|
|
Друзья и недруги Сказка #4: Вызволение Алекса Керви
Одному мальчику было всего пять лет, когда он заинтересовался книгами. Он даже не умел читать, только рассматривал обложки с мотоциклистами и наркоманами. Мальчик спросил у родителей, кто это написал. Ему ответили, что у книг разные авторы, но все они уже мертвы. - Однако, - заметил папаша, - у этих романов один и тот же переводчик – Алекс Керви. Мальчик повсюду таскался с родительскими книгами и вдруг понял, что он и есть Алекс Керви, знаменитый переводчик. Теперь ребенок не только надоедал просьбами прочитать пару страничек, но и требовал соответствующего к себе отношения, ведь он хозяин написанного. Мальчонка так всем осточертел, что его решили отправить в сумасшедший дом. Родители сложили в коробку его книги, поцеловали на прощание и сдали санитарам. С тех пор мальчик стал жить в больнице. Это была первоклассная детская психушка с отзывчивым персоналом и удобными палатами, мальчик чувствовал себя даже лучше, чем дома. И все бы так и оставалось, если бы больницу не возглавил прославленный психиатр из Австрии. Австриец начал с радикального нововведения: отныне детская и взрослая больницы объединялись в одну. По замыслу нового директора это вовлекало в процесс лечения самих пациентов. Сумасшедшие дети исцеляли сумасшедших взрослых, а сумасшедшие взрослые исцеляли сумасшедших детей. Мальчик не обратил бы на изменения никакого внимания (его интересовали только книги), если бы среди взрослых пациентов не оказался еще один Алекс Керви, плотный мужчина лет сорока, держащийся с остальными надменно и постоянно что-то рассказывающий. Детский Керви заявил взрослому, что тот не настоящий Алекс Керви, потому что настоящий – это он. Взрослый Керви растерялся, смутился, затем побагровел и ответил, что, если бы наглец не был маленьким мальчиком, то он надрал бы ему задницу. К счастью, их вражда не продлилась долго. Уже через несколько дней взрослый Керви общался с детским Керви, как со старым товарищем. Он нашел в коллеге благодарного слушателя и утонченного ценителя американской контркультуры. И даже поведал мальчику, как попал в дом для умалишенных. Переводчик винил во всем мерзкую супругу графа Хортицы, которая распространяла в интернете грязные слухи о нем и его отце, не гнушаясь ничем. Вдобавок ко всему она оказалась еще и еврейкой. - Мне не с руки драться с бабой, - объяснял Керви маленькому слушателю, - поэтому я вызываю на дуэль ее супруга. Муж в ответе за жену-идиотку. Мы устроим дуэль во дворе больницы. Пусть граф приезжает. Я предоставляю ему право выбора оружия. Мне все равно, как убивать. Довольный собой, Алекс выждал паузу и добавил, обращаясь к невидимому собеседнику: - Ну что, Гарик, окропим снежок красненьким? Взрослого Керви отвели на процедуры, а детский Керви достал из кармана диктофон, проверил качество записи и выложил файлы в интернет. На следующий же день граф Хортица узнал о вызове опального переводчика и отправился к супруге за советом. Супруга сказала, чтобы граф выбрал то оружие, которым владеет заведомо лучше Алекса Керви. - Но я не владею никаким оружием, - растерялся Гарик. – Разве что микрофоном, с которым работал на радио. - Микрофон не подойдет, - рассудительно заметила жена. – Выбери такое оружие, которым тебя не покалечат и не убьют. После продолжительного обдумывания Хортица остановился на нотных листах. Накануне он как раз познакомился с композитором Кручининым, у которого наверняка есть эти самые листы. Граф позвонил композитору. Кручинин прилетел немедленно, еще и со своей симфонией, которую закончил полчаса назад. Композитор решил, что радиоведущий собирается поставить его музыку в эфире. Хортица не стал переубеждать товарища, только предложил составить ему компанию по дороге в одно местечко. Граф намерен был использовать композитора в качестве секунданта. Через полчаса они уже топтались перед дверью в отделение и ждали, когда им откроют. - Мы к Алексу Керви, - сказал Гарик санитару. - Пожалуйста, - сказал тот, пропуская гостей. – Он в уборной. Взрослый Алекс Керви, действительно, сидел на унитазе и решал, как поступить в отсутствии туалетной бумаги. По ночам пациенты крали друг у друга личные вещи, и переводчик быстро лишился всего, даже туалетной бумаги. Он хотел написать вдоль всей ленты свои инициалы, но вовремя остановился: такой поступок обязательно привлек бы внимание врачей. Граф и композитор нашли кабинку с переводчиком и, всучив половину нотных листов, велели защищаться. Вероятно, Керви их не расслышал, потому что он стал подтирать листами грязный зад и кидать их в унитаз. Не веря глазам, Кручинин оттолкнул психа и полез за едва оконченной симфонией, заодно счищая с нее экскременты. Но тут, откуда ни возьмись, выскочил детский Алекс Керви, который вцепился зубами в ногу композитора. Туалетное пространство взорвалось оглушительным воплем. В уборную влетели санитары, раскидали всех по углам и объявили, что свидание окончено. Развели пациентов по палатам, впопыхах перепутав их с гостями. Оба Алекса Керви оказались на свободе. А граф Хортица с композитором Кручининым - в лапах психиатров. Причем композитор в качестве взрослого Керви, а радиоведущий в качестве детского. На этом история вызволения Алекса Керви заканчивается. Добавлю только, что в тот день Художник с Чистых прудов бегал по подъезду и собирал яичную скорлупу для пополнения кальция в организме. Об этом я расскажу в другой раз.
Сказка #12: Дурак. Дудочная операция
Однажды Михаил Робканов, знаменитый баянист из глубинки, превратившийся в петербургского композитора, узнал о короткометражном фильме, который только собирались снимать. Название картины вызвало такой шквал ассоциаций, что композитор немедленно записал несколько композиций для фильма. К съемкам Михаил не имел никакого отношения. Он случайно узнал, что фильм смонтирован и премьера пройдет в московском ДК железнодорожников вечером следующего дня. Робканов купил билет на поезд, а все оставшееся до отправления время посвятил прослушиванию своей музыки и алкогольным возлияниям. Вечером он вместе с супругой и тещей отправился на вокзал. Вернее, композитор был уже не в состоянии куда-то ехать, поэтому женщины нарядили его в длинное кожаное пальто (теща смазала его смесью гуталина и какой-то вонючей гадости) и сунули в тележку, с которой пенсионеры бродят по метро. Женщины добрались до вокзала и прошли вместе с тележкой в вагон. Поезд с минуты на минуту отправлялся, проводница уже выталкивала провожающих. Бойкая женщина проверила билет у родственниц композитора и заявила, что двум потаскухам не проехать по билету одного мужика. - Извините, - сказала супруга композитора, - вот пассажир, а мы сейчас выйдем. И раскрыла тележку, в которой лежал Робканов. - Запрещено пьяным на верхних полках, - заявила проводница. Михаил проснулся и игриво подмигнул ей. Польщенная мужским вниманием, проводница сдалась. - Ладно, пусть остается. А вы выметайтесь. Родственницы послушно побежали к выходу. Теща хотела забрать тележку, но чуть раньше тележку вместе с пассажиром забросила на верхнюю полку проводница. Робканов проснулся глубокой ночью. Поезд остановился в Бологом. Композитор, шатаясь, отправился за алкоголем. Здесь не оказалось ни одного киоска. Станция освещалась единственной лампочкой, болтающейся сверху. Никто, кроме Михаила, из поезда не вышел. Не было даже перрона, пришлось спуститься по лестнице на землю. Робканов походил туда-сюда. Его внимание привлекла старуха по другую сторону поезда. Она показывала бутылки пива и манила рукой. Миниатюрный композитор юркнул между колес и очутился с другой стороны, где долго торговался с жадной старухой, заломившей чудовищную цену. Торг прекратился, только когда поезд тронулся с места. - Черт с тобой, старая крыса, - в сердцах бросил композитор, швырнул деньги, выхватил три бутылки и бросился между колес, словно активист Павел Шехтман. Однако под поездом зацепился за торчащий крюк, с которого сумел соскочить только через несколько секунд, когда поезд уже набрал скорость. Робканов снова прыгнул, но на этот раз неудачно и колеса отхватили ему обе ноги. Выплюнутый из-под состава композиторский остаток подхватила за шиворот проводница и втащила в тамбур. Михаил и раньше отличался скромным весом, а без ног и вовсе стал легче собачонки. Композиторское подмигивание возбудило в проводнице желание. Женщина сразу отнесла его в свое купе, где уже ехало два зайца. Первый, безбилетник, лежал затраханный до полусмерти на верхней полке, а второй… Второй при внимательном осмотре оказался не зайцем, а кроликом Топотуном, жующим белый порошок из миски. Проводница разделась, сняла с Робканова кожаное пальто, теперь несуразно длинное. Композитор приступил к исполнению. Оказалось, что отсутствие ног нисколько не усложняют задачу, даже наоборот. Михаил вылез из купе и хотел уже идти спать, но вспомнил, что у него больше нет ног. С верхних полок свалилось два грузных пассажира. Причем упали один на другого и представляли серьезное препятствие для композитора. Робканов робко постучал в купе и попросил высунувшуюся проводницу отнести его. Сообразительная женщина поступила по-своему. Она принесла тележку, в которой привезли пассажира, и сунула его внутрь. Теперь калека мог перемещаться с помощью рук, а колеса заменяли ему ноги. Разогнавшись, композитор с легкостью перескочил тела пьяных и уже крутился у своего места, по-собачьи задрав голову. На верхнюю полку его забросила маленькая девочка, возвращающаяся из туалета. Благодарный Робканов угостил ее недопитым проводницей пивом. А утром, когда поезд замер на Ленинградском вокзале, Михаил спрыгнул с полки, приземлившись на колеса тележки, которые отлично смягчили удар. На перроне Робканова уже ждал его друг Кручинин. Кручин тоже был композитором и совсем недавно покинул психиатрическую лечебницу, в которой оказался по ошибке. Лечение происходило в щадящем режиме. Пациента обмазали с головы до ног медом и оставили так на три месяца. Затем комиссия признала его психически здоровым и выпустила на волю. За день до приезда петербургского коллеги Кручинин подрался за каким-то притоном или театром. Точнее, драки не получилось, потому что в самом начале московский музыкант поскользнулся на рыбных потрохах и тяжело покалечился. На вокзал Кручинин явился закованный в громоздкие латы, ускоряющие срастание костей. Увидев друга, Робканов расхохотался. Вдобавок от Кручинина все еще разило медом и вокруг роились выжившие с осени мухи. Но и Кручинин, увидев мелкую собачку на колесиках, в которой не сразу узнал петербургского коллегу, тоже рассмеялся. Прохожие обходили друзей, недовольно ворчали, но, рассмотрев, веселели. Один мальчик даже угостил композитора Робканова кусочком хлеба, приняв за изувеченного щенка. Насмеявшись вдоволь, друзья завели разговор о музыке и быстро поссорились. - Я тебе сейчас и вторую руку сломаю, - закричал Робканов. Кручинин хотел ответить, что оторвет ему третью ногу, но это было бы смешно – никакой третьей ноги у Михаила не было. Кручинин достал из кармана баночку меда, с которой теперь не расставался, съел пару ложечек, успокоился и ушел. А Робканов отправился в ДК железнодорожников на кинопремьеру. В зал его пустили по детскому билету, чем композитор остался очень доволен. Начался фильм, Михаил поставил на воспроизведение диск и тут выяснилось, что CD безнадежно исцарапан. Постоянно проигрывались зацикленные три секунды из середины. Робканова попросили не мешать. Оскорбленный он вернулся на вокзал. Сел в тот же поезд, в вагон к уже знакомой бойкой проводнице, с которой провел ночь. Ее купе как раз освободилось. Затраханный до полусмерти заяц скончался, а кролика Топотуна забрал Илья Метальников, который все еще топтался на перроне. Заразившись хозяйским недугом, Топотун стал терять мех на голове и Метальников отправил его с проводницей на лечение в Бологое, славящееся больницами для кроликов. В Петербурге Робканова встретили супруга с тещей. Изумленные его преображением они долго бегали вокруг, передавали укоротившегося композитора из рук в руки и даже перебрасывались им над головами прохожих. Теща немного поворчала из-за грязного пальто, которое теперь волочилось за Михаилом. А про тележку не обмолвилась ни словом: старуха давно мечтала от нее избавиться и была страшно рада, что это наконец удалось. У дома семья заглянула в магазин. - С собаками нельзя, - заявил охранник. - Но это не собака, а известный композитор, - воскликнули женщины. Теща приподняла голову Робканова, коснувшись зонтиком подбородка. - Действительно, - согласился охранник. – Проходите, пожалуйста. Продукты сложили в ту же тележку, где елозило туловище Михаила, там еще оставалось место. - Как удобно, - не сдержалась теща. Упав на колени, она расцеловала Михаила, который тоже был счастлив, ведь ноги композиторам совершенно ни к чему, в большинстве ситуаций они им даже мешают.
Сказка #18: Чудесное преображение Флота
Маленький Флот жил у бабушки с дедушкой и коллекционировал бутылки из-под виски. Любил зайти в магазин Спотыкач на Новокузнецкой за недорогим виски с собачкой на этикетке. В сущности, вся коллекция Флота состояла из пяти пустых бутылок, купленных в Спотыкаче. Однажды Флоту рассказали, что настоящие коллекции состоят из неповторяющихся бутылок. Пришло время кардинальных изменений. Маленький Флот зарегистрировался на сайте, где коллекционеры со всего мира выкладывали списки своих коллекций, часто с фотографиями. Флот сохранял фотографии бутылок, а бабушка распечатывала их на принтере, стоявшем на работе. Затем юный коллекционер аккуратно вырезал с фотокарточки этикетку и приклеивал к пивной бутылке. Коллекция начала пополняться редкими марками. Флот познакомился с девушкой Машей. - Вся такая из себя, - подумал коллекционер. – Как раз то, что я искал. Он решил сойтись с Машей поближе и спросил, есть ли у нее на работе принтер. Бабушка не сегодня завтра уходила на пенсию, и Флот хотел подстраховаться – обзавестись подружкой с принтером. Мария рассказала новому другу о математическом заводе, где работает вместе с мамой. - Что еще за математический завод? – удивился Флот. – Впервые такое слышу. Девушка объяснила, что это завод по производству крепких напитков, специально для математиков. Чем яснее ум у человека, тем большую инерцию он проявляет при опьянении. Математикам, как людям с самым ясным на земле умом, требуются специальные напитки, более действенные. - А твоя мама? – спросил Флот. – Она тоже математик? - Нет, - ответила Маша. – Моя мама - секретарша, но крепко пьющая. Она напьет наравне с математиками… Ну, почти: на равных с геометрами, и на полуравных с топологами. - Твоя мама, наверно, и бутылки с завода таскает? – предположил Флот. - А как же, - воскликнула девушка. – Бутылки даже я таскаю. А ты, дружок, где работаешь? Флоту было неудобно рассказывать, что он весь день кликает по баннерам, получая два цента за каждый переход. Он придумал, что собирает автографы знаменитостей на публичных лекциях, которые продает заграницу. Маша захлопала в ладоши и попросила Флота взять ее на публичную лекцию, ей интересно посмотреть, как это происходит. И еще девушка поинтересовалась у коллекционера, что такое автографы. На следующим же день, прихватив пару бутылок с математического завода, Флот с Машей отправились в культурный центр на лекцию о заполонившей мир кенгурятине. Кенгурятина неотличима ни от свинины, ни от говядины, ни от баранины, ни от птицы, ни от рыбы, ни от салата, ни от щербета, ни от мороженого, ни от пирожного. Универсальный продукт, подходящий для любых целей. Но оскорбляющий национальные чувства австралийцев, выбравших кенгуру своим символом. На лекцию друзья не попали – застряли в лифте вместе с Мишей Зуевым. Миша Зуев, газпромовский лифтер, на время весенних каникул перешедший работать в детский культурный центр, считал себя человеком интеллектуально и культурно развитым, способным читать лекции на любые темы любой продолжительности и для любой аудитории. Воспользовавшись обстоятельствами, лифтер прочитал Марии и Флоту увлекательную четырехчасовую лекцию о морковке, которая используется во многих блюдах. Кулинария была коньком лифтера Миши. Лекция о морковке кончилась, как только ремонтники вскрыли лифт. Флот взял у Миши автограф и выскочил в холл. Маша казалась слегка разочарованной. - Неужели это и была публичная лекция? – спросила она. – А этот старикашка – знаменитость? - Да, да, - закивал маленький коллекционер. – Самая что ни на есть публичная лекция. И самая что ни на есть знаменитость. А ты чего ожидала? Девушка пожала плечами, она уже не помнила своих ожиданий. Ей было жаль четырех часов в тесном лифте и двух бутылок математической жидкости, которые Флот распил со старикашкой. На следующий день друзья снова отправились в культурный центр. Заметив стоящего перед лифтом Мишу Зуева, Маша заявила, что поднимется по лестнице. Флот, задыхаясь, последовал за подругой. В этот раз юные слушатели все-таки попали в аудиторию. Молодой лектор, сочась обаянием, прочитал чудесную лекцию о вегетарианстве. Маша не верила собственным глазам. Она привыкла наблюдать интеллектуалов в образе пьяного, едва ворочающего языком старичья с анекдотичными физиономиями вроде лифтера Миши, а здесь… Девушка по уши влюбилась и готова была расцеловать лектора. Вдобавок она не разрешила Флоту прикасаться к математической жидкости, приберегая ее для вегетарианца. Бедный маленький коллекционер глазел на лектора, выдумывая каверзные вопросы, чтобы поставить его в тупик, но в голове вертелась одна чепуха вроде усов Миши Зуева. И вдруг все переменилось. Через пелену фантазий Флот услышал что-то про морковку. Морковку! Но буквально вчера он прослушал подробную четырехчасовую лекцию и знает о морковке абсолютно все. Что там сказал про нее недоделанный вегетарианец? Однако лектор давно перескочил на другую тему и про морковку больше не говорил. Флот поднялся с места. Маша дернула его за рукав. - Да сядь ты наконец, - злобно шепнула в ухо друга. Но коллекционер снова поднялся. - Морковка, - вскрикнул он. Лектор замолчал и взглянул на слушателя. - Что вы сказали? – переспросил он. - Морковка, - повторил Флот. - Коровка?.. Оковка?.. Я вас не слышу, спускайтесь к кафедре. Флот уже подходил к кафедре, когда в руках лектора оказалась морковка, которой он взмахнул, словно волшебной палочкой, и щелкнул коллекционера по носу. После чего маленький Флот превратился в облачко подкрашенного воздуха, которое сразу устремилось в пустую бутылку. Лектор взял с кафедры носовой платок, закупорил бутылку и продолжил лекцию. Никто из слушателей не обратил на исчезнувшего коллегу никакого внимания. Даже его подруга Маша. Разве что кроме одного человека – лифтера Миши Зуева. Миша тоже сидел в аудитории. Это он забыл носовой платок на кафедре. Он любил приходить в пустую аудиторию и читать лекции воображаемой публике, утирая пот и слюну с кончиков губ. Теперь же его лекторским платком заткнули бутылку с подкрашенным облачком. Лекция закончилась. Миша Зуев незаметно спрятал бутылку в ширинку и вышел. Лифтер поспешил домой, чтобы всесторонне изучить преображенного коллекционера. Дело пахло значительным научным открытием, о котором он давно мечтал. Старикашка даже забежал по дороге на книжную ярмарку, чтобы договориться с каким-нибудь издателем о выпуске монографии. Но на ярмарку лифтера не пустили. Болван-охранник нащупал бутылку в ширинке будущего ученого и заявил, что со своим бухлом внутрь не пустит. - Но это не бухло, - запричитал Миша Зуев. – Это мое научное открытие. Охранник дал резиновой дубинкой по раскрасневшейся физиономии лифтера и выставил его вон. Миша долго искал платок, чтобы вытереть брызнувшие вместе с кровью сопли. В конце концов, он вытащил платок из бутылки. Газообразный Флот устремился на волю. Неудачливый лифтер упустил свое открытие, размазывая сопли по лицу. Он понял, что ему никогда не стать ни ученым, ни автором книги. Старикашка до конца дней обречен читать лекции о морковке застрявшим в лифте пассажирам. В его жизни не будет больше ничего, только это. А обретший свободу Флот полетел в Спотыкач за бутылкой недорогого виски.
Сказка #19: Любовные похождения Ватрушки
Поэт Денис Безнос жил в детской библиотеке в коробке из-под сандалий. Денису разрешили поставить коробку под лестницей, потому что он работал в библиотеке. В его обязанности входило препровождение заблудившихся детей к гардеробу. Правда, Безнос был большим шутником и интересовался исключительно маленькими девочками, которых отводил в туалет и запирал в кабинке. - Маленьким девочкам самое место в запертых кабинках, - говорил поэт. Денису было хорошо в библиотеке, единственная мелочь омрачала его жизнь - сандалии из коробки, в которой жил поэт. Ведь Денису пришлось вытащить их, чтобы освободить коробку для себя. А эти сандалии… за ними охотился один алчный издатель. Издатель никак не мог подобрать ботинки по размеру и вынужден был обуваться в спичечные коробки. Однако издатель знал о существовании сандалий как раз для его малюсеньких ножек. И уже рыскал где-то поблизости. Тем временем Маша Ватрушка, о которой шла речь в предыдущей сказке (про чудесное преображение Флота), лишившись своего маленького коллекционера, отправилась на поиски новой любви. Она просматривала все иллюстрированные журналы, которые попадали в руки. И уже влюбилась в импозантного верблюда, снимавшегося в рекламе сигарет Camel. Но тут, как гром среди ясного неба, возник Денис Безнос. Ватрушка впилась глазами в заметку о работниках детской библиотеки. Прочитала текст раз двадцать, нет, раз пятьдесят. Вырезала фотографию красавца, затмившего рекламного верблюда, и бросилась в детскую библиотеку. Маша носилась по туалетам, вызволяла пленниц и показывала заветную фотокарточку. - Где он? – спрашивала она. Маленькие проказницы не собирались выдавать своего любимца. Ведь они тоже были влюблены в Дениса и подозревали, что перед ними полицейский из отдела по борьбе с педофилами. - Никогда не видели его в библиотеке, - верещали девочки и убегали. Ватрушка не отчаивалась. Она приволокла в читальное заведение маму, такую же Ватрушку, но более представительную. Старшая Ватрушка тоже ходила по туалетам и вызволяла пленниц. Наконец ей повезло. Одна девочка решила, что такая представительная Ватрушка не может работать в полиции, и отвела ее к лестнице. - Вот, - сказала она. Мамаша Маши осмотрелась. - Но здесь никого нет. Только коробка из-под сандалий. - Тот, кто вам нужен, внутри, - шепнула ей на ухо девочка и исчезла. Прежде, чем старшая Ватрушка успела снять крышку, ее грубо оттолкнула младшая. Маша столько раз представляла встречу с поэтом, что не могла доверить вожделенный момент даже маме. Она нетерпеливо раскрыла коробку и вывалила на пол спящего Безноса. - Как же он хорош, - запричитала Ватрушка, дрожа от нетерпения. И тут в холле появилась начальница Дениса, тоже в него влюбленная. Ей не понравилось, что какая-то Ватрушка крутится рядом с коробкой, и начальница накинулась на нее, одновременно пытаясь унять икоту. Эта сцена так смутила поэта, что он стал скукоживаться. И скукоживался до тех пор, пока не превратился в маленькую бородавку. Ватрушка расхохоталась: неужели еще минуту назад она была влюблена в эту бородавку? Какой восторг! Ватрушки, и старшая и младшая, взялись за руки и выбежали из библиотеки. На их месте появился Барбарис Куприянстер. Известный интеллектуал пришел с проектом преобразования библиотек в детские кафетерии. Вдруг он заметил на полу свою бородавку. - Что она здесь делает? – прошептал книжник и, элегантно поддев бородавку зонтиком, пристроил рядом с носом. Затем взглянул на себя в зеркало. С обеих сторон носа торчало по великолепной бородавке. Довольный собой, Барбарис взял под руку успокоившуюся начальницу и направился в ее кабинет, где собирался продемонстрировать проект реформ. Начальница осторожно прислушивалась к своим ощущениям. Кажется, она медленно влюблялась в обворожительную бородатую образину, столь удачно прицепившую к физиономии ее прежнюю любовь. - Он так умен, симпатичен, импозантен, - думала она, продолжая икать. А Ватрушки уже распивали математическую жидкость на Новокузнецкой. Облачко Флота витало у них над головами, заискивающе посмеиваясь.
Сказка #20: Страдания Художника
Младший Алекс Керви, угодивший в психиатрическую лечебницу в возрасте пяти лет, подрос и превратился в чудного восемнадцатилетнего юношу, которого перевели в интернат для слабоумных детей. Керви заканчивал восьмой класс и готовился к летним экзаменам по чтению и арифметике. Интернат располагался на востоке Москвы – в уютном районе Текстикулы. Вокруг пятиэтажного здания со множеством крохотных хозяйственных построек разбили парк, который пришлось огородить высоким забором, чтобы слабоумные воспитанники не путались с обычными горожанами. Неподалеку жил старый Художник с огромным непритязательным брюхом, от которого мечтал избавиться. Воплощая мечту, Художник начал бегать в парке. Бег – превосходное средство против эстетических недостатков. Художник прогрыз дыру в сетке забора и беспрепятственно проникал в парк, где вскоре познакомился с другим спортсменом – Алексом Керви. Статный атлет, Керви наравне с Художником бегал на длинные и средние дистанции, а на короткие ему и вовсе не было равных. Пузатый Художник, уж точно, не годился в соперники. Слабоумный юноша и старичок подружились, им было приятно проводить время вдвоем, и однажды Художник предложил Алексу написать его портрет. Воспитанник интерната не понял, кто кого будет рисовать. Художнику пришлось долго объяснять, чтобы добиться понимания. Старик уединился с юношей за дальним сараем, где, как он объяснил, был правильный свет. Однако рисование давалось тяжело, оно сразу как-то не заладилось. Керви все время отвлекался, не мог усидеть на месте. Юный атлет не понимал, почему он, как раньше, не может упражняться, а вынужден сидеть в полутемени на гнилых досках. Художник, тем временем, никак не мог нащупать нужную деталь. Нечто неуловимое для несведущих, что делает обычную мазню портретом. Признаться, пятно на холсте совсем не походило на Алекса Керви. Отчасти это объяснялось плохим освещением: Художник не разбирал красок, часто не видел даже холста. Но работа двигалась. Потихоньку, потихоньку портрет шел к завершению. Вскоре на нем можно было разобрать человеческий силуэт, а потом… Потом случилось вот что. Оказывается, все это время за ними наблюдали. Директриса наняла недорогого частного детектива, маленького Сендзючка, следить за подозрительным уединением старого развратника и ее ученика. Сендзючок информировал директрису обо всем, что происходило за сараем и, наконец, старая ведьма приняла решение – взять мерзавцев с поличным. Старик в спортивном трико занимался картиной, когда раздался оглушительный треск и изо всех щелей полезли слабоумные воспитанники во главе с крохотным Сензючком, скакавшем словно белка. У Художника выпала кисть, он не был готов отразить атаку. И еще меньше был готов к бегству. Старик посмотрел на портрет - внезапное озарение! – Художник понял, кого он ему напоминает. На холсте подрагивала его бабушка, умершая год назад в текстикульной квартире. Бедолага забралась на антресоль и задохнулась в облаке нафталина. Художник перевел взгляд на Алекса Керви и увидел, что это совсем не восемнадцатилетний атлет, а такая же бабушка, как на его картине, точная копия задохшейся в нафталиновом облаке. У старичка закружилась голова. Бабушки стиснули его с обеих сторон, взяли под руки и задергались в танце "Лебединое озеро". Слабоумные воспитанники почти добрались до Художника, лязгали зубами на расстоянии плевка, когда, подхватив внука за руки, бабушки взмыли в воздух и покинули парк. Лебеди долго летали над Текстикулами, а потом рванули на Чистые пруды, где закинули Художника на крышу его мастерской. После чего улетели. Около часа Художник приходил в себя, лежа на жестяных листах. Потом подполз к окну и заглянул внутрь. В мастерской уже крутился Художник, его копия, который учил трех Скрипачей азам изобразительного искусства. Но в отличие от настоящего, реалистического искусства, которым владел Художник, тот, другой, занимался какой-то кубистической галиматьей. Из глаз Художника брызнули слезы. Он забил по стеклу, чтобы происходящее немедленно прекратилось. Но вместо рук у Художника были крылья. А сам он… сам он превратился в утку. Художник попытался взлететь, но не смог. Не знал толком, как это делается. Да и брюхо тянуло к земле. Переваливающейся походкой он подбежал к краю крыши и замер, уставившись на бульвар. Утка тихо сидела на краю крыши, и никому не было до нее дела. Утка даже стала свидетельницей съемок Pustoshit TV об изгнании Маши из дурдома. Школьный друг утки, старый маразматик Миша Зув, рассказывал, что Художнику пора остепениться. Мол, мужчина в семье живет на тринадцать недель дольше, любовь не важна, а сожители – всего лишь набор мебели, все, что от них требуется, - не мешать друг-другу скрипом. Художник не подозревал в друге такого неприкрытого идиотизма. - Сраный мудозвон, - думал он. – Набить бы тебе рожу. Но нечем было бить рожу: Художник обратился уткой, которую, в конце концов, заметил Миша Зув. Он незаметно подкрался на четвереньках и схватил школьного товарища за хвост. Спустя час супруга Миши, вылитая кресло-качалка, почти без скрипа ощипала преображенного Художника и сварила из него суп. Миша Зув надел по такому случаю свою праздничную челюсть и долго трепал кресло-качалку за ягодицы. Суп ему очень понравился. |
