#34. Апофения


Дмитрий Колейчик
Дом для дрозда

Мой труп в могиле разлагается.
И в полновластной тишине,
Я чую — тленье пробирается,
Как жаба скользкая, по мне.
[…]
И слышу: мысли неизжитые
Рыдают в черепе моем.
Как дети, в комнатах забытые,
Когда объят пожаром дом.
[…]
Зажжет их пламя разложения,
Зальет их сукровицы яд
И — после долгого борения —
Их черви трупные съедят!


Александр Тиняков. Мысли мертвеца

Дети нашли дрозда на пустыре за домом. Птица, очевидно, повредила крыло и не могла взлететь, поэтому вприсядку скакала по земле, потешно трепыхаясь. Раззявленный от напряжения клюв, глаза, словно, навыкате очумевшие, — вид её был смешон.

Дрозд оказался необычайно большим, не менее тридцати сантиметров в длину, и необычайно чёрным, только клюв — огненно-рыжий. Дети решили помочь дрозду — сделать для него дом, в котором он мог бы жить, пока не поправится.

Все примерно представляли, как выглядит скворечник — простой ящик с круглым отверстием в передней стенке. Инструменты нашлись у кого-то дома. За овощным магазином, стоящим неподалёку от единственной в округе многоэтажки — длинной и высокой, квартир, наверно, на пятьсот, а то и на тысячу, — валялись кучей старые деревянные поддоны, которые легко было разломать на доски. Из них сколотили скворечник. В передней панели старательно лобзиком выпилили круг — вход в дом для дрозда.

Но вышла промашка. Птица оказалась слишком крупной и не влезала во входное отверстие. Тогда дети отодрали переднюю панель от скворечника, поместили в него дрозда, а панель прибили сверху, как крышку. Получилось замечательно! Птица прекрасно подошла под размер ящика, а из отверстия выглядывал огненно-рыжий клюв.

Неожиданно дрозд запел. Пение его было проникновенным, прекрасным и с такой жгучей грустинкой, что дети прослезились от умиления.

Сначала решили повесить скворечник на высокое дерево в перелеске на краю пустыря, но потом кто-то сказал:

— Слушайте, наш скворечник птице впритык. И он больше похож на ящик, в котором, обычно, закапывают.

Остальные дети подумали и согласились.

— Значит, мы сделали подземный скворечник! Давайте закопаем его! — предложил кто-то. — Так даже лучше и интересней. Это будет не какой-то там скучный скворечник на дереве, до которого каждый додумается, а подземный, понимаете?

Дети засомневались. Тогда этот кто-то подкрепил свою идею дополнительными аргументами:

— Тем более, на высоте дрозду будет небезопасно, ведь у него повреждено крыло, да и кто-нибудь может залезть на дерево, например, дикая кошка… А под землёй хорошо, тепло… Там много червячков и личинок, которыми питаются птицы.

И дети снова согласились, ведь аргументы казались такими логичными.

Дрозд всё это время не прекращал петь, и пел, когда его закапывали в землю, и потом — детям казалось, что он всё ещё поёт и под землёй. Закопали его возле перелеска на опушке. Долго ещё сидели — до самого заката — вокруг того места и слушали чарующее пение из-под земли. Потом обложили то место камнями, — каждый принёс по одному, — чтобы не потерять, и собираться там в другие дни — слушать пение.

Но эти посиделки долго не продлились. Однажды дети не нашли камней, кто-то разорил их самодельное капище.

Где теперь эти дети? Раскидала их жизнь, и даже мальчик, который дольше всех искал подземный дом дрозда, всё бродил возле пролеска и слушал землю, прикладывая к ней чуткое ухо, уже забыл о том небольшом детском приключении. Кто-то отвлёк его внимание. Кто-то всегда отвлекает наше внимание от каких-то важных вещей и переключает его на другие важные вещи, тем самым навсегда определяя нашу судьбу.

***

Адам не любил дождь, он мешал слушать голоса червей. Тех червей, которые живут под землёй. Их там очень много, так много, — Адам знал, — что под тонким слоем дёрна и песка, или чернозёма — никакой земли уже почти нет. Она вся насквозь червивая — плоть Земли, — и состоит сплошь из червей. Они же сами и рассказали обо всём Адаму.

Эта живая, копошащаяся и голосистая масса под тонкой корочкой… Страшно представить, что именно по ней, а не по незыблемой тверди, ходят беспечные люди. На ней — на этой червивой зыбкой плоти — возведены тяжёлые многоквартирные дома, огромные города с миллионами жителей. Адам представлял себе это постоянно — очень чётко — и ужасался. Ему казалось, что вот-вот, и червивая масса перестанет подпирать тонкий земляной слой и обнаружит себя, проявит свою истинную мощь, и все дома и города с ничего неподозревающими людьми провалятся туда вниз — к этим истинным наследникам сего мира.

Адам знал, что черви пока терпят, выжидают. Они внизу, пока им хватает еды — тех мёртвых, которых им туда постоянно подкапывают. Но баланс будет сохраняться не вечно. Грядут перемены, перестановка сил, и кризис неизбежен — даже для них, для червей, но первыми ощутят на себе последствия пищевого кризиса люди. Всё шло к этому — с доисторических времён. Адам знал это, ему нашептали черви.

Когда-то его библейский тёзка и далёкий предок, как, впрочем, предок всех людей на свете, умел понимать язык всех живых тварей на планете, даже язык молчаливых рыб. Адам не читал Библию и не интересовался её историями, но кто-то однажды тронул его за плечо и рассказал именно эту историю…

Итак, когда-то Адам понимал язык зверей, птиц и рыб. Ползучих гадов, насекомых и червей. Даже язык паразитов, которые жили в его потрохах. Но потом лишился этой способности, потому что разгневал Бога, надкусив немного его плоти. Адам стал после этого понимать язык не только земных тварей, но и небесных созданий — ангелов и даже самого Бога. Мог слушать его тайные мысли, его план насчёт Адама и его потомков. А это никуда не годилось, потому что лишь не зная божественного плана, можно его исполнить. Поэтому Бог лишил Адама и всех его потомков дара понимать язык земных тварей. Но это случилось давно, так давно, что не найти такой точки на стреле времени, когда это случилось. Это было мнимое время…

Дальнейших объяснений Адам не понял. Так всё стало запутанно, что он не стал бы и переспрашивать, даже имея на это силы. Кто-то стоял у него за спиной, держал за плечо и всё говорил-говорил, а у Адама не было сил оглянуться, он, словно, застыл и превратился в слух.

«Но с тех пор прошло немало времени, сменились тысячи поколений… Старые обиды забылись, и почему бы тебе, нынешнему Адаму — простому человеку, который живёт сейчас и не делает никому зла, — не получить обратно частицу утраченных возможностей? — говорил кто-то. — Я позволю тебе слышать голоса червей. Слушай их, они знают многое. И ты тоже узнаешь — от них».

С той поры Адам обрёл способность слышать голоса червей.

Теперь Адам знал. Черви ему рассказали, что в начале времён их было мало. И людей жило немного, поэтому черви питались в основном трупами животных. Но те из них, которые ели человеческие трупы, становились разумней, становились ближе к людям по духу. Со временем людей становилось больше, они расселялись по всей планете, всюду хоронили своих мёртвых, так что скоро вся земля была наполнена мёртвыми. Это означало, что у червей появилось больше насущной пищи. Эпидемии и войны давали насытиться вволю, поэтому черви плодились и размножались быстрее человечества, пока, наконец, их не стало в земле больше, чем самой земли. И пока им ещё худо-бедно хватает мёртвых, они не выйдут наверх, к живым. Но баланс зыбок. Грядут времена, когда люди не смогут прокормить даже себя, и сами начнут раскапывать своих мертвецов, чтобы питаться ими. И тогда мир обрушится вниз, под землю — прогнившую изъеденную, как палуба древнего ковчега, землю.

«Времена сейчас неспокойные, — объясняли черви Адаму, — многие среди нас уже готовы поглотить живых. Но так думает пока что ещё не большинство. Поэтому корми нас… А мы будем за это рассказывать тебе всякие истории о людях. Мы всё знаем о них — о тех, кто умерли и были погребены, — как жили, о чём мечтали, какие ошибки совершали, все их самые потаённые секреты, самые страшные грехи... Мы всё тебе расскажем, мы подарим тебе все знания мира, а когда ты умрёшь, мы не примем тебя в пищу, и ты обретёшь вечную жизнь!»

«Корми нас! Поверь, другого выхода нет, это лучшее, что ты можешь сделать…» — постоянно шептали черви Адаму. Их шёпоты сливались в громкий отчётливый голос, доносившийся из-под земли. Но во время дождя Адам не мог их слышать, и ему казалось, что он совсем один, совсем обезумел, а всех этих голосов червей нет и никогда не было. Поэтому Адам не любил дождь.

Но после дождя Адам выходил из дома, находил какого-нибудь ребёнка и тащил куда-нибудь в лесок на городской окраине. Там он предавал жертву земле, а затем припадал к ней ухом и слушал, слушал долго — пока не стихал детский голос, и вместо него не начинали звонко, оглушительно, шептать черви. Тогда он понимал, что жертва его принята, они — его покровители и друзья — вернули ему свою благосклонность.

Да, Адам прельстился вечной жизнью. Но не столько от жадности, сколько от ужаса, который испытывал, зная, что весь мир держится на червивом изъеденном трупе земли и непременно в скором времени провалиться вниз. Такой участи для себя он перенести не мог, да и кто бы смог? Поэтому он готов был на всё, чтобы избежать отвратительной гибели.

А вот слушать истории мёртвых, об их прижизненных метаниях, сумасбродных страхах, ничтожных страстях и надеждах, об их преступлениях, мерзостях — обо всех этих скелетах в шкафах, теперь, когда они сами стали обглоданными скелетами в огромном земляном шкафу, полном червей, и сыпались на Адама своими грязными костями… Слушать эти ужасные истории Адам не желал. Поэтому приносил червям детей. И просил рассказывать их истории. Иногда — хотя бы иногда! — они были светлыми и радостными. Наивными, но от того такими чистыми и трогательными. Не то что у взрослых — сплошная мерзость под стать их гниющей внизу плоти.

В этот раз он привёз ребёнка на край разросшейся лесополосы. Широкий, километра два, пустырь отделял её от заброшенного длинного и высокого многоквартирного дома. В нём давно никто не обитал, кроме бомжей и сомнительного вида молодых людей, которые занимались там своими сомнительными делами. Город отступал от этих проклятых мест и медленно, но верно, словно огромный механический слизняк, уползал на запад, прирастая там новостройками спальных районов. А здесь, на восточной окраине, Адам был уверен, что ему никто не помешает. Жертва лежала в багажнике тихо и, наверно, уже смирившись со своей участью.

Адам вышел из машины и осмотрелся. Выбрал место и стал копать. Скоро его лопата упёрлась во что-то твёрдое, это оказался детский череп. Адам понял, что он не первый, кто пришёл сюда кормить червей, это его вдохновило, но закапывать свою жертву на чужом месте не хотелось. Он решил поискать другое. И хотя ему было прекрасно известно, что не бывает мест, под которыми не скрывались бы чьи-то кости, он хотел найти что-то посвежее, точнее наоборот — давно некормленое место, где кости хотя бы не вылезали наружу под лопатой. Адам стал слушать землю, слушать червей. Там, где голоса тише, — вот, какое место было нужно.

Внезапно его слух привлекли звуки, подобных которым он никогда не слышал. Это было похоже на пение, переливчатые звонкие трели. Их источник явно находился неглубоко. Скоро Адам нашёл, откуда доносились необычные звуки, и припал ухом к земле. Это и в правду было пение — прекрасное, грустное и окрыляющее. В нём перемешались страдание и искупление, избавление от боли бытия и гнетущего ужаса, от неотступной тревоги провалиться со всем миром под землю, утонуть в её трупной, кишащей червями плоти.

Адам в восхищении и неясном предвкушении чего-то важного забыл про лопату, стал разрывать землю голыми руками, желая докопаться до источника, который, казалось, был у самой поверхности. Но рыл он всё глубже, и ничего не находил. Возможно, Адам рыл землю слишком долго, лет сто, или двести, оборвав руки до костей, и весь мир уже успел провалиться на съедение червивому царству, когда кто-то тронул его за плечо.

Он замер, а кто-то за его спиной произнёс: «Довольно, Адам! Ты много потрудился, и теперь пришло время воздать тебе за одинокое твоё радение. Ты обретёшь обещанную вечную жизнь! Вся мудрость трупной земли, все шёпоты червей станут твоими, и ты станешь нами, а мы — тобой!»

Последний тонкий слой земли разверзся, и оттуда хлынули мощным потоком звонкие оглушительно извивающиеся черви-трели. Ещё недавно они казались чарующими и прекрасными, а сейчас они со скрежетом и восторженным визгом, с жадным яростным ликованием ворвались в Адама как в новую всепланетную землю-плоть.