Марианна Кент
Темная сделка
Если бы я описывал себя в начале своей карьеры, это было бы просто: "Джон Блант, коммивояжер". Я работал в фирме торговцев очень высокого положения, которые вели дела только с солидными организациями. Моя работа заключалась в переговорах с клиентами. А так как клиенты находились во всех уголках Соединенного Королевства, я изрядно попутешествовал, наслаждаясь активной жизнью, полной перемен. Я наслаждался ею в первое холостяцкое время, потому что довольно рано — примерно в двадцать пять лет — я влюбился и очень скоро женился. Тогда я обнаружил, что мое бродячее существование является ощутимой преградой для семейного счастья. Моя жена, Мэри — прекрасное милое создание, она всегда и во всем находит хорошее. Но даже Мэри категорически заявила, что с таким же успехом могла бы выйти замуж за моряка, вместо коммивояжера, который так редко бывает дома! Тем не менее, как я уже сказал, она всегда смотрит на вещи позитивно, поэтому дом она обустраивала вместе с моей сестрой.
На второй год после свадьбы, когда я уже несколько недель путешествовал, сестра сообщила мне, что в окрестностях нашего дома началась лихорадка и Мэри заболела. Китти написала, что у Мэри, скорее всего, был легкий приступ, и она надеется, что к тому времени, как я приеду домой, ее пациентка совсем поправится. Я безгранично верил Китти, поэтому принял ее жизнерадостный взгляд. Однако несколько вечеров спустя я вернулся в отель, где жил последнее время, и обнаружил телеграмму. Когда я увидел зловещий желтый конверт, мое сердце замерло. Сестра посылает такие только в крайней необходимости. В телеграмме говорилось, что, хотя Китти все еще надеется на лучшее, Мэри стало сильно хуже, и я должен немедленно вернуться. "Бросай все и немедленно приезжай", — написала она.
Я не стал медлить. Расплатившись в гостинице, я распорядился, чтобы мой багаж отправили на следующий день. И менее чем через полчаса после прочтения телеграммы я ворвался, разгоряченный и запыхавшийся, на простенькую маленькую железнодорожную станцию — единственную на многие мили вокруг. Я поднялся на платформу как раз вовремя, чтобы увидеть красный огонек на последнем вагоне отходящего поезда, скрывшегося в туннеле в нескольких сотнях ярдов от станции. Мгновение я не мог осознать, что произошло. Я стоял, тупо глядя вслед уходящему поезду. Затем начальник станции, который давно знает меня, подошел и сочувственно сказал:
— Вы опоздали всего на пару секунд, сэр!
— Да, — коротко ответил я, начиная понимать ситуацию и раздражаясь из-за вынужденной задержки. — Когда будет следующий поезд?
— Утром, в пять минут седьмого, сэр. Ночью рейсов нет.
— Ночью рейсов нет! — я чуть не закричал. — Должен быть! Но ведь есть вечерний экспресс с узловой станции. Я ездил на нем десятки раз!
— Очень может быть, сэр. Но это сквозной поезд, он здесь не останавливается — нигде не останавливается, пока не достигнет узловой станции.
Спокойный тон этого человека говорил об уверенности в своих словах. Я на мгновение замолчал, а затем спросил, когда экспресс отправляется с узловой станции.
— В девять пятнадцать, — последовал ответ.
— Как далеко находится узловая станция, если ехать по дороге. Я смогу успеть к отправлению экспресса?
— Об этом не может быть и речи, сэр. Тому, кто знает дорогу, потребовалось бы не меньше трех часов, чтобы доехать.
Я посмотрел влево, где зеленый склон холма четко вырисовывался на фоне вечернего неба. Это была одна из самых гористых местностей Англии, а туннель, пробивший холм, был триумфом инженерного мастерства, даже в наши дни, когда науке на свой прогресс жаловаться не приходилось. Указывая на кирпичную арку туннеля, я задумчиво сказал:
— И все же, когда проезжаешь через туннель, кажется, что узловая станция совсем рядом.
— Так и есть, сэр. С другой стороны туннеля она находится не далее чем в полумиле от выхода.
— Какова длина?
— Туннеля, сэр? Почти три мили, притом он прямой, как стрела.
Наступила еще одна пауза, затем я медленно сказал:
— Больше ничего не ходит по железной дороге, пока не пройдет экспресс?
— Больше ничего, сэр.
— А по обычной дороге? — был мой следующий вопрос.
— Нет, сэр, в ближайшие несколько часов ничего, за исключением, может быть, грузовиков с товарами, но я пока не получал никакого уведомления.
После этого начальник станции с любопытством посмотрел на меня, несомненно, недоумевая, к чему могут быть все эти вопросы. Но он, конечно, не имел ни малейшего представления о том, что было у меня в голове, иначе он не отправился бы в свой кабинет и не оставил меня одного на платформе.
Я был молод и порывист, и внезапная дикая решимость овладела мной. При моем сильном желании вернуться к больной жене многочасовая задержка казалась невыносимой, и моя идея заключалась в том, чтобы успеть на экспресс на узловой станции. Но как этого добиться? Я нашел только один путь — через туннель. В другое время я бы отбросил эту мысль как совершенно безумную и абсолютно невозможную, но теперь я цеплялся за нее как утопающий — за спасательный круг, отгоняя от себя все страхи. Что опасного может быть, ведь в течение нескольких часов ничего не должно было пройти по этим путям? Хорошая ровная дорога, чуть больше трех миль, и полтора часа на все про все. Какая разница, что там темно? Сбиться с пути все равно невозможно, нужно только бодро шагать вперед. Да, претворить мою идею в жизнь было возможно. И я твердо решил, что сделаю это.
Времени на размышления не было. Я дошел до конца платформы и спрыгнул на пути недалеко от входа в туннель. Войдя в мрачный арочный проем, я сильно пожалел, что не взял с собой фонарь. Но думать о том, чтобы вернуться на станцию и раздобыть что-нибудь подобное, не могло быть и речи. Я и без того с каждой минутой все больше боялся, что у меня ничего не получится, и по этой причине я был рад оставить позади дневной свет, потому что так меня никто не увидит.
Я шел в обычном темпе около десяти минут, стараясь не думать, но с болью осознавая, что мое мужество быстро иссякает. Вскоре я остановился, чтобы перевести дух. Как мерзко пахло в воздухе! Я сказал себе, что это даже хуже, чем непроглядная тьма, и мне стало лучше. Я вспомнил, как ехал по этому самому туннелю в комфортабельном освещенном вагоне. Как только мы въехали в него, я быстро закрыл окно, чтобы не вдыхать спертый, ядовитый воздух. И вот этим мне предстояло дышать в течение следующего часа! Я содрогнулся от этой мысли. Но не прошло и нескольких минут, как я был вынужден признать, что на меня действует не столько спертый воздух, сколько темнота.
В детстве я никогда не любил темноту, а теперь, казалось, странные, дикие фантазии тех далеких дней навязывались мне, и я почувствовал, что хотя бы на мгновение должен увидеть хоть какой-то свет. Поэтому я остановился, достал из кармана коробок спичек и зажег одну. Бережно держа маленькую спичку, зажав ее в руке, я огляделся вокруг. Как же ужасно все это выглядело! Намного хуже, чем я себе представлял. В слабом, мерцающем свете были видны очертания сырой, покрытой плесенью стены. На кирпичной кладке около меня можно было различить грибок, во всех направлениях тянулись серебристые следы слизней. Легко можно было представить и сотню других ползучих тварей. Когда спичка потухла, шум среди камней у стены заставил меня поспешно зажечь еще одну, как раз вовремя, чтобы увидеть, как большая крыса забилась в свою нору.
Шахтер, ремонтный рабочий — вообще любой, кого призвание привело под землю, — посмеялся бы над такими детскими страхами. Но для меня все это было в новинку, и, должен признаться, у меня от природы нервный и тревожный, чересчур живой склад ума. Тем не менее, злясь на себя за трусость, я снова пустился в путь, стараясь не думать о мрачной обстановке — мысленно рисовал картину своего дома и гадал, достаточно ли здорова Мэри, чтобы ей рассказали о моем приезде и она высматривала меня на платформе. Затем я задумался о том, с каким удовольствием сяду в экспресс, ощущая, как тревоги этого вечера отступают.
Через некоторое время эти мысли улеглись в голове, и я почувствовал, как разум возвращается к ужасам настоящего. Я попытался посмотреть на все с другой точки зрения, говоря себе, что это приключение, которое нужно пережить, чтобы гордиться собой. Затем в памяти всплыло то, что я читал о подземных ходах, и конечно же мне вспомнились истории о катакомбах, и я вдруг представил, как первые христиане шли по этим темным коридорам по веревке. В голову пришла фантастическая мысль: я нахожусь в таком же затруднительном положении, и "веревка", за которой я должен следовать, — стальные рельсы у ног. На какое-то время эта мысль придала мне смелости, ведь путь, как оказалось, был предельно простым — нужно было идти только вперед.
Я шел минут, может быть, двадцать или тридцать, иногда огибая небольшие решетки для вентиляции. Они были так забиты сорняками и мусором, что свет и воздух едва пробивались сквозь них. При быстром движении в темноте возникает ощущение, что невидимые предметы находятся рядом, и в любой момент с ними можно резко столкнуться. По крайней мере, именно такое чувство заставляло меня то и дело выбрасывать руку вперед, как бы отражая невидимый удар. В один момент, когда правой ногой я еще стоял на гладком стальном рельсе, левая рука вдруг уперлась в стену туннеля. Когда пальцы заскребли по грубому кирпичу, по спине снова поползли неприятные мурашки — один из страхов, преследовавших меня с самого начала пути в туннеле, нахлынул на меня с удвоенной силой.
Была высока вероятность того, что начальник станции ошибся, и поезд проедет через туннель, пока я еще буду в нем. Но тогда я сказал себе, что мне просто нужно прижаться к стене, пока поезд не тронется с места. Сердце тревожно замерло — свободного места слишком мало. Я проверял это снова и снова: твердо ставил ногу на пути и вытягивал руку, пока пальцы не касались кирпичей. В этом было свое ироничное очарование — как в случае с робким пловцом, который не может вынести мысли о том, что находится не на глубине, и постоянно ставит ногу, пытаясь достичь дна, зная, что все это время он только еще больше нервничает.
В течение следующих десяти минут я практически довел себя до агонии, представляя самое худшее, что могло произойти. Предположим, что встречные поезда должны пересечься в туннеле, какие у меня тогда шансы? Одна только мысль об этом была ужасна! Отступать нельзя — к тому времени я прошел уже больше половины пути, возвращаться назад значило бы столкнуться с экспрессом в туннеле.
Но ведь где-то в стене должны быть углубления? Я был уверен, что видел что-то пару минут назад, когда зажег свет. Значит, надежда есть. Пальцы снова нащупали коробок, но руки так тряслись, что едва я его открыл, как он выскользнул, и драгоценное содержимое рассыпалось по земле. Новая беда. Я сразу же опустился на колени, пытаясь нащупать спички. В темноте сделать это было практически невозможно, и, потеряв много времени, я все же зажег первую попавшуюся, чтобы найти остальные, а когда она погасла, в руке оказалось только четыре. Пришлось бросить это дело и продолжить путь, потому что времени оставалось мало и очень хотелось найти укромное место, где можно было бы спрятаться в случае необходимости. Скрепя сердце я зажигал одну спичку за другой и рукой обшаривал стену, но так ничего и не нашел.
Наконец, не знаю, сколько времени прошло и как далеко завели меня ноги, я увидел перед собой, далеко-далеко, тусклое пятнышко света. Солнце? Неужели это конец туннеля? Сначала меня затопил внезапный прилив радости, но потом я вспомнил, что сейчас уже поздний вечер и солнце давно село — должно быть, это фонарь. Скоро я в этом убедился. Приближающийся свет был поездом. Я остановился и посмотрел на него, и в это мгновение вся земля подо мной как будто содрогнулась. Пути, на которые опиралась одна из моих ног, задрожали, словно от удара током, распространяя по телу странную вибрацию, по туннелю пронесся внезапный порыв ветра. Я понял, что на меня мчится экспресс!
Никогда не забуду чувство, которое овладело мной в тот момент: казалось, в одно мгновение слились переживания нескольких десятков лет: воспоминания о детстве, нежные мысли о жене, мечты о будущем, в котором я хотел сделать так много — все смешалось и быстро накрыло меня плотной пеленой. Может, это смерть? Я издал дикий, отчаянный крик о помощи. Я молился вслух, прося Бога меня спасти. Я потерял рассудок: ни одной мысли о том, чтобы вжаться в стену, лишь безумное, отчаянное движение вперед. Звук моего бешенного вопля, эхом разнесшийся по этому унылому месту, мгновенно потонул в резком, нестройном гудке экспресса. Я бросился прямо под товарный поезд, желтый свет двигателя полностью выхватил мой силуэт из тьмы. Я был в шаге от смерти. Казалось, ничто, кроме чуда, не сможет меня спасти. К моему удивлению, чудо произошло.
Всего в нескольких ярдах от паровоза, пока я вслепую боролся за жизнь, чья-то сильная рука схватила меня железной хваткой и потащила в сторону. Несмотря на замешательство и изумление, я знал, что нахожусь не у стены, а в одном из тех самых уголков, которые тщетно искал. Я рухнул на землю в полубессознательном состоянии, но прежде увидел длинное смазанное пятно света от проносящихся мимо вагонов.
Я не упал в обморок, поэтому спустя пару секунд вполне ясно осознал, что происходит: я сижу на земле, и кто-то все еще крепко держит меня за воротник. Вскоре хватка ослабла, и хриплый, но не злобный голос сказал:
— Эй, приятель, ты как?
Этот вопрос развязал мне язык, и я рассыпался в благодарностях. Я едва помню, что наговорил, знаю только, что был очень серьезен: объяснял ему, кто я такой и как здесь оказался, а в ответ спросил его имя.
— Это не важно, — последовал ответ, — можете считать меня другом.
— Как иначе, — ответил я с благодарностью — ибо Бог тому свидетель, вы помогли другу в беде!
— Хм, — протянул он задумчиво. — Ваша жизнь, должно быть, очень хороша, потому что вы явно не хотели с ней расставаться!
В его словах была толика правды. В самом деле, я испытывал непреодолимое желание жить. Я был одним из тех, кто во время приступов депрессии чаще всего говорит, что жизнь не имеет смысла — что нам бы отправиться в мир иной. Когда что-то выходило из-под контроля, я цеплялся за жизнь с удивительным упорством. И сейчас, вновь обретя будущее, в котором все казалось возможным, я был признателен Богу и моему неизвестному товарищу, благодаря которому я остался жив. Настало короткое молчание. Я нерешительно спросил, что я мог бы сделать, чтобы выразить свою признательность.
— Вы говорите будто бы честно, — сказал мой странный компаньон в своей грубой и прямой манере, — скажу честно, вы можете оказать мне услугу, если, конечно, есть желание. Понимаете, мне не нужны деньги. Но мне нужно, чтобы вы выполнили мою просьбу.
— Какую? — воодушевленно спросил я. — Поверьте, я сделаю все, что в моих силах.
— Пообещайте, что сделаете, а потом объясню, — холодно ответил он. — Скажите, что моя просьба будет выполнена.
Вот так положение! Попросил дать слово, не сказав, что делать! Я был в темноте во всех смыслах! в самом деле, я не видел лица моего загадочного спасителя и в то же время даже не представлял, что он за человек.
Все же, разве я мог отказать ему? Наконец я медленно ответил:
—Если то, о чем вы просите, не бесчестно и законно, даю слово, что сделаю. Неважно, чего это будет мне стоить.
Он коротко рассмеялся.
— Вы осторожны, — сказал он, — но вы правы. Нет, в моей просьбе нет ничего бесчестного. Она никому не причинит вреда, разве что некоторые неудобства лично вам.
— Довольно, — поспешно сказал я, стыдясь того, как нерешительно дал свое обещание.
— Так не пойдет, — быстро сказал он, — моя просьба должна быть исполнена здесь и сейчас!
Озадаченный, насколько возможно, я молчал, а он продолжил:
— Нет нужды много говорить о себе, вы должны знать только, что я в беде. Меня обвинили кое в чем, и теперь я подсудимый. Я невиновен, но не могу доказать этого, и мой единственный шанс остаться невредимым — сбежать. Вот почему я здесь. Я прячусь от преследователей.
Бедняга застыл, глубоко вздохнув, словно понял, что его жизнь не соизмерима с его страданиями. Пораженный его историей, я тепло выразил сочувствие. После, пока он рассказывал, что он провел в туннеле два дня и две ночи с горсткой еды, я вспомнил о бутербродах, которые дали мне в дорогу. И предложил их ему. По моему телу пробежала дрожь, когда до моего слуха донеслось, как хищно он их поедал. После этого вновь наступила тишина, которую он нарушил, явно колеблясь. Он сказал, что его единственной надеждой была маскировка в каком-либо виде, ведь так он мог ускользнуть от тех, кто его искал. Он закончил так:
— Услуга, которую я прошу оказать, заключается в том, что вы позволите мне взять вашу одежду в обмен на мою.
Во всем сказанном была странная смесь трагедии и комедии. Некоторое время я и не знал, что ответить. Бедняга должно быть принял мое молчание как что угодно, но не согласие, отчего он с печалью в голосе сказал:
— Вы против! Я чувствовал, что вы откажете, но вы — мой последний шанс!
— Напротив, — ответил я, — я готов сделать все, о чем вы просите. В любом случае, разве я могу поступить иначе, уже дав вам слово? Я лишь беспокоюсь, что вы слишком много ставите на этот обмен. Помните, это не маскировка! Одежда одного человека похожа на одежду другого.
— Справедливо, — последовал ответ, — но не в этом случае. В последний раз меня видели в одежде не из здешних мест. Все, что мне нужно — повседневная одежда, как на вас, — твидовый походный костюм, короткий плащ, штаны до колен и шерстяные носки.
После сказать уже был нечего, и наш обмен прошел без долгих разговоров.
Мне казалось, что у моего невидимого компаньона было преимущество надо мной, особенно в том, что он видел меня, в то время как я чувствовал прикосновения и мог только слышать. Его руки неизменно находили и помогали моим, когда те промахивались. Он объяснил это тем, что провел в темноте много времени и его глаза постепенно привыкли.
Натягивая носки, я вдруг осознал, что никогда не встречал настолько грубый материал. Обувь тоже была сделана небрежно: она была велика мне, что, возможно, оправдывало их невероятную тяжесть. Я всегда вел себя как денди. Всегда гордо вставал в костюме с иголочки. Без сомнений эта черта делала меня привередливым, но, совершенно точно, твид, из которого пошили одежду, был самым грубым из всех, что я носил. Однако одевался я молча. Только когда закончил, сказал, что не могу найти карманы.
Мой компаньон вновь коротко рассмеялся:
— Нет, — сказал он, — этот костюм сшит для работы, а не для безделья.
Из-за его тона и манеры выражаться я принял его за достаточно образованного человека, и когда он объявил, что ему не нужны мои деньги, я естественно вообразил, что он не нуждается в средствах, но стиль одежды заставил меня переменить свое мнение, и поэтому я решил отдать ему свои часы — самую ценную вещь, которая у меня была. Они не были какой-то определенной фирмы, а новые стоили бы всего лишь несколько фунтов. Он будто был благодарен, почти растроган моим подарком и еще тем, что я предложил разделить деньги из моих карманов пополам.
Сумма не огромная, однако мне хватило бы и половины, чтобы достигнуть места назначения. Он казался полон сил, посему я, одетый в костюм без карманов, полюбопытствовал, что мне делать с мелочью, на что он раскрыл мой платок, сложил туда все из моих карманов, затянул несколькими узлами и ткнул получившимся кульком мне в грудь. Потом, встав передо мной, он пожал мне руку на прощание. Я уговаривал его пойти вместе, но мой спаситель не хотел меня слушать.
— Нет уж, — сказал он с насмешкой, — чем раньше я и этот костюм разойдемся, тем лучше!
Так что мы сказали друг другу "Бог в помощь" и повернули в разные стороны — я продолжил идти к узловой станции, а он двинулся в противоположном направлении.
Опыт последних часов произвел на меня сильное впечатление, и, пусть я трепетал от страха и даже дрожал, на моем сердце было так легко и так весело, как бывает только людям, пережившим опасность. Тот самый экспресс, на который я так боялся опоздать, уже давно уехал. Однако я, полный надежд, совсем об этом не думал. Мне казалось, что Мэри становилось лучше, и я увижу ее здоровой. Успокаиваемый этими доводами, я быстро шел. Во всяком случае, так быстро, насколько мне позволяла громоздкая обувь. Несмотря на это затруднение, через некоторое время я дошел до конца туннеля. Лунный свет, мягко ниспадающий на рельсы, радовал глаз, и это свечение словно указывало, что я почти рядом с домом. Когда туннель остался позади, я остановился под чистым ночным небом. Выдохнул с невероятным облегчением, упиваясь свежим воздухом.
Идя по проселочной дороге, я думал, что мог бы отдохнуть несколько часов в станционном отеле, а после отправиться дальше на первом утреннем поезде. Но мое приключение еще не подошло к концу. Взглянув на свою одежду, я сразу подумал, что отнюдь не похож на себя. К тому же мне показалось какое-то пятно на рукаве. Может быть, деготь, которым или я, или первый владелец случайно запачкались, проходя в туннеле. Нет. Я посмотрел вновь — мой взгляд будто приковали к пятну. Невозможно спутать. На грубой серой ткани плаща красовалась широкая стрела — знак государственной собственности.
В мгновение мне стала ясна вся правда. Не нужно было рассматривать эти грубые носки и тяжелые ботинки — не нужно было снимать пальто и находить на воротнике название одной из тюрем Ее величества и номер несчастного каторжника. Стоило моему взгляду упасть на знак, — я понял все.
Сначала я был жутко возмущен своим положением. Я понял, что меня провели, и негодовал из-за этого. Сев на обочину дороги, я попытался понять, что делать дальше. Холодный ветер, ударивший в лицо, помог собраться с мыслями. Я вспомнил, что у меня нет головного убора. Каторжник, — я начал называть его так, — не дал мне ничего взамен моей шляпы, сказав, что потерял свою шапку в тоннеле. Некоторое время спустя, когда мой гнев немного утих, я почувствовал жалость к человеку, чья одежда была на мне. Бедный негодяй, без сомнений, ему пришлось нелегко, ничего удивительного, что он ухватился за первую же возможность побега!
Он сказал, что его просьба принесет лично мне некоторые неудобства, наверняка так и будет. Я обдумал ситуацию, в которой оказался, и понял проблему. Показываться на глаза людям в этой одежде не стоило, — полиция тут же схватит меня, и ничто не убедит их в том, что я не преступник. Действительно, кто вообще поверит в ту невероятную историю, о которой мне придется рассказать? Я чувствовал, что не многие примут за чистую монету мой рассказ, а у меня не было ничего, что могло бы подтвердить мою личность, потому что только теперь я вспомнил, что моя записная книжка с письмами остались в пальто. Я даже не думал о них, когда менял одежду. Так что полиции может потребоваться несколько дней, чтобы установить мою личность, и даже когда это будет сделано, я все равно буду нести ответственность за помощь заключенному в побеге.
Поэтому, обдумав все обстоятельства, я решил не попадаться в руки полиции. Но это было не так-то просто. Ничего не оставалось, кроме как идти пешком. Я не мог ни появиться на железной дороге, ни заказать себе какой-либо другой транспорт; даже купить себе еду не было возможности.
У меня было много шансов избежать обнаружения, но из-за того, что я прятался днем и шел ночью, иногда подкупая какого-нибудь ребенка, чтобы тот купил мне что-нибудь поесть, я продвигался очень медленно. Я добрался до дома только вечером третьего дня. Я часто с некоторой горечью задумывался о своем коротком пути сквозь туннель и всей той задержке, которую он вызвал.
Когда я стоял напротив маленького коттеджа, который называл домом, и смотрел в окна, надежда, поддерживавшая меня так долго, покинула меня, мне стало страшно войти. Однако в конце концов я открыл ворота и прошел в сад. В небольшой гостиной горел свет, шторы не были опущены, и я увидел мою сестру Китти, сидящую за столом. Она горько плакала, и, когда она подняла голову, в ее глазах было столько безнадежной печали, что кажется, мое сердце прекратило биться, стоило мне увидеть их. Мэри, должно быть, было очень плохо. Возможно... нет, я не смог закончить это предложение даже мысленно. Я поспешно повернулся, открыл защелку и вошел.
— Китти, — произнес я, положив руку на дверную ручку, — это я, Джек! Не бойся.
Она тихо вскрикнула, и, как мне показалось, отшатнулась от меня, как если бы я был призраком, но в следующее мгновение она прыгнула в мои объятия с радостным криком.
— Джек, Джек! Это правда ты?
— Да, Китти, кто бы еще это мог быть? — сказал я успокаивающе. — Но скажи мне... Как она? Как Мэри? Скажи мне правду.
Китти посмотрела на меня светлым взглядом:
— Мэри? Ох, ей лучше, намного лучше, а теперь ты здесь, Джек, и она скоро поправится!
Я вздохнул с облегчением. Потом, коснувшись бледного заплаканного лица моей младшей сестры, я спросил, что так расстроило ее.
— Ох! Джек, — прошептала она, — но ведь там был ты! Я думала, что ты мертв! — Она протянула мне вечернюю газету и показала абзац, где было написано, что фатальная катастрофа случилась в тоннеле Бланк. Мужчина, которого зовут Джон Блант, коммивояжер, был убит. Предполагалось, что он пытался пройти через туннель к узловой станции. Его тело было найдено накануне рано утром несколькими ремонтными рабочими на путях. Покойного опознали только по найденному при нем письму.
Бедный парень, значит, его судьбой стала верная смерть, от которой он спас меня. И, хотя я был счастлив, что добрался до дома и с женой все в порядке, мое сердце наполнилось печалью, когда я подумал о нем, моем неизвестном друге, чьего лица я никогда не видел.
Перевод с английского Essential liberty.
|
