|
|
Куракин, или Прокурорская пена дней В лифте стоял такой аромат, словно кто-то только что вышел из ванной, запахнул халат и сразу в лифт. Возможно, так и было… — Жду вас прямо в халате, с полотенцем на голове. В кабинет вошел следователь. Он действительно был в халате и благоухал жасминовым мылом. А из кармана торчала резиновая утка. Следователь поправил ее привычным жестом, будто пистолет. "Черт! Опять кобуру забыл!" Его тон оказался резким даже для допроса. Следователь нервничал, потому что не успел использовать лосьон, которым обычно завершал субботние процедуры в ванной. Не говоря о фене: волосы остались мокрыми, ещё и липкими, с остатками шампуня. Голова отчаянно чесалась. — Расскажи, как ты топил Никифорову? Сколько раз опускал ее голову в реку? — с каким-то странным наслаждением спросил он. Странным это было только для окружающих, конечно. — Что ты там бубнишь? На мне показывай. У этой раковины. Следователь рванул кран и подставил голову под струю воды. В раковину потекла пена. Куракин испугался, решив, что у следователя припадок. Однако после следственного эксперимента следователя как будто подменили. Он повеселел, смеялся, угостил Куракина коньяком, а напоследок подарил резиновую утку. Вот тебе и припадок, думал Куракин. Следующие главы повести будут называться так: "Мгновенное явление", "Безудержный рост", "Внезапное исчезновение", "Сопровождение движения", "Удержание на поверхности…" Затем повесть оборвется и начнется снова. Куракин был родом из Вологды. Он говорил "опеть" вместо "опять" и интересовался керамикой. Был большим ее ценителем, коллекционером. В основу его коллекции легли остатки кафеля после ремонта ванной. Позже Куракин собирал фрагменты после ремонта у друзей, друзей друзей и совсем посторонних людей. "Посторонние ремонты" — так он назвал свою коллекцию. Там были совершенно чудесные образцы. После того странного допроса с пеной особое место заняла голубая плитка с белыми цветочками из ванной старшего следователя. У Куракина было решительно все. Младший помощник следователя ухаживал за коллекцией. Каждому рисунку он приписывал свойства его владельца. Белые цветочки с голубой плитки смотрели сурово, а после того допроса стали похожи на пенные ошмётки. Плитка с разноцветными квадратиками... Куракину каждый раз казалось, что квадратики меняются местами. Когда он приходил на место преступления, его сразу тянуло в ванную. Он рассматривал плитку, узоры. Какое счастье было заметить на ней кровь или отпечатки пальцев — значит, плитку можно изъять… Он объяснял, что плитка это вещдоки и подлежит изъятию до полного прояснения ситуации. Начальник Куракина всегда приходил в бешенство, когда тот начинал рисовать психологический портрет очередного убийцы, руководствуясь узорами плитки в его ванной. Помощника следователя манила эта связь, хотя она была совершенно неочевидной для остальных. У Куракина имелись амбиции, в том числе и политические — не только коллекционерские. Плиточником он был… но не только. Входя в раж во время допросов, младший следователь переставал называть людей по именам. "Как ты оказался в квартире Белоснежного кафеля?" — вдруг вырывалось у него. А ведь была у Куракина и любимая — Серая Абстракция. Он мечтал однажды придать ей форму настоящей майолики. Младший следователь рассматривал это как первый шаг на пути сближения. Иногда Куракин становился совершенно невменяемым. — Как в твоей ванне оказались мои вещдоки?! — кричал он подозреваемому. А Серая Абстракция была настоящей девушкой только в сновидениях Куракина. На самом деле она тоже была плиткой. Он снимал с нее отпечатки пальцев, бережно нанося порошок на глянцевую поверхность… И жутко ревновал, выясняя, что эти отпечатки не принадлежат ему. Куракин любил отпечатки Абстракции не меньше самой Абстракции. В самом деле. Ведь это была тоже коллекция. Хотя он часто об этом забывал. У младшего следователя хранились отпечатки всего городка. Он знал узоры пальцев каждого жителя. Эти узоры странным образом походили на те, что были на плитке в их ванных. Куракин классифицировал их, помня наизусть. Не так прост Куракин в своем безумии. Связь отпечатков пальцев с узорами плитки — самое чудесное открытие, сделанное им в припадке озарения. Он даже собирался написать диссертацию, но в последний момент испугался. Эта история с пеной его перевернула. "В любом случае, диссертацией здесь не отделаешься" — думал Куракин — "Нет! Нет же!" Внезапно его увлекла такая мысль: диссонанс узоров в ванных влечет к убийствам... к конфликтам и агрессии. Он предупреждал друзей, чтоб они не звали в гости тех или этих — он ведь знал все узоры. По ночам Куракину снилась гжель. Весь мир становится керамической бело-голубой материей… Когда это были кошмары, гжель превращалась в пену, и ее смывало двинской волной. Куракин в ужасе просыпался и шел в дальнюю комнату, гладил своих керамических питомцев, утешал их... Программой минимум младшего следователя был детективный роман "Прокурорская пена дней", а программой максимум — "Универсальная энциклопедия совместимости керамических узоров и соответствующих им человеческих психотипов". Все укладывалось в концепцию Куракина, кроме суровых белых цветочков старшего следователя. Выходило, что он не тот, за кого себя выдает. Либо здесь было замешано что-то еще, в чем предстояло разобраться. Куракин никак не мог ухватить мысль. На планерах с начальством он с ужасом осознавал, что вместо заданий рисует в блокноте эти цветочки... Он видел их повсюду. Когда цветочки проступили на его теле, Куракин решил, что пора действовать. Пора расквитаться с преступным миром, бок о бок сосуществующим с обычным, добропорядочным миром. — Этой параллельной экзистенции должен наступить конец, и я стану ее палачом! — объявил Куракин на одном из заседаний. И спешно покинул помещение. Никто не придал его уходу значения, так как голос старшего прокурора привычно убаюкивал — все дремали. А Куракин тем временем был уже свободен и вооружен... Первым делом он собирался сбить преступный мир с толку, запутав плиточный след. Он врывался в дома ничего не подозревающих жильцов, крошил плитку в их ванных и вставлял вместо пустующих фрагментов плитку из других квартир. Потом младший следователь зашел домой. Отдышался, выпил молока. Захватив автомат, он отправился к дому старшего следователя. Ничего менять там он не собирался. То, что выпадало из его концепции, должно было уйти в небытие. Выбив дверь, Куракин наконец оказался один на один со своей прелестью, своей манией, сном и зазнобой — голубой плиткой в белый цветочек.... Он ухмыльнулся, оскалился как зверь перед беспомощной жертвой. Вскинул автомат... Вдруг в комнату вбежал старший следователь. Он кричал, вопил, умолял… Но Куракин был захвачен идеей и уже вжимал курок... Цветочки окрашивались в красный и тут же исчезали, уничтоженные свинцовым дождем... Куракин хохотал и с наслаждением жал гашетку... За плиткой старшего следователя скрылся тайный проход в залу, где заседали главари мафии. Куракин пнул обмякшего начальника и смело бросился в мафиозное логово. Главари напоминали совсем опустившихся пьяниц, бездомных ублюдков с одутловатыми фиолетовыми физиономиями. Но Куракина им провести не удалось. Пару вскочивших преступников он уложил автоматной очередью, остальных выстроил вдоль стены и решил допросить на месте. — Руки! Вытянуть руки ладонями вверх! — завопил он. Мафиози удивились, таких приказов обычно не давали "маски-шоу". Но повиновались — с автоматом не поспоришь. Куракин кинулся изучать их пальцы. Сравнивал, делал пометки в блокноте. Двое оказались не местными. Но пальцы были смутно знакомы... Куракин покрылся потом... Цветочки!!! Цветочки на его теле налились кровью, стали алыми. Теперь они были уже не только на теле Куракина, но и перед глазами. Кровавые цветы безжалостного преступного мира... И он один — Куракин — против всех. Отойдя на несколько шагов назад, младший следователь филигранной очередью отправил главарей в расход. Лишь один не умер сразу. Куракин подошел к нему, всмотрелся в мутные, ничего не выражающие глаза и выстрелил в голову. — Я — Куракин!.. Младший следователь испугался. Это был его голос. Испугался того, что не узнает свой голос, хотя и понимает, что это он. Да! Ему показалось, что говорит мертвец. Кровавые цветы начали светлеть. Понемногу они снова стали белыми... словно морская пена на берегу, они вырастали и исчезали, чтобы снова обозначиться на песке новым узором... "Повсюду цветы" — думал Куракин. Он вышел из дома старшего следователя и направился в ближайший цветочный киоск, чтобы попросить работницу сделать из этих цветов красивые букеты, которые собирался отнести к прокуратуре. Куракин вспоминал отпуск в Сочи. Он был там с Серой Абстракцией... Сидел у моря, смотрел на прибой, и рисунки волн напоминали ему осенние цветы, кажется, астры... — Да, астры, белые, с красной лентой, — крикнул он в окошко киоска. Он радовался своей находке, теперь-то его наконец поймут. — Нет, подождите! С голубой лентой! — младший следователь даже захихикал из-за собственной шутки. Тем временем цветочница вышла из киоска и незаметно сбежала от Куракина. Она не хотела продавать букеты человеку с автоматом, еще и так безумно смеющемуся. Это была лучшая подруга Серой Абстракции. И именно к ней отправилась цветочница, чтобы рассказать о случившемся. Серая Абстракция, известная всему городку как Ленка из шестого подъезда, была шокирована. Выслушав историю цветочницы, она сняла с себя красно-голубое платье и пошла заваривать чай. Она не знала, что еще полагается делать, когда тебя принимают за девушку ополоумевшего младшего помощника следователя. Абстракция смотрела на чайник, а Куракин наконец заметил, что в киоске никого нет. Вроде была девушка или ему только показалось? Он выбил прикладом окошко и попытался залезть внутрь, но застрял самым постыдным образом. Ни туда, ни сюда. Благо, автомат он сунул первым и теперь мог делать с ним что захочет. Однако стрелять в настоящие цветы показалось кощунством. Куракин решил положиться на случай. Тем более, он не спал уже вторые сутки и его морил сон. С тылов младшего следователя прикрывала кобура и прокурорские штаны... Куракину приснился чудесный сон, как он гуляет с Серой Абстракцией по морскому дну, напоминающему луг с белоснежными цветами. Абстракция смеется, у нее изо рта выскакивают пузырьки воздуха в виде лепестков. А Куракин читает ей свою "Универсальную энциклопедию совместимости плиточных узоров и соответствующих им человеческих психотипов". — Куракин, ты кретин! — закричала ему на ухо Серая Абстракция голосом главного прокурора. И Куракин проснулся. Его тянул за ноги главный прокурор города, в стельку пьяный, понимающий не больше самого Куракина. На судебном заседании судья, адвокат, да и все присутствующие едва сдерживались, чтобы не засмеяться. Дело о проникновении в цветочный киоск младшего помощника следователя и главного прокурора открыли шутки ради. Следователю хотелось самолично описать пьяные выходки прокурора. Но была одна проблема — Куракин рыдал без остановки... Он рыдал и просил полить его цветы. Несколько раз пытался раздеться прямо в зале суда, пока на него не надели наручники. Куракин не мог остановиться, а главный прокурор города ушел в себя и отказывался не только отвечать на вопросы, но хотя бы открыть глаза, чтобы свыкнуться с изменившейся реальностью. — Уведите подсудимых! — рявкнул судья. — Они бесполезны! Куракин испугался, что ему пустят пулю в затылок, как только выведут из зала суда, и попытался, оттолкнув конвоира, выпрыгнуть в окно. Он пробил стекло и отскочил от решеток обратно в постылую судебную действительность. Побег не удался. "Щенок" — подумал прокурор. Он все не мог понять, как ему пришло в голову есть цветы на клумбе перед зданием суда. Он конечно регулярно напивался до скотского состояния, но цветы с клумбы ел впервые, и его мысли все время возвращались к вопросу "зачем?" И тут в зал вбежала Серая Абстракция. Серая от волнения, не спавшая три ночи, взволнованная и заплаканная. — Я беру на поруки этих работников обвинения, — воскликнула девушка. — Не судите их строго. Цветы с клумбы я возмещу, вставлю стекло. Убитых алкашей вы, надеюсь, воскрешать меня не попросите. В общем, освободите подсудимых немедленно. Я забираю их с собой. Следом бежала подруга Серой Абстракции. "Ленка почти святая" — думала она. Судебное заседание поддалось впечатлению. Но что делать с алкашами? Скоро перепись населения, администрацию спросят за резкую убыль... Решение было стремительным и единогласным: Куракина выдают Ленке, и они срочно заводят детей, нарекая их именами погибших подвальных героев... Оживился даже главный прокурор. — Я помогу с детьми, — промямлил он, но как-то не очень уверенно. — Я помогу, — повторил прокурор, но тут его стало тошнить, и на пол вывалилось полгрядки сожранных цветов, среди которых судья узнал свое давно потерянное служебное удостоверение. Он все пытался его восстановить, но не хватало времени. А тут такая удача. Так все счастливо сложилось. — Все же, — подумал вслух прокурор, — первенца надо назвать Васей, Васильком. Его снова тошнило. Голова кружилась, и все плыло. Он вытер новообретенное удостоверение. — Надо обмыть! — воскликнул он и направился в свой кабинет. Все присутствующие — судья, адвокат, прокурор и неведомо откуда взявшийся свидетель, а также Куракин с молодой женой, устремились за ним. Все, кроме подруги Ленки, которая забилась в угол и решила там и остаться. Собственно, это был даже не кабинет прокурора, а зал бракосочетаний, где беременную Ленку выдали замуж за Куракина (все еще в наручниках) и сразу увезли в роддом, потому что орала она страшно. Серая Абстракция кричала что-то про плитку и пальцы, но кто придает значение воплям рожающей женщины. Так ее и увезли. Куракин думал о будущем. Прокурор налил водки в стакан и залпом выпил. Сморщился и остался сидеть в прокурорском кресле... Зазвонил телефон. Старший следователь выжил и требовал Куракина к больничной койке. Непременно просил взять с собой рулетку. — А у меня не было никогда рулетки! — закричал Куракин. — Я всегда на глаз измерял, когда на место преступления приезжал. Я даже пользоваться рулеткой не умею. Пару раз держал в руках, так чуть кисть не вывихнул. Передай этой следовательской сволочи, что у меня жена рожает, что с меня до сих пор не сняли наручники и на мне двенадцать трупов бездомных алкашей. Да ты не пей стакан за стаканом, дай, я лучше сам все ему скажу... Куракин схватил трубку и зарычал всем своим естеством, а потом со всей силы бросил трубку на стол. Ленка никак не рожала. Конечно, это редко бывает на пятом месяце. Орала Ленка совсем по другой причине, но кто этих беременных поймет... Куракин снова подумал о будущем, поморщился, так как там все неизвестно, и стал вспоминать прошлое. А прошлое оказалось еще запутаннее будущего. Какие-то васильки, астры, кровавые лепестки, лезущие изо рта беременной жены. Кажется, ее утопил сосед, которого Куракин арестовал в лифте за неприятный запах свежевымытой головы. — Где ваш халат? — спросил Куракин и выстрелил в потолок. — Да вот же он — на мне. — Это мой халат! — Куракин скинул с себя простыню и завернулся в халат лифтера. — Всё! Я на пятый. Он взмыл вверх. Куракин уже в роддоме. — Где моя Ленка на пятом месяце? Младшему следователю выдали младенца. Он был в халате и благоухал жасминовым мылом... Куракина затрясло. Что ему теперь делать с этим младенцем? А как же его детективный роман? Как же амбиции ученого? Плитка? Белые цветы на теле? С младенца соскользнуло одеяльце, и Куракин заметил маленькие цветочки на его теле. Куракина затрясло еще сильнее. — Мой! Мой ребенок! — воскликнул он и зарыдал, как когда-то в зале суда. Василий Куракинович орал громче матери, и цветы на его теле становились все краснее. Куракин знал, что сыну ничего не придется объяснять: он все уже знает — и про цветы, и про психотипы, и даже про расстрел следователя в ванной. Кстати, следователь... Да бог с ним, со следователем. Куракина возмущало, что несмотря на рождение сына Ленка продолжала истошно вопить, как будто роды приняли у кого-то другого. Она вопила по-вологодски. В какой-то момент Куракину даже понравилось. Но разобрать слова было сложно. Твари, мрази, плитка, свет, суки, геометрия, стреляй... Куракину стало тревожно, он потер запястье — наручники ещё были на нем. Ребенок внимательно слушал и будто даже понимал. Вдруг Ленка замолчала, и тишина оглушила всех. — Если она немедленно не продолжит орать, я с ума сойду, — воскликнул Куракин. Вокруг него и младенца сновали бабочки и пчелы, их интересовали распустившиеся цветы. Зима, а теперь еще эти пчелы с бабочками. Куракин не знал куда деваться. — Да крикни ты что-нибудь, Серая Аномалия! — Я Абстракция! — зарыдала Ленка и повалилась на руки Куракина. Он пригляделся — это были осколки серой плитки с непонятными узорами. В ушах зажужжали пчелы. Куракин сложил осколки на пол, потом выбрал самый крупный и ушел с ним прочь. В ночь и метель… Казалось бы, пару мгновений назад он обрел семью, все так замечательно складывалось и внезапно оборвалось. Куракин получше запахнул халат. Жаль, волосы он так и не высушил. Перед ним загорелась красная кнопка, открылись двери, Куракин зашел внутрь. Сразу на работу или пропустить с соседом бутылочку темного? Кажется, там что-то срочное. Поеду на работу… И Куракин отправился в следственный комитет. |
