|
|
Судьба Войны Философский вопрос о природе войны — это, прежде всего, вопрос о человеческой природе. Война также многолика, сложна, а с другой стороны — груба и примитивна. Бессмысленно искать книгу, где о войне была бы написана «вся правда». Тем более абсолютизировать какую-то одну позицию. Где больше правды: у Ремарка в «На западном фронте без перемен» или у Юнгера в его документальном романе-дневнике «В стальных грозах»? Оба произведения, появившиеся после Первой мировой бойни, незабываемо пронзительны и каждое по-своему отражает правду. Для Ремарка война это катастрофа, вызванная моральной деградацией общества, для Юнгера — высокая трагедия, героическая эпопея кшатрийского духа. Романы Ремарка стали своеобразными художественными манифестами «потерянного поколения». Книги Юнгера непосредственно повлияли на формирование идеологии консервативной революции и в более широком смысле на развитие реваншистских настроений в Германии. Оба талантливых писателя видели на фронте примерно одно и тоже, но концепции войны у них совершенно разные. Сомневаться в искренности ни одного, ни другого не приходится. Впрочем в период Второй мировой Юнгер уже не был настроен столь романтически. Не в последнюю очередь на это повлияло неумолимое вытеснение из войны человеческого фактора техникой. Но об этом чуть позже. Разочарование Ремарка и героический настрой Юнгера имеют глубокие корни. «Война — мать всех вещей» — утверждал ещё Гераклит, подразумевая, конечно, не только внешний, но и метафизический уровень бытия. Продолжателей этой философской линии было достаточно и в Новое время, однако мейнстримной стала прогрессистская точка зрения. Наиболее чётко она была сформулирована Кантом в теории «вечного мира», который якобы должен наступить в результате прогресса и создания союза народов. Следует напомнить, что до 1914 года значительная часть европейского общества всерьёз считала, что идея «вечного мира» по крайне мере на Западе уже практически реализована или близка к реализации. Именно поэтому две глобальные войны, последовавшие с небольшим промежутком, вызвали шок и тяжёлое потрясение основ прогрессистского сознания. В искусстве, политике, философии появились влиятельные течения, резко порывающие с иллюзиями прогрессистского «буржуазного» гуманизма. Приведенные мной примеры Ремарка и Юнгера, вроде бы представлявших противоположные лагеря, яркий образец этого разрыва. Можно назвать ещё множество известных имён и направлений, но их обзор не входит в нашу задачу. Удар по идее «вечного мира» был настолько силён, что новый её всплеск наметился лишь после окончания так называемой холодной войны. Победа либерализма над социалистическим лагерем была приравнена к «концу истории», одновременно понимавшимся и как «вечный мир». Однако целая череда кровавых конфликтов очень скоро разрушила и эту иллюзию. Замаячила вполне реальная угроза Третьей мировой войны, демократические свободы во многом превратились в фикцию. Стало окончательно ясно, что «вечного мира» в своей материальной истории человечество никогда не дождётся. Тем не менее, так и остался не снятым вопрос о фундаментальных причинах войн. Кроются ли они в социальном устройстве общества или же в самой природе человека? Но стоит ли вообще противопоставлять человеческую природу и общественное устройство? Разве они не связаны самым тесным образом? Ведь история демонстрирует нам постоянное воспроизводство в различных формах одного и того же древнего принципа «господство-подчинение». Доминирование его выглядит неоспоримым. И всё же человеческая мысль со столь же древних времён самыми разными путями пытается вырваться из этого замкнутого круга. Значит, в человеческой природе несмотря ни на что существует альтернатива и стремление к иному. Феномен войны в том, что это и ярчайшее проявление принципа «господство-подчинение» и возможность этот принцип опровергнуть. Дело не только в противопоставлении освободительных и захватнических войн. На фронте люди выходят из привычных социальных условий, которые в целом защищали их от роковых вопросов: кто они перед лицом смерти, и чего в действительности стоит жизнь. Осознано преодолевая страх перед смертью, человек подрывает сам фундамент, на котором держится господство-подчинение в рамках привычного бытия. В традиционных обществах на этом преодолении воспитывался свободный рыцарский дух представителей воинской касты. Армия же современного бюрократического государства строится совсем на другой основе. Одна из важнейших внутренних задач подобной армии как раз в том, чтобы задушить подлинно воинское начало, превратить солдат в таких же винтиков бюрократической машины, как и обычные клерки. Своей цели бюрократическое государство почти добилось. Нарочитая брутальность военных или, напротив, некоторая их расслабленность в более либеральных странах не должна вводить в заблуждение. Перед нами не свободные духом воины, а вооружённые функционеры системы, полностью зависящие от бюрократии. Конечно, встречаются и прирождённые «самураи», но, как говорится, в генералы они не выходят. Солдат-функционер может быть искренним патриотом, но это никак не влияет на его положение винтика, обязанного беспрекословно выполнять приказы любого, даже ненавистного командования. В этом смысле современный солдат — образец максимально бездушного отождествления человека с функцией. Контрактник он или призывник — сути принципиально не меняет. Здесь необходимо сказать об особой роли техники, фундаментально повлиявшей и на характер войны и на отношение к человеческому фактору. В условиях тотального наступления технократии значение личных человеческих качеств в боевых действиях радикально снизилось. Разумеется, по–прежнему нужна хорошая профессиональная и физическая подготовка, но такие традиционно поднимавшиеся на шит воинские качества как доблесть и честь отошли на задний план. Да, они могут и сегодня очень ярко проявляться в критических обстоятельствах, вызывать восхищение, но в конечном итоге успех определяется именно техническими возможностями. Серый функционер одним нажатием кнопки может уничтожить великого воина. Современную технократическую войну с полным правом можно назвать античеловеческой уже без всякого морализаторского привкуса. Ведь решающую роль играет теперь противостояние не людей, а техники. Как тут не вспомнить Хайдеггера с его рассуждениями об освобождении техникой темных энергий бытия. Не в этом ли освобождении подлинная суть современных войн, всё больше нивелирующих человеческий фактор? Партизан, повстанец сейчас намного ближе к образу традиционного воина, чем служащий регулярной армии. Действия его противоположны функционализму бюрократического государства и изначально продиктованы экзистенциальным выбором, даже если конкретная личность для себя это интеллектуально не формулирует. Так обречены ли подобные люди или же избранны? Вопрос, имеющий прямое отношение не только к политике, но и к метафизике. От того, каким будет полученный на него ответ, во многом зависит вся дальнейшая человеческая история. |
