|
|
Жак, или подчинение натуралистическая комедия ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ЖАК.
Темные декорации в серых тонах. Запущенная комната. В глубине, справа, — узкая, довольно низкая дверь. Посередине, в глубине, окно с грязными занавесками, откуда идет тусклый свет. Обстановка очень непритязательна: посередине стоит старое, обшарпанное, пыльное кресло, ночной столик, какие— то вещи — одновременно и странные и банальные, вроде домашних тапочек; возможен просиженный диван в углу, хромающие стулья. Когда занавес поднимается, мы видим Жака, вдавившегося в уже продавленное кресло, злого и насупленного, с шапкой на голове и в слишком маленькой для его роста одежде. Вокруг него его родственники, они могут сидеть или стоять. Одежда на всех мятая. Темный цвет декораций в сцене соблазнения должен менять оттенки благодаря освещению, в конце той же сцены свет станет зеленоватого, болотного цвета; затем, в самом конце, все станет еще темнее. Кроме Жака, все персонажи могут быть в масках. ЖАК-МАТЬ (плача). Сын мой, дитя мое, после всего, что мы для тебя сделали. После стольких жертв! Я даже предположить не могла такого. Ты был моей самой большой надеждой... Да и сейчас тоже, потому что я не могу поверить, нет, я не могу поверить, per вассо[1], что ты будешь продолжать упрямиться! Ты что же, больше не любишь своих родителей, свою одежду, свою сестру, своих бабушку и дедушку!!! Ты только подумай, сын мой, подумай о том, что я кормила тебя из соски, оставляла тебя плавать в пеленках, как, впрочем, и твою сестру... (Жаклине.) Не так ли, дочка? ЖАКЛИНА. Да, да, это правда. Ах, после стольких жертв и ворожбы! ЖАК-МАТЬ. Ты видишь... ты видишь? Это я, сын мой, впервые отшлепала тебя, я, а не твой отец, здесь присутствующий, который мог бы сделать это лучше, он сильнее, нет, это была я, потому что я слишком любила тебя. Опять же я лишала тебя десерта, целовала тебя, ухаживала за тобой, приручала тебя, учила тебя продвигаться, оступаться, запинаться, приносила тебе в носках такие вкусные вещи. Я учила тебя подниматься по лестницам, когда они попадались, натирать себе колени крапивой, когда тебе хотелось обжечься. Я была для тебя больше, чем мать, настоящей подругой, моряком, наперсницей, гусыней. Я не отступала ни перед каким препятствием, ни перед какой баррикадой, чтобы удовлетворить твои детские желания. Ах, неблагодарный сын, ты даже не помнишь, как я усаживала тебя себе на колени и вырывала твои крошечные славные зубки и ногти на пальцах ног, чтобы ты вопил, как маленький прелестный теленок. ЖАКЛИНА. О, какие же они милые, эти телята! Му! Му! Му! ЖАК-МАТЬ. Ни мычит ни телится! Ты ничего не хочешь слышать. ЖАКЛИНА. Он заткнул себе уши, он напустил на себя брезгливый вид. ЖАК-МАТЬ. Я несчастная мать. Я произвела на свет чудо-юдо; чудо-юдо — это ты! Вот твоя бабушка, она хочет поговорить с тобой. Она спотыкается. Она восьмидесятилетняя. Быть может, тебя тронут ее возраст, ее прошлое, ее будущее. ЖАК-БАБУШКА (восьмидесятилетним голосом). Послушай, послушай меня внимательно, у меня есть опыт, у меня его много сзади. У меня тоже, как и у тебя, был прадядя, у которого было три квартиры: он давал адрес и номер телефона двух из них, но никогда третьей, где он иногда скрывался, потому что он работал в разведке. Жак упорно молчит.
Нет, я не смогла его убедить. О! бедные мы, бедные! ЖАКЛИНА. Вот и дедушка хотел бы поговорить с тобой. Увы, он не может. Он слишком стар. Ему сто лет! ЖАК-МАТЬ (плача). Как Плантагенет! ЖАК-ОТЕЦ. Он глух и нем. Едва держится на ногах. ЖАКЛИНА. Он только поет. ЖАК-ДЕДУШКА (голосом столетнего). У! У! О! О! У! (Хрипло, но напористо). Очаровашка за-абулдыга Так пе-ел, что заболе-ел... Сто лет назад мальчишкой бы-ыл я Но до того мне нету де-ел. Жак упрямо молчит.
ЖАК-ОТЕЦ. Все бесполезно, он не уступит. ЖАКЛИНА. Мой дорогой брат... ты гаденыш. Несмотря на мою огромную любовь к тебе, которая так раздувает мое сердце, что оно готово лопнуть, я тебя ненавижу, я тебя отторгаю. Ты заставляешь плакать маму, ты нервируешь папу с его огромными безобразными усами инспектора полиции и с его славной большой волосатой ногой со множеством мозолей. Что же касается бабушки и дедушки, посмотри, что ты с ними сделал. Ты плохо воспитан. Я накажу тебя. Я больше не приведу к тебе своих маленьких подружек, чтобы ты смотрел, как они делают пи-пи. Я считала, что ты более вежлив. Ну же, не заставляй плакать маму, не приводи в ярость папу. Не заставляй краснеть от стыда бабушку и дедушку. ЖАК-ОТЕЦ. Ты мне не сын, я отказываюсь от тебя. Ты не достоин моей породы. Ты похож на свою мать и на ее семью идиотов и дураков. Ей от этого вреда никакого, потому что она женщина, и какая женщина! Короче, я не собираюсь здесь восхвалять ее. Я только хотел сказать тебе следующее: безупречно воспитанный, как аристократ в семье настоящих пиявок, подлинных скотов, со всем почтением, достойным твоего положения, пола, врожденного таланта, яркого дарования, которое способно, если бы только захотел, выразить все то, что даже твое происхождение может передать лишь несовершенными словами, — ты, несмотря на все это, оказался недостойным одновременно как твоих предков, моих предков, которые отрекаются от тебя на том же основании, что и я, так и своих потомков, которые никогда не появятся на свет и предпочитают дать себя убить, еще не родившись. Убийца! Предкоубийца! Больше ничего не требуй от меня. Что за несчастная мысль пришла мне в голову пожелать иметь сына, а не кукушку! (Матери.) Это твоя вина! ЖАК-МАТЬ. Увы! супруг мой! Я думала, что делаю правильно. Я в полном и наполовину отчаянии. ЖАКЛИНА. Бедняжка мамочка! ЖАК-ОТЕЦ. Этот сынок, или этот порок, который ты видишь здесь, который явился на свет для нашего позора, этот сынок, или этот порок, это еще одна из твоих женских глупостей. ЖАК-МАТЬ. Увы! Увы! (Сыну.) Вот видишь, из-за тебя мне приходится терпеть все это от твоего отца, который уже не сдерживает свои чувства и осыпает меня бранью. ЖАКЛИНА (брату). Когда дают тумак, говорят «бам», скажи «бам» тумакам. ЖАК-ОТЕЦ. Бесполезно удерживать меня и стараться смягчить, усаживая в пружинистое кресло судьбы. Я здесь больше не останусь. Я хочу остаться достойным своих предков. Вся традиция, вся, со мною. Я даю деру. К черту! ЖАК-МАТЬ. О! О! О! Не уходи. (Сыну.) Ты видишь, из-за тебя твой отец покидает нас. ЖАКЛИНА (вздыхая). Марсинианин! ЖАК-ДЕДУШКА (нараспев). Очаровашка за... бул... дыга... пел что-то о-очень ти-ихо. ЖАК-БАБУШКА (старику). Заткнись. Заткнись, или я тебе башку расколю. Удар кулаком по голове старика; на его фуражке остается вмятина.
ЖАК-ОТЕЦ. Бесповоротно я покидаю эту комнату на волю случая, предоставляя ее своей судьбе. К тому же ничего не поделаешь. Я отправляюсь в свою боковую комнату: убираюсь восвояси, и вы сможете видеть меня лишь в часы приема пищи и иногда днем и ночью, когда я буду ее пробовать. (Жаку.) И ты должен вернуть мне свой колчан! Подумать только, все это только для того, чтобы внушить зависть Зевсу! ЖАКЛИНА. О! отец... это помрачение ума в период полового созревания. ЖАК-ОТЕЦ. Довольно! бесполезно. (Уходя.) Прощай, сын борова и бороны, прощай, жена, прощай, брат, прощай, сестра своего брата. (Выходит решительным шагом.) ЖАКЛИНА (с горечью). С бороны на борону! (Брату.) Как ты можешь это допускать? Он оскорбляет тебя, оскорбляя себя. И наоборот. ЖАК-МАТЬ (сыну) .Ты видишь, ты отвержен, ты проклят. Поэтому он оставит тебе все наследство. Но, клянусь, он этого не сможет. ЖАКЛИНА (брату). Это в первый раз, если только не в последний, он устраивает маме подобную сцену, из которой я просто не представляю, как мы выкрутимся. ЖАК-МАТЬ. Сын! сын! послушай меня. Умоляю тебя, не отвечай моему отважному сердцу матери, но поговори со мной, не думая о том, что говоришь. Это наилучший способ правильно думать как для интеллектуала, так и для хорошего сына. (Она тщетно ждет ответа; Жак упорно молчит.) Но ты не хороший сын. Иди ко мне, Жаклина, у тебя у единственной достаточно здравого смысла, чтобы не заблуждаться. ЖАКЛИНА. О! мама, все дороги ведут в Рим. ЖАК-МАТЬ. Оставим твоего брата на медленное истощение. ЖАКЛИНА. Или, скорее, на самоизведение! Жак-мать уходит в слезах, таща за руку свою дочь Жаклину, которая идет очень неохотно, все время поворачивая голову в сторону брата.
ЖАК-МАТЬ (произносит в дверях фразу, ставшую отныне исторической). О тебе заговорят в газетах, актописец! ЖАКЛИНА. Старьевщик! Они обе выходят, за ними следуют дедушка и бабушка, но все они останавливаются за порогом, чтобы подсматривать через дверной проем, оставаясь в поле зрения зала. ЖАК-БАБУШКА. Внимательно следите... за его телефоном, это все, что я могу вам сказать. ЖАК-ДЕДУШКА (поет, пошатываясь). Гря-а-азный, но че-естный... За-абулдыга пел... (Выходит.) ЖАК (один, долго хранит молчание, погруженный в свои мысли, затем с важностью). Предположим, я ничего не сказал, но все же что они от меня хотят?
Пауза. Через достаточно длительное время возвращается Жаклина. Она направляется к брату с убежденным и глубокомысленным видом. ЖАКЛИНА (смотрит ему прямо в глаза). Послушай меня, мой дорогой брат, мой дорогой собрат и дорогой соотечественник, я буду говорить с глазу на глаз с незамутненных глаз брата и сестры. Я прихожу к тебе в последний раз, который, конечно же, не будет последним, но что поделать, тем хуже конец. Неужели ты не понимаешь, что меня послали к тебе, как письмо по почте, запечатанное, запечатленное на воздушных путях моим звонким голосом. Ты, пародия на наш род! Жак все так же мрачен.
ЖАК. Увы, породу не скроешь! ЖАКЛИНА (она поняла). Наконец-то! высказался! ЖАК (в отчаянии, с самым удрученным видом). Покажи себя достойной сестрой такого брата, как я. ЖАКЛИНА. Я далека от такого заблуждения. Я научу тебя одной вещи: я не абраканта, он не абраканта, она не абраканта, ты тоже не абраканта. ЖАК. И что? ЖАКЛИНА. Ты меня не понимаешь, потому что не следишь за моими словами. Это очень просто. ЖАК. Ты так думаешь! Для вас, сестер, минуты, часы ничего не значат, главное для вас — потерянное время! ЖАКЛИНА. Речь не о том. Эти истории меня не касаются. Но История касается нас! ЖАК. О, слова, сколько преступлений совершается от вашего имени! ЖАКЛИНА. Я скажу тебе все в двадцать семь слов. Вот, и постарайся запомнить: ты хронометрируем! ЖАК. А остальные слова? ЖАКЛИНА. Это все. Двадцать семь слов заключены, или включены, в эти два, в зависимости от смысла. ЖАК. Хро-но-ме-трируем! (С испугом, издает крик ужаса). Но это невозможно! это невозможно! Он встает, лихорадочно ходит из конца в конец сцены.
ЖАКЛИНА. Однако возможно. Нужно с этим примириться. ЖАК. Хронометрируем! хронометрируем! Я? (Постепенно успокаивается, опять садится, долго размышляет, утонув в своем кресле.) Это невозможно, а если это возможно, это ужасно. Но тогда я должен. Жестокая нерешительность!.. Гражданское состояние здесь не при чем. Ужасно, ужасно! Все законодательство восстает против себя самого, если его не защищают. Жаклина, улыбаясь, с торжествующим видом оставляет его переживать и на цыпочках выходит. В дверях Жак-мать.
ЖАК-МАТЬ (тихо). Система оказалась удачной? ЖАКЛИНА (приложив палец к губам). Тихо! моя дорогая мама! Подождем, подождем результатов операции. Они выходят. Жак в возбуждении, он собирается принять решение.
ЖАК. Надо из этого вытянуть обстоятельства, меня к тому вынуждают веревочки. Это тяжело, но такова игра правила. В этом случае его можно скрутить. (Молчаливая борьба ума. Лишь время от времени: «Хро-но-ме-трируем, хро-но-ме-трируем?» Затем, вконец измученный, очень громко). Хорошо, да, да, ага, я обожаю картошку с салом! Жак-мать, Жаклина, которые подсматривали и только того и ждали, живо, ликуя, подходят, за ними следуют старики Жаки.
ЖАК-МАТЬ. О, сын мой, ты действительно мой сын! ЖАКЛИНА (матери). Я говорила тебе, что моя идея придаст ему уверенность! ЖАК-БАБУШКА. Я же говорила, для того чтобы сварить морковку, когда она еще ковкая, надо... ЖАК-МАТЬ (дочери). Лисичка, иди ко мне! (Целует сына, который принимает это без удовольствия.) Это правда, ты и впрямь любишь картошку с салом? Какая радость! ЖАК (неуверенно). Ну да, я люблю ее, я обожаю ее! ЖАК-МАТЬ. Я счастлива, я горжусь тобой! Повтори, мой маленький Жак, повтори, чтобы мы поверили. ЖАК (как автомат). Я обожаю картошку с салом! Я обожаю картошку с салом! Я обожаю картошку с салом! ЖАКЛИНА (матери). Какая же ты упрямая! Не изводи своего ребенка, если ты действительно материнская мать. О, у дедушки от этого появилось желание петь. ЖАК-ДЕДУШКА (поет). Ша-ман-ствую-щий забу-улдыга пел песню мелан-хо-ли-лическую и мра-а-ачную полную радости и све-ета... Не мешайте... маленьким... детям Раз-вле-каться без сме-ееха У них... еще будет время Бе...бе...бегать За женщинами-женщинами-и! ЖАК-МАТЬ (в сторону двери). Гастон, иди же сюда! Твой сын, твой сын обожает картошку с салом! ЖАКЛИНА (тоже в сторону двери). Иди сюда, папа, он только что сказал, что обожает картошку с салом! ЖАК-ОТЕЦ (входит, суровый). Это действительно правда? ЖАК-МАТЬ (сыну). Скажи отцу, мой маленький Жако, то, что ты только что сказал своей сестре и своей мамочке, сломленной материнским волнением, которое опустошает ее. ЖАК. Я люблю картошку с салом! ЖАКЛИНА. Ты ее обожаешь! ЖАК-ОТЕЦ. Что? ЖАК-МАТЬ. Скажи, душка. ЖАК. Картошка с салом. Я обожаю картошку с салом. ЖАК-ОТЕЦ (в сторону). Не означает ли это, что все потеряно? Это было бы слишком чудесно, но не слишком поспешно. (Жене и дочери.) Вся партитура? ЖАКЛИНА. Ну да, папа, ты разве не слышал? ЖАК-МАТЬ. Поверь своему сыну... Твой сын от сына. ЖАК-ДЕДУШКА. Сын моего сына — мой сын... а мой сын — твой сын. Нет другого сына. ЖАК-ОТЕЦ (сыну). Мой сын, торжественно приди в мои объятия. (Не обнимает его.) Достаточно. Я отказываюсь от своего отказа. Я счастлив, что ты обожаешь картошку с салом. Я воссоединяю тебя с твоей расой. С традицией. С сальностью. Со всем. (Жаклине.) Понадобится также, чтобы он поверил в региональные стремления. ЖАК-БАБУШКА. Это тоже очень важно! ЖАКЛИНА. Это придет, папа, терпение, не волнуйся, папа! ЖАК-ДЕДУШКА. Шама-анствующий забу-улдыга! ЖАК-БАБУШКА (ударяет по голове старика). Черт!!! ЖАК-ОТЕЦ. Итак, я тебя прощаю. Я предаю забвению, весьма неохотно, впрочем, все твои ошибки молодости, равно как и свои, и, конечно же, восстанавливаю тебя в правах и интересах наших семейных и национальных свершений. ЖАК-МАТЬ. Как ты добр. ЖАКЛИНА. О, смиренный отец! ЖАК-ОТЕЦ. Договорились. Я диссонирую. (Сыну.) Так что будешь отбивать ритм. Давай, вдалбливай. ЖАК (угасшим голосом). Я обожаю картошку! ЖАКЛИНА. Не будем терять времени. ЖАК-МАТЬ (мужу). В таком случае, коль так обстоят дела, можно и женить его. Мы просто ждали, чтобы он сделал публичное покаяние. Лучше два, чем одно, что и сделано. Жак, все в порядке, заранее разработанный план осуществлен, к браку все готово, твоя невеста здесь. Ее родители тоже. Жак, можешь оставаться сидеть. Твой покорный вид меня удовлетворяет. Но лоск твоего происхождения должен быть виден в каждом лоскутке твоей одежды... ЖАК. Уф! Да. ЖАК-ОТЕЦ (хлопает в ладоши). Так пусть войдет невеста! ЖАК. О! Это условный сигнал!
Выход Роберты-невесты, ее отца, Робера-отца, ее матери, Робер-матери. Сначала выходит Робер-отец, крупный, толстый, величественный; затем мать, эдакий упругий шарик. После чего родители немного отодвигаются, чтобы пропустить саму Роберту, которая идет между отцом и матерью. На ней подвенечное платье, белая вуаль скрывает ее лицо. Ее появление должно произвести сенсацию. Жак-мать радостно скрещивает руки; в восторге она поднимает руки к небу, затем подходит к Роберте, рассматривает ее вблизи, сначала робко дотрагивается до нее, потом бесцеремонно щупает ее и, наконец, обнюхивает ее. Родители Роберты поощряют ее дружескими угодливыми жестами. Бабушка тоже должна обнюхать невесту, дедушка тоже, напевая: «Сли-ишком старый!., ша.. ман... ствую-щий... забу... лдыга....». То же делает и Жак-отец. Жаклина при появлении Роберты весело хлопнет в ладоши и воскликнет:
ЖАКЛИНА. «Будущее принадлежит нам!» Затем, подойдя к Роберте, приподнимет ее платье, крикнет ей в ухо и, наконец, обнюхает ее. Поведение Жака-отца будет более достойным и сдержанным, тем не менее он обменяется игривыми взглядами и жестами с Робером-отцом. Что касается Робер-матери, то она в конце сцены будет неподвижно стоять слева, на переднем плане, с широкой блаженной улыбкой на губах. Старый дедушка делает озорные, неприличные жесты, готов совсем расшалиться, но его останавливает старая бабушка, говоря
ЖАК-БАБУШКА. Послушай... Нет... но... Послушай... ты заставляешь меня... ре...вновать!
В то время как другие с сопением обнюхивают Роберту, на Жака она не производит никакого впечатления, он лишь роняет в сторону одно презрительное слово:
ЖАК. Трубочистка!
Робер-мать, услышав такую оценку, слегка заинтригована, но это лишь мимолетное беспокойство, и она опять начинает улыбаться. Она делает знак Роберте подойти к Жаку. Та робеет, и ее выводит, почти тащит на передний план Робер-отец, а сзади ее подталкивают Жак-мать и Жаклина. Жак не делает никаких движений, сохраняя полную неподвижность.
ЖАК-ОТЕЦ (осознает, что что-то не так; он стоит немного в стороне, руки на бедрах, бормоча). По крайней мере, меня не застанут врасплох!
Вокруг Жака-сына Робер-отец, Жаклина, Жак-мать, Робер-мать и старики подробно рассматривают Роберту. РОБЕР-ОТЕЦ. У нее есть ноги! Они нашпигованы! Жаклина приподнимает платье невесты, чтобы Жак мог в этом убедиться.
ЖАК (легкое пожатие плечами). Это естественно! ЖАКЛИНА. Но это чтобы ходить. ЖАК-МАТЬ. Чтобы ходить! ЖАК-БАБУШКА. Ну разумеется, и чтобы подъезжать к тебе. РОБЕР-МАТЬ (дочери). Давай докажи это. Роберта действительно идет на своих ногах.
РОБЕР-ОТЕЦ. У нее есть рука!.. РОБЕР-МАТЬ. Покажи. Роберта показывает Жаку руку, почти тычет ему пальцами в глаза.
ЖАК-БАБУШКА (ее не слушают). Хотите совет? ЖАКЛИНА. Чтобы делать на скорую руку... ЖАК. Действительно! действительно!.. Я все же так и подозревал. РОБЕР-ОТЕЦ. Пальцы ног. ЖАКЛИНА. Чтобы отдавить их! ЖАК-МАТЬ. Ну да, дитя мое! РОБЕР-ОТЕЦ. Подмышки. ЖАКЛИНА. Чтобы прятать мышек? ЖАК-МАТЬ. Ну конечно же. ЖАК-БАБУШКА (ее не слушают). Хотите совет? РОБЕР-МАТЬ. А какие икры! настоящие икры! ЖАК-БАБУШКА. Ну разумеется, как в мое время! ЖАК (равнодушно). У Меланхтона получалось лучше! ЖАК-ДЕДУШКА (поет). Шама... анствующий забулдыга... ЖАК-БАБУШКА. Но... (старику) ухаживай за мной, ты мой муж. ЖАК-ОТЕЦ. Слушай меня внимательно, сын мой. Надеюсь, что ты понял. ЖАК (покорно соглашается). О да, конечно... я чуть не забыл... РОБЕР-ОТЕЦ. У нее есть бедра... ЖАК-МАТЬ. Ну да, это чтобы лучше тебя съесть, дитя мое! РОБЕР-ОТЕЦ. И еще зеленые прыщи на коричневой коже; красные груди на сиреневом фоне; раскрашенный пупок; язык в томатном соусе; бархатные плечи и все бифштексы, достойные наивысшего уважения. Что вам еще надо? ЖАК-ДЕДУШКА (поет). Ша... ма... нствующий забу... у... лдыга... ЖАКЛИНА (склоняет голову, поднимает и бессильно опускает руки). Ах! Что за брата мне навязали! ЖАК-МАТЬ. Он всегда был капризным. Мне стоило труда воспитать его. Он любил только ладушки. РОБЕР-МАТЬ. Но, мамаша, это непостижимо, это невероятно! Кто бы мог подумать! Если бы я вовремя узнала об этом, мы бы приняли меры предосторожности... РОБЕР-ОТЕЦ (гордо, слегка задетый). Это наша единственная дочь. ЖАК-ДЕДУШКА (поет). Ша... а... манствующий забу... лдыга! ЖАК-МАТЬ. Меня это огорчает! ЖАК-ОТЕЦ. Жак, это мое последнее предупреждение! ЖАК-БАБУШКА. Хотите совет? ЖАК. Ладно. Согласен! С картошкой все в порядке.
Всеобщее облегчение, возбуждение, поздравления.
ЖАКЛИНА. Его наилучшие чувства всегда в конечном счете одерживают верх. (Улыбается Жаку). ЖАК-ОТЕЦ. Простой вопрос, в мою очередь. Не сочтите его как обиду. РОБЕР-ОТЕЦ. Да нет, это совсем другое. Говорите. ЖАК-ОТЕЦ. Одно сомнение: имеются ли головы? ЖАК-ДЕДУШКА (игриво). Хи... Хи-и... РОБЕР-МАТЬ. Ах это... ЖАК-МАТЬ. Пожалуй, это чрезмерное требование. РОБЕР-ОТЕЦ. Мне кажется... э... да... должны бы там быть, но я затрудняюсь вам сказать... ЖАК-ОТЕЦ. Так где же? ЖАКЛИНА. Право же, папа, да в туловищах, папа! ЖАК-ОТЕЦ. Прекрасно. Это прекрасно. Полностью удовлетворен. Согласен. ЖАК-БАБУШКА. Хотите совет? РОБЕР-МАТЬ. А... Вот и хорошо! РОБЕР-ОТЕЦ. Я знал, что все будет хорошо! ЖАК-ДЕДУШКА (поет). Шаманствующий забу... лдыга... На улицах Парижа... (Вальсирует.) ЖАК-МАТЬ. В общем, вам нечего было бояться, это лучший из черепов. ЖАК-ОТЕЦ (сыну). Хорошо! Сделка совершена. Избранница твоего сердца вопреки тебе. ЖАК-МАТЬ. Слово «сердце» всегда заставляет меня плакать. РОБЕР-МАТЬ. Меня оно тоже умиляет. РОБЕР-ОТЕЦ. У меня оно вызывает умиление в одном глазу и заставляет плакать двумя другими. ЖАК-ОТЕЦ. Это достоверно! ЖАКЛИНА. О, не следует удивляться. Все родители так чувствуют. Это нечто вроде целесообразной восприимчивости. ЖАК. Это наше дело! ЖАКЛИНА. Не сердись, папа. Я сказала это бессознательно. Но со знанием дела. ЖАК-БАБУШКА. Хотите совет? ЖАК-ОТЕЦ. О, моя дочь всегда умеет все уладить! впрочем, это ее профессия. РОБЕР-МАТЬ. Какая у нее профессия? ЖАК-МАТЬ. У нее ее нет, дорогая! РОБЕР-ОТЕЦ. Это вполне естественно. ЖАК-ОТЕЦ. Не так уж это естественно. Но это свойственно ее возрасту (Меняя тон.) В общем, короче. Поставим жениха и невесту лицом к лицу. И посмотрим лицо невесты. (Матери и отцу Роберам.) Это всего лишь простая формальность. РОБЕР-ОТЕЦ. Пожалуйста, это естественно, приступайте. РОБЕР-МАТЬ. Мы сами собирались вам это предложить. ЖАК-БАБУШКА (сердито). Хотите совета? Черт! возьми! ЖАКЛИНА. Тогда давайте, лицо невесты!
Робер-отец поднимает белую вуаль, скрывающую лицо Роберты. У нее широко улыбающееся лицо с двумя носами; все, кроме Жака, восхищенно перешептываются.
ЖАКЛИНА. О! Восхитительно! РОБЕР-МАТЬ. Что вы на это скажете? ЖАК-ОТЕЦ. Ах, если бы я был лет на двадцать моложе! ЖАК-ДЕДУШКА. А я... а... э... а я! РОБЕР-ОТЕЦ. Ха, ставка двадцать лет. Хорошенький рулет! ЖАК-ОТЕЦ. Хотя бы сколько можно! ЖАК-МАТЬ. Вы должны этим гордиться. Повезло же вам. У моей дочери только один!!! ЖАКЛИНА. Не расстраивайся, мама. ЖАК-ОТЕЦ (Жаклине). Это твоя мать виновата. ЖАК-МАТЬ. Ах, Гастон, вечные упреки! ЖАКЛИНА. Сейчас не время, папа, такой прекрасный день! РОБЕР-ОТЕЦ (Жаку). Вы ничего не говорите? Поцелуйте ее! ЖАК-БАБУШКА. Ах, мои детки... Хотите совет?., ах... черт! РОБЕР-МАТЬ. Это будет прелестно! О, дети мои! ЖАК-МАТЬ (Жаку). Ты счастлив, не правда ли? ЖАК-ОТЕЦ (Жаку). Ну вот ты и мужчина. Мои расходы будут возмещены. РОБЕР-МАТЬ. Давай, зять мой. ЖАКЛИНА. Давайте, мой брат, моя сестра. РОБЕР-ОТЕЦ. Вы двое хорошо поладите между собой. ЖАК-МАТЬ (Жаку-отцу). О, они действительно созданы друг для друга, как и все, что говорят в подобных случаях! РОБЕРЫ ОТЕЦ и МАТЬ, ЖАКИ ОТЕЦ и МАТЬ и ЖАКЛИНА (произносят). О! дети мои! Аплодируют в восторге.
ЖАК-ДЕДУШКА. Шама... нствующий забу-лдыга! ЖАК. Нет! нет! У нее их недостаточно! Мне нужна с тремя носами. Я говорю: три носа по меньшей мере! Общее изумление, растерянность.
ЖАК-МАТЬ. О! какой же он скверный! ЖАКЛИНА (утешает мать, при этом обращаясь к брату). Ты не подумал о том, сколько носовых платков ей понадобится зимой? ЖАК. Меня это меньше всего беспокоит. Впрочем, их все равно бы включили в приданое. Все это время Роберта совершенно не понимает, что происходит. Старики в действии не участвуют. Время от времени старик порывается петь, а старуха дать совет. При этом они танцуют, слегка пародируя действие. ЖАК-ОТЕЦ. Я забираю свой чемодан! Я забираю свой чемодан! (Сыну.) Так, значит, твои наилучшие чувства уже не берут верх! Неслыханно! Слушай меня внимательно: у истины только два лица, но ее третья сторона намного лучше! Я сказал! С другой стороны, я этого ожидал. РОБЕР-МАТЬ. Это досадно... Это досадно... но не настолько... если дело только в этом, все еще можно уладить! РОБЕР-ОТЕЦ (жизнерадостно). Пустяки, все порядке, дамы-господа. (Хлопает по плечу недовольного Жака.) Мы предусмотрели такой случай. У нас есть в вашем распоряжении вторая единственная дочь. И у нее все три носа в полном составе. РОБЕР-МАТЬ. Она трехзначная. Во всем к тому же. И для всего. ЖАК-МАТЬ. А! Гора с плеч!.. это значит, что будущее детей... Браво, ты слышишь, Жак? ЖАКЛИНА. Ты слышишь, душка-петрушка? ЖАК-ОТЕЦ. Попробуем еще раз. Но я уже не очень-то в это верю. Если вы так настаиваете... Он бросает на сына гневные взгляды. ЖАК-МАТЬ. О, Гастон, не говори так. Я очень надеюсь. Все уладится. РОБЕР-ОТЕЦ. Ничего не бойтесь. Вы увидите. (Берет Роберту за руку, уводит ее. Оборачивается) Вы увидите. Жак-отец недоволен. Жак-мать обеспокоена, но с надеждой смотрит в сторону сына. У Жаклины суровый вид, она неодобрительно смотрит на брата. Робер-мать улыбается. РОБЕРТА (перед тем как исчезнуть). До свидания, публика! (Реверанс.) ЖАК-МАТЬ. Какая она все же славная! РОБЕР-МАТЬ. Это пустяки, говорю вам. Вы увидите, другая вам тоже понравится. ЖАК. Одна с тремя носами! Хотя бы одна с тремя носами! Это все же не так трудно! ЖАКЛИНА. Незабудка — это не тигр... этим все сказано. Возвращается Робер-отец, ведя за руку Роберту II, точно так же одетую (ее роль должна играть та же актриса), но без вуали. У нее три носа. ЖАКЛИНА. Потрясающе! О, брат, на этот раз ты не сможешь требовать большего! ЖАК-МАТЬ. О, дитя мое, дети мои! (Робер-матери.) Вы, наверное, чертовски этим гордитесь! РОБЕР-МАТЬ. Немного, очень, еще как!.. конечно! РОБЕР-ОТЕЦ (подходя к Жаку, держа дочь за руку). Вот, дорогой мой, неслыханная удача. Никем не использованная! Ваше желание особо удовлетворено. Вот она, вот она, ваша невеста с тремя носами! РОБЕР-МАТЬ. Вот она, ваша невеста с тремя носами! ЖАКЛИНА. Вот она, тут она... ЖАК-МАТЬ. Душка, ты ее видишь, она твоя, твоя маленькая невеста с тремя носами, такая, какую ты хотел! ЖАК-ОТЕЦ. Ты что, ничего не скажешь? Ты что, не видишь ее? Вот она, жена для твоего взыскательного вкуса, со своими тремя носами! ЖАК. Нет, я не хочу ее. Она недостаточно уродлива. Она даже вполне сносна. Есть более уродливые. Я хочу гораздо более уродливую. ЖАКЛИНА. Что тебе еще надо! РОБЕР-ОТЕЦ. Это уж слишком. Это недопустимо. Это неприемлемо. РОБЕР-МАТЬ (Роберу-отцу). Ты не должен позволять насмехаться над своей дочерью, над своей женой и над собой. Да, нас затащили сюда, как в ловушку, чтобы мы расплачивались своей головой! ЖАК-МАТЪ (рыдает). А! а! Боже мой! Жак, Гастон, Жак, неблагодарный сын! Если бы я знала, я бы удушила тебя в твоей последней колыбели, да, своими материнскими руками. Или сделала бы аборт! Или не зачала бы тебя! Я, я, которая была так счастлива быть беременной тобой... мальчиком... я всем показывала твою фотографию, соседям, полицейским!.. А! А! Я несчастная мать... ЖАКЛИНА. Мама! Мама! Совет бабушки. Обрывки песни дедушки.
РОБЕР-ОТЕЦ. Так это не пройдет! О, так это не пройдет! РОБЕР-МАТЬ. Не делай непоправимого! РОБЕР-ОТЕЦ. Я требую возмещения убытков, извинений, объяснений и полного промывания нашей чести, которое, однако, уже никогда ее не отмоет!.. По крайней мере, зараз... ЖАК-МАТЬ. А! А! А! Слово «зараз» всегда вызывает у меня стон, так как напоминает заразу! ЖАКЛИНА. Мама, мама, не пудри себе мозги! Для этого есть куриные! ЖАК-ОТЕЦ. Что я могу поделать? Так распорядилась судьба. (Сыну.) Твое поведение безобразно; отныне тебе уже не потребуется уважения. Не рассчитывай на это! ЖАК-МАТЬ. А! А! А! А! ЖАКЛИНА. Мама, мама, моя бестолковая мама! ЖАК. Она недостаточно уродлива! РОБЕР-МАТЬ. Какой наглец! (Жак-матери.) Какой позор, мадам. ЖАКЛИНА. (Робер-матери). Оставьте ее в покое! Она сейчас упадет в обморок. РОБЕР-ОТЕЦ (Жаку). Так что же, милейший, что тебе еще надо! Моя дочь, моя дочь недостаточно уродлива? РОБЕР-МАТЬ. (Жаклине). Плевала я на то, что твоя мамуля упадет в обморок! Тем хуже! РОБЕР-ОТЕЦ (Жаку). Недостаточно уродлива! Недостаточно уродлива! Ты хорошо ее рассмотрел, у тебя есть глаза? ЖАК. Говорю вам, я не нахожу ее достаточно уродливой. ЖАК-ОТЕЦ (сыну). Ты сам не знаешь, что говоришь! ЖАК-МАТЬ. А! А! А! РОБЕР-ОТЕЦ. Недостаточно уродлива? Моя дочь, моя дочь, которой я дал такое сложное образование? Мне это не нравится! Что за дела! ЖАКЛИНА (матери). Не падай в обморок прямо сейчас! Подожди до конца сцены! РОБЕР-МАТЬ. Нужно предъявить иск! Требуй санкций! ЖАК-МАТЬ (Жаклине). Конца недели? ЖАКЛИНА (матери). Нет... сцены, этой сцены... ЖАК-ОТЕЦ. Хватит уже! Никто не виноват! РОБЕР-МАТЬ. Это вина всех вас! банда сволочей! подлецы! везунки! боши! ЖАК-МАТЬ. А! А! Это надолго? ЖАКЛИНА. Не думаю. ЖАК-МАТЬ. А! А! А! ЖАК. Что я могу поделать, она недостаточно уродлива. Таково положение дел, вот и все! РОБЕР-МАТЬ. Он продолжает оскорблять нас, этот молокосос. ЖАК-ОТЕЦ. Он ничего не понимает в женщинах! РОБЕР-ОТЕЦ. (Жаку). Нечего напускать на себя этот фотогенический вид! Ты не умнее нас. ЖАК. Она не уродина! У нее недостаточно кислая рожа! От нее даже молоко не свернется... она даже красивая... РОБЕР-МАТЬ. У тебя здесь есть молоко, чтобы проверить? РОБЕР-ОТЕЦ. Он не хочет, он блефует. Он знает, что молоко свернется. Его это не устраивает, этого сволочонка! Так это не пройдет. Я сейчас его... Перебивка стариками: совет, песня.
РОБЕР-МАТЬ (мужу). Нет, прошу тебя, Робер-Корнелий, только не здесь, никакой крови между твоими руками, не будь таким страшным убийцей, мы обратимся прямо в правосудие... в замок правосудия! ЖАК-ОТЕЦ (жутким голосом). Меня это больше не касается! (Жаку.) Я навсегда лишаю тебя чести, как тогда, когда тебе было два года! (Всем.) И вас тоже, я всех обесчестиваю! ЖАК. Хорошо. Тем лучше. Это пройдет так же быстро. Жак-отец направляется к сыну. Момент очень напряженной паузы, прерванной: ЖАК-МАТЬ. А! А! А!.. Ка-ка-ка-ка!.. (Падает в обморок.) ЖАКЛИНА. Мама! Мама!
Опять напряженная пауза.
ЖАК-ОТЕЦ (сыну). Так, значит, ты нам солгал. Я это подозревал. Но я не дам себя одурачить. Хочешь, я скажу тебе правду? ЖАК. Да, поскольку она выходит изо рта ее детей. ЖАК-ОТЕЦ (сыну). Ты нам только что солгал... ЖАКЛИНА (около матери). Мама... ма...
Она замолкается, поворачивает голову, как и все персонажи, в сторону обоих Жаков. Жак-мать приходит в себя, чтобы услышать важные слова, которые будут произнесены.
ЖАК-ОТЕЦ (сыну). ...Когда объявил нам, положа руку на сердце, что ты любишь картошку с салом. Да, ты нам гнусно солгал, солгал, солгал! И не поперхнулся! Это была хитрость, недостойная той оценки, которую мы все дали тебе в этом доме с хорошими традициями с самого твоего детства. Действительность же такова: ты не любишь картошку с салом, ты никогда не любил ее. Ты никогда ее не полюбишь!!! Ошеломление; священный ужас; молчаливая сосредоточенность. Совет бабушки. Песня дедушки.
ЖАК. Я ее отторгаю! РОБЕР-ОТЕЦ. Какой цинизм! ЖАКЛИНА. Увы! До такой степени. Мой бравый брат! РОБЕР-МАТЬ. Бесчеловечный сын матери и несчастного отца! ЖАК-МАТЬ. О-о-о-о-о-о! ЖАК-ОТЕЦ. Пусть это послужит нам откровением! ЖАК. Пусть это вам послужит или нет откровением, тем лучше для вас... Я ничего не могу с этим поделать, такой уж я уродился... Я сделал все, что было в моих силах!.. (Пауза.) ...Я есть, что я есть... РОБЕР-МАТЬ (шепчет). Какое бесчувственное сердце! Ни одна жилка не дрогнет на его лице... РОБЕР-ОТЕЦ (шепчет). Это непримиримый чужак. Наихудший. Все персонажи, кроме Жака, переглядываются. Они также смотрят и на Жака, молчаливо сидящего в кресле, затем опять молча переглядываются. Последняя реплика Жака создала атмосферу подавляемого ужаса. Жак действительно чудовище. Все на цыпочках идут к выходу. Роберта II во время последней сцены не произнесла ни слова, но судя по ее растерянным жестам, обескураженному поведению, удрученному виду, она сбита с толку. Похоже, в какой-то момент она хочет последовать за родителями. Она делает шаг в сторону выхода, но жест ее отца пригвождает ее к месту.
РОБЕР-ОТЕЦ (дочери). Ты... стой на посту и неси свою службу! РОБЕР-МАТЬ (меланхолично). Останься, несчастная, со своим возлюбленным, поскольку ты считаешься его супругой. Роберта II делает отчаянный жест, но подчиняется. Жак-отец, Жак-мать, Жаклина, Робер-отец, Робер-мать в ужасе идут к выходу на цыпочках, время от времени оборачиваясь, часто останавливаются и бормочут: «Он не любит картошку с салом!», «Нет, он ее не любит!», «Он ее отторгает!», «О, они оба стоят друг друга», «Они хорошо подходят друг к другу», «Сегодняшние дети...», «Не следует рассчитывать на их признательность», «Они не любят картошку с салом». Они выходят. Старики тоже выходят, все еще улыбаясь, равнодушные к происходящему. Все останутся стоять за дверью подсматривать; часто высовывается то одна, то две, то три головы одновременно. Видны лишь их гротескные головы. Роберта II робко, униженно, с трудом решается сесть напротив Жака, который сидит с насупленным видом и с шапкой на голове. Тишина. РОБЕРТА II (пытается заинтересовать, а затем и соблазнить его). По натуре я очень веселая. (У нее замогильный голос.) Вы могли бы заметить это, если бы захотели... я эксцентрична... я веселье в несчастье... работе... разорении... унынии... а! а! а! хлеб, мир, свобода, траур и веселье... (Рыдая.) Меня называли радостью на расстоянии вытянутой руки... веселая беда... (Он продолжает молчать.) У вас на лице отражаются ваши мысли. Я тоже иногда отражаюсь. Но в зеркале. (В определенный момент она осмелится встать, пройтись, подойти к Жаку, дотронуться до него, все больше и больше набирая уверенность.) Я веселье смерти в жизни... радость жизни, смерти. (Жак упорно хранит молчание.) Меня еще называли «Развесели сестру»... ЖАК. Кто ее развеселил? РОБЕРТА II. Да нет, просто у меня есть младшая сестра, она редко смеется... Мсье, Как я, нет на свете другой, Такой фривольной, глубокой, простой. Я не фривольна и не умна по натуре, Я разбираюсь в сельхозкультуре, Но и в других я работах полезна, Более, менее, столь же чудесных. То, что вам надо в делах сердечных. Я так честна, я так бесчестна, Со мной не жизнь, со мной — фиеста. Я бренчу на фортепьяно, Спину гордо выгибаю. У меня солидное образование. Мне дали хорошее воспитание... ЖАК. Поговорим о другом! РОБЕРТА II. А!.. Я вас понимаю, вы не похожи на других. Вы высшее существо. Все, что я вам сказала, это ложь... да... вот то, что вас заинтересует. ЖАК. Меня это заинтересует, если это правда. РОБЕРТА II. Я хотела принять ванну. Ванна была полна до края, и там лежала совершенно белая свинка морская. Под водой она дышала. Я пригляделась и заметила, что мордочка ее дрожала. Она была совершенно спокойна. Я хотела в воду руку опустить, чтобы ее схватить, но боялась, что она укусит больно. Считается, что это маленькое животное не кусается, но никогда нельзя быть уверенным! Я ей была хорошо видна. Я голову низко наклонила, она за мной следила. Она приоткрыла свой крошечный глаз, я вскрикнула еле слышно, она смотрела на меня неподвижно. Она не казалась мне живой. Однако была таковой. Я видела ее в профиль. Я хотела видеть ее спереди. Она подняла ко мне свою голову с такими маленькими глазками, тело же ее оставалось без движения. Поскольку вода была прозрачной, я могла видеть на ее лбу два темных пятна, может быть каштанового цвета. Внимательно всмотревшись, я увидела, что они медленно раздувались, становясь двумя наростами... двумя совсем маленькими, влажными и мягкими морскими свинками, малышами, которые росли там... ЖАК (холодно). Это маленькое животное в воде, это же рак! Совершенно определенно, что в вашем сне вы видели рака. Совершенно точно. РОБЕРТА II. Я это знаю. ЖАК. А! Послушайте, вы мне внушаете доверие. РОБЕРТА П. Тогда говорите. ЖАК. Я родился, когда мне было не так далеко до четырнадцати. Вот почему я смог гораздо легче, чем другие, осознать, в чем дело. Да, я быстро понял. Я не хотел принимать такое положение. Я прямо сказал. Я не принимал этого. Я это говорил не тем, кого вы знаете, кто только что был здесь. Другим. Те, кого вы знаете, не очень хорошо понимают... нет... нет... но они это чувствовали... меня уверили, что найдут средство. Мне пообещали награды, отклонения, украшения, новые цветы, другой гобелен, другое музыкальное сопровождение. Что еще? Я настаивал. Они поклялись дать мне удовлетворение. Они поклялись, опять поклялись, дали обещание формальное, официальное, президентское. Зарегистрированное... Я еще какое-то время критиковал, пока, в конечном счете, не заявил, что предпочитаю удалиться от дел, понимаете? Они мне ответили, что им будет меня недоставать. Короче, я поставил свои безоговорочные условия! Все должно измениться, сказали они. Они предпримут полезные меры. Они умоляли меня надеяться, взывали к моему пониманию, ко всем моим чувствам, к моей любви, к моей жалости. Это долго не продлится, уверяли они. Что касается моей личности, она должна пользоваться наибольшим уважением!.. Чтобы меня задобрить, мне показали всевозможные луга, всевозможные горы, несколько океанов... морских, естественно... одно небесное светило, два собора, отобранных из наиболее удачных. Луга были совсем даже ничего... Я на это попался! Все было подстроено... Ах, они мне солгали. Века и века прошли! люди... у них у всех слово «добро» на устах, кровавый нож в зубах... Вы меня понимаете? Я терпел, терпел, терпел. За мной должны были прийти. Я хотел протестовать: уже никого не оставалось... кроме этих, которых вы знаете, которые не в счет. Они меня обманули... А как выйти? Они задраили двери и окна ничем, они сняли лестницы... Через чердак уже не уйдешь, поверху никакой возможности... однако, как мне сказали, они почти везде оставили люки... Если бы я их обнаружил... Я непременно хочу уйти отсюда. Если нельзя пройти через чердак, остается подвал... да, подвал... Лучше пройти низом, чем находиться здесь. Все предпочтительнее, чем мое теперешнее положение. Даже новое. РОБЕРТА П. О да, подвал... Я знаю все люки. ЖАК. Мы смогли бы договориться. РОБЕРТА П. Послушайте, у меня есть лошади, жеребцы, кобылы, у меня только это и есть, вы их любите? ЖАК. Да, расскажите мне о ваших лошадях. РОБЕРТА П. Там, где я живу, у меня есть сосед-мельник. У него есть кобыла, которая отелилась двумя жеребятами. Такие ласковые, такие милые. Сучка тоже окотилась в конюшне двумя щенятами. Мельник стар, он плохо видит. Мельник взял вместо щенят жеребят, чтобы утопить их в пруду... ЖАК. Ах! Ах! РОБЕРТА П. Когда он понял свою ошибку, было слишком поздно. Он не смог их спасти. ЖАК (немного развеселившись, улыбается). Да? Хм.
По мере того как Роберта рассказывает свою историю, улыбка Жака переходит в радостный смех, пока спокойный.
РОБЕРТА II (вначале очень медленная декламация; в течение последующей сцены движение ускоряется и в конце замедляется). Нет, он не смог их спасти. Но те, кого он утопил, не были и жеребятами. Действительно, вернувшись в конюшню, мельник увидел, что жеребята были там со своей мамой; щенята тоже были там со своей мамой, которая лаяла. Но его ребенок, его собственный малыш, который только что родился, уже не лежал рядом со своей матерью, мельничихой. Значит, это его он бросил в воду. Он быстро побежал к пруду. Ребенок протягивал к нему руки и кричал: «Папа, папа!..». Это было душераздирающе. Видна была только его ручонка, которая говорила: «Папа, папа! Мама, мама!». А потом вода его поглотила, и все кончилось. И все кончилось. Он больше его не увидел: Мельник сошел с ума. Убил свою жену. Разворотил все. Огонь разжег. Повесился. ЖАК (очень довольный историей). Какая трагическая ошибка. Божественная ошибка! РОБЕРТА П. Но жеребята резвятся в лугах. Щенята заметно подросли. ЖАК. Я люблю ваших лошадей. Они упоительны. Скажите опять: собака, конь. РОБЕРТА II. Тот, кто увязает в болоте, заживо похороненный, тот, кто бьется, кричит, сотрясает свою могилу, перед тем как умереть? ЖАК. Тот или иной. РОБЕРТА П. Хотите коня пустыни из поселка в Сахаре? ЖАК (заинтересованный, как бы помимо собственной воли, все громче и громче). Метрополия в пустыне! РОБЕРТА II. Все из кирпича, все дома там из кирпича, обжигающие мостовые, расползающийся под ними огонь... воздух сух, пыль красна. ЖАК. Из огня в пыль. РОБЕРТА II. Жители уже давно мертвы, высохшие трупы в домах. ЖАК. За закрытыми ставнями. За раскаленными докрасна решетками. РОБЕРТА П. Ни одного человека на пустых улицах. Ни одного животного. Ни одной птицы. Ни одной травинки, пусть даже сухой. Ни одной крысы, ни одной мухи... ЖАК. Метрополия моего будущего! РОБЕРТА П. Вдруг, вдали, ржание коня... и-и! все ближе: и-и-и-и! ЖАК (внезапно счастлив). О да, именно так... И-и-и! РОБЕРТА II. Скачет во весь опор, скачет во весь опор... ЖАК. И-и-и! И-и-и! И-и-и! РОБЕРТА II. Вот он, вот он, на просторной пустой площади... Он ржет, делает круг, галопом, делает круг, галопом... делает круг, галопом, делает круг, галопом. ЖАК. И! И! Ии! Во весь опор, галопом, во весь опор, галопом... О да, и-и-и! галопом, галопом, во весь галоп. РОБЕРТА II. Копыта: клик-клак, клик-клак, галопом, выбивая искры. Клик... клак... клак... клак... врр... ЖАК (смеясь). О да, браво, я знаю, я знаю, что произойдет. Но скорее... Скорее... продолжение... Браво... РОБЕРТА II. Он дрожит, ему страшно... жеребец... ЖАК. Да, браво... Он ржет, он ревет от страха, и!.. И!.. Он выкрикивает свой страх, и-и! Давайте скорее... скорее... Огненная грива пересекает сцену.
РОБЕРТА II. О! Он не убежит... не бойтесь... Он кружит, галоп по кругу... ЖАК. Браво, именно так! Я вижу... Я вижу... Искра в его гриве... Он наклоняет голову... А! а! а! Его обжигает! ему больно! РОБЕРТА П. Ему страшно! Он скачет галопом. Все время кругами. Встает на дыбы!.. ЖАК. Его грива воспламеняется! прекрасная грива... Он кричит, он ржет. И-и! Вспыхивает огонь... Его грива воспламеняется. Его грива горит. И-и! Гори! Гори! Гори! И-и! РОБЕРТА II. Чем больше он скачет, тем больше он разгорается. Он обезумел, ему страшно, ему больно... разгорается, он весь вспыхнул пламенем!.. ЖАК. И-и! Он подскакивает. О, какие огненные скачки, огненные, огненные! Он кричит, он встает на дыбы. Постойте, постойте, Роберта. Слишком быстро... Не так быстро... РОБЕРТА II (в сторону). О... он назвал меня по имени... Он полюбит меня! ЖАК. Он слишком быстро горит... Это скоро кончится!.. Продли еще этот огонь... РОБЕРТА П. Это огонь так быстро бежит: языки пламени вырываются из ушей и ноздрей, густой дым... ЖАК. Он кричит от страха, он кричит от боли. Он так подскакивает. У него огненные крылья! РОБЕРТА II. Как он прекрасен, он становится розовым, как огромный абажур. Он хочет сбежать. Он останавливается, он не знает, что делать... Его подковы дымятся и краснеют. И-и! Через его прозрачную кожу видно, как внутри него пылает огонь. И! Он пылает! он живой факел... Остается горстка пепла... Его уже нет, но еще слышно вдали эхо его угасающих криков... словно бы ржанье другого коня на пустынных улицах. ЖАК. У меня пересохло горло, от всего этого я захотел пить... Воды, воды. Ах! как он пылал, этот жеребец... как это было прекрасно... какое пламя... ах! (В изнеможении.) Я пить хочу... РОБЕРТА II. Иди ко мне... ничего не бойся.. Я мокрая.. На мне хомут из грязи, мои груди тают, мой таз влажен, в моих расщелинах вода. Я утопаю. Мое настоящее имя Утопия. В чреве моем пруды, болота... У меня глиняный грот. У меня всегда прохладно... Здесь есть мох... жирные мухи, тараканы, мокрицы, жабы. Под мокрыми одеялами занимаются любовью... раздуваясь от счастья! Я обвиваю тебя своими руками-щупальцами, своими влажными бедрами... Ты погружаешься и таешь... в моих волосах, что дождятся, дождятся. Мой рот, капает, капают мои ноги, мои обнаженные плечи капают, мои волосы капают, все капает, течет, все капает, небо капает, звезды текут, капают, капают... ЖАК (в восторге). Ша-а-арман! РОБЕРТА П. Расслабьтесь. Снимите это (указывает на шапку)... что на вас надето... Что это? Или кто это? ЖАК (все еще восторженно). Ша-а-арман. РОБЕРТА П. Что это, на вашей голове? ЖАК. Угадайте! Это нечто вроде шавки. Я расчесываю ее с раннего утра. РОБЕРТА П. Это шатер? ЖАК. Я весь день ношу ее на голове. За столом ли, в салонах ли, я никогда ее не снимаю. Она мне не нужна для приветствия. РОБЕРТА П. Это шашка? Шарашка? ЖАК. Она бьет лапами, но умеет обрабатывать землю. РОБЕРТА II. Это шарабан! ЖАК. Иногда она плачет. РОБЕРТА П. Это шарманка? ЖАК. Она может жить под водой. РОБЕРТА П. Это шампиньон? ЖАК. Она также может плыть на волнах. РОБЕРТА П. Это шампунь? ЖАК. Очень осторожно. РОБЕРТА П. Это шаланда? ЖАК. Она иногда любит жить уединенно в горах. Она не красива. РОБЕРТА П. Это шале? ЖАК. Она меня смешит. РОБЕРТА П. Это шарж или шатун? ЖАК. Она кричит, она оглушает меня. РОБЕРТА II. Это шалун? ЖАК. Она любит украшения. РОБЕРТА II. Это шансонье? ЖАК. Нет! РОБЕРТА II. Отказываюсь разгадывать. ЖАК. Это шапка. РОБЕРТА II. О, снимите ее. Снимите ее, Жак. Мой Жак. У меня вы будете как у себя дома. У меня их столько, сколько захотите, целая куча! ЖАК. ...шапок? РОБЕРТА П. Нет... это шарады... чтобы вы были рады! ЖАК. О, моя шавочка...
Он снимает шапку, у него зеленые волосы.
РОБЕРТА II. О, моя шавочка... ЖАК. Моя шавочка, моя шахиня. РОБЕРТА П. В подвале моего шалаша все начинается на «ша»... ЖАК. Все есть «ша». РОБЕРТА II. Чтобы обозначать вещи, достаточно одного слога: «ша». Шавки зовутся ша, продукты: ша, насекомые: ша, стулья: ша, ты: ша, я: ша: крыша: ша, число один: ша, все наречия: ша, все предлоги: ша. Становится легко разговаривать... ЖАК. Чтобы сказать: давай спать, дорогая... РОБЕРТА П. Ша, ша. ЖАК. Чтобы сказать: меня клонит в сон, давай спать, спать... РОБЕРТА П. Ша, ша, ша, ша. ЖАК. Чтобы сказать: принеси мне холодную лапшу, теплый лимонад и никакого кофе... РОБЕРТА П. Ша, ша, ша, ша, ша, ша, ша, ша. ЖАК. А Жак, а Роберта? РОБЕРТА Н. Ша, ша. Она вынимает свою руку с девятью пальцами, которую до сих пор прятала под платьем.
ЖАК. О да! Как легко разговаривать... Даже вообще не стоит... (Замечает руку с девятью пальцами.) О! у вас девять пальцев на левой руке? Вы богаты, я женюсь на вас…
Он неловко обнимает ее. По очереди целует все носы Роберты, в то время как молча, друг за другом, входят Жак-отец, Жак-мать, Жаклина, старики, Робер-отец, Робер-мать. Они идут переваливаясь, как бы в некоем болезненно комическом танце, образуют неровный круг вокруг Жака и Роберты, которые неловко обнимаются посреди сцены. Робер-отец неслышно, медленно хлопает в ладоши. Робер-мать, сложив руки на затылке и глупо улыбаясь, делает пируэты. Жак-мать стоит неподвижно, только гротескно поводит плечами. Жак-отец, подобрав брюки, ходит на пятках, Жаклина наклоняет голову, теперь все танцуют, присев на корточки; Жак-сын и Роберта II тоже приседают и замирают. Старики кружат с идиотским видом, переглядываются, улыбаются, затем, в свою очередь, тоже приседают. Все это должно вызвать у зрителей тягостное чувство, неловкость, стыд. Темнота сгущается. Актеры на сцене кружат, издавая какое-то мяуканье, странные постанывания, карканье. Темнота все больше и больше сгущается. Еще можно различить на сцене копошение Жаков и Роберов. Слышны их животные стоны, затем их уже не видно. Слышны только их стоны, вздохи, потом все исчезает, гаснет. Снова серый свет. Все исчезли, кроме лежащей или даже, скорее, присевшей на корточки Роберты, зарывшейся в свое платье. Видно только ее бледное покачивающееся лицо с тремя носами и девять пальцев, шевеление которых напоминает рептилий.
Занавес
Перевод с французского Л. Г. Скаловой. |
