#16. Инфантилия

Даниил Лебедев Аша Как-то осенью одного из школьных лет он подружился с собакой. Учеба только началась, и у него было много свободного времени. Он гулял один в своем дворе и в окрестностях. Особенно ему нравилось собирать барбарис, который поспевал только на месяц, не больше, до наступления морозов. Однажды, выйдя из подъезда чтобы пойти к кустам барбариса, он наткнулся на собаку. Она глядела прямо на него, как будто бы только затем и пришла, чтобы на него поглядеть, что редко встречается у собак, которые обычно ходят с опущенными глазами, вынюхивая землю, а остановившись, смотрят по сторонам, выискивая место, куда пойти. Собаки, увидев интересную точку, тут же идут к ней, а, потеряв интерес, быстро ищут другую, и идут к ней, но они не стоят, уставившись перед собой. Такое порой случается с людьми, если им грустно, но с собаками почти никогда. Это его и удивило. Он вышел из подъезда, и там стояла она, смотрела на него и не шевелилась. В её взгляде не было угрозы, хотя с собаками никогда не знаешь наверняка. Она следила за его движениями и слегка шевелила задней лапой, будто в нерешительности. Он стал медленно приближаться к ней, и тогда она присела. Теперь он был спокоен, поскольку собаки обычно не атакуют с такой позиции. Он всегда хотел себе собаку, но каждый раз, когда он изъявлял это желание, мама говорила одну и ту же фразу, что собаки гадят, на что он отвечал, что люди тоже гадят, но тут мама приводила следующий аргумент, О них нужно очень много заботиться. Он не умел на это ответить. О том, что о людях тоже нужно заботиться, он знал, но не решался выставить это в качестве аргумента наравне с первым, поскольку он еще в своей жизни ни о ком не заботился. Но здесь ему было сложно устоять, собака сама пришла и встала у его подъезда. Он начал мечтать о дружбе, как только её увидел. Он обошел её вокруг, не решаясь подойти вплотную, и она неуклюже вертелась на задних лапах, стараясь не потерять его из виду. На первый раз он решил, что этого будет достаточно. Конечно, он не мог знать, что она вернется на следующий день, и доверился случаю, оставляя её на целые сутки одну. Поскольку, как известно, собака хоть и лучший друг человека, но если собака живет на улице, она может стать чем угодно, даже человек на улице может стать чем угодно. Когда Аша оставил её там сидеть на задних лапах и пошел рвать барбарис, он подумал, что она, скорее всего, не вернется на следующий день, и ему стало грустно. Это собака с улицы, она не будет долго выбирать, встанет у подъезда другого мальчика, не такого трусливого, который выйдет, возьмет её и принесет родителям, а те скажут, Какой ты молодец, она ведь могла остаться совсем одна. Эти мысли плавали у него в голове, пока он набивал рот барбарисом. Постепенно он забыл собаку, забыл свою досаду и с удовольствием уплетал барбарис. Барбарис был его любимой ягодой, потому что он был вкусный, кислый и всего один месяц в году. Он возвращался домой, живот у него побаливал, он заходил в квартиру и шел в туалет. Дом, в котором он жил, был дом с одним подъездом и почти без двора. Дом стоял в конце улицы, поэтому напротив него домов не было, а начинался лес. Двор у этого дома был незаметный и пустынный, будто кто-то высыпал на траву ведро песка, чтобы была песочница, и вдолбил три темных доски, чтобы была скамейка. Видимо, чтобы ребенок мог отдохнуть, когда наиграется в песочнице. Черт знает что я пишу. В результате получился двор, в котором никто кроме Аши не играл. Возможно, в его доме не было детей кроме него, поэтому и двор был не двор, поскольку зачем двор, если некому играть. Это даже очень вероятно, потому что родители на этот счет очень щепетильны, и если в семье появляется ребенок, они собирают совет дома и строят двор. Аше просто не повезло с домом, но дом не выбирают, так, кажется, говорят, как если бы дом был исключением. В этом самом дворе она ждала его на следующее утро. Он вышел из подъезда и сначала не увидел её. Он подумал, Ну вот. Но потом поднял глаза, и там она стояла, чуть дальше, в песочнице. Он подошел к ней, и она присела на задние лапы. Он протянул руку, и она сама подложила под неё свою голову, коты делают так же. Он начал гладить её и сел на скамейку. Утро было холодное, последний барбарис отцветал, а ему надо было идти в школу. Всё как-то сразу навалилось, как всё обычно и наваливается, и он вдруг страшно испугался, как это он мог оставить её на целый день одну, на холоде, и как ему повезло, что она вернулась, что она вернулась такая, какая и была. Вместо того, чтобы откусить ему палец, с досады, с горечи, со злобы, после холодной ночи в ожидании, она плавно приподняла голову и положила ему на колено. Он рассуждал о ней, как о человеке, то есть как о себе, что уже было несправедливо, и, рассуждая о ней так, как он бы рассуждал на её месте, он не понимал её, поэтому он сидел там, удивлялся и гладил её по голове. Он на секунду убрал руку, чтобы подтянуть шарф и застегнуть покрепче куртку, и она тут же подняла нос и начала следить за его движениями. Когда он закончил, то опустил руки на скамейку, не решаясь уйти, а она снова положила голову на его колено. Тогда он снова начал гладить её и так гладил долго и пропустил первый урок. Сначала она бежала за ним, но он тихонько отталкивал её, потому что не хотел, чтобы она увязалась за ним до школы и, в то же время, хотел, чтобы она вернулась на следующий день. Это чувство он и пытался выразить легкими отталкиваниями и словами, вроде, Ну, ну, всё, я пошел. И она пришла на следующий день. И на следующий. Он стал проводить с ней всё больше времени. Это не была собака небывалой красоты или недюжинного ума, просто она приходила каждое утро к его подъезду. Этого было достаточно, чтобы он забыл домашние дела, стал пропускать школу, прекратил видеться с друзьями, играть в компьютерные игры и смотреть телевизор. Если бы он мог, он бы виделся с ней всё время, но он не мог, потому что тогда, рано или поздно, родители что-нибудь бы заподозрили. Он выкрадывал каждую свободную минуту. Утром он собирал портфель, делая вид, что идет в школу. Он убегал с ней на детскую площадку в двух кварталах от дома. Он проводил с ней весь день, возвращался домой и делал вид, что делает уроки, думая о ней и тайком выглядывая в окно. Ночью он почти не спал, представляя, как она мерзнет снаружи. Он не решался встать, поскольку боялся чуткости родителей, боялся уничтожить всё раз и навсегда. Но однажды, в пять часов утра, не выдержав, он тихо слез с кровати, надел шерстяные носки, тапки, накинул куртку и вышел на улицу. Она лежала перед подъездом. Заметив его, она бросилась навстречу. Он подошел к ней и протянул руку. Через час он был дома. И на следующее утро всё начиналось сначала. Он мог бы знать, что долго это продолжаться не могло, но не желал этого знать, чтобы это продолжалось. Хотя она была самкой, он называл её Рекс, потому что видел по телевизору сериал про Рекса, который был овчаркой и который ловил преступников. Аша стал выносить ей еду и играть с ней в мяч. Он обучал её разным командам. Сначала он пытался обучать её на своем примере. Например, садился на землю, ложился, надеясь, что она посмотрит на него и тоже сядет или ляжет, но, очевидно, её манера сидеть и лежать отличалась от его, поэтому, пока он лежал, она только с любопытством ходила вокруг него, не понимая. Тогда он позвонил другу, у которого была собака, и получил подробные инструкции. С помощью печенья он научил её подавать голос. Надавив на круп одной рукой, и подняв другую в воздух, он научил её сидеть. Надев на неё поводок, он легко добился того, чтобы она ложилась, когда он того хотел. Это было не сложно, тем более, что, как только она понимала, чего от неё хотят, она спешила это сделать. Он использовал тряпку, которую стащил из дома, чтобы обучить её команде Фас. Сложнее всего давалось Место, поскольку она всё время норовила быть рядом с ним, что умиляло его, мало способствуя учебному процессу. Наконец, он добился того, что она вставала на известном расстоянии от него, когда он говорил Место. С другой стороны, команде Рядом её обучать вообще не пришлось, поскольку она всегда была рядом, и ничто, кроме него, её не интересовало. Он не учил её команде Умри, потому что не хотел, чтобы она умирала. До определенного момента Аша не спрашивал себя, зачем он учит её всему этому, он просто знал, что все так делают с собаками. Он мог бы спокойно обойтись и без того, чтобы заставлять её сидеть, лежать, стоять или атаковать, если бы знал, чем еще с ней заняться. Он гулял с ней в тех местах, куда раньше не решался зайти один, и постепенно привык к ней. Она проводила у его подъезда все ночи, дожидаясь утра. Днем, когда он поднимался к себе, она уходила. Вечером она возвращалась. Он не знал, куда она уходит днем, откуда возвращается вечером. Он не ходил в школу и ни о чем особенно не заботился. Это длилось неделю, месяц или несколько месяцев, если угодно. Почему его родители ни о чем не знали? Почему его учителя не звонили домой? Какое мне дело. Какое это имеет отношение к Аше? В конце концов, я ничего так и не закончу, если стану прыгать с пятого на десятое. Одним утром он, как обычно, ушел с Рексом на детскую площадку, по дороге кидая ей мячик, который она послушно приносила обратно. Он кидал, она приносила, так они шли. Это было холодное осеннее утро сентября, листья уже лежали под ногами, втоптанные в грязь, площадка пустовала. Серый, тусклый отсвет лежал на всех предметах. Это были первые вестники тех кошмарных утренних зимних часов, без солнца, без света, без людей. На площадке царила гробовая тишина, и, когда они подошли, поднялся неприятный холодный ветер. Аша сел на качели и начал командовать, Сидеть, Лежать, Голос, и так далее. Продрогшая собака бегала вокруг, садилась, ложилась, подавала голос, замирала на месте. Аша вынимал руки из карманов, надевал перчатки, доставал из рюкзака бумажный сверток, разворачивал и клал на землю. Рекс ела одно, оставляла другое, поскольку Аша не знал, чем питаются собаки, и приносил что попало. Пока она ела у его ног, он закрывал глаза и видел себя в постели, в тепле, ночью. Он едва держал голову на плечах, и в последний момент, когда он уже почти верил в свой начавшийся сон, веки дергались, глаза открывались, и голова с рывком подскакивала вверх. Он задумывался о своих сверстниках, сидящих за партами, затем о своих родителях, затем как будто бы о себе, о каком-то забытом желании, как будто бы о желании, он плохо понимал, о каком. Он даже не задумывался, но, стоило ему закрыть глаза, и образы проплывали, смазанные, но различимые, он любил эти моменты, это было так естественно, эти воспоминания, так редко, так редко он что-нибудь вспоминал, и чем дальше, тем меньше, и каждый раз это был для него настоящий праздник, такой же праздник, как те сны, которые ему удавалось вспомнить утром, что тоже было редко, поскольку он почти всю жизнь вставал по будильнику, так что, в конце концов, он совершенно перестал видеть сны, и начал довольствовался редкими воспоминаниями об увиденных раньше. Рекс заканчивала есть, но он был далеко, высматривая что-то, поворачивая голову в разные стороны, заглядывая в окна, отыскивая прохожих. Собака подходила к нему и утыкалась носом в его ладонь. Тогда он смотрел на неё, брал её голову в обе руки и начинал теребить, гладить и чесать за ушами, потому что собакам это нравится. Но руки медленно опускались, сначала опустилась одна, и вторая продолжала гладить собаку, затем опустилась вторая, и Аша закрыл глаза. Но образы больше не приходили, он почувствовал холод и ветер, задувающий под ворот. И всё это, пытаясь восстановить ушедшее воспоминание, себя в кровати, в тепле, одного, до рассвета, ночью, когда все спят. В голове снова было пусто, вспышками приходили какие-то смазанные образы, но между ними больше не было связи, и они исчезали, как и появлялись, не принося утешения. Он всё пытался заставить себя думать об одном, о другом, но он не мог ничего увидеть, и он сидел в темноте, и ждал. И ничего не приходило, только тот же ветер и холод и скрип качели, и странные бледные вспышки в темноте. Он открыл глаза, собаки не было рядом. Аша оглянулся и увидел, что она ушла из двора по направлению к лесу. Она шла, не оборачиваясь, и Аше стало страшно. Он встал с качелей и пошел за ней. Она оглянулась, посмотрела на него и пошла дальше. Он мог бы сказать ей Рядом, но это была собака, которую не приходилось учить этой команде, чем Аша гордился, и мысль сказать ей Рядом даже не пришла ему в голову. Рекс пересекла поребрик и оказалась на тропинке, Аша пошел за ней, не понимая, ни куда она идет, ни как такое возможно. Через несколько минут Рекс свернула с тропинки. Она начала пробираться по грязи, ломая сухие голые ветки. Листья хрустели под её лапами. Аша шел за ней, выставив вперед руки, согнувшись вдвое. Ветки низкорослых деревьев начали учащаться, и он уткнулся лицом в паутину. Тропинка за спиной скрылась из виду. Затем Рекс остановилась. Аша подошел и встал рядом с ней. Сначала ему показалось, что она развернется и пойдет в обратную сторону, но затем она присела на задние лапы и стала испражняться. Аша поймал её взгляд, который был абсолютно невинен. Он оглянулся по сторонам, пытаясь вспомнить дорогу обратно. В глубине леса, куда они зашли, они были одни, и вокруг было тихо. Даже ветер здесь порой замирал, и оставался один холод. Рекс приподнялась на все четыре лапы и подошла к Аше вплотную. Не понимая, что ему делать, он в конце концов пошел туда, откуда, как ему казалось, они пришли. Он несколько раз останавливался, пытаясь понять, верно ли выбрал направление. Но вокруг были только деревья и деревья, как всегда в лесу, поэтому в лесу легко заблудиться. Сначала он подумал, что если он остановится, то она пойдет вперед и покажет дорогу, потому что собаки обычно хорошо знают дорогу, но не тут-то было, теперь она стала прежней и следовала за ним по пятам, ловя каждое его движение. В конечном счете, они вышли, но естественно не там, где вошли. Никита услышал далекие звуки машин и решил, что выйти на дорогу всё же лучше, чем еще несколько часов блуждать по лесу. Оказалось, что они пересекли лес по диагонали, если представить его в виде круга, и теперь, чтобы добраться до дома, им нужно было обогнуть его по периметру, поскольку пересекать его еще раз у Аши не было никакого желания. Был самый разгар дня, они шли по обочине дороги по направлению к городу. Ветер нёс из-под колес всякую гадость, и Рекс чихала, вся покрытая пылью, а Аша закрыл лицо в капюшон, так, чтобы только одним глазом видеть дорогу. Ему приходилось оглядываться, чтобы понять, идет с ним собака или нет. Периодически она останавливалась в изнеможении и отказывалась идти дальше. Тогда Аша пытался приободрить её, гладил её и чесал за ушами, и она шла ещё какое-то время, и затем снова останавливалась. Аша спешил домой, но не мог её оставить, не совсем понимая, почему. Глядя на её остановки, он думал, что для неё не важно, идти или не идти, потому что у неё нет дома, значит и идти ей некуда, а он не мог привести её к себе и представить родителям. Поэтому он несколько раз думал бросить её там, пока она совсем не выдохлась, перестать приободрять её, оставить её на обочине, она бы прилегла в сторонке и выспалась. Но нет, он приободрял её и тащил за собой, и она послушно брела. С другой стороны, бросить её там, он не мог знать, возможно ли это было сделать, даже если бы он захотел, поскольку она шла, но ему было не понятно, по какой причине, то ли от того, что он её приободряет, то ли от того, что она всегда шла за ним, куда бы он ни пошел. Ведь её остановки, которые он принимал за приступы бессилия, могли быть просто передышками. Возможно, не обрати он на них внимания, она бы всё равно догоняла его из последних сил. Поскольку, поглаживая её или почесывая за ушами, он, конечно, не прибавлял ей сил, а только делал приятно, если ей было приятно, поскольку он никогда не знал наверняка, сам он терпеть не мог, когда его гладили по голове. В любом случае, из всего, что он мог бы делать, он делал только одно, поскольку на одно тело одна рубашка, а соответственно, знать он мог только самую малость, совсем ничего, всего только то, что через определенные промежутки времени она останавливалась, он не знал, отчего или зачем, и когда он гладил её или чесал за ушами, она медленно начинала идти дальше, по причине, которая также была от него скрыта. Но даже если бы он перестал приободрять её, он бы никогда не узнал больше того, что знал, поскольку она могла двинуться за ним через пять минут или через пятьдесят пять, и, удалившись на достаточное расстояние, чтобы потерять её из виду, он бы мог подумать, что она, наконец, оставила его, сдалась, тогда как на самом деле она могла только-только начать выдвигаться за ним вслед, всего-навсего сделав передышку дольше прежней. И чтобы выяснить наверняка, ему, возможно, нужно было бы стоять на одном месте годами, не приближаясь к дому, ожидая, придет она или нет, около пятнадцати лет, чтобы знать наверняка, более или менее, учитывая то, что он не знал её возраста, и то, что она могла оказаться долгожителем. И он мог бы не узнать, осталась она стоять или нет, и если осталась, то как жила, как умерла, что делала, а если нет, то пошла ли за ним или нет, и если пошла, то идет ли она еще или же умерла по дороге, а если нет, то куда она повернула, и что с ней стало, и когда, и где. Соответственно, причина, по которой она шла за ним, когда он шел рядом с ней, была ему неизвестна, и он не решался оставить её, не выяснив этой причины. Бедный, он надеялся что-нибудь о себе узнать. Когда Аша подходил к дому, он встретил друга, который возвращался из школы. Друга звали Сережа. Аша догнал его. Ты что в школу не ходишь? спросил Сережа. Да вот, с собакой гуляю, сказал Аша и указал на Рекса. Сережа посмотрел на Рекса, а затем снова на Ашу. Вы собаку завели? спросил Сережа. Нет, мне нельзя, сказал Аша. Тебя учительница спрашивала, сказал Сережа. И что сказали? спросил Аша. Я сказал, что ты болеешь, сказал Сережа. Спасибо, сказал Аша. А я ведь звонил Егору, спрашивал его про команды для собак, сказал Аша, хотел вот её научить, разве он тебе не говорил? Нет, не говорил, сказал Сережа. Мальчики постояли еще немного. Ну и как, научил? спросил Сережа. Ага, сказал Аша. Покажи? сказал Сережа. Аша поднял руку и сказал, Сидеть. Рекс села. Здорово, сказал Сережа. Ага, сказал Аша. Как родители? спросил Аша. Не знаю, сказал Сережа, вроде ничего. Рекс начала беспокоиться и ходить вокруг Аши. Сережа отступил на шаг назад. Ты когда в школу придешь? спросил Сережа. Не знаю, сказал Аша. Мальчики попрощались и пошли по домам. Следующей ночью Аша проснулся от лая за окном. Форточка была приоткрыта, и Аша отчетливо слышал лай на улице, а за ним человеческие голоса, крики. Видимо, кричали с первого этажа, чтобы отогнать собаку. Кричали, Кыш, Кыш. Отец вошел в комнату, закрыл окно и сказал Аше, чтобы он спал. Этой ночью Аша впервые узнал, что Рекс умеет лаять. До этого она только подавала голос. Я говорю, Узнал, поскольку вполне естественно, что Аша подумал о Рексе, однако это могла быть и другая собака, потому что собаки часто лают по ночам. Утром Ашу послали в магазин, поскольку первых двух уроков не было, а дома закончился хлеб. Он вышел из подъезда, Рекс стояла там наклонившись и обгладывала какие-то кости. Он подошел к ней, почесал её шевелюру и пошел в магазин. Она увязалась за ним, тогда он крикнул, Место, и она встала на месте. Когда он возвращался, её не было на том месте, где он её оставил. Он обошел подъезд, заглянул в кусты, но её нигде не было. Он отнес хлеб домой, собрал портфель и пошел в школу. Следующая ночь повторила предыдущую. Сквозь сон до него донесся лай. Той ночью он видел сон про Рекса, и когда он услышал лай, то подумал, что это во сне лает Рекс. Но затем Аша пригляделся к её морде и обнаружил, что пасть закрыта. Лай продолжался. Медленно сон начал растворяться под натиском звука. Аша проснулся и побежал на балкон. Он перегнулся через перила, посмотрел вниз и увидел Рекса, но лая больше не было. Пока он надевал носки, пока бежал на балкон, лай усиливался, но когда он посмотрел вниз, стало тихо. Рекс стояла перед подъездом, поворачивая головой в разные стороны. Он пытался поймать её взгляд, но был слишком высоко, чтобы это сделать. Нет, она его не видела, потому что, он знал это, если бы она увидела его, то перестала бы вертеть головой. Он знал, что Рекс все ночи проводила у его подъезда, а значит, не было ничего удивительного в том, что, выглянув с балкона, он увидел её. Он убеждал себя, что и лаяла тоже она, что более чем возможно, чертов язык, ничему, ничему невозможно быть более чем возможно. Тем не менее, он слышал лай, не видя собаки, и затем видел собаку, не слыша лая, она только стояла и вертела головой, направо и налево, не замечая его. На следующее утро она была там же, где и всегда. Он подошел к ней, поглядел ей в глаза, которые были такие же прозрачные, как и всегда, погладил и сказал, Голос. Она гавкнула. Он посмотрел ещё несколько секунд и снова сказал, Голос. Она снова гавкнула. Он сел на скамейку. Она подошла и положила свою голову ему на колени. Он начал гладить её, не замечая, что делает. Затем, не замечая, что говорит, начал говорить с ней. Она не отвечала, потому что собаки не умеют говорить. Но он как будто бы не знал этого. Он просил её, Ну скажи мне что-нибудь, пожалуйста. Она ничего не говорила. Он встал и пошел в школу. Следующей ночью он не мог уснуть. Последние несколько дней, которые он провел в школе с друзьями, странно подействовали на него. Он лежал теперь ночью и боялся, что завтра утром не увидит Рекса у своего подъезда, хотя ничто этого не предвещало. Но ничто не предвещало ничего, и, тем не менее, всё время что-то происходило. Он до сих пор не знал, чего эта собака ждет от него каждое утро и как долго еще будет ждать, если она чего-то ждет. Он подумал, что, может быть, она чувствует к нему странную нежность, что она ничего от него не ждет, а только хочет проводить с ним время. Может быть. Чтобы выяснить это, говорил он себе, нужно перестать проводить с ней время. Пойди пойми логику земных существ. Утром он сказал маме, что плохо себя чувствует, и она оставила его дома. И на следующий день. И на следующий. Днями с улицы не доносилось ни звука. По ночам продолжался лай. Потом, однажды ночью, лая не было. Той ночью он так и не уснул, повторяя про себя, Так надо, так надо, а рано утром в страхе выбежал на улицу. Рекс стояла там. Он встал перед ней в каком-то ступоре. Зачем это было надо? И что он узнал? Она ли лаяла по ночам? Допустим, что она, допустим, что он был прав. Приходила ли она все эти дни к его подъезду? Приходила, он выглядывал в окно и видел её. Почему она перестала лаять, но не перестала приходить? Была ли тут связь? Он не знал, ему начинало казаться, что он пытается отыскать связь повсюду, не имея никакой, он знал только, что ночной лай поднял в нем какие-то вопросы, которые ему не удавалось поставить, а вопрос, который не поставлен, очевидно, не существует, как, человек, который не умер, очевидно, не жил, и, тем не менее, он чувствовал вопросы, но не мог их поставить, пусть это невозможно. Раз она приходила все три дня, несмотря на то, что он не выходил из подъезда, значит ли это, что её приводит к его подъезду нечто другое, а не та нежность, о которой он подумал? Но, может быть, всё-таки, он ошибался, и она просто надеялась, что он еще выйдет, надеялась еще его увидеть, надеялась на эту нежность? Но чтобы узнать это наверняка, ему, возможно, потребовалось бы годами не выходить из дома, выглядывая в окно. Поскольку надежда, это очень неопределенно, можно надеяться всю жизнь, не зная, на что надеешься. И если бы он провел всю жизнь у окна, ожидая дня, когда она, наконец, не придет, чтобы сказать себе, Я понял! понял! ей нужен был я, я, она потеряла надежду меня увидеть, и, наконец, ушла, то был бы он, наконец, прав? Совсем не обязательно. Поскольку она могла умереть по дороге к нему, её могла бы сбить машина, такое часто случается. Поскольку в один прекрасный день она могла вернуться, так же неожиданно, как появилась в его жизни, без видимой причины, так же неожиданно, как ушла из неё. Но если бы, допустим, он не дождался этого дня, если бы она приходила и приходила до тех пор, пока не умерла бы у его подъезда, узнал бы он тогда, по какой причине она приходила всё это время? Узнал бы он, что она умерла, ожидая его в бесконечной надежде его увидеть, или ожидая чего-то другого, чего так и не дождалась? Первый вариант означал бы, что он всю жизнь ошибался, а второй, что он был прав. Тем не менее, ему не стоило проводить остаток своих дней, не выходя из дома, поскольку хоть так, хоть так он бы ничего не узнал, и только её смерть на его глазах или его смерть избавила бы его от возможности и дальше искать пути, чтобы узнать это. Аша встал перед ней в каком-то ступоре, и вдруг почувствовал себя далеко-далеко, где-то далеко, она вдруг начала как бы исчезать, не исчезая. Он порылся в карманах и откопал кусок пряника. Он приподнял его над носом Рекса и сказал, Лежать. Она легла. Тогда он медленно повел пряником в сторону, затем вдоль бока, затем поперек спины. Рекс потянулась за его рукой и завалилась на бок. Аша дал ей пряник и сказал, Умри. После нескольких дней упорных тренировок, он понял, что эта команда ничем не лучше прочих. Недалеко от школы находился собачий питомник. Все знали об этом, потому что оттуда раздавался лай, и ребята иногда бегали туда на большой перемене, чтобы сквозь железную сетку позадирать собак. За всем питомником приглядывал один человек, Владимир Алексеевич, суровый мужчина с густой черной бородой. Сам он говорил, что любит собак, что могло быть правдой, однако людей он, кажется, не очень любил, потому что всегда выходил из своей каморки с длинной палкой и отгонял школьников от ограды. У меня суки на последнем месяце, а вы им всякое дерьмо суете! кричал Владимир Алексеевич, или он кричал что-нибудь другое, но это было чаще всего, поскольку у него суки почему-то без конца были на последнем месяце. Эти суки сидели в отдельных клетках, поскольку их было опасно помещать с другими. Их клетки одной из сторон выходили на ту же ограду, и школьники любили к ним приставать, потому что эти собаки были очень беспокойные, как в бреду, и поэтому давали много поводов для смеха. С этой стороны ограды всегда собиралось больше всего мальчиков, которые гавкали, свистели и кидали в клетки всё, что попадалось под руку, пытаясь привлечь собак. В этот питомник Аша и привел Рекса. Владимир Алексеевич вышел им навстречу. Здравствуйте, сказал Аша. Здорова, сказал Владимир Алексеевич. Я вам собаку привел, сказал Аша. Овчарка? А что себе не взял? спросил Владимир Алексеевич. Мне родители не разрешают, сказал Аша. Известное дело, сказал Владимир Алексеевич и спросил, Так ты её уже на поводок посадил? Да, сказал Аша. Давно это? спросил Владимир Алексеевич. Кажется, давно, сказал Аша. А зовут как? спросил Владимир Алексеевич. Рекс, сказал Аша. Рекс? спросил Владимир Алексеевич. Ага, сказал Аша. Владимир Алексеевич как-то странно посмотрел на Ашу. Не знаю, если честно, сказал Владимир Алексеевич, У меня сейчас этих овчарок как собак нерезаных. Возьмите её, пожалуйста, сказал Аша, Она всё умеет, я её всему научил, и сидеть, и голос. Нужны мне больно её умения, сказал Владимир Алексеевич, У меня тут не шапито. Владимир Алексеевич ещё постоял, подумал и сказал, Ладно, был бы пес, не взял бы, а эта, может, хоть ощенится как следует. Вы только её кормите, пожалуйста, как следует, сказал Аша. Слушай, ты мне уроков не давай, сказал Владимир Алексеевич, Отдаешь суку, отдавай, а если хочешь кормить её, то корми. Извините, пожалуйста, сказал Аша. Да ничего, сказал Владимир Алексеевич. А она от вас не убежит? спросил Аша. Нет, сказал Владимир Алексеевич и засмеялся, Не волнуйся, от меня не убежит. Отрывок из романа "История".