|
|
Любовь и привязанность и зомби Затрагивая тему интимного чувства, нередко приходится задумываться и о том, может ли любовь сделать человека свободным. Как правило, встречаются популярные мысли о том, что любовь невозможна без свободы. Насколько верны подобные утверждения? Французский мыслитель Ж.-П. Сартр по этому поводу высказывается скептически: для него любовь хотя и является результатом проявления активности воли самого человека, приносящая радостное удовлетворение, всё же она — источник самообмана, которая выражается в «конфликтной игре» «зеркальных отражений». По Сартру, только Другой может дать бытие моему «Я», благодаря его признанию моей ценности личность обретает некоторое достоинство. Пока Другой меня любит, он дарует мне бессмертие, видя меня более лучшим, таким, каким «Я», возможно, никогда не будет. Иными словами, любовь — это стремление отразиться в Другом, чтобы увидеть в нём признание своей значимости, уникальности и обоснование своего бытия. Благодаря ответной любви другого человека моё «Я» получает возможность развития и самопознания себя как ценности, но для этого мне необходимо «соблазнить» чужую свободу, чтобы влюблённый в меня сам стремился попасть в мой любовный «капкан». Не только Другой оказывается в таком положении, я сам соблазняюсь, попадая в чужую любовную ловушку, таким образом, по мысли Сартра, мы порождаем взаимопронизывающую игру зеркальных отражений и бесконечных отсылок. Любовь даёт нам видимость свободы, но она же замыкает её на объекте нашей страсти. Однако во всём есть свои нюансы. Прежде, чем продолжить мысль о свободе и любви, следует задать более общий вопрос: возможна ли для человека свобода. Итак, любая личность формируется как продукт своей культурной эпохи, социальной среды, воспитания, образования: культурные мемы постоянно «инфицируют» наше «Я», соблазняя личностную свободу и культивируя определённое ценностное отношение к миру. Если взять человека как представителя своей таксономической ячейки, то понятие свободы и вовсе исчезает; ограничения на возможности нашей рациональности накладывает эволюция. Если представить нашу свободу в виде аллегорического образа небоскрёба, то можно сказать, что на вершине — её не существует (т.к. мы оказываемся всего лишь заложниками своего таксономического ранга, инстинктов, генетических программ и их ошибок, мы — невольные агенты эволюции, которая к нам абсолютно равнодушна: по мысли Д. Дэннета, мы подобны сложным биомеханизмам, проще говоря, зомби), однако для нижних «этажей» свобода — объективная реальность, позволяющая нам обладать некой избыточностью сознательности и нести моральную ответственность за свои поступки и выборы. Сартр прав в том, что мы можем позволить себе быть режиссёрами своей жизни: рефреном звучит хрестоматийное «человек — есть проект самого себя». Иными словами, мы свободны ровно настолько, насколько наш сознательный разум позволяет проникать в биологическую глубину себя и окружающего мира: ярким свидетельством тому — возможность редактирования собственных генов. Наши психологические возможности относительно других млекопитающих позволяют иметь собственный островок свободы и благополучия. С другой стороны, не все люди обладают здоровой, развитой психикой: не обязательно речь идёт о врождённых патологиях мозга, которые совершают с человеком ужасную метаморфозу: недостаток свободы заменяется ложным её ощущением; иногда печальные случаи вроде прошловековой лоботомии могут искусственно превратить человека в безвольного зомби, который уже никогда не сможет свободно полюбить. В животном мире нередки случаи попадания паразитов в нервную систему насекомых или млекопитающих, которые управляют «желаниями» животного, в том числе касающийся выбора полового партнёра. Например, патогены в мозге человека могут быть одной из причин шизофрении и других проблем, в результате чего поведение «заражённого» меняется. Получается, что нашу свободу очень легко обмануть (как естественно-химическим, так и искусственным образом), подменив её некоторыми суррогатами: человек в некоторой степени может быть уподоблен сложному механизму или машине с множеством устройств и гаджетов, а машину, как известно, можно «угнать». Другими словами, любовь обнаруживает себя в сложных отношениях с проявлениями свободы, а свобода — вещь неустойчивая (особенно когда речь идёт о человеке). Население Земли достигает около шести миллиардов: все эти люди находятся в разных отношениях со своей свободой, имея свой капитал. Отсюда следует предположить, что и проявления любовной привязанности также могут выражать разное качество и направление любовного внимания. Любовь, подобно катализатору, лишь усиливает исходные психические состояния, формируя нейромедиаторно выраженную мотивацию в поведении человека. Проще говоря, для одних людей предметом обожания может стать симулякр, сомнительное увлечение, абсурдная глупость, для других — красота обнаруживается в моральных поступках, в отношениях, в других более сложных вещах. В связи с этим, вспоминается образ ризомы Ж. Делёза и Ф. Гваттари (фр. rhizome «корневище») с её тесно переплетающимися ветвями, что наблюдается и среди человеческих любовных стремлений. Одна из главных причин разнообразия оттенков любви — неравное положение людей в их взаимоотношениях с собственной свободой. Каждый человек любит в меру своих сил и психологических возможностей, свободы и заблуждений, а иногда и внутренних психотравм (даже само переживание любовной близости, предполагая незащищённость, открытость Другому, может быть связано с психотравматическим опытом, что нередко пугает людей и вызывает нежелание строить глубокие интимные отношения). Любовь движется в человеческом обществе, как поток, преломляясь через разные калибры личностей и образуя эмоциональное разноцветие. Напрашивается аналогия с неточным копированием генов, в ходе которого создаются ошибки, мутации и вариативность, что порождает удивительную изменчивость, но и становится основой для естественного отбора и причиной эволюции. Из сказанного выше следует, что нет однозначного ответа на вопрос о свободе в любви, т.к. для каждого человека она проявляется по-своему: любовь может стать эмоциональной ловушкой, сартровским самообманом, но может быть и источником вдохновения, радости и причиной творческого развития. Любовь парадоксальна: трудно представить общество, которое было бы лишено проявления этого чувства. Словенский философ и культуролог С. Жижек (вслед за Лаканом) подчёркивает, что любовь — это сила, которая восполняет нашу глубокую неудовлетворённость: любовь возможна только тогда, когда ощущается неполнота, несовершенство любящего, но с другой стороны, любовь может быть и «злом», поскольку разрушает наше равнодушие, заставляя выбирать кого-то или что-то, любить то, чего мы изначально не хотим. «Люблю — означает, я выбираю что-то, — отмечает Жижек, — а это снова то самое нарушение равновесия, даже если это что-то — просто маленькая деталь, хрупкая единичная личность. Я говорю: я люблю тебя больше, чем что-либо ещё. В этом достаточно формальном смысле любовь есть зло». Другими словами, по Жижеку, любовь лишает нас свободы, нарушая естественное равновесие. Ещё более сурово звучат мысли французского социолога Ж. Бодрийяра. Он пишет: «Любить кого-то — значит изолировать его от мира, стирать его следы, лишать его собственной тени, увлекать за собой в смертельное будущее. Любить кого-то — значит, вращаться вокруг него как мёртвая звезда, и погружать его в чёрный свет». Мы становимся заложниками навязанной нам слепой привязанности, которая заставляет нас почти маниакально сосредоточиваться на одном объекте, устремляя обоих в бездну общих иллюзий, из которой не всегда находят выход. Эмоциональная привязанность — природная уловка: она уходит филогенетическими корнями в древние закрома эволюции, продолжая затрагивать наши нейромедиаторные рецепторы: в этом смысле мы оказываемся в положении своеобразных влюблённых «зомби». |
