняка
помощника мэра, я услышал крики охраны — она! она! И через минуту ко мне бежал
сам помощник, раскинув руки для объятий.
Мы вошли в огромную
гостиную, залитую светом свечей. Вся дворня обняла меня и принялась плакать.
Неужели так похож? — усомнился я. И для верности искоса взглянул в лакированную
столешницу. Небритый сорокалетний мужик с нелепым бантом на голове, — не
отличить! Больше сомнений не было в том, что я выбрал идеальную стратегию.
Мы принимали завтрак.
Фарфоровые чашки, столовое золото. И я рассказывал, что испугалась операции и
сбежала. И потерялась в городе. Ходила одна-одинешенька и плакала. Добрая
старушка меня покормила. А спала в траве, как кошка. Помощник оказался строгим,
но добрым отцом. Он меня жалел, подкладывал куски ананаса на тарелку.
— Кстати! Как там наш
пластический хирург? Завтра же пойдем снова. Ты должна быть катком. Скоро
представление.
Повар что-то зашептал
ему на ухо.
— Что? — поморщился
он, — пропал? Не видели? Ну это решительно какая-то эпидемия! Почему в моем городе
пропадают люди…
Он брезгливо уставился
на меня, потрепал по щеке, по носу. Пробормотал что-то и удалился.
Прошла неделя. Я гулял
с рыжей таксой, спал в детской постельке, слушал на ночь сказки Шарля Перро.
Шоколада и мармелада было столько, что я через силу его ел. Ко мне приходили
подружки. Такие же чистенькие богатые девочки. Мы играли в резиночку на
выхоленной лужайке. Ночью я несколько раз просыпался в слезах и не мог понять,
почему. Кондиционер немного отогнал жару. Я разжирел, и мыслей у меня никаких
не было.
Иногда, впрочем,
наваливалась тревога, и я думал, что отец отправит меня к другому хирургу. Но
помощник мэра, отчаявшись найти меня (то есть знаменитого пластического
хирурга) принял решение оставить все как есть. Мне нужны худшие руки в этом
городе, говорил он. Никому другому я ребенка не доверю. Жену, себя — доверю.
Ребенка — нет! Только тот, кто не умеет резать, достоин резать мою дочь! А раз
он пропал, и все надежды найти его бесследно растворились, пускай она останется
такой, какая есть. И с таким лицом пойдет на представление. Хоть это и
нарушение правил. Но у нас внушительное оправдание!
* В тот праздничный
вечер меня особенно красиво нарядили (рюши, панталоны), заправили голубые ленты
в волосы, вручили флажок. Вдвоем с отцом пешком (так требовал ритуал) мы
отправились на торжество.
Порядком стемнело. Над
городом нависла фиолетовая туча. Там и сям загорались красные фонари. Народу
было немеряно. Нищие, богатые, хипстеры и рабочие, правые и левые — все пришли!
И толпа сгущалась. Со всех улиц стекались ручейки пестро разодетых людей. Мэр
стоял на помосте и держал мегафон. Отец передал меня слугам и поднялся к
приближенным мэра. Сам мэр был какой-то особенно бледный и тщедушный. Будто
после долгой болезни.
— Уважаемые друзья, — заговорил
он негромко, и установилась тишина, — хочу приветствовать вас на открытии
замечательного катка!
Он картинно махнул
рукой, указывая на каток, скрытый за его спиной гигантским полотном.
— Знаю, вам не терпится,
обув железом острым ноги, вдоволь накататься, но все-таки прошу уделить мне
минутку вашего внимания. Хочу сделать важное заявление. Вот город наш — что за
город? Дрянь полная. Процветает коррупция, произвол властей. Мне лично
совершенно насрать на интересы горожан. Для меня главное что? — набить себе
потуже карман. А простые люди для меня как рабы. Вы просто пыль. Ваша цель
служить моему обогащению. При этом я все время говорю противоположные вещи. О
том, что якобы забочусь о городе. На самом деле — нет. Мне насрать. Вот такой я
лицемер и сволочь. Но это нормально. Так везде.
— Нормально! — заговорили
люди.
— А как иначе? — Иначе никак. Я
сильный бандит и каждого из вас могу сокрушить! Вы мне должны подчиняться. Ну а
как я высосу из вас все деньги — можете, хе-хе, умирать. Вы — ничто. Вы — говно.
Но это нормально. Так везде.
— Нормально! — А как иначе? — шептались
в толпе.
— Я только деньги
люблю. Красиво одеться, вкусно поесть. А то, что дороги у нас плохие,
промышленность не развивается, экономика хиреет — насрать. Да хоть бы вы совсем
все сдохли. У меня все хорошо. Захочу — улечу завтра в Эмираты. У меня там
гражданство. Но это нормально. Так везде.
— Нормально! — шамкали
старухи.
— А как иначе? — Я вру, всегда вру.
Стелюсь перед вышестоящими лицами. Плюю на подчиненных. Я изменю любой закон,
лишь бы мне хорошо было. Главное, чтобы мне хорошо было. А вы чтоб сдохли, и
всё бы сгнило!
— Так, так, — закивала
толпа.
И я закивал. А как
иначе?
— А теперь, друзья, — произнес
он, вытирая пот со лба, — торжественное открытие городского катка!
Заиграла бравурная
музыка. Полотно медленно поднялось. Я увидел четырех девочек моего возраста.
Они кружком стояли на коленях и смотрели вверх (там пустовало место для меня).
Их лица были превращены в гладкие отполированные ледяные поверхности диаметром
в сотню метров. Глади сходились, образуя почти бесшовную плоскость.
Люди, аплодируя,
бросились на каток. Сразу несколько умельцев залезли на плоскость в наточенных
коньках и с хрустом проехали по девственному льду. Головы девочек слегка
закачались от тяжести.
От криков, от
надвинувшейся тучи, от лютой жары, от вида изуродованных детей мне сделалось
страшно. Я испытал панический приступ и бросился бежать. За мной никто не
следовал, потому что это никому не нужно. Во взвинченном состоянии достиг
старого своего дома, и гулко топая, поднялся на первый этаж.
Покормить кота,
почему-то родилась бестолковая мысль.
Включил люстру, сел на
кровать. И кто-то подергал меня за край брюк. Как-то несмело, осторожно.
— Персик! — прошептал
я.
И понял, что кот умер
от голода.
Тогда я перекрестился
наоборот и заглянул под диван. Я увидел именно то, что ожидал увидеть перед
смертью. В дальнем углу, в полутьме притаился мой кот. Теперь голова у него
была человеческая, с кошачьими ушами. А пасть угрожающе распахнута, перекошена
от лютой
лютой зло пасть
угрожающе распахнута угрожающе распахнута перекошена от лютой зло пасть уающе
ахнут угрожающе распах, пер пасть угрожающе распахнута угрожающе распахн
з л о б ы ута, перек, пер пасть
угрожающе угрожающе перекошена от ошена от лютой нут, перекошена от лютой злобы
бы екошена от лютой злобы бы.
Ы И Й и иЙи хЫ И в ту же секунду кот
бросился на меня.
* Я пытался читать Сенчина. Может б ыть от текста, или сама по себе, в душу
заползала тревога.
Сосредоточиться на пе рипетиях жизни богатого
оппозиционера было
нельзя. Вдобавок сто
яла жара. Несмотря на
распахнутые
форточки, в комна те ощущалась сгуще нная теплота, как в пре дбаннике. Хотелось о кунуться под холодн ый душ, смы ть пот, но даже пошевелиться б ыло трудно. Когда я оторвался от компьют ера, наступил вечер. В ванной заставил с ебя посмотреть в зеркал о, хмыкнул и
осклабился. На меня взглянул
о лицо 16-летнего по дростка, а не
40-летнего му
жчины. Без единой
морщин
ы, с темным п ухом над губой. Б елесое, мерзко незагорелое ли цо. Я гля дел на себ я снисход ительно, с п ониманием, как на брата , больного оли гофренией. И тут п оказался о н. Пошатывая сь на длин ных лапах, вышел из не понятного закоулка, где
большей частью п
роводил свои дни, и
нагло уста
вивши сь на меня, хрип ло, с лютой злобо й за кричал: — Ма ууу! — Персик, ты прид урок, — спокойно ответил я. Ко т продолжал вопить.
Потерся ухом о
мою ногу, подпрыгнул,
брос
ился бежать. Ударившись
на пово
роте о дверной косяк,
зав
ернул в кухню. Снов а истошный голос. Я в яло завари л доширак. Шесть месяцев, а ведет
себя как старый ма
разматик. Единственны м развлече нием Персика было на б людение за пауками . В комнате, в каждом углу они д ел овито ползали, строили
паути
ны, ловили мух, ме лких мошек. Кот садился на край ди вана и н аблюдал за копошением насекомых. Пауки были его друзьями, его фет ишем, его кинофиль мом, его перс она льным компью тером. До ширак я запарил с ост рой курицей. Откинул ся в кресле , вдохну л пряный запах. — Мааааааауууууу уууу!! Сухопарое, нескл адно е сущ ество , похожее на мутанта (перепонч атого паука, ком ара), судорож но заскребло когтями. — Мааау! Маааууу! Требователь но ревел он. Лап ша дым илас ь. Я от крыл дверь, от швырнул сума сшедшего идиота. Он
прижа
л уши и уставился вб ок, изучая узор ы на обоях. Я с клонился над ним. Он вытянул узкую черную бархатную морду с му тными глазами, ли шенными выражен ия, и громко мурлы кну л. — Погугли, придурок! — закричал
я, — погугл
и! Тебе рано есть! В
оди
ннадцать! Он оцепенел, и вдруг Прос кользну в под ногами, юркнул в
комнату.
Когда я вошел, Персик сидел в кресл е и обнюхивал ла пшу. Сердце оборвалось.
Я выброс
ил его в коридор. Про летев пару метров , животное приземлил ось на полусо гнутые и замерло. М не было все равно. Я громко хло пнул двер ью. Я см отрел на юту бе как люди бьют друг
дру
га и уплетал лапшу . От кровавых боев ост рый вкус усилив ался. Кот скребся, входил в р аж, у рчал, просовыв ал когтистую ла пу в щ ель и беспоря дочно возил ею, ка к утопающий. Пару месяцев назад он начал приход ить ко мне с ультимативным требованием, чтобы ег о гладили. Сворач ивался в клуб ок и ждал. С перва я гладил , если н аходил силы оторваться от ютуба, но потом
заметил, что после
того, как поглажу его по лысой сп ине, по мягкой складчатой ше е , у кота выступает между но г маленькая пипка, похожая на о бсл юнявленый грифель розового карандаша, и Персик, доволь но урча, принимае тся ее вылизы вать. Е му обяз ательно нужен свидетель аутофелляци и. Словно кошачье онани стичес кое удов ольствие в одиночку не
де
йствовало. Первый раз это напугало. Было неловко. Я стеснялся. Брез гливо ш выр нул е го в коридор. Потом
сократил наши встреч
и до минимума. Я не изв ра щенец. Не зоо пед о ф Я т ебя ненавижу. Ты
сумасше
дший. Ты ведешь с ебя странно. Кот орал в другой комн ате. Я читал Сен чина и думал, что он пишет очень похоже на меня. Будт о это все нап ис ал я. Было четыре но чи. Кот не спал.
Приходил, скре
бся. п рыгнул на ко лени и требовательно
уставил
ся на меня. Ты сволочь,
я тебя ненавижу, произнес я, г
лядя в пустые
бессмыслен
ные глаза. Он недовол ьно взбрыкнул л апой, сел на край кровати, следя за
движением личинок моли, книжны
х жучков. Что-то хотелось
сделать. Я не знал что. Писать пове
сть? Я не мог ее писать
в оглушите
льн ой жаре. Повесть не
писалась. От скуки и тоски решил пома
стурбировать перед сном . При коте это делать,
конечно, не
льзя. Выгнал его, а он
снова
принялся выть. На
эросайт
е долго выбирал подх одящий р олик, член был мягкий как кроличье ухо. Когда при родный механизм
заработал, и пенис требов
ательно заявил о себе,
в двер
ь с гулким грохотом
ударился кот:
— Маааау уууу!!!!!! Я с плачем распа хнул дверь, отбр осил животное, крикнул
н
а него. И прыгнул к к омпьютеру , засо вывая руку в штаны. Уд овольс твие возвращ алось. Но как то нехотя. вз драгивал и при слушивал ся в ожи дании вопл ей. Персик мяу кнул опя ть. Терпение ло пнуло. Взял его за шк уру, о тнес на балкон и закры л дверь. Т ам твои крики ник то н е услышит. Никто. Д овол ьный, торжеству ющий, я вернулся и по нял, что уже ничег о не хоч у. Вырубил сайт. Вытер
липк
ий пот с шеи. Выс тавил голову в форточку
— сухо, безветренно.
Спонтанно, от пусто ты внутри сдел алось страшно за кота.
Если он умер от стресса?
Персик сидел н а комоде. Уши были низ ко прижаты, взгляд
источал лютую ненависть. Он вошел в комнату вразвалочку, как победитель.
И снова нервно завопил.
Я лег
в кровать и по старался заснут ь . Персик устроил ся ряд ом, и следил за мной, как за огромн ым мертвым пауком , пока я засыпал. Утро м п риехала мама, чтобы меня поко рмить. Я упросил е е забрать кота на дачу. Жа ра еще силь нее на калилась. Дома стало
пусто. Мож
но дочитывать Сенчина,
писать пове
сть и ма сту рбировать. И н икто не посм еет помешать! Никто! Вы
поним
аете, ни кто! |
