|
|
Дюбал Вахазар, или На перевалах Абсурда Неэвклидова драма в четырех действиях Es ist doch teuer zu Macht zu kommen — Посвящается Тадеушу Лянгеру[2] Дюбал Вахазар — выглядит лет на 40. Длинные черные висячие усы. Черные всклокоченные волосы, черные глаза. По малейшему поводу изо рта льется пена[3]. Очень широкие светло-зеленые шаровары, из-под них видны высокие фиолетовые сапоги. Бордовый френч. Мягкая черная шляпа. Титан. Голос хриплый. Свинтуся Макабреску — десятилетняя девочка, блондинка, вся в белом с розовыми ленточками. Прелестна как ангелок. Глаза черные, огромные. Донна Скаброза Макабреску — ее мать, 26 лет, очень красивая блондинка. Ангелоподобна, как и дочь. Глаза светлые. Донна Любрика Террамон — 23 года. Рыжая, черноглазая, подруга донны Скаброзы. Симпомпончик — восьмилетний сынок донны Любрики. Блондин. По большей части молчит. Николай Визгоморд — мельник. 50 лет. Толстый. Бритый. Блондин с красной рожей. Юзеф Рыпман — медик. Высокий, худой. Подстриженные усы. Блондин. Лидия Бухнаревская — портниха. Брюнетка. 30 лет. Довольно мила, но вульгарна. Ябухна Должняк — прислуга 23 лет. Недурна собой. Волосы темные. Глаза светлые. Флетриций Дымонт — литератор. Худой, маленький, 38 лет. Блондин. Длинные волосы. Безусый и безбородый. Отец Унгвентий — 92 (девяносто два) года. Верховный жрец отступнической секты перпендикуляристов. Седой брюнет без бороды и усов. Теоретик. Длинное черное одеяние в обтяжку с белыми пуговицами в один ряд. Высокий черный остроконечный колпак с крыльями по бокам. Отец Пунгентий — монах, 54 года. Главный фофулат[4] отступнического ордена босых пневматиков. В сандалиях. Родной брат отца Унгвентия, очень на него похож. Его отличает черная борода до колен и длинные, черные, свисающие до пола волосы. Коричневая монашеская ряса с рисунком в желтое колечко. Подпоясан желтым вервием[5]. Четверо перпендикуляристов — бритые пожилые господа, одетые точно так же, как отец Унгвентий, но колпаки у них без крыльев, со срезанным верхом. Двое босых пневматиков — в сандалиях. Одеты так же, как отец Пунгентий, но рясы у них без желтых колечек. Четверо палачей — в красных трико и красных треуголках «en bataille»[6] с черными перьями. Поверх трико короткие, до середины бедра, черные юбочки. Первый палач — седой, с коротко подстриженными седыми усами и короткой прической. Второй и третий палачи — черные бородачи. Четвертый палач, Морбидетто — молодой человек с жестоким женоподобным лицом. Глаза зеленые, раскосые. Длинные, кудрявые рыжие волосы. Шестеро из лейб-гвардии Вахазара — бритые, одеты в английского покроя униформу цвета хаки с белыми отворотами. Черные треуголки с голубыми перьями, надетые самым обыкновенным образом. Барон Оскар фон ден Бинден-Гнумбен — командующий лейб-гвардией Вахазара. Красивый гладко выбритый господин 30 лет. Одет так же, как его солдаты, кроме того, на нем золотые эполеты с красными нашивками. Толпа людей с прошениями — рабочие, господа в цилиндрах, бабы, элегантные дамы, денди и дендинетки. Действие первое — приемная при зале аудиенций во дворце Вахазара. Действие второе — красный кабинет во дворце Вахазара. Действие третье — подземелье в тюрьме на улице Гениальных Оборванцев. Действие четвертое — та же комната, что в первом действии. Приемная при зале аудиенций во дворце Вахазара. На заднем плане и слева — двери. Черные стены. Окон нет. На стенах красный узор: сплошная линия зигзагов разной величины, острия которых увенчаны желтыми языками пламени. Две желтые колонны в красную спиральную полосу. В углу у левой двери столик со стаканом и громадным голубым сифоном для содовой воды. Рядом, на центральной стене, вешалка, на ней военная шинель цвета бордо с золотым позументом и золотым шитьем. Ни одного стула. Вдоль правой стены внушительных размеров застекленный книжный шкаф. Справа от центральной двери висит огромный портрет Вахазара в кубистской манере, однако весьма похожий на модель. На полу черный ковер, на нем, посредине — желтая звезда на красном фоне. Толпа людей с прошениями у центральной двери. Некоторые нервно расхаживают взад-вперед. У всех в руках огромные, с одной стороны исписанные листы бумаги, с другой они точно такие же, как ковер, — черные, с желтыми звездами на красном фоне. Наверху лампа. На колоннах горят еще две, обращенные одна к другой. Левая дверь, обитая ярко-красной тканью, напоминает стеганое одеяло. Над ней гигантское пурпурное чучело птицы с голубой цепью в клюве. Среди толпы: донна Скаброза со Свинтусей, донна Любрика с Симпом-пончиком, Флетриций Дымонт, Лидия, Ябухна, отец Пунгентий с двумя босыми пневматиками, рабочие, господа в цилиндрах, бабы, элегантные дамы, денди и дендинетки. Скаброза в светло-синем платье, Любрика в зеленом. Флетриций: светлый серо-зеленый прорезиненный плащ, белые перчатки, на голове берет. Свинтуся в белом с розовыми ленточками. Ябухна в поношенном лиловом платье и в платке зеленовато-салатного цвета. Симпомпончик во всем темно-синем. Лидия в глубоком трауре. Все говорят шепотом, потом все громче; наконец раздаются отдельные выкрики. Первый господин в цилиндре (глядя на часы). Три часа ночи. Предлагаю разойтись. Дендинетка (в оранжевом платье). Это невозможно! Я здесь уже шесть часов стою и жду. Первая баба (серый платок, лохмотья). Тут речь об угрозе полной девальвации всякой оценки фактов. Я потерплю. Второй господин в цилиндре. Не морочьте мне голову своей оценкой фактов. Первая дама (в черном). Для оценки фактов у нас нет критериев. Вторая баба (красный платок, лохмотья). Вот именно. В государстве шестимерного континуума любые критерии — вещь по сути своей слишком банальная. Денди (растирая коленки). Ох! До чего же больно! Свинтуся. Натри камфарным маслом. Скаброза. Тише, детонька. Эта крошка поразительно вынослива. Вторая дама (в красном, оборачиваясь к левой двери и падая на колени). Там — ОН! Наш повелитель! Единственный хозяин всех стихий и беспредельных полей общей гравитации! Вторая баба. Рехнулась! Думает, здесь никто не знает теории Эйнштейна. Да теперь в средней школе проходят абсолютное дифференциальное исчисление. Первая баба. Да здравствует Гаусс! Да здравствуют обобщенные координаты! Теперь мы все знаем, что такое тензоры!!![7] Вторая дама (бьет поклоны перед левой дверью). Я хочу уждаться насмерть! Мне кажется, я с бесконечной скоростью падаю в бездну абсолютной неизбежности! В каждой секунде — бесконечность. Первый господин в цилиндре. А с меня хватит! Идемте все к нему! Войдем в кабинет и скажем, что больше мы не в силах ждать. Дендинетка (кудахчет). Да-да-да. Идемте. (Направляется к левой двери.) Вторая дама хватает ее за ногу. Вторая дама (с истерическим смехом). Не ходите туда! Слышите? Гневается наш владыка, жестокий наш божок. Все прислушиваются. Из-за левой двери доносятся мужские стоны и громоподобные неразборчивые звуки голоса Вахазара. Первый господин в цилиндре. Ах! Это, право, свинство! Я больше не могу. Флетриций (подходит к нему). Князь, сколько вы ждете? Первый господин в цилиндре. Уже пять часов подряд! Это невыносимо! Комкает свою бумагу и швыряет на пол. Флетриций хохочет. Флетриций. Ха-ха, и он полагает, что ждет! Знаете ли вы, князь, сколько жду я? Три ме-ся-ца! Три — по шесть часов каждый день. Речь идет о постановке моих пьес. Голоса: «Да! Да! И мы тоже!» «Я жду уже сорок пять дней!» «А я — две недели!» Вторая дама (все еще на коленях, перекрикивает остальных). Я вконец уждусь! У меня от ожидания уже кишки вспухли! Все во мне вздулось и только ждет, ждет — без конца. В аду нет никаких мучений. Там только ждут. Преисподняя — это один огромный зал ожидания. Голоса: «Идемте!» «Больше не могу!» «Стучите в двери!» «Идемте!» Толпа бурлит. В центральную дверь входит Гнумбен, расталкивая всех. Те, кто его увидел, тут же замолкают. Воцаряется полная тишина. Гнумбен прохаживается по комнате, разглядывая всех испытующе и ядовито. Первый господин в цилиндре (Гнумбену). Господин капитан, тут одна дама сошла с ума от ожидания. (Указывает на вторую даму, которая не переставая бьет поклоны.) Так нельзя. Это же… Гнумбен (холодно). Молчать! Первый господин умолкает. Все беззвучно расступаются перед Гнумбеном. Гнумбен exit[8]. Первый господин подбирает измятую бумагу и, тихо чертыхаясь, старательно разглаживает ее на своей ляжке. Вторая дама (указывая на шинель, висящую рядом со столиком). Смотрите! Вот символ его власти. Чистая форма его могущества, которая только ждет случая, чтоб воплотиться в упоительные движения его чудовищного тела! Первый господин в цилиндре (разглаживая бумагу). Ну канальи! А, черт бы их! Ах, проклятье! Чтоб их чума заела! Флетриций (первому господину). Успокойтесь, князь. Это была отличная шутка. Я и сам держусь только благодаря тому, что на все смотрю как на отрывок из фантастического романа. Первая дама. Да уж, если живешь так, как мы, можно вовсе не читать бульварных романов. Сама жизнь все равно что… Левая дверь распахивается, и из нее, награжденный сильнейшим пинком, вылетает Николай Визгоморд, весь вывалянный в муке, с гигантским мешком в руках. Он падает рядом со второй дамой — прямо на мешок, который от этого лопается. Мука рассыпается. Дверь остается открытой. Все, оцепенев от ужаса, смотрят налево. Господа снимают цилиндры. Флетриций снимает берет. Вторая дама. Это он, единственный наш — бог вечного ожидания. О, приди! Да свершится жертвоприношение!!! Из-за левой двери выскакивает Дюбал Вахазар, рыча и изливая белую пену на свой бордовый френч. Вахазар. Хааааааааааааа!!! (Останавливается, заложив руки в карманы шаровар. Тут же вынимает правую руку и указывает на вторую даму.) Вышвырнуть эту падаль!!! Второй господин в цилиндре и один из рабочих хватают вторую даму и поспешно выволакивают ее в центральную дверь. Ладно! (Первому господину в цилиндре.) Валяй первый!!! (Указывает на левую дверь.) Первый господин колеблется. Первый господин в цилиндре (подобострастно). Только после Вашей Единственности. Apres vous…[9] Пожалуйте… Вахазар хватает его за шиворот и, втолкнув в кабинет, захлопывает за собой обитую красным дверь. Возвращаются второй господин и рабочий, которые только что выволокли вторую даму. Рабочий. Ее забрали в желтый дом. Второй господин (вытирая лоб). Ах! Какой кошмар! Она прождалась. Может ли быть что-нибудь ужасней! Вторая баба. Рано или поздно всем нам это предстоит: мы прождемся напрочь. Из-за двери доносится страшная ругань Вахазара. Все прислушиваются. Флетриций (на фоне общего молчания). А ведь иногда, если выбрать подходящий момент, с ним можно делать все что угодно. Надо только круто взяться: фамильярно и грубо. Удивительная психология у этого подонка. Визгоморд (поднимается). Раз так, я должен попробовать. Первая баба. Только берегитесь, Николай. Если сразу дело не пойдет — вам крышка. Из-за левой двери появляется Рыпман. Пока дверь открыта, слышен дьявольский рык Вахазара. Рыпман. Бумаги у всех в порядке? Голоса: «Так точно, господин доктор!» «У всех!» «Всё в порядке!» Прошу потише. Меня очень тревожит сердце Его Единственности. У него пульс сто сорок шесть в минуту. Прошу не выводить его из равновесия, иначе я буду вынужден прервать прием. Дендинетка. Побойтесь бога, господин доктор! Я уже седьмой час жду. Ног под собой не чую. (Садится на пол.) Рыпман. Вы что, сударыня, черт побери, издеваетесь?! Здесь есть люди, которые ждут месяцами, по десять часов каждый день, а она тут суется со своим седьмым часом! Тоже мне дамочка! Первая баба. Жуткий эротизм Его Единственности меня просто потрясает. Рыпман. Сила этого человека сверхъестественна. Я медик, но ничего не могу понять. Это какие-то неизвестные источники психической энергии. Я себе уже голову сломал, и не только голову, но все равно ума не приложу — что все это может значить. Флетриций. Наркотики? Рыпман. Да где там! Его Единственность — образцовейший из всех известных мне трезвенников. Он спит один час в сутки, редко полтора. А работает как сотня паровых гиппопотамов. Иллирийского посла до сих пор откачать не могу после сегодняшней аудиенции. Они разработали новый проект воспитания девочек. Шедевр. Пальчики оближешь. Донна Скаброза. Это как раз то, что мне нужно. Я здесь первый раз. Господин доктор, вы не могли бы рассказать поподробней? Свинтуся. И мне тоже. Я хочу стать придворной дамой Его Единственности. Хочу, чтоб у меня это было записано в красном билете — как у маленькой принцессы из Вальпургии. Рыпман (Скаброзе). Извольте. Нет ничего проще. Я восхищен вами. Визгоморд выходит в центральную дверь. Все слушают разговор Скаброзы и Рыпмана. Так мало матерей, которые решаются на это, а ведь результат просто великолепен. Однако требуется полная изоля… Левая дверь распахивается, из нее вылетает первый господин, которому только что дали сильного пинка под зад. За ним Вахазар — весь его френч в пене. Дендинетка вскакивает с пола. Вахазар (рычит). Хаааааааааа!!! Ты, похабник, ты, дубина стоеросовая!!! Ты, гнида угреватая!!! Первый господин валится на пол. Ты смеешь являться ко мне с измятой бумажонкой и при этом еще подписываться «князь» — а? Ах ты хромотень! Сизигамб ты надтреснутый!!! (Обводит взглядом присутствующих.) Слушать меня!!! Я уже говорил, что для меня все равны. И ты, старая жаба, и ты, хам, дегенерат городской, и ты, лахудра, и ты, долговязая дохлятина. (Указывает по очереди на первую бабу, на рабочего, на дендинетку и на первого господина, который, вскочив, вытягивается по стойке «смирно».) Вы все — ничто, абсолютный ноль. Ради вас я посвятил себя делу наитруднейшему — полному одиночеству. Мне нет равных. Не в том смысле, как императорам или королям — я в ином духовном измерении. Я гений жизни — я столь велик, что Цезарь, Наполеон, Александр и им подобные ветрогоны рядом со мной — ничто, прах, такой же, как и вы! Вам понятно, сморчки сушеные? У меня мозг — как бочка. Я могу быть кем только захочу, кем бы я ни пожелал. Вы понимаете меня? А??? Флетриций (дрожащим голосом). Кажется, до некоторой степени я начинаю немного понимать. Вахазар. Я тебе дам «некоторую степень»! А не хочешь ли ты до некоторой степени сдохнуть, ты, вшивый скорпион? А??? Флетриций (полуобморочно). Я… ничего… Ваша Единственность… Вахазар (мягче). Тогда молчи и слушай. Я вижу, ты достаточно умен. (Обращается ко всем.) Я жертвую собой ради вас. Никто из вас не может этого оценить, и я от вас этого не требую. Знаю, вы говорите обо мне чудовищные вещи. Об этом я ничего не хочу знать. У меня нет и не будет доносчиков — так же, как нет министров. Я один, как господь бог. Сам управляю всем и сам отвечаю за все — только перед самим собой. Я и себя могу приговорить к смерти, когда мне придет охота, в случае, если окончательно решу, что проиграл. У меня нет министров — в этом мое величие. Я один, я одинокий дух — как пар в машине, как электрическая энергия в батарее. Но зато уж у меня действительно машина, а не какое-нибудь там полудохлое месиво. Мои чиновники — все равно что автоматы, вроде тех, что стоят на вокзалах. Опускаешь цент, и вылетает шоколадка — а не мятный леденец: шо-ко-лад-ка. (Флетрицию.) Понимаешь ты это? А?? Флетриций. Да, теперь вполне понимаю. Пожалуй, впервые… Вахазар (обрывает его). Ну и слава богу. Радуйся, что понял, и заткнись. (Напыщенно, патетическим тоном.) Я веду вас к счастью, о котором вы пока и мечтать не можете. Я один знаю это. Каждый будет лежать в своей коробочке с ватой, подобно бесценному бриллианту — одинокий, один-единственный в сверхчеловеческом величии своей глубочайшей сути: такой же, как я теперь. Но только я страдаю как тысяча чертей, принося себя в жертву ради вас, и терплю даже то, что вы считаете меня диким хамом — таким же, как вы сами (первому господину), включая тебя, князь, ваша милость. Я чист, как непорочная девица, размышляющая о белых цветах метафизической любви к своему Единственному Божеству. Я один-одинешенек, как удивительный метафизический цветок, возросший в мрачном центре Вселенной, я одинок, как жемчужина, скрытая внутри погребенной на дне устрицы… Флетриций взрывается истерическим хохотом и в судорогах падает на пол. Смейся, идиот. Я знаю, что не умею говорить на твоем паршивом литературном языке. Смейся. Я тебя за это не осуждаю. Любой из вас может выложить мне все прямо в лицо, да только никто не отважится, потому что за это — смерть, дорогие мои господа. Ничего не поделаешь. Но доносчиков у меня нет. И в этом часть моего величия. Говорю вам: новых людей можно создать, только уничтожая, а не вкладывая каждому в голову высокие мысли, как это делает господин писатель. Пусть себе забавляется, а я тем временем буду уничтожать — во имя прекраснейших сокровищ, во имя тех чудесных цветочков, которые расцветут в душах ваших детей, когда они очнутся в пустыне духа и будут выть, умоляя хоть об одной капле этого чего-то, этого неизменного, великого, но и столь малого, что найти его можно в каждой букашке, в каждой травинке, в каждом кристаллике, замурованном в скале… Флетриций (поднявшись, обрывает его). Неужели и в клопе, который тебя кусает ночью, о Ваша Психическая Неэвклидовость? Вахазар (холодно, но с дрожью в голосе). Что? Флетриций (грубо). Я спрашиваю, неужели и в клопе тоже? Ты, старый фигляр! Вахазар свистит, сунув два пальца в рот; толпа расступается, на бешеной скорости врываются шестеро гвардейцeв во главе с Гнумбеном. Вахазар. Немедленно расстрелять этого шута!!! (Указывает на Флетриция.) Гнумбен. Есть. Взять его. Указывает своим людям на Флетриция. Гвардейцы тут же выволакивают литератора, тот не оказывает никакого сопротивления. Вахазар (завершает речь). Так вот, я хочу вам дать хоть немного этого. И дам, даже если вам придется пройти через такие муки, по сравнению с которыми то, что происходит теперь, покажется вам истинным наслаждением. Все слушают, оцепенев от страха. Первая баба. Ну хорошо, Ваша Единственность, только что же такое то самое все это, о котором вы толкуете, вот в чем дело. Я об этом уже где-то слышала, но так и не поняла, хотя хорошо знаю теорию Эйнштейна. Вахазар (вытирая избыток пены с френча). Видишь ли, старуха, этого я и сам не знаю. Тут ни мне, ни тебе и сам Эйнштейн не поможет. Я мог бы узнать, да не хочу. Тогда я потерял бы способность действовать. (Всем.) Вам понятно? А? Молчание. Если бы я хорошо знал, в чем тут дело, если бы я все понимал так же, как эта старуха, да, впрочем, и я сам тоже понимаю Эйнштейна, я ничего не мог бы для вас сделать. За сценой слышен винтовочный залп. О — одним литератором меньше. Сразу воздух посвежел. Сам не люблю писать и графоманов не выношу. Собачье племя, черт бы их подрал! Старый рабочий. Ну ладно, Ваша Единственность, вот вы сами сказали: пока не будет ничего, кроме страданий. Я, положим, верю, что наши внуки и так далее, но мы-то — мы что с этого будем иметь? Вахазар. По всей вероятности, ничего, и это вовсе не так трагично, как кажется. Мы должны выйти за рамки личного — иначе нам никогда ничего не создать. Я хочу вернуть человечеству то, что оно утратило и ценой чего стремится стать — если уже не стало,— чем-то в точности таким же, как улей, муравейник, стая саранчи, осиное гнездо или что-нибудь еще в этом роде. Первая баба. Так-то оно так, да только мы, старики, тоже хотим отдохнуть. Вы-то, Ваша Единственность, в свое время насладились жизнью, пожили в свое удовольствие. А нам — шиш. Все как было, только еще хуже. Скаброза. Это точно. Он насладился всем чем угодно, под завязку. Уж я-то его знаю. Вахазар (Скаброзе). Прошу меня не прерывать! (Бабе.) Вы что же думаете — речь о вас идет, о вас как таковых? Да ничего подобного. Кто это вам сказал? Тут речь даже не обо мне — не обо мне самом. Я мучаюсь больше всех. Радуйтесь, что вы страдаете рядом с таким человеком, как я. Не вынуждайте меня заниматься пустой болтовней, а главное — не вынуждайте думать. Ведь если бы я захотел, я бы сегодня же ночью все обдумал, а утром встал совершенно другим человеком и ничего, буквально ничего уже не мог бы сделать. Вот вы жалуетесь, что иной раз вам приходится подождать пару месяцев, пока рассмотрят прошение. Иудеи тоже ждали мессию, и только потому у них теперь есть Кантор, Бергсон — о, как я ненавижу этого болтуна, Маркс, Гуссерль, Эйнштейн… Не подумайте, что я филосемит — это только факты. Первая баба. Ну да, евреи ждали, ждали, да только переждали, а когда мессия явился — прикончили его. Вахазар. Баба, не испытывай мое терпение. Не ты, так внучка твоя будет счастлива. Старый рабочий. Но я-то, я. Мне-то что с того? Вахазар (передразнивает). Я! Я! Я! Если бы я рассуждал так же, вы были бы сейчас стадом баранов. А так вы по крайней мере чего-то ждете. (Смеется.) Вы, наверное, думаете, что я слишком много болтаю, что за это время я уже мог бы уладить все ваши дела. Ладно! Ну! Давай бумажку — кто там крайний! (Вырывает бумагу у старого рабочего.) Рыпман (в тот же миг хватает его за руку и начинает считать пульс). Ваша Единственность: сто семьдесят пять. Ни минуты больше. Конец. Вбегает Визгоморд с бумагой и бутылкой вина в руках. Визгоморд (продираясь через толпу). Эй — Дюбал! А ну давай ко мне. Дело есть. (Бьет Вахазара кулаком по затылку.) Читай, холера, не то мослы переломаю. Вахазар молча продолжает читать прошение старого рабочего. Рыпман сует ему градусник под френч. Первая баба (изумленно). Надо же, как это его до сих пор никто не пристукнул! Вахазар (вырывает градусник из-под мышки и швыряет об пол). Видишь ли, баба, у меня есть особый флюид. (Рвет на клочки прошение старого рабочего.) Визгоморд (слегка обескураженный, делает вторую попытку — бьет Вахазара кулаком по голове). Эй, будешь ты мне отвечать, чурбан ты этакий! Мельница должна работать. Нет у меня времени на твои фанаберии!!! Вахазар (словно пробудившись ото сна). Что-что? Визгоморд (в отчаянии). То, что мельница должна сегодня же работать!! Давай подписывай, зараза, и обмоем это дело. Напряжение в толпе нарастает. Вахазар (безумно). Гм… Это забавно! Визгоморд (в полном неистовстве). Подписывай, сучий потрох, и пей!!! Вахазар. Ну и что тебе за прок в этом? Визгоморд (остолбенев). Ни-ничего: то, что мельница завертится, когда ты подпишешь. (С внезапной яростью.) Брось шутить, ты, кишка скрученная, а то как врежу — пикнуть не успеешь!!! Вахазар (берет бумагу). Я придерживаюсь совершенно иного мнения, но подписать могу. (Подписывает бумагу чернильным карандашом и отдает Визгоморду.) А вина с вами пить не стану, Николай. Идите скорей на мельницу. (Пожимает ему руку.) Визгоморд выходит, схватившись за голову. Рыпман (на фоне шепота, начавшегося после того, как напряжение стало спадать). Ваша Единственность, больше ни одного прошения, иначе вы умрете. Разрешаю Вашей Единственности заняться еще только одним делом — вот этой госпожи. Ее дочь хочет стать придворной дамой нового типа. (Скаброзе.) Прошу поближе. Остальные могут покинуть помещение. Люди, ропща, медленно разбредаются, толкаясь в дверях. Остаются только донна Скаброза со Свинтусей, донна Любрика с Симпомпончиком и Лидия Бухнаревская. Скаброза (подходит ближе). Ты не узнаешь меня, дядюшка Мачей? Вахазар (неуверенно). Нет. Скаброза. Разве ты не помнишь, как был председателем у синдикалистов? Это же я, Дзиня, дочь барона Веш-шеньи, который погиб, спасая тебе жизнь. В награду за это я два года была у тебя на воспитании. Ведь ты — Мачей де Корбова. Вахазар. Может, я и был им когда-то и, может быть, все это правда, но никакого отношения к делу не имеет. Я вычеркнул прошлое из своей жизни. Дальше что? Рыпман. Да, сударыня, Его Единственности, при его состоянии здоровья, противопоказаны любые воспоминания. Скаброза. Хорошо. Дело в том, что моя дочь вбила себе в голову, что должна непременно стать придворной дамой Вашей Единственности. Иди сюда, Свинтуся. Поздоровайся с дедулей. Вахазар (Свинтусе). Подойди, детка. Я очень рад, что ты так благоразумна. Свинтуся. Дедуля, только я не хочу ждать, как все, даже как мама. Я хочу все сразу. Вахазар. И ты получишь все сразу, дитя мое. (Скаброзе.) Прелестный ангелок. Я сделаю для нее все что смогу. Из придворных дам я воспитываю идеальных механических матерей. (Угощает Свинтусю конфетами, извлеченными из кармана шаровар.) Вот тебе конфетки, золотко мое. (Берет ее за подбородок.) Какие умные у тебя глазки, моя птичка. Рыпман (обеспокоенно). Ваша Единственность, может быть, Вашей Единственности дурно? Может, вам содовой воды налить? Вахазар. Ты думаешь, господин Рыпман, я свихнулся от переутомления? Напротив, я себя отлично чувствую. Впрочем, дай воды, если хочешь. Рыпман подходит к столику с сифоном и наливает воду. Вахазар (Скаброзе). А как же вы — согласны на раздельное проживание? Как раз сегодня мы разработали окончательный проект воспитания девочек. Замечательная штука. Но только всяческие мамы — вон! На все четыре стороны. Рыпман приносит воду. Вахазар пьет. Скаброза. А может, и я тоже, Ваша Единственность? Вдруг и для меня найдется какое-нибудь местечко… Может, вы сделаете одно-единственное исключение, Ваша Единственность? Вахазар (отдавая стакан Рыпману). Нет, сударыня. Я не выношу обыкновенных женщин в своем ближайшем окружении и вообще стремлюсь к тому, чтобы механизировать их полностью. Женский пол я подразделяю на так называемых «истинных женщин» — их я механизирую немилосердно — и на бабетонов, которых я превращаю в мужчин путем пересадки соответствующих желез. Господин Рыпман! Не так ли? Рыпман. Так точно, Ваша Единственность. (Скаброзе.) Мы получили потрясающие результаты. Скаброза. Но, Ваша Единственность, я хотела бы остаться собой… Самой собой, только чтоб было хоть чуточку получше… Вахазар. Ни слова. В тебе есть что-то от бабетона. Слишком умные у тебя глазенки! Ха-ха. (Смеется.) Любрика (подходит к ним). Умоляю вас, Ваша Единственность, это моя подруга… Вахазар. Что? И ты здесь? Ты меня уже целый год изводишь своей безответной любовью! Любрика закрывает лицо руками. Стыдитесь, сударыня, вы не пригодны для механизации. Хорошо, что я об этом вспомнил. (Рыпману.) Умная баба. Из нее вышел бы отличный чиновник Главной Комиссии по делам Вторичных Сект. А? Господин Рыпман? Рыпман. Так точно, Ваша Единственность. Это не механическая мать — не тот случай. Вахазар. Итак, господин Рыпман, обеих дам направить на Ревизионную Комиссию. A propos[10]: все старые бабы в Четвертом рабочем округе должны быть к завтрашнему дню расстреляны — до девяти утра. Bon![11] Любрика. Дюбал Вахазар, берегись проклятья рода человеческого! Ты за это поплатишься. Ты создашь общество, в котором самки будут пожирать своих мужей, как у некоторых видов насекомых. Вы превратитесь в трутней, которых мы будем уничтожать, когда в них отпадет надобность[12]. Вахазар. Ха! Ха! Ха! (Рыпману.) Господин Рыпман, как очаровательно она изъясняется, что за интеллект. Мы из нее сделаем великолепного чиновника. Любрика (падает на колени). Умоляю тебя, Дюбал Вахазар! Хотя бы к нам будь милосерден. Скаброза. А моя Свинтуся! Кем она станет? Что ты хочешь из нее сделать? Вахазар. Это определит Комиссия Сверхъестественного Отбора после двухнедельного курса предварительного воспитания. Моя система inebranlable[13]. Я транспонирую собственные страдания на вселенские ценности. Я — первый среди мучеников моего шестимерного континуума. Никто не имеет права страдать меньше, чем я. А кроме того, я совершенно одинок. Свинтуся. Не лги, дедуля. Ты не один. Кто-то стоит у тебя за спиной и шепчет на ухо непонятные вещи. Вахазар (смущенно). Сказки. Ты наслушалась городских сплетен, деточка моя. Скаброза (падает перед ним на колени). Ваша Единственность! Прошу вас, поверьте ей. Она ясновидящая. Вокруг нее вечно вихрь астральных тел каких-то неведомых существ. Вахазар. Вздор. Не морочьте мне голову. Свинтуся (загадочно). Это не вздор, дедушка. Я чувствую, что этот кто-то очень близко. Вахазар (глядя на часы). Скоро четыре. Мне пора идти… Свинтуся. Нет, не сбежишь. Стой на месте и смотри мне в глаза. Я вижу дно. А на дне кишат жуткие красные черви с черными головами. Я вижу, что стоит за тобой. Зачем ты мучаешь себя, дедуля, перестань. Вахазар. Мой флюид не действует. Господин Рыпман, мне дурно… Рыпман поддерживает его. Скаброза. Ваша Единственность! Эта минута — единственная. Еще есть время повернуть назад. Послушайся нас и мою Свинтусю! Рыпман (щупая Вахазару пульс). Ваша Единственность — спать, спать немедленно. Пульса нет. (Женщинам.) Это так называемый внутренний наркоз. Он отравляет себя гормонами какой-то неисследованной железы. Я всегда говорил, что железы — будущее медицины. Свинтуся. Дедуля, теперь ты там же, где и я. Ты видишь то же, что и я. Подумай еще немного, и ты поймешь все. Вахазар. Свинтуся, не говори так. Какой-то пугающий мир нежной, тихой красоты открывается передо мной. (Голос его слабеет.) Господин Рыпман, воды… Рыпман бросается за водой. Вахазар шатается. Ничего. Это железы. (Расстегивает воротник френча.) Свинтуся. Это не железы. Он ходит вокруг и искушает тебя. Это не дьявол. Это ты сам. Ты сам обвился вокруг себя как змея. Теперь ты видишь зеленый луг и собачью будку. А в будке сидит собачонка с красной лентой на шее. Каждый вечер я вижу это, а потом засыпаю. Вахазар, как загипнотизированный, не отрывает от нее взгляда. Донны стоят на коленях с двух сторон. Любрика. Дюбал Вахазар, прислушайся к голосу своего истинного «Я». Скаброза. Во имя той самой высокой идеи, которую ты так любишь, не превращай нас в автоматы. Вахазар пьет поданную Рыпманом воду. Вахазар. Подождите, подождите, это — единственная минута. Рыпман. Ваша Единственность! Спать! В центральную дверь входят четверо палачей. Бесшумно приблизившись, они снимают треуголки и, низко поклонившись, берут их под мышки. Симпомпончик (который все это время неподвижно стоял у левой колонны). Добрый день, господа палачи. Я член мужского блока. Женщины, оглянувшись, вскрикивают от ужаса и, оставаясь на коленях, закрывают лица руками. Морбидетто молча с ядовитой улыбкой подходит к Вахазару, впившемуся взглядом в глаза Свинтуси. Вахазар, вздрогнув, выпускает из рук стакан. Стакан падает на пол и разбивается. Морбидетто, встав по левую руку от Вахазара, смотрит ему в лицо. Вахазар внезапно вздрагивает и пробуждается от оцепенения. Вахазар (рычит). Хаааааааааа!!! (Пена вырывается изо рта.) Завтра же обеих этих потаскух в Комиссию Сверхъестественного Отбора! Перестрелять всех баб в Четвертом округе!!! Отменить все разрешения на брак, выданные в порядке исключения!!! Сегодня же созвать всех педагогов третьего разряда на чрезвычайное заседание!!! Хаааааааа!!! Истекает пеной. Лидия все это время неподвижно стоит, прислонясь к правой колонне. Рыпман. Ваша Единственность, а теперь — спать! Морбидетто берет Вахазара под руку и медленно уводит его налево. Вахазар утирает текущую изо рта пену. Вахазар (с трудом передвигаясь). Спасибо тебе, мой Морбидетто. Это была минута слабости. Выходят. За ними медленно следуют остальные палачи. Рыпман (взяв Свинтусю за руку). А ты, дитя мое, пойдешь со мной в наш дворцовый интернат. Скаброза отнимает руки от лица и молча, стоя на коленях, простирает их к дочери. Свинтуся. Мама, не бойся. Мне этот рык не страшен. Со мной ничего не случится. Рыпман осторожно уводит ее в левую дверь. Симпомпончик. Вот потеха!! Я член мужского блока, и меня все это абсолютно не касается. Скаброза разражается рыданиями. Любрика встает и прижимает Симпомпончика к так называемому «лону». В центральную дверь входит Гнумбен. Гнумбен (холодно). Будьте любезны. (Указывает левой рукой на центральную дверь.) Любрика (Скаброзе). Идем, Дзиня. Мой Симпомпончик когда-нибудь исправит это дело. Скаброза тяжело поднимается и, вытирая глаза, бредет к центральной двери, за ней Любрика, обнимающая Симпомпончика, следом Лидия. Гнумбен неподвижно стоит слева, лицом к стене, в профиль к зрительному залу. Сцена представляет собой красный кабинет во дворце Вахазара. Обитые красным стены, красный ковер с желтой звездой в центре на черном фоне. Лимонно-желтая мебель самой фантастической формы разрисована черными узорами. На ручках кресел — крылья. На заднем плане окно, за которым видны холмистый пейзаж и свежая зеленая листва. Вдали город с башнями и дымящимися трубами. В кабинете сидят женщины, сгруппированные следующим образом: Лидия Бухнаревская, Скаброза и Любрика в одном кресле с Симпомпончиком. Любрика (держит в руке огромный черный конверт с пятью желтыми печатями). Боже, боже! Что с нами будет! Чего только они с нами там не вытворяли, на этой комиссии! Невозможно описать. Скаброза (удрученная до крайней степени апатии. В руке у нее такой же конверт, как у Любрики). А теперь будем ждать — пока не свихнемся. Неизвестно, что в этих проклятых конвертах. А ведь там приговор на всю жизнь. Хоть бы сразу сказали, мерзавцы! Лидия. Не беспокойтесь ни о чем, сударыни мои. Я тоже через все это прошла, и теперь мне прекрасно живется. Скаброза. Да, но ведь из вас же не сделали никакого бабетона. А что с нами будет — один черт знает. Как подумаю — мороз по коже. Лидия. Да этим же гордиться надо. Я-то была для этого слишком глупа. Теперь я просто обыкновенная механическая мать и больше ничего. Любрика. Когда я была маленькой, я всегда мечтала стать мальчиком, а сейчас мне плохо от одной мысли об этом. Ох! В какое страшное время нам выпало жить. Скаброза. У тебя хоть есть твой Симпомпончик! Проект воспитания мальчиков еще не разработан. А я? Я совсем одна, даже мою бедную Свинтусю у меня отобрали. О господи! (Плачет.) Мне-то все равно: я согласна даже стать бабетоном, только бы она, бедняжка моя маленькая, была счастлива! Лидия (подходит, чтобы ее утешить). Ну-ну, милая сударыня, меня как раз вызвали, чтоб я сняла мерку для новых платьев Свинтуси. Она будет просто обворожительна в этих нарядах. (Гладит Скаброзу по плечу, та всхлипывает.) Успокойтесь, не надо расстраивать девочку. Она сейчас придет сюда. Любрика (лихорадочно теребя конверт, так что сургуч трескается). Только бы поскорее, только бы поскорее. Я больше не могу ждать. Мое вчерашнее прошение о выезде в Иллирию отклонено. Встав, ходит из угла в угол. Пауза. Слева входит Ябухна Должняк, ведет за руку Свинтусю, которая прижимает к себе огромную куклу — карикатуру на Вахазара в костюме из первого действия. Свинтуся. Мама! Мама! Смотри, какой миленький дедушка Вахазар. Я знаю все, о чем он думает, когда дергаю его за усы. (Подбежав к матери, кладет куклу ей на колени. Скаброза обнимает Свинтусю и долго молча прижимает к себе.) Почему ты плачешь, мама? Я ничего не боюсь. Скаброза (всхлипывая). Но ведь я тебя больше никогда не увижу, разве только когда ты станешь уже большая. Свинтуся. Мама, стыдно плакать. Я прекрасно выспалась. Мне дали какао с пирожными. А какая у меня прелестная ванна! Вся в розовых котятах с черными глазками. Когда вырасту, я тебе подарю такую же. Скаброза. Бедное, бедное дитя. Только бы знать, что ты будешь счастлива. (Встает, сбросив куклу Вахазара на пол; смеется сквозь слезы.) Ха-ха, ванна с розовыми котятами. Может, и у него такая же, у этого подонка, у этого чокнутого лицемера, который всему на свете мстит за собственную пустоту! Ах! (Схватившись за сердце, дико хохочет.) Свинтуся (смеясь, поднимает куклу и начинает с ней танцевать). Смотрите, как мы с дедулей играем! У дедули нет времени, вот он и дал мне эту куколку. Лидия. Свинтуся, иди-ка сюда! Надо снять мерку для новых платьев. Свинтуся сажает куклу в кресло на место Лидии и, сияя, останавливается перед портнихой. Все они будут черно-желто-красные. Ты в них будешь очаровательна. Снимает мерку и записывает размеры в блокнот. Справа входит Рыпман в белом халате. Рыпман. Здравствуйте, здравствуйте. Ну как, уже прошли комиссию? Донны Любрика и Скаброза (бросаются к нему). Да, да. Скажите, доктор! Что с нами будет? Каковы результаты? Вы не могли бы вскрыть эти конверты? Рыпман. Ничего не знаю. А вскрывать конверты не имею права. Это привилегия Его Единственности — Дюбала Первого. Донны разочарованно отступают. Любрика. Ох, только бы он был последним. Рыпман (сурово). Ошибаетесь, сударыня! Ваш недалекий, узкий умишко не может объять просторов мысли этого гения. Это вам не какие-нибудь артистические бредни или социальное доктринерство. Это Действительность с большой буквы «Д». Любрика. Это общие фразы с большой буквы «Ф». Меня удивляет, что такой разумный человек, как вы, столь безнаказанно позволили себя одурачить. Рыпман. Поверьте, сударыня. Я пока не все понимаю, но знаю довольно много. Его Единственность — современный Рамзес Второй. Он хочет демеханизировать человечество, предоставив ему все завоевания общественного прогресса. Отчасти он уже добился этого, просто мы пока не отдаем себе в этом отчета. Мы разглядываем через лупу то, что требует дистанции в тысячу световых лет и гигантских прожекторов, чтобы быть замеченным. Надо не слова его слушать, а смотреть издали на его дела. Это великий мученик, и только отравление секретом неизвестных желез может с точки зрения биологии объяснить его сверхчеловеческую энергию. По аналогии с химией я бы назвал это распадом психических атомов. Как радий переходит в другие элементы, излучая чудовищную энергию, так и он должен со временем стать другим человеком. Иначе я буду вынужден констатировать, что медицина — чистейший вздор. Любрика. Но ведь это безумие. Вы тут живете в свое удовольствие, в вашем распоряжении психиатрическая лаборатория с интереснейшим случаем помешательства. А как живем мы — об этом не имеет понятия даже ваш пациент. Ах! Если б можно было его уничтожить! Рыпман. В том-то вся и штука. Никакое это не чудо, хотя так и считают послы некоторых иностранных держав. Это инстинкт массы, которая знает, что человек, причиняющий ей нестерпимые муки, страдает ради нее. Масса знает, что он ведет ее туда, куда никто другой привести не сможет. Чтобы убить его, надо быть сверхсумасшедшим. А впрочем, и в других государствах начинается тот же процесс. Любрика. А кончится все таким всеобщим крахом, какого свет не видывал, и даже… Левая дверь с треском распахивается, входит Дюбал Вахазар. Он в тех же зеленых шароварах, что и в первом действии. На нем рубашка такого же цвета, что шаровары, и расстегнутая бордовая шинель с золотым позументом — та самая, которая в первом действии висела возле столика с сифоном. На голове черная шляпа. Вахазар. Ха! Ха! Ладно! Матерей я ни к чему не хочу принуждать. Люблю добровольные решения. (Переменив тон.) Поверьте, господа, насилие не в моих правилах. Я вынужден его применять — ВЫ-НУЖ-ДЕН. Но тому, кто смеет меня, меня вынуждать, придется самому пожинать плоды. Документы готовы? Скаброза и Любрика подлетают к нему с конвертами. Лидия. Скажите спасибо Его Единственности, что вам не пришлось ждать. Иногда это тянется годами. Вахазар (разрывая конверты). Вот-вот. И я не виноват, что у меня нет времени. Вы все меня к этому вынуждаете. Только матерей я не принуждаю — я хочу, чтоб новое поколение было таким же сильным, как я. Понятно? Донны Скаброза и Любрика. Да, Ваша Единственность! Что в конвертах? Смилуйтесь! Вахазар (пряча конверты в карман шинели). Господин Рыпман, уже расстреляли всех баб, как я приказал? Рыпман. Так точно, Ваша Единственность. Взбунтовались офицеры сто сорок пятого полка. Все арестованы. Вахазар. Bon! Всех повесить, а одного — того маленького поручика из седьмой роты — оставить мне на развод. В десять вечера привести его в камеру пыток. Рыпман. Слушаюсь, Ваша Единственность. Вахазар. Господин Рыпман, на обед сегодня пусть подадут шоколадный крем. Свинтуся любит шоколад. Лидия, к семи часам парадное платье для Свинтуси должно быть готово. Лидия. Так точно, Ваша Единственность. Вахазар. Господин Рыпман, пожалуйста, приготовьте желатин. Завтра к десяти утра нужно сделать транспаранты к юбилею Товарищества Объединенных Военных Портных. Рыпман. Слушаюсь, Ваша Единственность… Скаброза. Ваша Единственность… Хоть одну минутку… Что там, в этих бумагах? Вахазар (рычит). Хаааааааааа!!! Я матерей ни к чему не принуждаю! Но если какая-нибудь добровольно хоть слово пискнет — дело сделано. (Спокойно, отирая пену с шинели.) Нехорошо, сударыня моя. Стыдно быть такой назойливой. (Рыпману.) Господин Рыпман, никого ко мне не пускать до четырнадцати часов. У меня беседа с послом Албании. Там какой-то тип решил выдать себя за меня, и у них возникли трудности. Выдать себя — за меня! За меня! Слыханное ли дело, господин Рыпман! А? И у меня просят совета. Ха! Ха! Я им покажу Албанию. Мы отправим туда послом герцога Вальпургии. Он им задаст перцу. Изменников назначать послами. Чудесный метод. Шестое измерение! Неэвклидово государство!!! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! (С пеной у рта задыхается в припадке неистового смеха.) Свинтуся (выпущенная Лидией из объятий, смеется и прыгает). Дедуля, потанцуй со мной. Хватает Вахазара за руки, и они оба с минуту пляшут, как малые дети[14]. Лидия смотрит на них умиленно, Рыпман — с отеческой улыбкой. Рыпман. Ваша Единственность, достаточно! Пульс. Вахазар. Да-да, правильно: пульс. (Щупает себе пульс.) Ерунда, самое большее сто пятьдесят. Свинтуся. Дедуля, дай я тебя подергаю за усики. Вахазар (наклоняется к ней). На. Дергай. Рви сколько хочешь. Можешь со мной играть, как с этой куклой. Указывает на сидящую в кресле куклу. Свинтуся хватает его за усы и притягивает к себе[15]. Свинтуся. Смотри мне прямо в глаза, дедуля. Почему ты отводишь взгляд? Вахазар закрывает глаза. Скаброза. А все-таки он ведь в сущности добрый. (Вдруг вспоминает.) Вот только эти бумаги. Слушай, Любрися, я больше так не могу. Рыпман. Тихо, женщины. Его Единственность отдыхает. Это с ним случается раз в два года. Женщины умолкают. Свинтуся. Дедушка, смотри мне в левый зрачок. Вахазар, согнувшись, смотрит ей в глаза. Я вижу твою душу — маленькую усталую душонку. Она голубая, она бродит среди мхов и гладит маленьких букашек, которые любят друг друга. Вахазар как зачарованный садится перед ней на пол. Вахазар. Ты отнимаешь у меня одиночество, Свинтуся. (Закрывает глаза.) С тобой я не один. Я вижу где-то очень далеко совсем иной мир, вижу поляну посреди леса. И тебя в облике барышни с большой собакой, а рядом какого-то юношу… Боже мой, да ведь это же я сам. Свинтуся гладит его по голове. Вахазар заслоняет рукой закрытые глаза. Свинтуся (негромко). Иди дальше и смотри. Не отводи глаза от того, что увидишь. Вахазар. Боже мой! Да ведь это же я. Как давно я не видел лугов и деревьев. Я вижу бабочек — они гоняются друг за другом… Свинтуся, веди меня куда хочешь. Я сделаю все, что ты велишь. Любрика (Свинтусе, тихо). Попроси его показать нам, что в этих конвертах. Вахазар вздрогнул. Он с трудом просыпается. Свинтуся (ломая руки). Тетя, вы мне все испортили! Вы как капризная девчонка, которая вечно ломает игрушки! Вахазар со страшным ревом вскакивает с пола. Вахазар. Хаааааааааа!!! Вот я и отдохнул!!! Я отдыхал целую вечность. Теперь надо и поработать. Я чувствую, что силен, как шестьдесят паровых гиппопотамов. Хочется все стереть в порошок, всех в бараний рог согнуть! Господин Рыпман. За работу! За работу! Скаброза. Повелитель! Смилуйся! Прочитай сначала наши бумаги! Вахазар. Хаааааааааа!!! В свое время все узнаете, трещотки. Можно и повременить. А ну подать сюда этого албанца! Там смеют выдавать себя за меня! За меня!! (Бьет себя в грудь, пуская пену.) Хааааааааа!!! Открывается правая дверь, четверо перпендикуляристов на носилках, обтянутых черной клеенкой, вносят отца Унгвентия. На голове его колпак, острый конец которого свисает с носилок. Перпендикуляристы остаются в колпаках. О. Унгвентий (голосом тихим, но проникающим в самые глубины психики). Мне не страшен твой рев, двуимянный Мачей Дюбал Вахазар! Ты был моим учеником. Сколько раз ты получал двойки за дифференциальные уравнения! Сколько раз ты у меня сидел в карцере! Вахазар (мгновение стоит онемев). Это вы, господин учитель! О. Унгвентий. Я уже не учитель, а жрец новой религии. Мы появились на свет сегодня. За мной почти двадцать тысяч единоверцев. В тиши подполья я породил мир новый и губительный для лжецов. Вахазар (прерывает его). Я не лгу. Я — единственная истина сегодняшней жизни. Это они вынуждают меня быть бешеным, диким зверем. А кто вынуждает меня — тот должен за это ответить. Но я не лгу. О. Унгвентий. Этого тебе никто и не говорит. Во всяком случае, я в твою истину верю. Но без веры ты ничего не создашь, сосунок. Ты пребываешь в таком же мраке, как и всякая тварь — от ничтожнейшего из червей до меня, который знает все, что только может знать конечное и ограниченное существо. Вахазар. Выходит, ты не веруешь, а знаешь? О. Унгвентий. Высшее знание смыкается с высшей верой, ибо также открывает лишь непостижимую глубину Тайны. (Повысив голос.) Взгляни на меня: у меня артрит всех суставов, я страдаю так, как не страдает ни один из твоих узников в камере пыток. Я спрессован анкилозом в монолитную глыбу поистине нечеловеческой муки, Вахазар (иронически). Как же, как же — мы ведь в прежние времена очень даже недурно пивали. О. Унгвентий. Я пью и теперь, мне нет дела до моей боли — она растет, не зная границ. (Поднимает руку и воет от боли.) Ауауауауауау! Оо! Поставьте меня на землю, суррогаты! Перпендикуляристы ставят носилки на пол. Я груда натруженных мослов — однако я создал нечто, без чего все твои труды — агония безумца, выгрызающего у себя и у других самую суть индивидуальности. Ты должен быть вместе со мной. (Последние слова произносит со страшным напором.) Вахазар (холодно). Кто меня вынуждает — будет сам отвечать за последствия. О. Унгвентий. О, не беспокойся, отвечу. Ты должен быть вместе со мной, потому что без веры, опирающейся на высшую мудрость, ты останешься всего лишь карикатурой — как Александр Великий, как Петр Великий и множество прочих «великих». «Вахазар Великий», а по существу — бедный маленький сумасбродишка, рыбка в сетях метафизических противоречий, пугало для деток, отбившихся от рук… Свинтуся. Дедуля, я говорила тебе почти то же самое — ты не хотел мне верить. О. Унгвентий оборачивается к ней. Вахазар (с раздражением, но мягко). Подожди, Свинтуся. (О. Унгвентию.) Слыхал я про эту чепуху. Философ на троне. Персидский сатрап, Марк Аврелий и так далее, и так далее. Хо-хо, господин профессор: философия и жизнь — две любовницы одного и того же субъекта, да, именно субъекта, — ты не сумеешь их примирить, мудряшка. О. Унгвентий. Не философия, но истинное знание, пробуждающее веру. Вера и философия — именно то, о чем ты говоришь: две любовницы одного человека. Жизнь одна, а вершина жизни — то, к чему стремлюсь я. Через знание к вере, а не через теософскую цирюльню для извращенцев и посредственностей. Покорись мне, жалкая карикатура на цезарей и прочих мегаломанов. Сегодня я читал пасквиль на тебя, расклеенный в Четвертом округе. Он кончается так: «Дьявол меня называет опухолью на пупке, Вошью на Бесконечности зовут меня древние боги». Вахазар. Что? О. Унгвентий (гневно). Покорись — вот что. Вахазар. Как это? О. Унгвентий. А вот так это: отдай мне надлежащие почести — пади на колени. Вахазар (равнодушно). Не вижу в этом ничего особенного. О. Унгвентий. Ты что, совсем одурел? Баран, а не человек. Покорись, это пойдет на пользу твоим мозгам. Вахазар. Человек я покладистый, в конце концов могу и покориться. Становится на колени перед о. Унгвентием и бьет три земных поклона. Входит о. Пунгентий с двумя босыми пневматиками. О. Пунгентий. О — прошу прощения. Я не хотел вам помешать. Я — Главный Фофулат босых пневматиков. Мне стало известно, что брат мой добился своего. Мы пришли, чтобы покориться. Простите, можно? Вахазар (в гневе, вставая). Разумеется, прошу тебя, отец. Это была всего лишь маленькая репетиция драмы под названием «Генрих IV и Григорий VII». Мы уже закончили. О. Пунгентий. Увы, все мы отступники и сектанты. Религия пришла в упадок. Ничего не поделаешь. И все же я покорюсь возлюбленному братцу. (Пневматикам.) И вы, братья, тоже покоритесь. Религия пришла в упадок из-за сектантов. Валится на колени перед о. Унгвентием. Пневматики следуют его примеру. Перпендикуляристы стоят как мумии. О. Унгвентий. Это хорошо, брат мой, что ты покорился. Благо есть кому. Однако ты ошибаешься: возникновение сект — доказательство жизнеспособности церкви, а отнюдь не ее упадка. Поэтому я разрешаю всевозможные виды ереси при одном условии: прежде постигни до глубины, а уже потом, придерживаясь известных непреложных аксиом, создавай секту. Каждый вправе создать секту, единственным представителем которой будет он сам, но сначала он должен познать единую Истину. О. Пунгентий. О, как я счастлив, братец. Сегодня же попытаюсь основать новый орден. (Падает на брюхо перед о. Унгвентием.) Свинтуся (подбегает к о. Унгвентию). И я тоже создам новую церквушечку. Мне уже давно снится что-то в этом роде. Я только не знала, как за это взяться. О. Унгвентий. Благословляю тебя, детка! Тебя ждут великие дела. Свинтуся становится перед ним на колени. Вахазар, внезапно взревев нечеловеческим голосом, бросается на о. Унгвентия, раскидывая босых пневматиков. Вахазар. Хааааа!!! Я тебе дам, гниль ты замогильная!!! Уж я тебе покажу, что такое боль в костях!!! (Изо всех сил дубасит о. Унгвентия, который буквально воет от боли.) Ну как? Теперь понял, что такое абсолютное знание? Дошло до тебя, как из знания сделать веру? Перпендикуляристы оттаскивают Вахазара от о. Унгвентия, тот, лишившись чувств от боли, лежит как мертвец. Три женщины кидаются к о. Унгвентию, чтобы привести его в чувство. Свинтуся стоит молча и с напряженным вниманием обводит взглядом всех присутствующих. Пневматики и о. Пунгентий вскакивают и встревоженной стайкой собираются справа. Перпендикуляристы держат Вахазара в левом углу сцены. Вахазар тихо рычит, истекая пеной, потом перестает вырываться и замирает, весь в пене, опустив глаза. Рыпман смотрит на все с профессиональным интересом. Вахазар. Господин Рыпман, я посрамлен. Это моя первая в жизни настоящая ошибка. Женщины молча возятся с о. Унгвентием. Свинтуся проходит налево, садится в кресло и, взяв куклу Вахазара, укачивает ее как ребенка. Симпомпончик все это время, не шевелясь, сидит в кресле в глубине сцены. Рыпман. Ничего удивительного, Ваша Единственность: отравление птомаинами[16] как следствие переутомления. Вахазар. Господин Рыпман, скажите им, чтоб они меня отпустили. Я слаб как ребенок. Рыпман (перпендикуляристам). Прошу отпустить Его Единственность. Я отвечаю за все. Перпендикуляристы отпускают Вахазара и стоят в молчании. Вахазар. До чего я несчастен! Неужели меня так никто и не поймет? А мне ведь всего и нужно-то — немного тепла, совсем чуть-чуть участия, какую-то капельку чувства. Раз в год, ну пусть хоть раз в два года. Ведь я работаю, как каторжник на галерах, как негр на кофейной плантации. Да — я один такой, и мое величие в том, что я не имею себе равных. Но разве из-за этого я не имею права требовать того, что выпадает на долю любого, самого распоследнего лоботряса и попрошайки? Любрика, бросив лежащего как труп о. Унгвентия, вскакивает и бежит к Вахазару. Любрика. О Дюбал! Я всегда… Я с тобой! Симпомпончик. Мама! Мама! Оставь ты его! Я член мужского блока, но этого не потерплю. Вахазар. Да не о том я. Я хочу, чтоб и у меня, черт возьми, была какая-нибудь мать или сестра! Ведь это невыносимо! Любрика. Я и хотела стать для тебя матерью или сестрой. Твоя роковая ошибка — что ты вообразил, будто я в тебя влюблена. Ничего подобного. Поверь мне. Вахазар. Тю-тю-тю. Уж я-то в этом кое-что понимаю. Посмотрим, что скажут списки Комиссии Сверхъестественного Отбора. Скаброза, бросив о. Унгвентия, тоже подходит к Вахазару. Скаброза. Ваша Единственность, Мачей, умоляю тебя, сожги эти бумаги и никого из нас не делай. Дай нам жить спокойно. Вахазар. О, почему никто никогда не может меня понять! Как жестоко все надо мной глумятся! Любрика. Кто? Мы? Мы только хотим, чтоб ты немного передохнул. Скаброза. Мы ничего не хотим. Только чтоб ты иногда зашел к нам на чашку чая — поболтать, развеяться. Вахазар (закрыв глаза рукой). О боже, боже мой! Как же мне все надоело! Свинтуся, бросив куклу, становится между матерью, Любрикой и Вахазаром. Свинтуся. Мама! Тетя! Не трогайте его. Он такой бедненький. Скаброза (Свинтусе). Ничего ты не понимаешь, глупая девчонка. Мне начинает казаться, что ты сошла с ума. Пожалуйста, оставь нас в покое! Вахазар погружен в размышления. Скаброза пытается оттеснить Свинтусю, та отбивается. Снова входят четверо палачей во главе с Морбидетто. Никто не обращает на них внимания. Палачи останавливаются у двери, снимают треуголки и, поклонившись, берут их под мышки, после чего стоят, спокойно наблюдая за происходящим. Свинтуся. Мама! Мама! Эта минута — единственная. Вы хотите все испортить. А ведь все еще может перемениться. Прошу тебя, отойди, умоляю тебя! Мама! Вахазар (Свинтусе, злобно, ударив ее кулаком по спине). Оставь мать в покое! Ты же видишь, она ничего не понимает. (Женщинам, тоном весьма официальным.) А теперь я займусь вашим делом. (Достает из кармана бумаги, читает.) «Донна Скаброза Макабреску: тридцать процентов — женщины, шестьдесят пять процентов — бабетона, пять процентов — несущественных психических отходов». Bon! (Читает дальше.) «Донна Любрика Террамон: сорок три процента — женщины, пятьдесят пять процентов — бабетона, два процента — несущественных психических…» Отлично. Господин Рыпман, займитесь этими дамами. Рыпман кланяется. Индекс женственности в норме. Донны в отчаянии закрывают лица руками. Вахазар (вопит). Что-то нынче маловато настоящих механических матерей! Но зато через пару лет демонических женщин не будет вовсе! О. Унгвентий, очнувшись, тихо стонет, поддерживаемый Лидией. Скаброза (в ярости). Да уж, демонических женщин не будет, останутся только такие гермафродиты, такие монстры, как эта каналья! Указывает на Морбидетто, тот снисходительно и иронически усмехается. Вахазар замечает его. Любрика (Скаброзе). Зачем ты это говоришь? Разве не видно, что и так все пропало? (Падает в кресло.) Вахазар (Морбидетто). Ах, это ты, мой единственный друг! Спаси меня. Я пережил минуту страшной слабости. Мне нужен хоть кто-нибудь — совсем обыкновенный, кто погладил бы меня по голове и исчез как минимум на несколько лет. Морбидетто (внезапно сворачивается в клубок, как змея, и бросается между Вахазаром и женщинами. Повернувшись к Вахазару). Что? Ты посмел иметь подобные мысли? Да я же тебя убью! (Последние слова произносит писклявым, сдавленным голоском. Медленно приближает свое лицо к лицу Вахазара, тот пятится.) Скаброза (указывая на Морбидетто). У него одного не трясутся поджилки перед этим чудовищем! Вахазар любит этого подонка. Вахазар и Морбидетто перемещаются влево. Свинтуся встает между ними и матерью. Свинтуся. Мама! Перестань. Слишком поздно. Вы все испортили. Морбидетто (обернувшись к женщинам). Вот именно — слишком поздно. Можете отправляться в клинику. Господин Рыпман, возьмите этих баб. Рыпман (холодно). Я привык подчиняться приказам только Его Единственности. Морбидетто (в порыве бешенства едва не бросается на него, но овладевает собой. Вахазару, который замер в безумном напряжении). Вахазар! В последний раз заклинаю тебя во имя нашей дружбы — ты ведь знаешь, что я единственный, кто может тебя убить. А случится это, когда ты изменишь самому себе. Вахазар (вдруг рычит, Пуская пену). Хааааааааа!!! И ты возомнил, что ты?.. Нет, это они меня вынуждают, и они ответят за все. Хааа!!! А ты такая же мразь, как все. Ко мне примазывается разная сволочь, чтоб опорочить мои дела! Но мыслей мне никто не осквернит, потому что я их не формулирую! Меня возвышает над всеми то, что я создаю реальность, а не убогие бредни. Ты призрак, Морбидетто, как и все эти, рядом с которыми мне приходится жить. Я хотел бы вытесать дьявольский замок из порфира, но весь материал, которым я располагаю, только поганая вязкая слизь! Что за мерзость!!! Морбидетто. Ты сам хотел этого. И этих баб сам довел до того, что они сюда пришли. Ты ведь жаждешь собственной слабости. Это твой последний наркотик после того, как ты исчерпал все виды воздержания, которое для тебя тоже наркотик. Тебе не хватило материала в тебе самом — чтоб над собой куражиться, и от избытка сил ты искусственно создал собственную слабость. Опережающее слюнтяйство Дюбала Вахазара на почве отцовских псевдосантиментов! Что за чудовищное падение. А этот лжечародей со своим абсолютным знанием! Ведь всем известно, что без внутренне противоречивых и пограничных понятий ничего сформулировать невозможно. А если хоть раз допустить противоречие — где критерий, чтоб отличить истину от лжи? Вахазар. Похоже, ты прав. Скверно только, что я в этом не уверен. Как быть? Свинтуся (бросается к Вахазару). Дедуля, верь только мне. Я выведу тебя из лабиринта. Сейчас ты просто не можешь этого понять. Морбидетто. Чистотой помыслов я посрамляю даже детей. Я не лгу и потому могу говорить даже с детьми. Я законченная, преднамеренная, сознательная гиперканалья. Я стою перед вами, потому что знаю, в чем суть Бытия: в метафизическом свинстве. О. Унгвентий (стонущим голосом). Да, это правда. Но я знаю, как избежать этого свинства в реальности, а не только в отвлеченных умствованиях. Свинтуся (Морбидетто). Я тоже знаю. Не только знаю, но и сделаю это. Морбидетто (гладя ее по головке). Ничего ты не понимаешь, детка. Успокойся и пойди поиграй со своей куклой. Она тебя научит большему, чем ты нас или мы тебя. Свинтуся (с отвращением отшатывается). Теперь я знаю, ты умен, потому что хочешь быть умным, — так же, как он (указывает на о. Унгвентия), или как дедушка — если бы он того пожелал. Только он не хочет и в этом прав. Вы слишком умны, но при этом так глупы! (Взяв куклу с кресла.) Вы глупей, чем эта кукла, и даже глупей меня. Сегодня я с вами играть не буду. Мама, иди ко мне, пошепчемся тихонько, а потом простимся — очень, очень надолго. Скаброза. Разве ты не понимаешь, Свинтуся: такая умница, а не понимаешь — он хочет превратить меня в бабетона! Свинтуся (хлопая в ладоши). В бабетона! В бабетона! Отец Унгвентий, ты один можешь понять, что это значит. Вахазар (рычит). Хааааааааа!!! Довольно — я один!! (Первому палачу.) Да будет ночь! Первый палач задергивает окно черной шторой. Минута полной темноты. Третий палач включает верхнюю электрическую лампу. Вахазар (четвертому палачу). Морбидетто, ты меня никогда не убьешь. Ты точно такой же лживый выползок, как они. А я, по уши погруженный в магму тайн, дойду до моего предела — до моей последней бездны. Я словно черная звезда на фоне добела раскаленной ночи! Хаааа!!! Господин Рыпман, посла Албании — в желтый зал. Приготовить комнату для специальных пыток! Иди сюда, Морбидетто! Ты спас меня от последнего и единственного приступа слабости, обращенной на меня самого. Я никогда этого не забуду. Господин Рыпман, арестовать всех и вся — вы понимаете: всех, кто здесь, — в камеру номер семнадцать, в тюрьму на улице Гениальных Оборванцев! Вы меня поняли? Я иду работать. Работать! Работать! Хааааа!!! Вам понятно, господин Рыпман???!!! Рыпман (холодно). Так точно — Ваша Единственность. Вахазар (опираясь на плечо Морбидетто). Я иду, и с этих пор моя душа не вкусит блаженства слабости. О, не перед кем-то, не перед тем или иным господином или дамой — нет: слабости перед самим собой, перед бездонной тайной того, что я — это именно я, а не кто-то другой. У меня своя судьба в этом проклятом ограниченном мире, и, разрази меня гром, я выполню свое предназначение — пускай даже из-за этого все тут околеют под самыми страшными пытками. (Удаляется налево; с порога.) Господин Рыпман, офицеров сто сорок пятого полка не вешать. Всех на пытки в одиннадцать вечера. Рыпман кланяется. Вахазар и Морбидетто скрываются за левой дверью. Тишина. Свинтуся. Я все исправлю. Время у меня есть. Я еще маленькая. Мама, только ты никогда не становись между мной и дедулей. Хорошо? Скаброза (падая в кресло). Хорошо, хорошо. Мне все равно. Моя песенка спета. Единственную жизнь и ту отобрали, растоптали, испоганили… Все кончено, мне все равно. (Плачет.) Симпомпончик. Я член мужского блока. Мы — я, Войтек и Юзек, — мы в комитете. Мы не сдадимся. Любрика нежно прижимает его к себе. Свинтуся. Пусть только мне никто не мешает, а уж я сумею победить. Мне кажется, я люблю его как родного отца. Скаброза (зажимает ей рот ладонью). Не говори так. Не говори так! О. Унгвентий. Иди ко мне, дитя мое. Ты одна знаешь правду, хотя и не познала ее. Свинтуся вырывается от матери и бежит к о. Унгвентию. Ты маленькая сумасбродка, бедная маленькая безумная душенька, которой в жизни суждено пожертвовать собой ради других. И ты погибнешь, но исполнишь то, о чем я мечтаю… Рыпман. Отец Унгвентий, не морочьте ей голову. Решение этого вопроса — только дело желез внутренней секреции. Пока я ставлю опыты на крысах, но пусть только Его Единственность позволит мне эксперименты на людях, и я буду знать все. Гений и кретин относительно понятия «человек» станут тем же, чем лед и вода относительно понятия «Н20». Вы увидите, отец Унгвентий, что с наукой дело обстоит не так плохо, как вам кажется. О. Унгвентий. Кто тебе сказал, будто мне кажется, что с наукой дело обстоит плохо? Теория Эйнштейна даже входит в мою систему как частность. Для физиков мир конечен и неэвклидов, для меня же — бесконечен и аморфен. Действительное пространство не имеет структуры — вот Абсолютная Истина, которая включает в себя Физическую Истину как математическое допущение, пригодное для определенного способа истолкования явлений. Понятно? Рыпман. Ну, хватит дискуссий. Если я привью тебе немного железы сомнения, ты усомнишься и в этой своей истине. (Дамам.) А теперь, сударыни мои, за мной в лабораторию Сверхъесте… В левую дверь входит Гнумбен. Гвардейцы становятся по трое у каждой двери. Гнумбен. Все находящиеся в красном кабинете арестованы. Приказ Его Единственности. Рыпман (смеется). Все, кроме меня, я полагаю? Гнумбен. Все — вам понятно, господин Рыпман? Вы, должно быть, знаете — я никогда не ошибаюсь. Рыпман. Это недоразумение… Гнумбен. Я никогда не ошибаюсь, господин Рыпман. Встать и следовать за мной. Идет налево. Все следуют за ним. Свинтуся. Это просто шутка. Дедуля решил сыграть совсем другую пьесу. Я иду. Идет налево. Перпендикуляристы поднимают о. Унгвентия. За ними перепуганные пневматики. Следом женщины и Рыпман, подгоняемый прикладами гвардейцев. Женщины плачут. Рыпман (на ходу). О боже, боже! Однако эти железы всегда могут преподнести сюрприз. Камера №17 в тюрьме на улице Гениальных Оборванцев. Темно-коричневые стены, желтые колонны. Полно дыма. Справа и слева кучи соломы. На заднем плане деревянная лестница наверх, ее завершает железная дверь, по которой каждые пять минут кто-то изо всех сил бьет молотом. Камера освещена оранжевыми лампами, висящими в два ряда высоко на стенах. Их красноватый свет приглушен густыми клубами расползающегося дыма. Здесь вся компания — u compris[17] четверо палачей, — за исключением Вахазара, Визгоморда и Гнумбена. Свинтуся одета в платье с красно-желтым рисунком. Лидия что-то ей застегивает сзади. Слева на соломе палачи и Любрика с Симпомпончиком. Справа — о. Унгвентий, двое пневматиков, Скаброза и Рыпман без халата. Все апатично лежат на соломе. Донны Любрика и Скаброза одеты в серые мужские костюмы. Любрика (Морбидетто). Ну что, господин палач?! Может, развлечете нас беседой? Может, изобретете для нас какие-нибудь новые пытки? Морбидетто (зевая, многозначительно). Со временем будет и это. Только я думаю, мы здесь ненадолго. Не стоит и начинать. Наш мастер жизни в своих делах довольно расторопен. Любрика. И несравненно более медлителен в мыслях. Морбидетто. Особенно в тех, которых он вообще не высказывает. Любрика. А в городе, да и тут, у нас, поговаривают, что ты, преподобнейший палач, знаешь о нем все. Морбидетто. Я знаю его в минуты ярости и гнева. Но мне непонятны некоторые проявления его мягкости и спокойствия. Любрика. Возможно, это момент отдыха? Морбидетто. Нет, безусловно нет. Он затаился и намеренно сводит все к нулю. Это какое-то нечеловеческое, сознательное падение. Но это не слабость. Любрика. На чем основаны твои догадки? Морбидетто. На том, что я сижу здесь с вами. Если он сумел арестовать меня, МЕНЯ, это значит, что дух его не знает слабости. Знаете ли вы, что с этой минуты я начал верить в его абсолютную, сверхчеловеческую силу? Любрика. А до этого во что ты верил? Морбидетто. В самого себя: в мое абсолютное метафизическое свинство. Теперь я не верю ни во что. (Сжимает голову руками.) Скаброза. Если уж этот подлец во всем разуверился, значит, нам нет спасенья. Рыпман. Вы забываете, господа, что арестован и я, я, Рыпман, знаменитый доктор Рыпман! Либо теория желез потерпела крах, либо произойдет чудо, которое подтвердит мою концепцию распада психических атомов. (С внезапным отчаянием). Эээх! Глупая болтовня. Нас ждет смерть — только бы не под пытками. Радоваться надо, если хоть без пыток обойдется. Уж я-то его знаю. Морбидетто. Ну-ну-ну, докторишка! Неизвестно, кто из нас был более важной персоной во всей этой истории. Помни, что за донос — справедлив он или нет — смерть под пытками, так же как за измену. Рыпман. Но я никогда никого не предал, ни на кого не донес ни полсловечка. Я всегда был скромным ученым и больше никем. Морбидетто. Так же как и я. Я был всего лишь скромным палачом. Я пытал, когда мне приказывали. А то, что наш правитель любил, чтобы этим занимался именно я, — не мое дело. Не хотелось бы вдаваться в более интимные детали. Скарбоза. Какой ужас!!! Значит, он?.. Морбидетто. Догадалась, наконец, кура наивная! Рыпман. Догадалась — о чем? Любрика. О чем? О чем ты догадалась? Дзиня, скажи. Скаброза. Ни о чем. Это он… (Указывает на Морбидетто.) Морбидетто. Я тоже ни о чем. Ни о чем не думал, не гадал. Рыпман. Умная штука. Знает, что делает. (Многозначительно кивает.) Морбидетто (вольным тоном). А может, я вовсе не арестован? Может быть, наш повелитель посадил меня сюда, чтобы я поближе познакомился с вашим образом мыслей? А? Что вы на это скажете? Рыпман (с беспокойством, пытаясь убедить самого себя). Он мог бы взять под наблюдение кого-нибудь поинтересней, чем мы. Морбидетто (глядя на него исподлобья). Ну-ну-ну, докторишка. Не слишком ли ты прибедняешься? Рыпман (вставая). Даю слово, что нет. Я был скромным ученым. У меня были свои, чисто теоретические цели. Я жил только ради того, чтобы завершить начатую работу. И больше ничего. Морбидетто. Тээээкс, железки. Кое-что нам об этом известно. Комиссия Сверхъестественного Отбора и невинные ночные прогулки по Четвертому округу. Рыпман (с искусственной веселостью). Ей-богу, Морбидетто, вы, должно быть, шутите. Скажите лучше, нет ли у вас сигареты. Четыре дня не курил. С ума сойти можно. Морбидетто (вынимая из нагрудного кармана трико пачку сигарет). Лови, докторишка. Я не курю, но на всякий случай всегда держу при себе. Рыпман с жадностью набрасывается на пачку. Рыпман. «Фигаро» Лоренса. (Закуривает.) О! Какое блаженство! Но все это в самом деле подозрительно. Морбидетто. Ты глуп, как ножка от стола, докторишка. Изображаешь из себя какого-то Шерлока Холмса. Я даю вам всем слово величайшей канальи, что совершенно en regie[18] арестован. А быть арестованным Его Единственностью — это хуже чем смерть, могут начаться пытки. («Пыт» произносит высоким голосом, «ки» — низким.) Рыпман. А, черт! Мне что-то холодно. Все что угодно — только не это. О боже! Боже!!!!! Морбидетто. Можно кончить жизнь самоубийством. А что? Рыпман. Побойтесь бога. Неужели больше нет никакой надежды? Молчание. Старый палач №1. Молитесь каждый своему божеству, о котором вы забыли, погрязнув в счастье и житейских наслаждениях. Рыпман. У меня нет божества! Я верил только в одно: в то, что жизнь можно свести к химическим процессам, к тому, что я назвал распадом психических атомов. Мы должны предположить существование нового вида гипотетических частиц — другого выхода нет. Морбидетто (иронически). Немногим тебе, докторишка, помогут теперь твои частицы, какие бы ты ни выдумал. Рыпман. У меня гнусное чувство пустоты, ох и гнусное, скажу я вам. О. Унгвентий. Верю тебе, сын мой. Не хотел бы я быть на твоем месте ни секунды. Когда я слушаю ваши речи, я думаю: стоит ли мудрецам, пророкам и артистам трудиться ради этой банды, ради этого мерзкого клубка зловонных червей? (Рыпману.) Ты видел тюремный клозет? Суп с живой вермишелью! Такое же впечатление у меня, когда я смотрю на вас, господа. И это венец творенья, лучшие люди человечества! Боже милосердный! Рыпман. Это стыдно, но я боюсь. Я по крайней мере искренен. Морбидетто. Когда нечего терять, каждый становится искренним. И тогда из него выползает отвратительный плоский червь. Нет мужества, есть только притворство. Но хорошо притворяться — это самое высокое искусство. Мы не артисты, так давайте хоть притворяться как следует. Господин Рыпман, будьте хоть чуточку менее откровенны. Не надо портить и без того гнилой воздух. Рыпман (с дрожью в голосе). Я постараюсь. Я сделаю все возможное. О. Унгвентий. Неужели тебе нет никакого дела, что среди нас женщины? Будьте джентльменом, господин Рыпман. Ох, как далека моя истина от Действительности! О Действительность, что же ты, собственно говоря, такое? Свинтуся. Перестаньте болтать. Да будет тишина. Морбидетто. Зачем нам тишина? Чтобы слушать, как из наших душ исходят смрадные, наизловоннейшие на свете психические газы? Рыпман. Слушайте, Морбидетто, вы были на свободе на четыре дня дольше, чем я. Расскажите толком еще раз, что случилось? Морбидетто. Да ничего. Албания — посол от переутомления приболел. Потом мы часов шестнадцать кряду пытали офицеров сто сорок пятого полка. После чего меня посадили в автомобиль, и вот я здесь. Рыпман. Это страшно… Свинтуся. Вовсе не страшно. Благодаря этому на нас снизойдет нечто удивительное. Надо только потерпеть. О. Унгвентий. Послушайте эту девочку. Ее устами говорит тот же дух, который во мне переходит в понятия. Морбидетто. Вздор. Ничего не произойдет. Давайте хоть раз поверим, что уже произошло то худшее, чего каждый из нас ждал всю жизнь, произошло именно тогда, когда нам было слишком хорошо. Свинтуся. Да будет тишина. Я знаю нечто сокровенное. Я расскажу вам всем, и вы станете такими же, как я. Мы еще встретимся в Бесконечности. И еще, и еще раз — и так все время, без конца. О. Унгвентий (восхищенно). Продолжай, дитя мое. Теория Множеств в карикатуре детского духа. Мы все претворяем в Бесконечность — здесь, здесь, на Земле. О великая вера, сущая в Бесконечности Бытия! Ох, что за жалкая тварь этот Эйнштейн. Как физик столь великий, до чего он ничтожен как философ — этакий прах на ветру, злосчастный червячишко! Свинтуся. Тебе не понять этого, отец Унгвентий. Это вне меня и вне Бесконечности. Это данная минута, а не другая, и все-таки она моя, моя… Обнимает воздух. Дверь открывается. В камеру проникает дневной свет. Раздается грохот, и, кем-то втолкнутый, по лестнице скатывается Дюбал Вахазар в шинели из второго действия. Вахазар (падая у подножья лестницы). Хаааааааааааа!!! (Тут же встает.) Ублюдки!! Побеждает псевдодемократия, униформизация и автократия, воплощенная в несуществовании загробных сил!!! Все побеждает все, ничто побеждает все, все побеждает ничто — Ничто с большой буквы «Н»!!! Слышите, вы, метафизические куртизанки! Слышите, вы, мудрецы, и ты, богоземное дитя земли, ты, агнец, ты, овечка, ты, овчина для отмороженных мозгов, ты, ты, ты!!! Свинтуся!!! (Снова падает на землю весь в пене.) Рыпман. Как же так? Ваша Единственность???.. Морбидетто. Всему конец! Значит, весь наш строй никуда не годится? Вахазар (вставая). Никуда! Никуда! Все это была комедия! Я свергнут и брошен в тюрьму. Завтра меня ждет смерть под пытками. Меня и всех моих сторонников. Вы мои сторонники. Вы погибнете вместе со мной. Он победил меня — он, он, он!!! (Падает весь в пене.) Донны Скаброза и Любрика. Кто?????? Ктооооооооо?!?!?! Свинтуся. Ктоооооооооо?!?!?!?!?! Вахазар (поднимаясь). Он! Он победил меня! Он — тот самый, будь он проклят, которого я всегда боялся. И верил, что меня избавят от него они (указывает на Рыпмана и Морбидетто). Но и эти меня подвели. Я одинок в падении, как был одинок в величии. Я один. Мне этого хватит. (Валится на землю, истекая пеной.) Морбидетто. Я знал, что есть кто-то сильнее, чем он. Я предчувствовал это, когда пытал того поручика. Мне открылся тогда новый мир. Я знаю, кто он. Это тот, кого я не знаю. Тот, кого я предчувствовал. Вахазар, скажи! Вахазар (лежит, закрыв лицо руками). Да. Это он. ОН. Мы все погибли. Рыпман. Я тоже знал это. Я видел его и во сне и наяву. Я знаю его лицо. Только не могу вспомнить. Это был тот, тот, тот!! Ох!! Какое мучение — когда не можешь вспомнить!!! Вахазар (открывая лицо). Да — оба вы говорите именно о нем. Это был он. Единственный он. Я был ничем. Он победил меня навеки. Впустую — все впустую. А я уже хотел согласиться с ним (указывает на о. Унгвентия). Хотел принять его веру, основанную на Абсолютном Знании! Но все напрасно. Он победил меня, потому что толпа чувствует, кто с ней на самом деле! Ох, что за мука!! Мог ли я думать, что окажусь здесь вместе с вами? С вами, кого я презирал и перед кем преклонялся! С вами, ради кого я боролся против ваших и моих врагов и против вас самих! Охо-хо! Это невыносимо! Я умру! Пусть всему придет конец! (Падает на солому слева и глухо воет.) Морбидетто. Ха! Ха! Ха!!! Вот и развязка. Предать его или нет?! Может быть, за эту измену нас ожидает новая жизнь — жизнь сначала, жизнь без Вахазара! Кто может представить себе прелесть такой жизни? Никто. О. Унгвентий. Но кто примет от него эту дьявольскую ношу? НИКТО. У него одного была эта сила. Тот, кто придет после него, наверняка будет слабее духом, чем он. Это предельное напряжение силы духа для нашего вида Единичных Сущностей. Рыпман (с наслаждением затягиваясь сигаретой). Ничего подобного — всего лишь отравление ядом неизвестных желез. Я всегда говорил, что весь этот Вахазар — фикция. Если бы я мог найти эти железы, я бы из любого человека сделал нового Вахазара. Да что там — из человека! Из гиены, из шакала, даже из клопа — все равно из кого, это только вопрос времени. Психический выродок! Если ОН — тот, кто пришел после него, — позволит мне, вы увидите поразительные вещи: господство желез над биологическим видом. Распад психических атомов уже начался. Нет Вахазара. Жуткий призрак лопнул. Я готов умереть за что угодно, только не за него. Морбидетто. Оставим в покое будущее. Если мы выберемся из этой западни, у нас будет время поговорить о том, кем же, собственно, мы теперь должны стать. Факт: весь этот Вахазар — только дурацкое внушение. Мне плевать на Вахазара. Вы слышали?! Он всегда был марионеткой в моих руках. У меня есть инстинкт жестокости — я признаю это, но кто посмел меня употребить, использовать меня с презренным коварством… О! Это слишком отвратительно, чтобы я мог об этом говорить. (Кивает на Вахазара.) Вот он. Жалкая кукла с вечной пеной у рта. Мне плевать на себя, с этой минуты я начинаю Новую Жизнь. Уж теперь-то я действительно буду канальей. Свинтуся. Ты лжешь! Ты ничто. Это он извлек тебя из небытия. Ты сам себя убиваешь этими словами. О. Унгвентий. Воистину: «Трам-тарарам скажу я вам», — как говаривал Титус Чижевский[19]. Она права. Неизвестно, что нас ждет. Я укрылся в панцире мудрости, словно улитка в раковине, и жду, жду. Я ждал годами, могу подождать еще. Но с вами, несостоявшиеся Титаны, я не намерен строить Новую Жизнь. Один только Вахазар был достоин союза со мной, и вот вместо него — гнилая кучка инертной материи. Я прощаю всех. (Заворачивается с головой в плащ и притворяется спящим.) Свинтуся. Все лгут. Как все оказалось странно. Я старшая среди вас и верю, что дедуля победит. Рыпман. Мадам Скаброза, прошу вас, уймите эту малютку. С меня хватит. У меня появилась надежда, и я не намерен терпеть карканье желторотых воронят. Скаброза. Ничего знать не хочу. Свинтуся — придворная дама, пусть развлекается. А моя жизнь кончена. Я могу стать любовницей того, кто пришел. Только бы не лежать на соломе. Ах! Пружинные матрацы. Ох! Бифштексы с яйцом. О! Майонезы. Я хочу, чтоб у меня был свой собственный примус и своя маленькая комнатка. А от тебя, Свинтуся, отрекаюсь навеки. Пусть придет ОН. (Закрывается одеялом.) Морбидетто. Так нельзя. Давайте поднимем бунт. Зажжем новую звезду — здесь, в этой норе. Создадим проект Новой Жизни, который затмит все планы этого убогого мечтателя. Я объективен. Мои суждения строго определенны. Отец Унгвентий, мы с тобой создадим ужасающий дуумвират будущего. Я готов поверить во все что угодно. О. Унгвентий (закутанный в плащ). Пока что нет. Сначала я должен поверить в твои творческие силы, Морбидетто. Я не знаю тебя и должен признаться — пока я тебя презираю. (Еще плотнее заворачивается в плащ и стонет от боли.) Любрика. Нет — не могу я оставаться с этим сбродом. Я люблю Дюбала как брата. Я вместе с ним и в горе. В этом я выше вас. (Подойдя к Вахазару, опускается рядом на солому и гладит его по голове.) Вахазар лежит как мертвый. Морбидетто. Говорю вам: давайте устроим открытый бунт заключенных. Выйдем с криком: «Да здравствует ОН!» Это не важно, что мы его не знаем. Может быть, их много, может быть, пришло к власти тайное правительство, которое я сам когда-то пытался сформировать. Возможно, о нас просто забыли. Давайте напомним миру о себе. Кто со мной? Симпомпончик. Я. Я член мужского блока. Мне все едино. Морбидетто направляется к лестнице. За ним Симпомпончик. Следом Скаброза, Лидия, Рыпман, трое палачей, о. Пунгентий, босые пневматики и четверо перпендикуляристов. О. Унгвентий. Остановитесь. Это смешно. Я предвижу все, что будет. Свинтуся (бросаясь к о. Унгвентию). Да, отец. Мы останемся здесь. Ты и я. Будь что будет. Я верю, что дедуля победит. Он хороший, только немного не в себе. Я не хочу с ним сейчас говорить, он бы меня не понял. О. Унгвентий прижимает ее к груди и стонет от боли. Морбидетто, взобравшись на лестницу, колотит в дверь. Вокруг него сгрудились остальные. Морбидетто. Алло… Стража… Открывай… Молотит кулаками. Дверь открывается, в камеру проникает дневной свет. На пороге фигура Николая Визгоморда. Визгоморд. Что там такое? Морбидетто. Мы хотим выйти. Во имя того, кто пришел. Если их много — мы поклонимся и им тоже. Все едино. Визгоморд. Дааа? Вы хотите выйти? В этом нет ничего удивительного. Кто же не хочет выйти из застенка? Все хотят. Но это не так просто, как могло бы показаться. Морбидетто. Нам не до шуток, Николай. Выпусти нас. Мы возьмем Вахазара и отнесем его тому, кто пришел. Дай нам только выйти. Рыпман. Господин Визгоморд, скажите наконец, что там стряслось. Визгоморд. Да вроде ничего. Все в порядке. Свинтуся (кричит). Люди! Вернитесь, пока не поздно! Скаброза. Господин Николай, это нехорошо — держать нас взаперти. Выпусти нас. Мы тебя очень просим. Мы все ненавидим Вахазара. Это правда. Я не шучу. Морбидетто. Ээээ! Что мы будем просить. Сами выйдем, раз этот идиот нас не пускает. Бьет Визгоморда кулаком в живот и выбирается наверх. В ту же минуту раздается чудовищный рык Вахазара. Все застывают. Морбидетто, которого впихнули назад, кубарем скатывается с лестницы. В дверях толпа гвардейцев во главе с Гнумбеном. Все смотрят на Вахазара. Вахазар (встает, рыча и пуская пену). Хаааааааа!!! Любрика в ужасе падает наземь. Гвардейцы врываются в камеру, расшвыривая узников. Дверь захлопывается. Хаааа!!! Теперь я знаю все!!! И вы могли подумать, что меня кто-то может упрятать в тюрьму? Эй вы, жалкие доходяги! Хааааа!!! Вшивое племя духовных ублюдков. Я — и тюрьма! Ха! Ха! Теперь я знаю все и сделаю из этого выводы. Вы меня к этому вынуждаете. А тот, кто меня вынуждает, сам отвечает за все. Все, упав на колени, ползут от лестницы к Вахазару. Гвардия, покатываясь со смеху, осыпает ползущих ударами прикладов. Голоса: «Ваша Единственность!!!» «Не губите!!!» «Мы не хотели!» «Тюремный психоз!» «Мания преследования!» Рыпман. Ну все, бросаю курить. Смилуйтесь!! Вахазар (с диким хохотом). Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! Ползай, сволочь мусорная! Пресмыкайся, падаль зловонная!! Сюда, сюда, поближе! А ну, жрать солому, вшивые паскуды. В дерьмо, да поглубже, рудименты попугайные!!! Ха-ха-ха! Гнумбен (подходит к Вахазару и салютует). Приказ исполнен, Ваша Единственность! Вахазар (вытаскивая пистолет из заднего кармана шаровар). Получай в награду смерть на боевом посту, капитан. (Стреляет.) Гнумбен без стона валится на пол. Гвардейцы вытягиваются по стойке «смирно». Вахазар (ползущим). Встать!!! Все встают. Болваны! Остолопы! Мартышки полоумные! Так и быть, я вам все прощаю. Вы свободны. Любрика, да встань же, черт побери! Дзиня! Алло! Я не буду делать из вас бабетонов. Можете творить все что вам заблагорассудится. Любрика, встав, целует Вахазару руку. Вахазар не обращает на нее внимания. Господин Рыпман, вы и впредь будете руководить своей лабораторией. Только поосторожнее с железами. Ваша теория гениальна, но на практике — хо-хо, господин Рыпман, — немного поосторожней. (Унтер-офицеру гвардейцев.) Эй, взводный, ты теперь капитан и командующий гвардией. Ясно? Взводный (отдавая честь). Рад стараться, Ваша Единственность. Вахазар (Свинтусе). Ты, дитя мое, остаешься придворной дамой. (О. Унгвентию.) Отец мой, я уже наполовину обращен в твою веру. Одному мне не справиться. Вхожу в долю в акционерном обществе «Вахазар, Унгвентий и К°». Что ты на это скажешь? О. Унгвентий молчит. Свинтуся (подбегая к матери). Вот видишь! Разве я не говорила? Мама, мне скажи спасибо. Благодаря мне дедуля обратился в Новую Веру. Скаброза обнимает Свинтусю. Любрика. А я? Вахазар. Ты — делай что хочешь, только отвяжись от меня, моя милая. (О. Пунгентию.) А вы, отец Пунгентий, во всей этой истории равны нулю. Оставайтесь и дальше нулем вместе со своими пневматиками. О. Пунгентий. Ваша Единственность, я благодарен вам за эту отсидку. Сосредоточившись, я придумал новую секту. Суть ее состоит в том… Входит Визгоморд, одетый как в первом действии. Вахазар. После потолкуем. (О. Унгвентию.) Ну, отец Унгвентий, прошу на итоговую конференцию. Вы согласны или нет? Господин профессор, бывший ученик просит вас, и не какой-нибудь ученик — сам Дюбал Вахазар вас просит. Не слишком ли много чести? (Пауза.) Ну, отец Унгвентий, вы согласны? О. Унгвентий (лежа). Гм. Боже мой, разумеется. Я всегда мечтал о союзе с тобой, Мачей. Правда, все это приняло несколько странные формы. Но в принципе я согласен. Делать нечего — никого лучше, чем ты, мне не найти. Смерть близка, а дорога далека. Вахазар. Bon! А теперь прошу за мной на банкет. Свинтуся, дай руку. Свинтуся (подбегает к нему). Дедуля! Любимый мой дедуля! Я знала, что ты обратишься. Вахазар (громко). Скажу тебе по секрету, дитя мое, я тоже это знал. Вот только во что я, собственно говоря, обратился? Я совершенно не помню, кем был, и не знаю толком, кто я теперь. Свинтуся. После узнаешь, дедуля. Я сама тебе все расскажу. А пока идем. Вахазар. Эй! Перпендикулы! Берите фофулата и тащите в замок. Гвардия, равняйсь! Смирно! Шагом марш!!! Гвардия марширует к выходу. Перпендикуляристы хватают стонущего о. Унгвентия и, уложив его на носилки, следуют за гвардией. За ними Вахазар под руку со Свинтусей. Дальше палачи и остальная публика. К Вахазару подбегает Морбидетто. Морбидетто. Ваша Единственность… Я… Не будет ли мне позволено… Вахазар (останавливается). Мой дорогой Морбидетто, чем более опасной бестией ты становишься, тем больше ты мне по нраву. Морбидетто целует ему руку. Вот только пытки мы отменим — совсем. Отныне ты будешь пытать только меня. Идет? Морбидетто (согнувшись в поклоне). Я не переживу этого! Я лопну! (Подпрыгивает от радости.) Но до чего же все это дикая комедия! Вахазар. Ну-ну. Без крайностей. Пошли. Идет к двери под руку со Свинтусей. За ним все остальные. Та же комната, что в первом действии. Между колоннами огромный желтый транспарант с красной надписью: «ОБРАЩЕНИЕ ДЮБАЛА ВАХАЗАРА В НОВУЮ ВЕРУ». Под ним транспарант поменьше: «ДА ЗДРАВСТВУЮТ ВАХАЗАР И ОТЕЦ УНГВЕНТИЙ». Справа воздвигнут черный трон с изображенными на нем желтыми звездами, он развернут ступенями влево. На ступенях стоит о. Унгвентий, одетый так же, как в предыдущих действиях, с той разницей, что теперь грудь его украшена желтой перевязью. На перевязи слева висит огромный красный орден в форме звезды. В глубине сцены толпа — так же, как в первом действии. Смешанный шум довольно громких разговоров и шепота. В толпе все, кроме Вахазара, Визгоморда, Свинтуси, о. Пунгентия и двоих пневматиков. Женщины одеты как в первых двух действиях. О. Унгвентий (стучит желтым посохом по ступеням трона. Гомон стихает.) Эй вы, ничтожества, нищие духом, проклятые трупозавры, похоронившие веру на кладбище разбитых мечтаний. Прежде всего — долой прагматизм и равноправие, установленное во имя интересов всякого сброда. Есть только одна истина и только одна вера, вытекающая из этой истины. Долой интуицию, осознанные инстинкты и тому подобные выкрутасы интеллектуальных недоносков. Я приветствую вас от имени того, что вскоре произойдет. Я один, но знание мое колоссально. Мне необходима только движущая сила, пружина. Этой пружиной будет мой соратник в строительстве нового мира — Дюбал Вахазар. Женский голос из толпы. Но это слишком банально!! О. Унгвентий (стучит посохом). Тише! Я исцелен благодаря лекарствам неподражаемого Рыпмана, который тоже принял нашу веру, не утратив ничего из своего экспериментаторского рвения и сноровки. Кланяется Рыпману, тот машет ему рукой; Рыпман одет в красный халат с вышитыми на нем желтой нервной системой и черными железами. Факты говорят о том, что личность не бесконечна, поэтому все виды, стоящие высоко в иерархии Единичных Сущностей, должны сбиваться в стаи — простите, я объясняю популярно, — при этом они образуют отвратительные муравейники, все поголовье которых лишено веры в Тайну Бытия. Вахазар хотел бороться с этим, но по причине страшной угнёты[20] рассудка утверждал, будто культура должна отступить. Овладев окончательным знанием, которое заключено в символах, понятных каждому, и может быть изложено в любой популярной форме, как теория Эйнштейна, я пришел к принятию понятия Тайны: суть ее составляет, в самом общем смысле, Ограниченность в Бесконечности. Тайна пробуждает веру, но не ту или иную, как того хотят прагматики, а веру, основанную на Абсолютном Знании. Да здравствует единственная вера, возникшая на стыке противоречивых понятий, граничащих с Тайной Бытия! Тишина, пауза. Я вижу, вы меня не понимаете. Никакого энтузиазма на ваших перепуганных скотских масках. Что это значит? Вперед выступает Морбидетто, подняв два пальца вверх, как школьник на уроке. Морбидетто. Позвольте спросить, отец Унгвентий, что такое Бытие как таковое? О. Унгвентий. Бытие есть либо ограниченное Единичное Бытие, либо организация таковых — как, например, совокупность всех растений. Бытие не может быть просто массой, ибо тогда мы не могли бы предположить существования подвижных мертвых систем, состоящих из Единичных Сущностей, то есть из живых существ. Не могла бы возникнуть и та физическая концепция, которой нам надлежит придерживаться. Женский голос из толпы. Скучно! Никакая это не вера! Обычная пилежка мозгов давно издохшими понятиями. О. Унгвентий. Тихо!! Морбидетто. Что-то не могу понять этого «либо — либо». Либо есть Высшее Существо, либо его нет. Никто не может уверовать в «либо — либо», должен быть какой-то один предмет веры. Голос из толпы. Вранье!!! Есть только одно решение. О. Унгвентий (расставив руки). Создавайте секты. Никто вам не запрещает. Вахазар это понял, и он со мной. Мужской голос из толпы. А к какой секте принадлежит Вахазар? К секте Единственности или к секте Множественности Организаций? О. Унгвентий. Вахазар со мной. Мы стоим над сектами. Только высшие духи могут придерживаться двойной точки зрения. Но выбор одной из точек зрения не противоречит Абсолютной Истине. Вот преимущества веры, основанной на полном и совершенном знании. Феноменологи могли бы к этому прийти, но им не хватает дерзости. У нас же — безумная дерзость мысли. Мы держим Тайну, как быка за рога. Громкие споры в толпе. Это ничего, ссорьтесь. Создавайте секты! Мы открываем вольную коллегию высшего знания. Все будет объяснено, и не найдется идиота, который бы этого не понял. Мы создадим жизнь, и в обыденности проникнутую Высшей Тайной! Сапожник, тачая башмаки, будет испытывать то, что до сих пор было доступно только высокому духу. Он будет переживать то же самое, но в популярной форме — так же как сегодняшний рабочий размышляет об Эйнштейне наравне с великими корифеями физики и математики. Мужской голос из толпы. Хватит! Здесь вам не коллегия. Мы пришли на праздник! Мы хотим новой жизни, а не нудных проповедей. О. Унгвентий. Я понимаю импульсивность ваших несущественных желаний и обещаю, что они будут удовлетворены. Любая физическая теория, надлежащим образом пересеченная в ее метафизической алчности, найдет свое место в нашей системе. Господин Рыпман трансформирует личность. Скажу вам конфиденциально: он постепенно превращает меня в Вахазара, пересаживая мне некоторые железы, взятые у моего компаньона. Я чувствую в себе необъятные возможности. Распад психических атомов я включаю, как гениальную концепцию, в мою систему. Рыпман (выступая вперед у подножья трона). Господа и дамы. До сих пор мы производили насильственные трансформации. Теперь мы создадим такие условия, что излишние биологические виды вымрут сами. Я возомнил себя чудотворцем. Я тоже хотел стать Вахазаром, но тут мои знания дали осечку. Не всякая железа приживается на каждом. Это — страшная правда моей метабиохимии. Индивидуализация железолизации — этим я обязан теоретическим трудам отца Унгвентия, который в своей гениальной интроспективной дедоиндукции — прошу не путать с дадаизмом — предвидел даже этот случай. Я просто из кожи вон готов выпрыгнуть от радости! Нас ждут поразительные вещи! Тот, кто хочет, кто действительно хочет, может теперь стать всем в пределах трансформативности цереброспиральной системы. А со временем мы научимся оказывать воздействие и на самозарождение новых нервных узлов — воздействие, оплодотворенное творческой волей Единичных Сущностей нового типа. Я счастлив, и вы тоже! Завтра между нами не будет различий. Нас изнутри переполнит дьявольское откровение трансформации в соответствии с моими формулами — знаменитыми таблицами Рыпмана! Люди! Вы только представьте! Каждый будет и тем, и этим: женщины, мужчины — единая масса трансформационных возможностей, адаптаций и аккомодаций. Это не вздор! Это чудесная правда! Ропот обожания в толпе. Голоса: «Да здравствует Рыпман!!!» «Новая жизнь!!!» «Долой мистические небылицы!!!» «Биологическая Правда!» «Железы!!!» «Ура!» Рыпман (указывая на о. Унгвентия). Всем этим вы обязаны ему! Он озарил великой идеей мои способности экспериментатора. Без него я был бы ничем. Падайте ниц. Падает ниц перед о. Унгвентием. То же самое делает вся толпа, кроме Морбидетто. Сдавленные голоса лежащих ниц: «Да здравствует Унгвентий!!» «Да здравствует трансформация!!» «Да здравствует распад психических атомов!!» Левая дверь открывается, входит Визгоморд в красном костюме с желтой звездой на животе и в огромной гренадерской медвежьей шапке желтого цвета. Визгоморд (провозглашает). Их Единственности: Дюбал Вахазар и Его духовная дочь Свинтуся Макабреску!!! Сразу после этого входит Вахазар в костюме перпендикуляриста с такой же желтой перевязью, как у о. Унгвентия. Он ведет под руку Свинтусю, одетую как в третьем действии. У Свинтуси на голове оранжево-желтая вуаль, в руке — букет красных роз. Оркестр за сценой играет кавалерийский марш. Вахазар (очень громко). Ничего не поделаешь. Надо пройти через все унижения. Валяйте дальше. Свинтуся (громко, визгливо). Дедуля, будь спокоен. Я с тобой. Оркестр обрывает марш на середине такта. Вахазар. Хорошо. Спасибо тебе, дитя мое. Только что-то мне безумно скучно! Не радует меня вся эта история. Приближается к трону. Морбидетто, достав из-под юбочки лассо, переходит налево, к открытой двери. Свинтуся. Прикажи им встать, дедуля. Вахазар (рычит, пуская пену). Хаааааааааааа!!! Встать!!! Все встают, продирая глаза, и с глупым видом озираются, словно люди, которых только что разбудили. Ропот в толпе. Молчать!!! Тишина. Вахазар (спокойно). Я есмь — вот вся правда, которую можно выжать из этого омерзительного факта. Скоро мы покончим с этой комедией. Я живу после собственной смерти. Открою вам секрет: Рыпман тайно вырезал у меня во сне какую-то железу и пересадил ее отцу Унгвентию — тоже во сне. (Указывает на о. Унгвентия.) Я манекен, и я исполню все до конца. Свинтуся. Дедуля, успокойся, это неправда. О. Унгвентий смотрит на них, онемев и в ужасе расставив руки. Вахазар. Меня еще хватит на то, чтоб соврать[21]. (О. Унгвентию.) Начинай, господин профессор. О. Унгвентий (с усмешкой). Что ж, начнем. Слушайте меня, единоверцы. (Поет дрожащим голосом без определенной мелодии.) Это я — это он. А в душе какой-то звон. А в душе звонят звоночки. Эй вы, дочки, эй, сыночки! Я один — Вместо двух. А в Эдеме — Мягкий пух. Эдредоны и Эдемы,
Так за всех успей хлебнуть. Прошу прощения, господа. Я чистый философ, а вовсе не поэт. Я сымпровизировал стишок — такой, как мог. (Вахазару.) Вахазар, преклони колени в знак единения с вечной Истиной. И ты тоже преклони, Свинтуся, пребывающее в неведении дитя извращенной похоти. Вахазар и Свинтуся становятся на колени у подножья трона. Голоса из толпы: «Что за мерзкая комедия!» За сценой слышен звон большого колокола. Чем более она омерзительна, тем важнее могут оказатьcя ее последствия. Истина должна укрыться под плащом лжи, чтобы быть привлекательней. Ведь истины на вас наводят скуку. Вы хотели обряда — вот он. (Торжественно.) Вот она — а вот и он.
Всемогущему такому. Прошу прощения, господа, это экспромт. Поэтом я никогда не был, и в этом проклятье всей моей жизни. (Целует в лоб Вахазара и Свинтусю.) А теперь довольно церемоний. Я никогда не был специалистом по части этих пережитков, маскирующих Истину. Слушай меня, Дюбал Вахазар: ты — самый дрянной комедиантишка из всех, кого я знал, коварнейшая разновидность, которая через извращение достигла абсолютного владения телом, тип правителя-вырожденца, перед которым могли бы склониться самые аморальные из цезарей и персидских сатрапов… Вахазар (прерывает его). Ах! Если б это было так! Но даже и это уже не… О. Унгвентий. Ты задумал меня очернить, обезвредить своей якобы искренностью. Ну хорошо же. Ты абсолютный нуль. И ты, и те, кто был до тебя, — все эти проклятые общественники, приносившие себя в жертву ради общего блага. Все это остатки чего-то безвозвратно утраченного. Все может быть иначе, только если победит то, к чему стремлюсь я. Ты понимаешь? Тебя нет вообще. Вахазар (стоя на коленях, холодно). Не могу не согласиться со всем, что здесь сказано. Бесспорно, это самая страшная минута в моей жизни: я не знаю, кто я такой. Поймешь ли ты меня, коварный старец? Ты ведь понятия не имеешь, что это значит — не знать, кто ты такой. Хаааа!!! (Коротко рычит, стоя на коленях. Потом умолкает.) О. Унгвентий (ликующе — толпе). Я победил его, победил окончательно. Он уже не может быть моей пружиной. Вахазар, ты не существуешь для меня, следовательно, не существуешь вообще. Тебя нет. Скажи, что тебя нет. Порадуй бедного старца мученика своей последней исповедью. Вахазар встает. Свинтуся остается на коленях. Вахазар. Меня нет — это слишком слабо. Моя суть — неопределенность, я в ней живу. Мне кажется, что я во всем. Я насыщен полнотой Бытия. Все растворяется в бесконечности! Убейте меня, иначе я лопну от восторга перед самим собой. Какое счастье! Какое блаженство! Не знать, кто ты такой, — быть всем!!! (В безумном восторге простирает перед собой руки.) Свинтуся встает. Свинтуся. Дедуля, дедуля! Не будь так прекрасен! Не говори так!.. (Замирает в восхищении, глядя на Вахазара.) О. Унгвентий (подавая знак Морбидетто). Морбидетто, пора, самое время! Морбидетто, метнувшись от двери, накидывает лассо на шею Вахазару. Вахазар с вытянутыми вперед руками падает на спину. Морбидетто затягивает петлю, наступив ему на грудь. Вахазар, несколько раз дрыгнув ногами, испускает дух. Общее безмолвие. Свинтуся (падая на труп Вахазара). Я любила только его одного!!! (Обнимает тело и застывает в этой позе.) О. Унгвентий. Свершилось! Мы свободны. Господин Рыпман, немедленно вырезать у него железу, ту, вы знаете — Carioxitates Rypmanni[22], — и приготовить для меня инъекцию, пока теплая. Я стар, но сил у меня хватит на десятерых. Ну же, господин Рыпман, шевелитесь. Ропот в толпе. О. Унгвентий свистит, сунув два пальца в рот. В левую дверь врывается гвардия во главе со взводным, одетым, как Гнумбен. Войдя в центральную дверь, сквозь толпу проталкивается о. Пунгентий с двумя пневматиками. Выгнать всех на улицу. Там будет провозглашен новый указ. Отныне я Унгвентий-Вахазар в одном лице. Да я и был им всегда. Примкнуть штыки! Вперед!! Гвардия со штыками наперевес теснит толпу. В дверях давка. Морбидетто убирает ногу с трупа Вахазара, выдернув ее из-под Свинтуси. Положив лассо, становится в левом углу сцены, скрестив на груди руки и насмешливо глядя на происходящее. На сцене остаются: Визгоморд, о. Пунгентий с двумя пневматиками, Любрика с Симпомпончиком, Скаброза, первый, второй и третий палачи и четверо перпендикуляристов; все они держатся в глубине сцены слева. Скаброза подходит к Свинтусе, лежащей на трупе Вахазара, и нежно обнимает ее. Гвардейцы становятся у центральной двери. Скаброза. Бедное, бедное дитя… О. Унгвентий (спускаясь с трона). Морбидетто, теперь ты мой. Ты будешь моей пружиной, моим отдохновением и придворным абсурдом бытия. Как следует отдохнуть можно, только погрузившись в абсолютный абсурд. Рыпман стоит, угрюмо глядя на группу Вахазар — Свинтуся — Скаброза. Морбидетто. О да, Ваша Единственность. Я твой. Все это была только прелюдия к делам действительно существенным. О. Унгвентий. О, как я счастлив, как я чертовски счастлив! Во мне клокочет юный дух, пульсируя в неэвклидовом напряжении многомерного аморфного пространства. Подойди ко мне, Морбидетто, мы должны обдумать новую программу — это будет синтез Вахазарова безумия с высшим смыслом моей Абсолютной Истины. Морбидетто сладострастно улыбается. О. Унгвентий выходит в центральную дверь, опираясь ему на плечо. На пороге оборачивается. Господин Рыпман, хватит сантиментов. Не обращай внимания на эту трогательную сцену и займись-ка своим делом — желёзками. Ха-ха! Рыпман (Скаброзе и Свинтусе). Да простят меня дамы, но я должен выполнить свой долг, пока ткани еще живы. Через четверть часа может быть поздно. А вырезать их при жизни означало немедленную смерть. Скаброза (вставая). Господин Рыпман, не будьте так жестоки. Ведь это ее отец. Она чувствует это и потому так безутешна. Свинтуся резко вскакивает. Свинтуся (бесстрастно). Дааа? А я об этом не знала. Я думала, это чистая случайность, что я его так люблю. Но если он мой отец, мне все равно. Берите его, Рыпман. Скаброза изумленно смотрит на нее. Рыпман. Удивительная штука эти парадоксы подсознательных состояний. Тут никакие железы не помогут. (Гвардейцам.) Вынести тело Его Бывшей Единственности в биохимический кабинет. Гвардейцы берут тело Вахазара и выносят налево. В центральную дверь входит о. Унгвентий, за ним Морбидетто. Любрика вдруг бросается вслед гвардейцам, уносящим тело. Любрика. На самом-то деле одна только я могла его спасти. О, что за чудовищное свинство! (Выбегает в левую дверь.) О. Унгвентий. Господин Рыпман, глубины извращенной души этой канальи внушают ужас. (Указывает на Морбидетто.) Мне от него уже никогда не избавиться. Рыпман. Таково уж проклятье всех великих: им непременно нужно найти какую-нибудь гнусную вошь, которая будет тянуть из них соки. Я удаляюсь — у меня нет времени на житейско-технические дела. (Выходит в левую дверь.) О. Унгвентий (ему вслед). Не забудь об инъекциях, господин доктор. (Садится на ступеньки трона.) Устал я, хочется побыть вдвоем с кем-нибудь совсем простым и незнакомым. Надо бы отдохнуть. Эй, Визгоморд! Иди-ка сюда, потолкуем немного. Визгоморд подходит. Дай руку. Как я ослаб. (О. Пунгентию.) Ну-с, брат-фофулат, что тебе подсказывает интуиция в это единственнейшее из мгновений? Интересно, знаешь ли ты, о чем я думаю? О. Пунгентий (указывая на Свинтусю). Убить эту малютку? Она слишком много знает. О. Унгвентий. Точно. У тебя бесподобная житейская интуиция. Ты будешь для меня тем, чем я должен был стать для Вахазара. Я — Вахазар Второй. Немного староват, но это ничего. Ты придешь мне на смену в этом дьявольском шестимерном континууме Абсолютного Абсурда. О. Пунгентий бросается на Свинтусю и начинает ее душить. Свинтуся и не думает сопротивляться. Скаброза видит это, но не может двинуться с места. Морбидетто. Ха-ха-ха! Теперь я вижу преимущества новой системы. Чудесным образом преодолены все сомнения морального порядка. Именно этого нам не хватало — мне и Вахазару. В левую дверь вбегает Любрика. Любрика. Давай, Симпомпончик!! Давай, мой сыночек! Хоть раз в жизни покажи, на что ты способен!! Протягивает ему кинжал. Симпомпончик бросается на о. Пунгентия и закалывает его. Тот падает на Свинтусю. Свинтуся выбирается из-под трупа. Пневматики хватают Симпомпончика и держат его под мышки. Свинтуся (тяжело дыша). Спасибо тебе, мой Симпомпончик. Беру тебя на воспитание и ручаюсь, что сделаю из тебя человека. (Пневматикам.) Отпустить его сию же минуту!! Пневматики отпускают его, и он падает ниц перед Свинтусей. Симпомпончик (распластавшись на полу). Отрекаюсь от мужского блока — я твой. Свинтуся целует его в лоб. О. Унгвентий (безумно). Ну хорошо, только что все это значит? Морбидетто. Ну-ну-ну, отец Унгвентий, не надо ужасаться. Это одна из тех проблем, которые только подчеркнут величие наших идей. Нам необходим некий фон, контраст, уродливый двойник. Иначе нас никто не заметит, никто не отличит от других. Оставь их такими, как они есть. У каждого должны быть свои трудности, и у нас в том числе. О. Унгвентий. Может, ты и прав, Морбидетто. Как теоретик жизни ты вне конкуренции. Свинтуся нежно прижимает рыдающего Симпомпончика к груди. Из-за красной двери высовывается голова Рыпмана. Рыпман. Инъекция для Вашей Единственности готова. Все железы Вахазара в моем распоряжении. Поторопитесь, пожалуйста, а то остынет. О. Унгвентий. А не слишком поздно? Боюсь я что-то этой последней трансформации. Морбидетто. Да иди ты поскорей, Ваша Единственность. Никогда ничего не поздно, особенно если впереди уже ничего нет. Шевелись, старая развалина. Со смехом подталкивает его к левой двери. Оба выходят. Свинтуся. Не плачь, Симпомпончик. Когда-нибудь мы им покажем истину. А пока не пришло время, учись как бешеный. Стисни зубы и учись. Ты мне обещаешь? Симпомпончик (всхлипывая). Да, да. Клянусь, что буду сильным, как дедуля Вахазар, как сам отец Унгвентий, как Морбидетто. Я пока еще не все понимаю, но знаю. Действительно знаю. Ты веришь мне, Свинтуся? Свинтуся (обнимает его). Верю. Тебе я верю безусловно. Ну а пока — пойди отдохни и поиграй со мной в куклы. Тащит его за собой. Они выходят в левую дверь. Скаброза (глядя им вслед). Бедные, бедные дети, если б они только знали, что их ждет! Визгоморд. Да это ничего, милостивая государыня! Они изменятся, приспособятся, приноровятся, им сделают еще какие-нибудь инъекции. Уж господин Рыпман для них придумает какую-нибудь новую штуковину. Обняв Скаброзу, целует ее в губы. В глубине сцены трое палачей, двое пневматиков и четверо перпендикуляристов взрываются диким хохотом. Скаброза (безропотно поддаваясь Визгоморду). Ах! ах! ах! И все же со смертью Вахазара развеялось последнее очарование этой жизни… 1921
[1] «Однако власть достается дорого — она оболванивает» (нем.). Фридрих Ницше. [2] Тадеуш Лянгер — близкий друг Виткевича, участник многих его литературно-художественных начинаний. [3] Этого очень легко добиться, если предварительно сунуть в рот пастилки Виши [концентрат солей, выделенных из щелочных минеральных вод французского курорта Виши] или крошки пиперазина [бесцветное кристаллическое вещество, легко растворимое в воде; применяется как глистогонное средство] магистра Клявого. (Прим. автора.) [4] От польского fafula — «растяпа, фофан» и infulat — «митроносный священник». [5] Основные цвета костюмов и декораций должны быть следующих оттенков: желтый — оранжевый кадмий, красней — французская киноварь, черный — жженая кость. (Прим. автора.) [6] Заломленных набекрень (франц.). [7] Сложные математические величины, применяемые в неэвклидовых геометриях и теории относительности. [8] Выходит (лат.). [9] После вас (франц.). [10] Кстати (франц.). [11] Отлично! (франц.). [12] Так и должно быть. (Прим. автора.) [13] Непоколебима (франц.). [14] То есть на самом деле пляшет одна Свинтуся. (Прим. автора.) [15] В этом месте важно, чтобы у актера не оторвался ус. Иначе весь эффект насмарку. (Прим. автора.) [16] Химические соединения, образующиеся при распаде белковых веществ в процессе гниения; по физиологическому действию сходны с алкалоидами. [17] В том числе (франц.). [18] По всем правилам (франц.). [19] Титус Чижевский (1885–1945) — польский поэт-футурист, драматург, художник, один из основателей группы формистов. [20] Слово, открытое Яном Жизновским. (Прим. автора.) Ян Марцели Жизновский (1889–1924) — польский прозаик, литературный критик, художник, участник группы формистов. [21] Именно так и должно быть. (Прим. автора.) [22] Рыпманово воспаление щитовидной железы; псевдомедицинский термин, придуманный автором. |
