|
|
Служащий Луна заглядывает нам в окна, Служащий – это человек между 18-ю и 24-мя годами. Бывают и более взрослые служащие, которые здесь не будут рассмотрены. В одежде, как и в образе жизни, служащий очень аккуратен. Все неаккуратные не будут рассмотрены. Впрочем, количество служащих последнего сорта невелико и постоянно уменьшается вплоть до полного исчезновения. Настоящий служащий не проявляет особой живости ума; в таком случае он был бы лишь посредственным служащим. Служащий позволяет себе как можно меньше выходок и излишеств; как правило, он не обладает пламенным темпераментом, зато его сильные стороны это прилежание, такт, приспособляемость и еще много черт характера, которые такой смиренный человек как я даже отчасти или вовсе не решится упомянуть. Служащий может быть и очень душевным, и очень воодушевленным и отважным человеком. Я знаю одного, который во время пожара сыграл большую роль в спасении людей. Служащий в мгновение ока может превратиться в спасателя, и уж тем более, в героя романа. Почему же служащие так редко становятся героями в книгах? Грубая ошибка, в которую еще предстоит ткнуть носом отечественную литературу. Касательно политики, а также в остальных общественных вопросах служащий, хоть и обладает приятным тенором, держит язык за зубами. Да-да, за зубами! Кое-что нужно отметить особо: служащие это внутренне богатые, прекрасные, самобытные, замечательные натуры! Они богаты во всех отношениях, во многом прекрасны, самобытны во всем, и, таким образом, замечательны. Талант служащего к письму может с легкостью сделать из него писателя. Я знаю двух, трех, чья мечта стать писателем или уже осуществилась или же еще осуществится. Служащий скорее верный любовник, чем верный любитель пива, напишу так, иначе меня побьют камнями. Он испытывает особенную склонность к любви, а уж в галантности и обходительности ему нет равных. Однажды я слышал, как одна дама говорила, что хочет за кого угодно замуж, но только не за служащего. Это привело бы к беде. Но я скажу, что у этой барышни дурной вкус и еще более омерзительное сердце. Служащий в этом смысле хорош во всех отношениях. Мало у какого создания под солнцем найдется такое чистое сердце, как у него. Разве есть у него обыкновение посещать подстрекательские и радикальные собрания? Разве он такой же безалаберный, распутый и самонадеянный, как художник, жадный, как крестьянин, и спесивый, как директор? Директора и служащие это две разные вещи, два мира, удаленные друг от друга так же далеко, как Земля и Солнце. Нет, душа торгового служащего так же чиста и бела, как его воротничок, а кто хоть раз видел служащего с небезупречным воротничком? Хотелось бы знать, кто? Поэт, презренный миром и забывший в своей одинокой каморке под крышей все манеры, может быть застенчивым, но служащий куда более застенчив. Когда он предстает перед начальством (гневное недовольство, пена на дрожащих губах), разве не являет он собой само смирение? Даже голубка не могла бы отстаивать свои права более нежно и смиренно. Служащий сто, нет, тысячу раз обдумает то, что хочет предпринять, но до дрожи боится действовать в том случае, если ему приходиться выбирать. Горе тому, кто станет его врагом, будь это даже сам господин директор! В остальном служащий никогда не бывает недоволен своей участью. Он с удовольствием ведет свое письменное существование, предоставив мир и споры самим себе, он умен и даже мудр и выглядит так, как будто смирился со своей судьбой. Благодаря монотонным и монохромным занятиям у него нередко бывает возможность в полной мере ощутить, что значит быть философом. От природы он обладает талантом нанизывать мысль на мысль, озарение на озарение, мелькнувшую идею на мелькнувшую идею и с удивительной ловкостью увязывать сложнейшие размышления, подобно товарному поезду необозримой длинны, который и спереди и сзади тянет по паровозу. Неужели же он не сдвинется с места? Даже об искусстве, литературе, театре и прочих не слишком ему подобающих вещах служащий может говорить часами, причем с точными оценками, тактом и пониманием. Особенно в конторе, когда он ощущает необходимость посвятить немного времени общественности. Если же шеф начинает метать громы и молнии, что черт побери они тут так оживленно обсуждают, фью, и многостраничный культурный разговор обрывается, а служащий вновь становится самим собой. Это уж точно, служащий в высшей степени способен к перевоплощениям. Он может противостоять и быть покорным, изрыгать проклятия и молиться, выказывать послушание и противоречить, лгать и говорить правду, лебезить и возмущаться. В его душе находят место самые разнообразные ощущения, так же, как и в душах других людей. Он с удовольствием исполняет поручения и подчиняется. Против последнего он буквально ничего не может поделать; (Я с большой неохотой повторяюсь, но все же) – разве есть на свете что-либо более деликатное, послушное, справедливое, чем он? Служащий заботиться о своем образовании, и как! Огромный кусок жизни он посвящает наукам, этим воровкам времени, но он почувствовал бы себя обиженным, если бы преувеличили в том, что в прочих науках он так же хорош, как и в своем предмете. Он настоящий мастер своего дела, но стесняется это показать. Эта очаровательная привычка иногда даже заводит его слишком далеко, настолько, что он лучше будет выглядеть недалеким, чем раздумчивым человеком, что часто и случается, вызывая незаслуженные упреки. Но какое дело до них такому гордому духу! Весь мир и рабочее пространство служащего это узкое, тощее, убогое и сухое бюро. Инструменты, которыми он творит и ваяет, это перья, простой карандаш, красный и синий карандаши, линейка и всякого рода налоговые таблицы, которые предпочли бы остаться не описанными точнее. Перья порядочного служащего обычно по-настоящему остры и жестоки. Почерк чаще аккуратный, не без размаха, да, иногда даже слишком размашист. Перед тем, как опустить перо на бумагу, опытный служащий медлит несколько мгновений, как будто чтобы собраться с мыслями, или же чтобы прицелиться, как заправский охотник. Затем следует выстрел, и, как птицы по райскому саду, летят буквы, слова, предложения, причем каждая фраза имеет грациозное обыкновение обозначать одновременно чрезвычайно много. В вопросах корреспонденции служащий настоящий пройдоха. На лету он изобретает такие обороты, которые вызвали бы удивление у многих ученых профессоров. Но где же теперь эти сладкие плоды поистине народного владения языком? Просто пропали! Со служащего могли бы брать пример нескромные поэты и ученые. Именно они, поэты, надеются прославиться и снискать почтение благодаря каждому исписанному клочку бумаги. Насколько же благороднее и великодушнее манера поведения служащих, которые, какими бы бедными они ни показались внешне, обладают одним сокровищем, которое заслуживает того, чтобы назвать его поистине роскошным. Быть богатым вовсе не значит казаться богатым поверхностной общественности. Напротив быть бедным означает казаться богатым и носить в душе все признаки убогой и и злой натуры. Это замечание целиком в пользу нашего героя, торгового служащего, но разве он этого не заслуживает? Он вне всякого сомнения хороший счетовод и эконом. Вы, дамы, почему вы не замечаете таких мужчин! Хороший счетовод обычно хороший человек, любой служащий может предоставить подтверждение этому по десять раз на дню. Мошенники и бродяги за всю жизнь не смогут сложить должным образом пару цифр. Способность точно считать просто недоступна безалаберным людям. Это чаще всего видно по художникам, которых лично я всех считаю жалкими личностями. Когда я вижу служащего: кто ж тут возразит? Служащий, как правило, превосходно понимает семь или восемь языков. Он говорит по-испански как испанец и по-немецки как он сам. Разве можно против этого, пусть и иронично, возразить? В записи своих доходов и трат, а также своих ощущений и чувств, мыслей и идей служащий проявляет одинаковую точность. Иногда даже до смешного. Но иначе все нашли бы в нем все только хорошее и достойное подражания. Мир, в котором трудится служащий, узок, его инструменты неприметны, плоды его деятельности во многом проигрывают другим творениям. А теперь скажите, это ли не тяжелая судьба? Любезный читатель, позволь представить тебе один экземпляр из моей конторы. Это молодой служащий около двадцати лет от роду, один из тех, что полны надежд. Его старание и прилежание еще не испытали на себе все коварство времени. Его рвение во всех полезных предметах цветет, подобно розе, а что касается цветов его поистине предпринимательского ума, то они не уступят и пылающему тюльпану. Я вижу его каждое утро, каждый день и вечер за едой, а по поведению за обеденным столом можно многое понять о человеке. У него чуть ли не слишком безупречные манеры. Он вполне мог бы время от времени проявлять некоторую вольность, впускать ее в свои манеры, как пробивающееся сквозь тучи золотое солнце, но это не приходит ему в голову. Происходит ли это намеренно, с целью усложнить для меня описание его личности? Заметил ли парень, в чем с ним дело? О, служащие хитры и находчивы! Каждый согласится, что для меня много сложнее представить нюансы его безупречной персоны, чем если бы он хотя бы иногда не вел себя столь изысканно. Ошибки и слабости человека предлагают охочему до них автору прекрасную возможность как можно скорее высмеять их, то есть как можно скорее прославиться, как можно скорее разбогатеть. Мой герой-статист, похоже, задумал испортить мне карьеру, но подожди, парень, уж я тебя поймаю. Однако именно по этой причине с головы правды не должно упасть ни единого волоска. Правда должна остаться непоколебимой и музыкально точной. Наш герой ест мало, все скромные люди едят мало. Он крайне осторожно принимает участие в дискуссиях, опять же, это верный признак высшей мудрости. Слова не исходят, а прокрадываются из его уст, но отчего же? Может быть, неправильное строение губ. Он ест очень деликатно и превосходно обращается с ложкой, вилкой и ножом. Он краснеет, если речь заходит о чем-то неподобающем, он крайне выдержан! Он никогда не решается на то, чтобы первым выскочить из-за стола, напротив, он тактично позволяет сделать это вначале старшим. Во время еды он неустанно смотрит по сторонам с дружеским желанием помочь кому-либо. Кто еще в его положении вел бы себя подобным образом? Если же кто-либо опытный произносит за столом полушутку, он вежливо смеется, но если шутит какой-нибудь стажер, наш герой молчит. Скорее всего, он рассуждает так: Что делать с полушутками, если не поспешить с услужливым смешком и, тем самым, спасти положение? Цельные шутки могут обойтись и без смеха. И еще: Разве было бы не ужасно, сидеть и видеть, как краснеют старшие, если их высказывание останется без внимания? Читатель, ты должен признать, этот бедный одинокий служащий мыслит очень благородно! Да, во время обеда я с удовольствием изучаю своих людей. И еще кое-что: внешность нашего героя соответствует его поступкам; и, поскольку они достойны, как мы видим, внешний вид также не может не быть безупречным. Часто случается так, что служащий лишается своего места. Его или выживают, или, что происходит гораздо чаще, он уходит сам. Так поступают беспокойные натуры среди этого народа, и это часто несчастные люди. Нищего рабочего не презирают так, как безработного служащего, и на то есть свои причины. Служащий, пока у него есть место, является как бы полу-господином, но без места его быстро понижают до неловкого, ненужного и даже обременительного ничто. Его презирают как опустившегося человека, ни на что во всем мире более негодного, и это очень печально и несправедливо. Возможно, должно быть что-то в известной степени необоримо беспутное, что-то злое, жалкое в его характере; но является ли из-за этого весь человек бесполезным? Слава Богу, таких опустившихся служак немного, иначе плохо бы обстояло дело с общественным порядком и спокойствием. Голодающие служащие это одно из самых печальных явлений. Голодающие рабочие не так ужасны. Рабочие всегда тут же могут найти новую работу, а служащие – никогда, по крайней мере, не в нашей стране. Да, дорогой читатель, в этом сочинении, в котором я рассказываю тебе о бедном презренном служащем, я бы не хотел перенимать прежний шутливый тон предыдущих глав, это было бы слишком жестоко. Что делают чаще всего безработные служащие? Они ждут! Они ждут нового места, и пока они ждут, их мучает раскаяние, которое в самых прохладных выражениях упрекает их. Обычно их некому поддержать, потому что кому же охота возиться с таким сбродом? Это печально, я знаю одного, он был шесть месяцев без места. Он ждал и трясся в лихорадке от страха. Почтальон был для него ангелом и дьяволом: ангелом, когда его шаги приближались к двери безработного служащего, и дьяволом, если он безразлично шагал мимо. Этот служащий начал от разъедающей скуки писать стихи, и даже написал несколько довольно красивых. У него была тонкая, чувствительная душа. Работает ли он сейчас? Нет, он вновь уволился, настолько он глуп и неумен. У него, возможно, своего рода болезнь, что он нигде не выдерживает, и некоторые, кто понимает в подобных вещах, предсказывают ему дурной конец. Без сомнения, он пойдет ко дну. На этом примере видно, что среди множества смешных и незначительных служащих встречаются и трагические судьбы. Природа так удивительна! Даже самый ничтожный служащий не кажется ей лишним, все они служат какой-нибудь цели. Если тебе, читатель, не претит плакать, или ты, нежная читательница, плачешь изредка над каким-либо горем, посвяти одну слезу из твоих прекрасных глаз служащему, больному неизлечимой болезнью, которую я описал тебе выше. Дорогая мама! Ты спрашиваешь, как мне нравится мое
место? О, пока что очень хорошо. Работа легкая, люди вежливые, шеф
строгий, но справедливый, чего еще можно желать! Я очень быстро освоил
свое поле деятельности, это бухгалтер мне недавно сказал, я рассмеялся.
Грустные и скверные часы тоже случаются, но не стоит обращать на них
такого уж большого внимания. Для чего же, как не для этого, нам дана
забывчивость! Я с особенным удовольствием вспоминаю прекрасные и добрые
минуты, милые и располагающие лица и радуюсь вдвойне и даже в десять раз
сильнее. Радость, мне кажется, это самое важное и ценное, особенно если
она сохраняется в воспоминаниях. Что мешает мне как можно скорее забыть
все печальное? Я люблю, когда у меня по-настоящему много работы. Как
только я становлюсь вялым, меня охватывает грусть и тоска. Тогда я начинаю
думать, а если думать без цели и смысла тоже грустно. Жаль, что у меня нет
еще больше дел, я бы с удовольствием весь погрузился в работу. Я вообще
должен постоянно быть погружен в работу, иначе у меня внутри все начинает
бунтовать. Ты же понимаешь меня, мама? Вчера я в первый раз надевал свой
новый черный костюм. Он очень мне идет, как все говорят. Я был очень горд
собой и почти уже не вел себя как служащий. Но все сводится к одному и
тому же. Я пока служащий и, кажется, еще долго им буду. Что я болтаю!
Разве я хочу стать кем-то другим? Я не стремлюсь на самую вершину мира, у
меня не та фигура для такой высоты. Милая мама, я такой скромный, я так
быстро теряю мужество, только работа и позволяет мне забыться. Иногда у
меня бывает такая тоска, не знаю, как это назвать. И тогда мне ничего не
нравится, тогда я все делаю не так. Но, дорогая моя мама, это случается
только по выходным. Меня слишком мало загружают работой. О, я чувствую,
как грехи затаились в досуге. Здорова ли Ты, матушка? Да, Ты, должно быть,
здорова, Ты должна оставаться здоровой. Ты еще должна увидеть, как много
радости я Тебе принесу. Если бы я только мог тысячу и тысячу раз доставить
Тебе радостные мгновения! Каким прекрасным Бог сотворил мир. Посмотри,
когда я доставляю себе радость, она передается и Тебе, работа это моя
единственная настоящая радость, выполняя работу, я становлюсь порядочным и
дельным человеком, и это опять радует Тебя. Прощай. Если бы мне были
известны другие слова, которые могли бы убедить Тебя в честности моих
устремлений, я бы не преминул их употребить. Но я знаю, Ты думаешь обо мне
самое лучшее. Ты такая хорошая, мама. Прощай, прощай! Сцена! Голая, до боли чистая контора. Пюпитры, столы, стулья, кресла. На заднем плане большое окно, через которое в комнату скорее вваливается, а не заглядывает кусок пейзажа. Справа на переднем плане дверь. Слева и справа просто стены, у которых стоят бюро. Много служащих занимаются делами, так же, как и в реальной жизни: открывают и захлопывают книги, проверяют перья, покашливают, перешептываются, злятся и произносят про себя проклятия. Один юный бледный служащий, поражающий своей красотой и грациозными аккуратными жестами, молча работает на переднем плане. Он худ, у него темные локоны, играючи опускающиеся на лоб, и нежные узкие руки: этот служащий подошел бы для романа. Но он, кажется, не имеет ни малейшего представления о собственной красоте. Его движения скромны и робки; его взгляды тихи и пугливы. У него черные, глубокие глаза. Иногда на его губах играет дружелюбная, болезненная улыбка. В такие моменты, и зритель очень живо чувствует это, он захватывающе прекрасен. Спрашиваешь себя, что делает в конторе этот прекрасный молодой художник? Странно, но его непременно принимаешь за художника, или, если нет, то за отпрыска обедневшей аристократической семьи. Это почти одно и то же. Внезапно входит широкоплечий, отъевшийся шеф, служащие замирают в странных позах, которые их отчасти компрометируют, настолько властно действует на этих людей появление начальника. Только прекрасный юноша ведет себя как обычно: он беззаботен, простодушен, невиннен! Но шеф обращается именно к нему, и, судя по всему, отнюдь не дружелюбно. Красавец краснеет от этой грубости, напора. Шеф удаляется, служащие облегченно вздыхают, но наш герой чуть не плачет. Он не может выносить упреки, так нежна его душа. Но не плачь, красавец, такое странное чувство возникает в сердцах зрителей: не плачь. Особенно женщины чувствуют это сострадание. Но из его прекрасных глаз катятся крупные слезы, вниз по нежным щекам. Он роняет голову на руки и погружается в размышления. Между тем, наступил вечер; пейзаж в раме окна становится все темнее и темнее и таким образом указывает на это. Служащие с радостным шумом покидают свои места, складывают принадлежности и убегают. Это происходит очень быстро, так же быстро, как это происходит и в жизни. Остается только красивый молодой человек, погруженный в мысли. Бедный, одинокий красавец! Почему ты служащий! Неужели в мире не нашлось для тебя более подходящего места, чем тесная, душная контора? Теперь ты должен подумать, подумать, ах, между тем падает мертвый, жестокий, убивающий все занавес. Однажы один служащий рассказал мне такой сон: я находился в комнате. Вдруг стены комнаты раздвинулись. Я смотрел. В комнату вплыл дубовый лес, и в этом лесу было так мрачно, так черно. Потом лес свернулся, подобно тому как заворачивается страница какого-нибудь фолианта, и я оказался на горе. Я понесся со своим товарищем, тоже служащим, с горы вниз. Мы приземлились у черного, укутанного в туман озера и бросились в воду между камышами. Сверху раздался светлый женский голос и повелел нам подняться. Как же он звучал в ушах! Я вышел из воды и начал карабкаться вверх по отвесному и крутому склону, я цеплялся за тонкие корни деревьев; под собой я ощущал все растущую, жуткую глубину. Я уже хотел было преодолеть последний отвесный выступ, но сорвался: скала была мягкой, как кусок сукна, она подалась, обрушилась и полетела вместе со мной, карабкающимся, в бездну. Меня пронзила бесконечная боль. Я падал и падал, и в конце концов снова оказался в комнате из начала моего сна. Снаружи идет дождь. Распахивается дверь, входит женщина, которую я хорошо знаю откуда-то из прошлого. Тогда мы разлучились. Я ранил ее, или она меня, какое это имеет отношение к делу? Но теперь она так мила, так дружелюбна; улыбаясь, она идет прямо ко мне, садится рядом со мной, обвивает меня руками и говорит, что из всех людей на свете любит только меня. Я мимоходом думаю о своем товарище. Но я так счастлив, что я более не могу удержать его в памяти. Я обнимаю женщину за прекрасную тонкую талию, чувствую материю, ткань ее платья и смотрю ей в глаза. Они такие большие и прекрасные. Испытывал ли я подобное счастье? Несмотря на дождь, мы отправляемся на прогулку. Я прижимаюсь к ней, и мне кажется, что она хочет притянуть меня к себе еще ближе. Что за мягкое, звучное тело! Какая улыбка на губах! Какая гармония тела, движений, речи и улыбки! Мы так мало говорим. Ее необычное платье, кажется, говорит со мной. Странно: нам и в голову не приходит целоваться. Наверное, неожиданность нашей любви слишком сильна. Откуда мне знать! Держать ее в руках, ту, которую я навсегда считал врагом, знать, что аромат любимых рук теперь мой, это выше моих сил, чуть ли не выше моих чувств. Мы снова входим в комнату. Там сидит мой товарищ; он удивленно смотрит на нас и уходит. Причинили ли мы ему боль? Я спрашиваю себя. Но она вдруг падает к моим ногам, как надломленный цветок, целует мне руки, хочет любить только меня, меня одного на свете. - Вот что мне рассказал служащий. Эти листки являют скорее настроение, игры ветра и ощущения, чем осознанное изображение. Однако известную серьезность найдет в них даже самый серьезный читатель. Я лишь попытаюсь в завершение сухо описать, каким мне представляется мир, в который я так безрассудно впорхнул. В общем и целом, служащие в равной степени наивные и дельные люди. В них редко встретишь пороки. В них, должно быть, есть что-то забавное, иначе у меня, который надеется, что знает служащих достаточно хорошо, попросту не было бы повода подтрунивать над ними в начале данного сочинения. Но меня удивило бы, если бы кто-то заметил в этих насмешках злость. Служащие – крайне примечательные люди, и то, что во всяких общественных делах им уделяют меньше внимания, чем студентам или художникам, не имеет ничего (или мало) общего с моим чувством исключительного внимания. Они спокойно выполняют свою работу, в скромности и уединении, и это достоинство, которое приятно не только им, но и окружающим. Они прекрасно понимают, что есть дружба, семья, отечество. Они также любят природу. Она для них свыше всех мер приятная и полезная противоположность тесноте и замкнутости их рабочего места. В вопросах изящных искусств они стараются составить самое естественное и простое мнение. Им не безразличны поэты и художники родной страны. Есть люди, которые наслаждаются большим вниманием и социальными благами, чем служащие, но которые сильно отстают от них в том, что касается врожденного вкуса. Обычно они происходят из лучших семейств страны. В политических спорах они предпочитают высказаться; они делают это с сердцем, но трезво. Изучение законов представляется им необходимой обязанностью, и в попытке уяснить их себе, служащие напрягаеют свою память и ум куда сильнее, чем принадлежащие к привилегированным классам. Они добродушны и вежливы, и в то же время легкомысленны. Они с радостью ведут себя с низшими, а в отношении высокопоставленных особ умеют защитить себя и свою точку зрения. В них есть некое кокетство, это сразу видно, но мне именно это нравится в них. Каждый интеллигентный человек хочет нравится, а больше всего тот, кто умеет не показывать этого. В противостоянии порокам служащие ведут себя как болезненно скрупулезные, чистоплотные и совестливые люди, они холодно отвергают пороки. То, что служащие совершают свои ошибки, не станут отрицать и они сами. А кто не ошибается! Но мне кажется, что они предпочитают общепринятое, рекомендуемое. О людях чаще говорят плохо, чем хорошо. Ну, я этого не понимаю. Мне лично доставляет куда большее удовольствие, ценить и почитать мир и людей, чем высмеивать и презирать их. С этими словами, я надеюсь, я исправил свою прежнюю ошибку, когда говорил о служащих несколько шаловливо и заносчиво. Я желаю этого всем сердцем. Перевод с немецкого Александра Филиппова |
