|
|
Диалог «Побежденных». Глава III: «RULE BRITANNIA» От переводчика Книга "Диалог "побежденных" написана в тюрьме Клерво двумя блестящими французскими писателями, полемистами и коллаборационистами — Льсюеном Рёбате и Пьером-Антуаном Кусто, старшим братом известного океанографа. Приговоренные за сотрудничество с немцами в годы Второй мировой войны, Рёбате и Кусто-старший были помилованы Де Голлем, получили пожизненное заключение, но в начале 50-х годов амнистированы. "Диалог" писатели составили в тюрьме, где работали сначала в бухгалтерии цеха по пошиву белья, а после — в библиотеке. Изданные в 50-е же годы в журнале "Миномёт", "Диалог" попали под цензуру, и вновь прочитать их французский читатель смог лишь в 2015 году. Эта книга представляет собой свыше двух десятков остроумных, глубоких, увлекательных диалогов Рёбате и Кусто-старшего ни о чём (Сартр и "великая" "французская" революция, например) и обо всем (литературе, политике, смертной казни, Франции, личной истории авторов, масонстве, Достоевском, роли Англии на континенте и т.д.). Несколько слов об авторах Люсьен Рёбате (1903-1972)— выдающийся французский писатель, о величайшей книге которого французский президент Франсуа Миттеран сказал: "Есть те, кто читали "Два штандарта" Рёбате и остальные". Переводчик полностью солидарен с Миттераном в данном вопросе. Увы, "Два штандарта", несмотря на единодушное мнение критики и литераторов о значении этого труда, подверглись damnatio memorae[1] из-за другой книги Рёбате. Речь о "Бестселлере Оккупации", романе "Развалины" (Les Décombres, 1942) запрещенном во Франции до 2-го десятилетия 21 века (глава "Гетто" запрещена по сей день). Возможно, французское общество не простило Рёбате этот роман за то, что он оказался весьма популярен — только во Франции было продано 60 000 экземпляров этой яростной книги, и продали бы больше, не будь военного дефицита бумаги, как свидетельствовал издатель (издательство получило 200 тысяч предоплаченных заявок от читателей). Рёбате считается одним из лучших музыкальных и кинокритиков Франции своего времени, его монография по мировой истории музыки — официально признана лучшим трудом в данной сфере. Интересно, что с фашизмом Рёбате познакомился в Бухаресте, увидев марш "Железной гвардии" (супруга Рёбате была румынкой). Пьер-Антуан Кусто (1906-1958) — лучший полемист своего поколения, журналист и писатель, начинавший как крайне "левый", но пришедший к фашизму после нескольких лет жизни в США (по мнению Пьера-Антуана Кусто, они "негроизировались"). Убежденный "правый", с тех пор он сотрудничал с немцами до самого краха Третьего Рейха и не отказался от сказанного и сделанного на суде. Как и Рёбате, он сотрудничал до войны в газете "Je suis partout", главном печатном органе коллаборационистов. К сожалению, пьеса Кусто о Жанне д'Арк была украдена новыми властями во время обыска. … Интересно, что во время процесса Кусто-старший и Рёбате находились в одной клетке. И, по свидетельству либеральной журналистки Мадлен Жакоб, освещавшей процессы "коллабо", и которую за требование ужесточать наказания сами "коллабо" прозвали "вязальщицей", "во время показаний явно напуганного Рёбате на губах Кусто играла саркастическая улыбка". Тем не менее и в тюрьме Кусто-старший и Рёбате продолжили дружбу и сотрудничество, прекрасным результатом чего стала книга "Диалог "побежденных". Переводчик рад возможности познакомить русскую публику с отрывками из этой книги двух писателей. О переводчике: Владимир Лорченков (родился в 1979 г.), писатель и переводчик, русский. Живёт в Квебеке. Полностью перевод книги можно найти на страницах Владимира Лорченкова: https://boosty.to/lorcencov (для читателей из России) https://www.patreon.com/lorcencov (для читателей за пределами России). ____________________ "Каждый настоящий английский джентльмен ненавидит всё английское. Мы — самая безнравственная нация в мире, и наш успех это моральный ужас" Бернард Шоу В этот день Кусто оторвал Рёбате от упражнений в чтении Святого Игнатия, положив перед глазами друга страницу из текста Хаксли. Кусто: Жаль, что ты не читаешь свободно на английском. Здесь есть отсылка к менуэту Моцарта, которая должна, конечно, эпатировать. Я говорю "которая должна", потому что я и музыка, как ты знаешь…[2] Распалившийся любопытством, Ребате храбро вооружился словарем и начал вполне удовлетворительно продвигаться среди гениальных неологизмов и метафор "Шутовского хоровода"[3]. Это волнующий и меланхолический текст. Хаксли говорил о Quintette en sol mineur Моцарта. Рёбате слушал это произведение множество раз, кстати, в исполнении лучших музыкантов мира. Но он уже не помнил о темах, которые англичанин интерпретировал с такой справедливостью и таким вкусом... Ведь Рёбате вот уже пятый год был осужден Республикой на то, чтобы не слушать музыку[4]. "Падаль! Навозный дым! Никогда не прощу их, никогда!" — вскричал Рёбате. И это прямо к тому моменту, когда он начал, может быть, после 25 лет меломании понимать, что такое музыка, и особо понимать что такое музыка, как понимал это Хаксли. Наконец-то, несмотря на судью Дидье[5], несмотря на Тариоля[6], несмотря на бдительный Коллективный Разум, требующий всегда примерного заключения для фашистских монстров, мы могли вновь иметь дело с Хаксли или Прустом, и даже лучше, может быть, чем когда мы были свободны. Тюрьма не станет невыносимой до тех пор, пока не запрещена литература. К счастью, Хаксли был ничто[7] для надзирателя-эльзасца, который не понимал ни английского, ни немецкого, ни французского[8]. Рёбате предложил Кусто свой приблизительный перевод двух страниц... "...и из воды музыка превратилась в радугу..."[9] Какие очаровательные и точные образы! Рёбате: На этот раз решено. Не закончится этот год, как я всерьез возьмусь за английский! Мне для этого хватит и четверти того времени, которое я за три года потратил на это у Отцов[10], и получу от этого немного больше удовольствия[11]. Англия — это половина литературы. Мне нравится этот язык, который я не знаю. У меня, в бумагах, есть баллады Киплинга, есть кусочки Шелли, которые я скопировал во Фресн[12] и в Ино[13]. Я не понимаю и слова через два, не знаю даже, каким звукам соответствуют эти слова, но я предполагаю, что это очень хорошо. Я чувствовал подобное только перед поэмами Ницше. Никто не писал по-немецки так, как Ницше. Каков размах у англичан! Это все-таки странно. Я не знаю Англии, я не бывал даже в Лондоне, и, все же, когда я зарываюсь носом в книги Шоу, Уайлда, Хаксли... даже для того, чтобы убогонько их перевести... я, в то же время, чувствую, что я у себя дома, среди своих[14]. К.: Я испытываю точно такие же чувства. Но хотя я знаю Англию лучше тебя, хотя я бывал там частенько, я не чувствую себя ближе, чем ты, к этому герметичному народу, хоть мне и совершенно комфортно среди больших писателей. Между англичанами и нами — полная несовместимость духа. Так называемая пропасть, которая отделяет нас от фридолинов[15] просто ничто в сравнении с той, что со стороны Канала[16]. Р.: Речь не только о несовместимости! Должно быть совершенно нормальным для всех без исключения европейцев ненавидеть англичан. Потому что если Европа никогда не совпадала со своими географическими границами, то происходило это исключительно по хотению Англии. Она применила все свое могущество и свой гений для того, чтобы разделить континентальные нации. К.: А еще и для того, чтобы сделать их своими вассалами! Для англичан мы, с этой стороны Ла Манша... мы остаемся, что бы мы не сделали, недочеловеками. А! Народ Господ, раса Herrenvolk, это не немцы, это англичане! Р.: Конечно, мы можем оценить англичан как воображал, мнящих себя выше всей Вселенной, но что сказать тогда о дебилах с континента, которые с уважением склоняются перед образом, создаваемый им англичанами. К.: Можно предположить, что эти кретины часто разделены, а еще существенно убоги. Но мы-то не можем здесь ничего поделать, не так ли, старик? Р.: Мы сделали всё, что смогли. Но мы отдалились от литературы. Мы задавались вопросом, я полагаю, как это возможно, чтобы великие писатели народа, такого далекого от нас и такого ненавистного, были нам так близки... К.: Это происходит, может быть — я говорю "может быть" потому что я не уверен, — из некоего сохранившегося аристократического климата Англии. Характеристика аристократии — быть интернациональной. Аристократ — это мерзавец, всегда и везде, шовинист. Английские писатели, даже те, которые кажутся патриотами, сознательно или нет, принимают участие в этом аристократическом универсализме. Они получили доступ к настоящему гуманизму, и это облегчает понимание их писаний остальному миру. Р.: Я полагаю, Англия, на самом деле, последняя страна, которая сохранила элиты, без сомнений, потому что она была очень богата, ведь весь мир работал на Англию. И это позволило большому числу молодых англичан праздно проводить время, учиться, путешествовать... Но есть и еще кое-что, другой аспект этой загадки. Я говорю о том, как сильно отличаются цивилизованные англичане от того, что мы знаем об английском народе в общем. Они открыты внешнему миру, великие психологи, скептики, нон-конформисты. Я никогда не слышал, что можно найти эти черты, даже их признаки, у среднего англичанина, который, напротив, кажется более упорствующим в своих предрассудках, чем средний европеец. К.: Ты прав. Если рассматривать каждого по отдельности, то англичане более тупы, чем европейцы, тупее даже немцев... сам понимаешь, как много это значит! И, конечно, англичане намного тупее французов, которые, если их изолировать от соотечественников, хотя бы способны произвести сбивающую с толку иллюзию интеллекта. Р.: Иллюзию, конечно. Но в то же время это правда: у нас складывается впечатление, что француз думает, что у него есть идеи... иногда даже много идей относительно множества вещей! К.: Ну, есть по крайней мере один упрек, который мы никогда не выскажем англичанам. Англичанин с улицы — ограниченный хулиган, он ограничен механикой рутины, не способен к инициативе, лишен любопытства. Но этот народ, который не думает, не противоречит тем, что думает за него. Во Франции, когда ради авантюры — такое случается редко, но случается — подходящие индивидуумы получают доступ в правительство, они вынуждены в первую очередь править против Франции, желаний и устремлений французов... Р.: Тому полно примеров. От Людовика Одиннадцатого до Лаваля все государственные деятели, которые хоть чего-то стоили, были ненавидимы народом. К.: И ничего похожего в Англии! Современники королевы Елизаветы, Вильяма Питта и Дизраэли ни разу не возмутились. Не потому, конечно, что они поняли намерения своих руководителей, просто люди принимали, чаще всего бессознательно, тот факт, что им просто недоступна сфера высоких политических спекуляций. Эти вещи[17] людей не касалась. Так самый тупой народ, по крайней мере до последних лет, проводил самую умную политику. Р.: Умную? Соглашусь на счет внешней политики. Но Англия, все же, была Матерью Парламента, англичане — первая нация, вписавшая в Хартию Вольностей демократические принципы, что дало образец всем демократам 18-го века. Это мне не кажется слишком весомым вкладом в сокровищницу человеческого знания. К.: Согласен. Демократия — отвратительный бич. И я никогда не прощу англичан за то, что они прилепили на нас этот струп от оспенной язвы. Но есть те, кто давно переболел и чувствуют себя прекрасно[18], а вот те, кого они заразили, умирают. Демократия не нанесла серьезного ущерба английскому здоровью, потому что, по крайней мере до последнего времени, её функционирование постоянно фальсифицировалось. Ведь демократия оставалась, как в Афинах или Риме, развлечением элиты, привилегией касты. Р.: В целом, фиктивная демократия. К.: Настоящая традиция английской демократии это "испорченные города", семнадцать выборщиков, отправляющих в Парламент столько же представителей, что и город Манчестер. Когда мошенничество достигает таких пропорций, закон чисел перестает быть действительно вредным. Р.: В то же время ущерб ограничен. С одной стороны, он ограничен неспособностью английских выборщиков подняться до общих идей. С другой — волей настоящих правителей Великобритании (пять сотен нотаблей, может быть) не принимать во внимание никакой воли суверенной английской нации. Я процитирую тебе пример, который кажется мне весьма значительным. В 1935 году ты, может быть, вспоминаешь, я занимался электоральной кампанией, которая закончилась триумфом консерваторов. Без случайностей, обескураживающе правильно проведенная. По крайней мере для тех, кто привык к французским побоищам. Дамы-и-господа, весьма достойные, бомбардировали друг друга со сцены взаимными чествованиями. Правильные выборщики, флегматичные, дисциплинированные, ждущие, пока оратор закончит свою речь, чтобы задать вопрос, подняв палец, как школьники, мудрые и не говорящие только когда председатель собрания даст слово... Воздерживаясь от горлопанства и воплей "Заткнись! Ублюдок! Продался!" Короче говоря, впечатляющий спектакль. (Ребате, воображающий, что он фашист с пеленок, ухмыляется, вспоминая). Р.: А ты не пытался стать демократом? К.: Я был предупрежден. Я знал, что это не может быть ничем иным, кроме как обманчивой дымкой. В то же время мне не удавалось ясно различать вранье и самозванство. Все становилось понятным лишь на следующее после выборов утро. Вся кампания была проделана, как со стороны консерваторов, так и профсоюзов, с опорой на мир любой ценой, разоружение и Лигу Наций. Даже каннибал Дафф Купер[19], чья воинственность немало поспособствовала последней войне... даже он спел свой куплет про разоружение. Я своими ушами слышал это во дворе школы Вестминстерского графства. И между прочим, ни одной фальшивой ноты: разоружение!.. разоружение!.. разоружение!.. Но как только выборная кампания закончилась, через 15 дней, последовавших после воцарения правительства Балдуина[20], первым решением этого свободно избранного из-за программы разоружения парламента стало... голосование в пользу 150 миллиардов франков на дополнительные военные кредиты. (Ребате высокомерно надул губы. Сумма его не впечатлила. Его возможности финансовой оценки, и без того посредственные по своей природе, оказались ослаблены последовательным падением высвободившегося франка). Р.: Не более того? К.: Минутку, мил человек. Миллиарды франков в 1935 году. То есть 5 500 миллиардов тавриолей[21] на новое оружие. Когда член оппозиции спросил, почему консерваторы не сказали ни слова о таком проекте перед своими избирателями до выборов, Болдуин ответил очень просто. "Это потому, что они не голосовали бы за нас!" Фактически, настоящие хозяева Англии с этого момента сделали выбор в пользу антигитлеровского крестового похода. Но это не волновало людей. И нельзя было более цинично, чем старый Балдуин, признать, насколько низкими должны быть демократические правила игры. Р.: Резюмируя, Англия могла бы быть защищена на протяжении долгого времени безупречной тупостью своего гражданина. Мне нравится такая точка зрения. Для начала, это небольшой реванш над британским моргом. Да и потом это подтверждение того, что социальные добродетели всегда низкого сорта: конформизм, отсутствие критического взгляда на жизнь, трезвого суждения... Великие вещи в истории претворяются в жизнь со стадами ублюдков. Но сегодня совершенно ясно, что Англия летит кубарем с лестницы, и могущество этой страны не более, чем миф. Я этим чрезвычайно удовлетворен. Это не потому, конечно, что англичане стали меньшими животными. К.: Нет, но это потому, что они участвуют все больше и активнее в управлении своим островом (я не осмеливаюсь сказать "своей империей"). Это характеристика демократии, её особенность — здоровые организмы в конце концов уничтожаются. Независимо от того, что мы отлично нарушаем правила игры, повторяющееся подтверждение определенного числа глупостей рано или поздно приносит свои плоды. Самый безобидный избиратель начинает воспринимать всё всерьез, желать исполнить свои права на самом деле. Он более не довольствуется фикцией, этот избиратель. Он требует правительства, которое бы удовлетворяло его представления об этом правительстве и претендует на то, чтобы контролировать это правительство! Ну и погляди, к чему это все привело сегодня в Англии! Р.: На самом деле, это не так уж мило. К.: Они уродливы, эти парни с дряблыми животиками и штанами-штопорами, ребята, из которых состоит кабинет лейбористов. Ни одного настоящего джентльмена. Все — "маленькие человеки", выходцы из самой низшей страты среднего класса, пропитанные эгалитарными предрассудками, оживленные ледяным фанатизмом, совсем как "круглоголовые" Кромвеля, и преследующие, безотносительно последствий, абсурдные химеры, которые представляют для этих людей национальный интерес... Я встретил Аттли[22] однажды в 1933 или 1934 году. Он был секретарем старого лидера лейбористов Лансбюри[23], которого я приехал интервьюировать. Это он меня проводил после нашей встречи на трибуну Палаты Общин. Я его принял за клерка, и чуть было не предложил ему чаевые. То что Англия доведена до того, чтобы быть управляемой этим маленьким человеком, объясняет многое... И политики-консерваторы стоят не больше. Они тоже заняты демагогией самого низкого пошиба. Р.: Чертовски хорошо сказано! Английский народ также неспособен породить революционную партию, как французский; будет удивительно, если мы увидим явление Личности из уважаемой королевской фамилии. (При мысли, что нечто выдающееся может появиться из коллекции манекенов королевской семьи[24], Кусто заулыбался до ушей.) Р.: Итак, Англии предназначено с достоинством спускаться в дерьмо. Это плохо в некотором смысле для цивилизации, но единственная её, Англии, часть, которая меня еще интересует, это то, что представляет наш друг Олдос Хаксли. Покончено с развлечениями, привилегиями, эстетическим капиталом, которые позволили этой цивилизации существовать. Если, кстати, мои сведения точны, Хаксли обосновался в США. К.: В Калифорнии. Р.: Ему предшествовали библиотеки и картины великих английских коллекций, которые были до 1920 года богатейшими в мире и перешли в руки фабрикантов, владельцев Кока-Колы, консервных супов и Кайзер[25]. К.: Ну, прежде всего, это не географическое перемещение. Р.: На самом деле, мы хорошо видим новые Афины в Санта-Монике[26]. Природа там должна быть приятнее, чем в Йоркшире, и самые видные таланты всей планеты там, кажется, собираются. Есть в моем романе Les Décombres[27] одна фраза, которая мне нравится. По существу, в ней говорится, что Англия отныне сведена до государства угольного и дымящего острова. Это было высказано помимо прочих пророчеств... достойных сожаления и долгосрочных (об апокалиптической части нам придется еще поговорить!). По крайней мере это предсказание находится в процессе реализации и служило бы большим удовлетворением международной морали, существуй она. Англия в значительной части ответственна за две войны двадцатого века. Однако и она понесла неисчислимые потери в этих двух бедствиях. Я был бы очень рад, понимай это Черчилль. К.: Маловероятно... Р.: Черчилль, вот еще одна прекрасная загадка, знаменитая модель, для историков 21-го века, если еще будут историки в 21-м веке. Я в этом человеке не так сведущ, как ты. Могу лишь перечислить черты этой личности, которые мне кажутся очевидными: чудесная витальность, яркий темперамент человека войны, способность в недобросовестности, которая раздвигает все границы пристойности, много воображения и конечно большое пренебрежение людьми. Но это не объясняет ни персонажа, ни его действий. Хотя в любом случае Черчилль обладает всеми существенными качествами большого политика. К.: В то же время это он — первый ответственный за английский упадок. Р.: Ты знаешь, что я разработал теорию предпочтений в смысле самом примитивном. Папа Ратти[28] был за демократию, потому что предпочитал демократических викариев и кардиналов-синдикалистов старому, реакционному, грамотному духовенству, в которое входили такие джентльмены, как Мери дель Валь[29], например... так ты предпочитаешь красную капусту баклажанам, если ты тевтон, например. Неудивительно, что Черчилль отказался иметь дело с Гитлером, ведь Черчилль предпочитает войну миру. Ему лучше живется, когда он сражается, как нам лучше дышится в Сент-Мориц (Saint-Moritz) чем в Обервилье (Aubervilliers)[30]. К.: Ну, это все же чересчур — упрощать Черчилля, если мы станем смотреть на него только под таким углом. Р.: Очевидно, этот персонаж также сложен, как и монструозен. Я прочитал первый том его мемуаров[31]. У меня аж голова задымилась от негодования, когда я в своей клетке[32] ночью читал. Мы, кроме шуток, знаем, что Черчилль — великий смертный и вдруг обнаруживаем себя перед воплощением нечестности. Я не против, чтобы Черчилль и сам верил, что говорит правду. Но настолько?! И когда та эпопея, о которой он нам рассказывает, подходит к концу и мы видим его сегодня... У меня два вопроса: умен ли Черчилль и патриот ли он? (Кусто чешет голову. Черчиль до войны, фигурировал, к великому неудовольствию М. Бидо[33], в "Галерее самых выдающихся кретинов Демократии"[34]. Все это было знакомо Кусто. Слишком знакомо, может быть. Когда человек начинает заниматься каким-то предметом и набирается знаний, то начинает понимать, что не все так просто, как кажется профанам.) К.: Ты прав, Люсьен, говоря о загадке. Черчилль это живая загадка. Умный? Патриот? Когда как! Струящийся, истекающий умом, наполненный чудесными дарами, возносящими его над миром, и страстно настроенный служить своей стране. Но неспособный понять простейших вещей, неспособный подчиниться элементарной дисциплине, губящий самые прекрасные возможности неуместными шутками или перепадами настроения и ответственный, в любом случае, несмотря (или из-за) на свой патриотизм, за самые сумасшедшие английские ошибки этого века… Р.: Да, он тайна, этот Черчилль… К.: Столько способностей, столько хороших намерений, и все это привело к такому концу... Будь Черчилль мертв накануне этой войны он не оставил бы никаких воспоминаний о себе, кроме как о неудачнике. Да, неудачник живописный, но все же неудачник. Точно как Клемансо[35], который без бойни 1914-1918 годов остался бы в истории как агент-стипендиат Интенджелис Сервис и один из самых оплачиваемых бенефициаров, чекочников Панамского дела[36]. В 1937 году и в 1938 Черчилль не был так ненавидим как Отец Победы[37], никто не ставил под вопрос его честь. Но ни один человек в Лондоне не воспринимал Черчилля всерьез. Р.: Ты мне когда-то объяснял, что в Лондоне его держали за клоуна. К.: Черчилль всю свою жизнь играл роль клоуна. Лейтенант-гусар — он писал статьи; журналист — он стрелял из ружья; либерал — он голосовал с консерваторами; консерватор — голосовал с либералами. Всем надоела его экстравагантность. Англичанин с головы до ног, превосходный англичанин, насколько в его силах, он, тем не менее, вел себя так, как англичан можно лишь шокировать. Его испытывали несколько раз и всегда это приводило к самым разрушительным последствиям[38]. Р.: Высадка в Дарданеллах, произведенная по его приказу, оказалась одной из самых трагических ошибок 1914-1918 годов[39]. Р.: В любом случае Черчилля больше не хотели. Он стал сгоревшим тостом. Политические журналисты отзывались о нем с некоторой снисходительностью, ни один премьер-министр не потрудился сесть в одну галеру с таким невыносимым типом[40]. Такого лучше было иметь в противниках, чем в союзниках… Р.: Война дала ему возможность вернуть свой престиж, между прочим. К.: Почему? Потому что к Мюнхену[41] он вместе с Даффом Купером был одним из редких английских политиков, выступавших против разрядки. В то время это не привело ни к каким последствиям: ну, подумаешь, еще одна клоунада от старого анфант терибля. Но война 1939 года казалась обвинением мира года 1938-го. Для Черчилля эта война стала личным реваншем. Вот его заменили на старичка с зонтиком[42], и с тех пор, как он предвидел, он будет вести ее, эту войну, тотальную, не дрогнув, до самого конца... Ради собственного достоинства, конечно (это была его войнушечка). Из бескорыстного, артистичного, можно сказать, интереса к войне (Черчилль любит бойню как другие любят музыку и можно отдать ему должное и признать, что всю свою жизнь он никогда не упускал возможности поучаствовать там, где потрошат человеческий скот). Р.: Ты не веришь, что он вел эту войну и из соображений патриотизма? К.: Ну почему нет, и тогда мы видим недостаток в его уме, таком большом и блестящем. Именно здесь старому клоуну начинает не хватать воображения. Черчилль набросился на Гитлера, убежденный в необходимости следовать традициям великих предшественников и их уверенному инстинкту придерживаться европейского равновесия... набросился, как бросались последовательно на Франциска Первого, Карла Пятого, Филиппа Второго, Людовика XIV, Наполеона и Вильгельма Второго. Забить доминирующую на континенте нацию. Все просто. Это классика. Да только вот Гитлер не был угрозой номер один для Англии. Такой угрозой была и остается Советская Россия. Черчилль уничтожил меньшее из зол. Р.: Более того, кажется, он как-то в кругу близких сделал признание, что "убил худшую свинью"[43]. К.: Трагический ошибочный выбор. Он должен был понять, что нацистская Германия, направленная против большевизма, была необходима Англии также, как независимость Бельгии во времена королевы Виктории. И понять, что для того, чтобы законсервировать Империю, недостаточно пушек, нужна еще и идеология, которая оправдывает и подтверждает примат белого человека... идеология, которую Фюрер предложил Западу. Вдохновительница крестового похода демократов Англия — жертва тех же принципов, что послужили алиби для этого похода. Принципов, провозглашающих, что последний завшивленный обитатель Калькутты равен студенту Оксфорда. Ладно, а зачем тогда англичанам оставаться в Индиях? Р.: Они там и не остались. К.: И во имя тех же принципов их выгнали из Кении и с Золотого Берега. Возможно, неприятно для английской гордыни иметь дело с Гитлером, но это было бы намного менее катастрофично, чем потерять Империю и остаться лицом к лицу с авангардом Красной Армии. Этого Черчилль не понял и не заподозрил даже. Р.: В то же время, мы не можем даже представить, чтобы он вел себя как этот полный идиот Рузвельт в своих фантазиях об общественном сознании. К.: Нет конечно. Черчилль никогда не был настолько идиот, чтобы верить во всю эту деградантскую чушь. Его не вдохновляло ничто, кроме достойного уважения реализма. Только, повторюсь, он недооценил взрывное могущество идеологии, которой оказались отмечены участники этой религиозной войны. И особенно он ошибся с целью. Его delenda est[44] не туда был направлен. С delenda est Russiai[45] он бы стал действительно великим человеком и настоящим спасителем Англии. История скажет, что он оказался могильщиком Англии. Увы, бедный Йорик… Р.: Вижу, ты мог бы написать новую монографию о Черчилле. Подводя итог, скажу, что старый пират закалился в двух-трех идеях и традиционных чувствах. И это потому, что идеи эти и чувства были традиционно британскими, он получил за собой в июне 1940 года всю Англию. Но есть два темных пятна в поведении Гитлера относительно англичан после 1933 года. Были переговоры между гитлеровцами и британцами. Как они прошли? Какова ответственность англичан и Гитлера в провале этих переговоров, которые могли бы все спасти? К.: Этого, старик, мы никогда не узнаем несмотря на откровения в змееподобных коридорах ООН. Ты хорошо знаешь, что дипломатические документы все подделаны. Р.: Другое темное пятно это мнение Черчилля о России с 1939 по 1944 годы. Невозможно, чтобы в этот период Черчилль был совершенно слеп. С июля 1945 года он завопил на антибольшевистские темы. Его мечта... состояла ли она в продолжении войны против России после того, как окажется повергнута Германия? В таком случае он был ненормальным. Это пикрохольская[46] сторона великих воителей, таких как Александр Македонский, Карл Пятый, Вильгельм Второй, Гитлер... эта фатальная ошибка, которую не совершает Сталин. К.: В любом случае, хотел Черчилль или нет возобновить войнушку в 1945 году против русских, единственное, что неоспоримо, это то, что в Ялте он сознательно и хладнокровно предоставил большевикам половину Европы. Р.: Да, и это преступление. И вот что скандальнее всего: Черчиллю сегодня 75 лет, ему нечего больше ждать от жизни, это человек воспоминаний и литератор, он посвятил все свободное время как политике, так и своим книгам. Он должен чувствовать, что обязан сказать нам правду о том, что творилось за кулисами войны, времени, которое ей предшествовало, о личных переживаниях,... обо всем, что положено прятать во время битвы, наконец, о совершенных ошибках, потому что нет человека, самого гениального, который бы не совершал ошибок… К.: Очевидно, это была бы большая и полезная задача для такого сверхчеловека. Р.: Вместо этого же куча лжи, пропагандистские клише всех типов, упрямая апология против всякого правдоподобия, которая может впечатлить английского лавочника, но даже простого журналиста за нос не проведет... Нет, в конце концов Черчилль — фанатик и мясник. История, подлинная, будет беспощадна к нему. Если к 2050 году останутся серьезные историки, они вернутся к твоим "Торжествующим кретинам". (И Ребате принялся насвистывать дорожную "европейскую" песню Denn wir fahren Gegen England*. И было слышно иногда, как он бормочет сквозь зубы: — Да, но идиоты, они остались на дороге, как и все остальные...) ____________________ (*) Песня германских военных моряков времен Первой мировой войны. Текст на руском: Сегодня мы хотим петь песни, [1] Проклятие памяти (лат.). [2] Кусто хочет сказать, что Ребате — музыкальный критик, а он, Кусто, ничего не смыслит в музыке. (Здесь и далее в тексте прим. перев.) [3] Роман Олдоса Хаксли. [4] Речь о государственной измене, за которую Ребате получил всего шесть лет тюрьмы. [5] Тайный коммунист, президент суда Парижа, приговорившего Ребате и Кусто к смертной казни 23 ноября 1946 года. [6] Оскорбительно переиначенная фамилия президента Франции того периода, обыгрывающая его настоящую фамилию Ариоль и глагол "сё тер", "заткнуться", чтобы подчеркнуть зависимость Ариоля от генерала Де Голля. [7] В оригинале nihil obstat. [8] В Эльзасе есть свой язык, лорэн, из группы языков "ой". [9] В оригинале текст на английском "and from water the music has modulated up into a rainbow". [10] В колледже при монастыре. [11] Кусто в примечаниях к книге после освобождения не без иронии замечает, что Ребате по выходу из темницы знал английский ничуть не лучше, чем когда попал туда. [12] Тюрьма. [13] Quartier des Inoccupés, Квартал Незанятых, крыло тюрьмы, где содержались неработающие заключенные, которых неблагоприятными условиями содержания вынуждали согласиться на какой-то труд. Рёбате там cодержался два года. [14] Примерно те же чувства испытывает переводчик этого текста с французского языка, хотя владеет французским немного лучше, чем Рёбате — английским. [15] Жаргонное обозначение немцев. [16] Имеется в виду Ла Манш. [17] Имеется в виду политика. [18] То есть англичане же. [19] Duff Cooper (1890-1954) — консерватор, дипломат и военный историк (Великобритания). Алкоголик, "ястреб", посол Англии во Франции перед Второй мировой войной, резко осуждал Мюнхенский сговор, умер от цирроза печени, спровоцированного алкоголизмом. [20] Стэнли Балдуин (Stanley Baldwin, 1867-1947) — консерватор, аристократ, лорд, трижды премьер-министр Великобритании между двумя мировыми войнами. Сыграл активную роль в дворцовом перевороте, известном как "отречение британского монарха Георга Шестого". [21] Имеются в виду франки после Второй мировой войны. Кусто иронизирует над неспособностью новых властей справиться с инфляцией и заодно продолжает издеваться над президентом Ариолем, коверкая его фамилию. Справедливости ради отметим, что г-н Ариоль и в самом деле был, судя по его публичным высказываниям, туповат. [22] Климент Ричард Атли (Clement Richard Attlee, 1883-1967) — аристократ, лорд, впоследствии, между 1945 и 1951 годами был премьер-министром Великобритании. Лидер партии лейбористов с 1935 по 1955 годы. [23] Джордж Лансбюри (George Lansbury, 1859-1940) — лидер партии лейбористов с 1932 по 1935 годы. Выходец из многодетной семьи железнодорожного рабочего. [24] В оригинале на английском: royal family. [25] Бренд международной компании-грузоперевозчика. [26] Ребате хочет сказать, что в США возникла новая империя, мировой гегемон, который свозит все ценности известного мира к себе. [27] Бестселлер "Оккупации", проданный в количестве 250 000 экземпляров, причем спрос ограничил лишь дефицит бумаги. Переиздан лишь в XXI веке. [28] В отличие от Пия XII (1939-1958), Папа Римский под именем Пий XI — в миру Ахилл Ратти (1922-1939) — осудил нацизм в своей энциклике Mit brennender Sorge. [29] Кардинал Мери дель Валь (Rafael Merry del Val y Zulueta, 1865-1930) — испанский кардинал, секретарь Папы Римского, Пия Десятого. Отстаивал интересы испаноговорящих стран при дворе Папы. Ошибочно считается автором литании Смирения. Канонизирован в 1950-х годах. [30] То есть на свободе, чем в тюрьме. [31] Воспоминания Черчилля о Второй мировой войне, четырехтомник, изданы в том числе на русском языке. [32] Камере 2 на 2 метра, в которой заключенные спали. [33] Жорж-Августин Бидо (Georges-Augustin Bidault, 1899-1983) — французский политик, активный участник Сопротивления. Сооснователь левого издания "Рассвет", учитель истории. После войны — супруг первой французской дамы-дипломата Сюзанн Борель. [34] Серия статей, опубликованных перед войной в Je Suis Partout. Главными персонажами этой серии стали Керенский, Бенеш, Титулеску, Рузвельт, Замора и прочие политики, которые по мнению Kусто сыграли отрицательную поль в истории своих стран. [35] Премьер-министр Франции в годы Первой мировой войны. [36] Громкий финансовый скандал 1892 года, дело о коррупции, в котором оказались замешаны политики европейских стран. [37] Имеется в виду Клемансо. [38] Кусто говорит о нескольких приходах Черчилля во власть. [39] Речь идет о высадке в Дарданеллах, которая окончилась полным провалом и большими потерями, во многом предвосхитила высадку в Нормандии, но без успеха 1944 года. [40] То есть не предложил Черчиллю пост министра в правительстве. [41] Ко времени "Мюнхенского сговора". [42] Чемберлена, премьер-министра Англии, подписавшего Мюнхенский пакт. [43] То есть ошибся в выборе. [44] Отсылка к Carthago delenda est — Карфаген должен быть разрушен. [45] Россия должна быть разрушена (лат.). [46] Отсылка к Рабле, чей персонаж Пикрохоль строил планы покорения мира. Кстати, прототип Пикрохоля — император Карл Пятый. Пьер-Антуан-Кусто, Люсьен Рёбате. Февраль 1950. Тюрьма Клерво (Франция). |
