Журнал "Опустошитель" | Бертран Рассел. Материалистическая теория истории

Так называемая материалистическая теория истории, связанная с именем Маркса, лежит в основе всей коммунистической философии. Я не думаю, конечно, что человек, не разделяющий таких взглядов, не может быть коммунистом, но фактически эта концепция принята коммунистической партией и целиком определяет ее точку зрения в вопросах политики и тактики. Название неточно передает смысл теории. Теория утверждает, что все массовые явления истории обусловлены экономическими причинами. Эта точка зрения не имеет какой-либо существенной связи с материализмом в философском смысле. Материализм в философском смысле можно определить как теорию, которая психические явления сводит к физическим или по крайней мере имеющим чисто физические причины. Материализм в этом смысле также проповедовался Марксом и принят всеми ортодоксальными марксистами. Доводы в его защиту или против него длинны, запутанны и не очень для нас интересны, так как фактически все это имеет весьма мало отношения к политике.

В частности, философским материализмом не предполагается, что экономические причины являются основными в политике. Взгляды Бокля, например, согласно которым климат — один из решающих факторов, равно совместимы с материализмом. Это относится и к взглядам Фрейда, который во всем обнаруживает секс. Существует бесчисленное множество способов рассмотрения истории, которые являются материалистическими в философском смысле, не будучи при этом экономическими и не подпадая под формулу Маркса. Таким образом, «материалистическое понимание истории» может оказаться ошибочным, даже если сам по себе философский материализм является верной теорией.

С другой стороны, экономические причины могли бы лежать в основе всех политических событий, даже если философский материализм оказался бы ложным. Экономические причины действуют через человеческую потребность обладать собственностью и могут быть определяющими при условии, что указанная потребность была определяющей, даже если эта потребность и не объясняется в философских терминах.

Следовательно, не существует логической связи между философским материализмом и тем, что называется «материалистическим пониманием истории».

Это важно осознать, иначе мы будем подтверждать или, напротив, опровергать политические теории на основании доводов, не имеющих отношения к делу, используя аргументы теоретической философии там, где решение вопроса зависит от конкретных фактов человеческого бытия. Такое смешение наносит вред как философии, так и политике, и этого важно избежать.

Также по другой причине попытка обосновать политическую теорию философской доктриной является нежелательной. Философская доктрина материализма, если она по сути истинна, истинна везде и всегда; мы не можем делать исключения, скажем, для буддизма или движения гуситов. И получается, что люди, чья политика, вытекая якобы из философии, становится абсолютной и всеохватывающей, не способны признать, что общая теория истории истинна в лучшем случае лишь в целом и в основных чертах. Догматический характер марксистского коммунизма усиливается наличием предполагаемого философского базиса доктрины; он приобрел характер незыблемой католической теологии, а не динамичной, не склонной принимать что-либо на веру современной науки.

Трактуемая как практическое приближение, а не как точный метафизический закон, материалистическая концепция истории в очень большой степени истинна. Как пример ее истинности можно привести влияние индустриализма на идеи. В упадке религиозной веры у городского рабочего класса индустриализм сыграл заметно большую роль, чем аргументы дарвинистов или критиков Библии. В то же время индустриализм возродил религиозную веру среди богатых. В XVIII в. большинство французских аристократов стали вольнодумцами; сегодня их потомки большей частью католики, потому что возникла необходимость объединения всех реакционных сил против революционного пролетариата. Возьмите опять-таки эмансипацию женщин. Платон, Мэри Вулстонкрафт и Джон Стюарт Милль привели замечательные доводы, но оказали влияние только на горстку идеалистов. Началась война, что привело к широкомасштабному вовлечению женщин в производство, и тотчас аргументы в пользу предоставления женщинам права голоса стали рассматриваться как неопровержимые. Более того, потерпела крах традиционная половая мораль, потому что в ее основе лежала экономическая зависимость женщин от их отцов и мужей. Изменения в таком предмете, как половая мораль, принесли с собой глубокие изменения в мыслях и чувствах простых мужчин и женщин; они модифицировали закон, литературу, искусство и все виды институтов, которые казались далекими от экономики.

Факты, аналогичные отмеченным выше, показывают, что марксистские представления о «буржуазной идеологии» не беспочвенны, означая тот сорт морали, которая была навязана миру собственниками капитала. Довольство собственной судьбой — типичный образчик добродетели, которую богатые проповедуют бедным. Первые искренне верят, что это добродетель; во всяком случае, так было раньше. Наиболее религиозные среди бедных также верят в это, частично под влиянием авторитета, частично по привычке к подчинению, которую Мак-Дугалл называет «негативным самоощущением» и которая более распространена, чем обычно считают. Подобным образом мужчины проповедовали добродетель женского целомудрия, и женщины обычно признавали их наставления; и те и другие верили в эту доктрину, но устойчивой она была только при экономической власти мужчин. Грешные женщины наказывались здесь, на Земле, отчего казалось вероятным их наказание там, в потустороннем мире. Когда экономическая власть исчезла, то и осуждение греховности постепенно пропало. В таких случаях мы наблюдаем крах «буржуазной идеологии».

Но несмотря на основополагающую важность экономических факторов в определении политических действий и верований поколений или наций, я считаю, что нельзя пренебрегать неэкономическими факторами, не рискнув впасть в ошибки, которые на практике могут оказаться роковыми.

Наиболее очевидным неэкономическим фактором, отрицание которого ведет социалистов по ложному пути, является национализм. Конечно, нация, сформировавшись, имеет экономические интересы, которые в большей мере определяют ее политику; но, как правило, не экономические мотивы определяют, из какой группы человеческих существ будет формироваться нация. Триест до войны считался итальянским, хотя процветание его как порта зависело от его принадлежности к Австрии. Никакими экономическими мотивами не объяснить противостояние между Ольстером и остальной частью Ирландии. В Восточной Европе процесс балканизации, вызванный потребностями самоопределения, был катастрофой с экономической точки зрения и произошел вследствие причин по сути своей эмоциональных. Во время войны наемные рабочие за небольшим исключением находились во власти националистических чувств и игнорировали традиционный призыв коммунистов «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Согласно марксистской ортодоксии, их сбили с пути коварные капиталисты, которые наживались на убийстве. Но для любого человека, способного к исследованию психологических явлений, очевидно, что это в большой степени миф. Огромное количество капиталистов было разорено войной; те из них, кто был молод, так же подвергались опасности быть убитыми на войне, как и рабочие. Несомненно, что основной причиной войны явилось экономическое соперничество Англии и Германии, по соперничество в корне отличается от погони за наживой. Вероятно, что при объединении английские и немецкие капиталисты могли бы получить больше, чем они получили, соперничая, но вражда была инстинктивной, а ее экономическая форма стала случайной. Капиталисты были охвачены националистическим инстинктом так же сильно, как и их пролетарские «жертвы обмана». В обоих классах кто-то выиграл от войны, но всеобщее желание воевать не было вызвано надеждой на обогащение. Желание воевать происходило из другого комплекса инстинктов, который марксистская психология не в состоянии адекватно осознать.

Марксисты полагают, что для человека «стадом» с точки зрения стадного чувства является его класс и что человек будет объединяться с теми, чьи экономические классовые интересы такие же, как у него. На самом деле это только часть истины. Наиболее влиятельным фактором, определяющим действия людей на протяжении длительных периодов мировой истории, была религия. Даже сегодня рабочий-католик скорее будет голосовать за капиталиста-католика, чем за неверующего социалиста.

В Америке разделение голосов избирателей на местных выборах также носит религиозный характер. Это, несомненно, устраивает капиталистов и склоняет их к тому, чтобы быть религиозными, но одни капиталисты не смогли бы добиться результата. На результат влияет и то, что многие рабочие предпочитают распространение своих убеждений улучшению своего образа жизни. Как ни прискорбно такое состояние умов, оно вовсе не обязательно обусловлено ложью капиталистов.

Все политики руководствуются человеческими желаниями. Материалистическое понимание истории в конечном счете исходит из допущения, что каждый политически сознательный человек руководствуется единственным желанием — желанием увеличить свою собственную долю предметов потребления и что достичь этого можно через увеличение доли его класса. Но это допущение далеко от истины. Люди хотят власти, удовлетворения своей гордыни и чувства собственного достоинства. Они желают победы над соперником так глубоко, что готовы придумать соперничество — лишь бы одержать победу. Во всех этих случаях чисто экономический мотив исключается.

Существует необходимость исследования политических мотивов методами психоанализа. В политике, как и в частной жизни, люди выдумывают мифы для объяснения своего поведения. Если человек единственным существенным мотивом политики считает экономический успех личности, он будет убеждать себя: то, что он хочет сделать, позволит ему разбогатеть. Желая сражаться с немцами, он говорит себе, что их конкуренция разрушает его торговлю. Если же он «идеалист», считающий целью своей политики прогресс человечества, то он говорит себе, что преступления немцев требуют их уничтожения. Марксисты находятся во власти последнего, а не первого мифа. Стремление к достижению собственного экономического успеха достаточно разумно; для Маркса, унаследовавшего рационалистическую психологию от британских ортодоксальных экономистов XVIII в., самообогащение выглядело естественной целью человеческих политических действий. Но современная психология погрузилась гораздо глубже в океан безумия, по которому неуверенно плывет утлое суденышко человеческого разума. Интеллектуальный оптимизм прошлого века невозможен более для современного исследователя человеческой природы. И все же он задержался в марксизме, сделав марксистов непреклонными наследниками Прокруста[1] в их лечении инстинктивной жизни. Материалистическая теория истории становится выдающимся примером этой непреклонности.

[1] Прокруст — в древнегреческой мифологии прозвище великана-разбойника, который насильно укладывал путников на ложе и тем, кто был больше его размеров, обрубал ноги, а малорослых вытягивал до размеров ложа.

Глава из книги 1920 года "Практика и теория большевизма" (Наука, 1991).