|
|
Зуб Муж и жена, прожив много лет на одном месте, несколько притомились в семейной жизни. Чтобы как-то встряхнуться, они решили сделать ремонт. Они дали своему сыну металлический скребок и поручили ободрать обои со стен комнаты, а сами оделись и отправились в хозяйственный магазин, чтобы присмотреть там новые обои, которые встанут на место старых. Сын не пожелал ослушаться своих родителей, он стал надрывать и подковыривать обои скребком, а потом отдирать их длинными полосами и бросать на пол, где они собирались в кучу. Работа увлекла его. Такое дело, как ремонт, было ему в диковинку, и от этого хотелось узнать, чем всё закончится. Обои легко отслаивались длинными бумажными полосами, из-под которых на пол сыпались засохшие тараканы, жившие там когда-то тайно от человеческих глаз. По мере продвижения сыном завладела мечта, что родители позволят ему оставить оторванные обойные лоскуты, и он будет играть ими, будто это тонкие продолговатые люди, похожие на личинки насекомых. Фломастером он нарисует им зубастые лица, руки-ниточки, скрещённые на животе, и ноги, всегда плотно сжатые, толстые у туловища, но настолько тонкие и почти сросшиеся внизу, что ходьба на них происходит совсем незаметно, только за счёт движения едва заметных пальчиков, и от этого кажется парением над землёй. Люди-лоскутки соберутся в загадочную процессию и, углублённые в размышления, будут неспешно передвигаться по периметру комнаты, когда никого не будет дома. Когда же мать и отец будут возвращаться с работы, бумажные люди будут прижиматься к стенам или затаиваться между страницами книг, тем самым оберегая себя от изгнания. Вдруг под одной из оторванных бумажных полос открылась небольшая, но глубокая выемка, как будто кто-то специально высверлил её в кирпиче. В неё был туго вставлен матерчатый свёрток. Сын вытащил его и развернул. В свёртке лежал крупный и потемневший от старости зуб. Сын чуть не вскрикнул от радости и подумал: — Какой хороший зуб! Я сберегу его, и видит бог, настанет тот день, когда этот зуб мне пригодится.
Прошло время. Сыну исполнилось сорок пять лет. Он лежал на диване в комнате и ждал гостей, которые должны были заглянуть, чтобы поздравить его и закусить в непринуждённой обстановке. И вот, ожидая так, он расслабился и начал было немножко дремать, мысли начали известным образом спутываться и расплываться, что-то новое, логически несообразное, стало под сурдинку вкрадываться в мягкую головную сутолоку, стягивая путы сна, но тут он услыхал какой-то лёгкий шорох и встрепенулся. Он подумал, что уже заснул и это приснилось, и собрался снова отдаться дрёме, но почувствовал, что теперь уже не получится, сон пропал, а вместе с тем ему снова послышался какой-то едва уловимый звук, как будто от порыва воздуха что-то невесомое волочится по полу. Он пригляделся и заметил, что под столом притаилась тонкая продолговатая фигура. Он узнал её. Ещё тогда, во время ремонта, сын попросил родителей оставить ему сорванные обои и взамен поклялся, что никогда в жизни не попросит себе более ни одной игрушки. Услышав это, отец пришёл в ярость. Он бросился к куче оборванных обоев, оттолкнул сына, стоявшего на пути, сгрёб бумажные лоскутья в охапку и вынес прочь. Но сын проделал большую работу и нельзя было выбросить всё за один раз. Пока отец справлялся с первой партией и сыпал проклятия, сын незаметно выбрал один приглянувшийся ему лоскуток и быстро спрятал его. Потом он часто доставал лоскуток и играл им, но летом родители отправили его в пионерский лагерь, а когда он вернулся, то даже не вспомнил про свою игрушку. Теперь он пытался восстановить, как всё было, в какой момент он забыл про любимую игрушку, и в ответ в его голове как будто зазвучала чужая речь: — Ты прятал меня в библии. В этой книге я был в безопасности, потому что никто и никогда в этом доме не открывал её. Лёжа в ней я ожил, я научился читать и пристрастился к этому занятию. Я впитал великую мудрость этой книги. Сын понимал, что всё это похоже на то, что он говорит сам с собой, однако в этой внутренней речи был какой-то несвойственный ему тон, к тому же, сообщались сведения ему совершенно не известные и даже неожиданные. Внутренний голос тем временем продолжал: — Прошло тридцать пять лет. Я жил на улице, я научился следовать дуновениям ветра и так облетел весь мир. Я долго жил в Лондонской библиотеке и в Ватикане, изучая священные книги, труды мистиков и теософов. Я посетил Египет и Вавилон, Индию и Тибет, Афон и Аркаим, Оптину Пустынь и Ясную Поляну. Я причастился многих великих тайн и стал участником мистерий, доступных лишь избранным. И вот я вернулся. Я здесь для того, чтобы отблагодарить тебя. Ведь это ты придумал меня. Библия мне мать, она согрела меня в своих объятиях и вскормила молоком священной мудрости, но ты — мой отец. Своим творческим актом ты вдохнул в меня жизнь, придал мне форму. Итак, слушай же мой план. Сегодня мы бежим. Нам могут помешать, но времени на разъяснения кто и почему у нас нет. Это не так просто. Сейчас я расскажу всё только в общих чертах. Подробности будут по ходу дела. За Уралом есть поселение просветлённых. Ими организована академия грядущего воскресения человечества. Сейчас она вне закона и действует подпольно. Это одна из причин по которой нас преследуют. Разумеется, это дело времени, и скоро закон повернётся в другую сторону — за его пределами окажется всё, кроме нас. Я уже договорился о том, что ты поступишь туда на обучение. Там тебя ждут. Уже приготовлена изба. Там ты сможешь начать новую жизнь, встать на путь истинный и свершить великие дела на пользу всем живым существам. Просветлённые братья примут тебя в распростёртые объятия — среди них я пользуюсь непререкаемым авторитетом и полностью поручился за тебя. Кроме того, среди них живёт одна благочестивая сестра, которая уже влюблена в тебя и ждёт встречи. Это кажется невероятным, но, воистину, сердца просветлённых сестёр всеведущи. Они всегда знают наперёд, кого им любить. Я уверен, что увидев её и узнав её душу, ты с достоинством и полной взаимностью примешь этот великий дар. Кроме того, хотя это совершенно не важно, и почти даже лишнее, но всё-таки добавлю, в качестве маленького дополнительного аргумента, что она проводит много времени на свежем воздухе и правильно питается, поэтому весьма привлекательна как женщина. Речи лоскутка заинтриговали сына. Он не был лишён романтических настроений и способен был порой увлечься какой-нибудь дерзкой идеей. И всё-таки он был уже не мальчик. За спиной была прожитая жизнь. Сорок пять лет — не шутка. В этом возрасте сомнения во всём — излюбленное блюдо мысли. Хотя ничто его к этому не обязывало, так как беседа завязалась внутри его головы, то ли на психическом, то ли на электромагнитном уровне — он этого понять не умел, — он всё-таки не выдержал и спросил — не про себя, а вслух, со сдавленной, неприятной интонацией, грозящей сорваться на стон: — Но как же родители? Если я исчезну, не предупредив, они пойдут к участковому и напишут заявление. Мало того, гости должны были заявиться с минуты на минуту. Но он как будто забыл про них. Может быть, где-то и промелькнула мимолётная мыслишка, что гости торопиться не станут. Не такие это люди, чтобы приходить к назначенному часу. Да и придут ли они вообще? Не такие это люди, чтобы являться в обязательном порядке. Не на службу, как-никак. И если уж так, то можно даже не открывать. Мало ли что, взял и ушёл. Имеет полное право. Будут говорить, что уснул пьяный. Плевать. Не бог весть какие люди. Если что-то и было ему по-настоящему интересно в этом момент, так это почему бумажный лоскуток разговаривает с ним внутри его головы. Как это возможно с физической точки зрения? Он стеснялся спросить. Разве мы спрашиваем наших собеседников, как так получается, что они говорят, а мы их слышим и понимаем? А между тем, это не праздный вопрос. Такие подробности были как-то не к месту, тем более, если верить лоскутку, времени на расспросы не было. Но какое-то объяснение требовалось, чтобы отвести вполне уместные подозрения в собственном безумии. Он немного интересовался наукой, кое-что почитывал, поэтому наскоро составил для себя гипотезу, которая вносила хоть какую-то ясность. Раз у лоскутка не было своего естественного речевого аппарата, ведь рот его был нарисован фломастером, ему приходилось как-то, либо манипулируя электромагнитным полем комнаты, либо источая радио-волны или какие-то невидимые лучи, индуцировать в мозгу своего собеседника нервное электричество, последовательно возбуждающее мозговые центры, ответственные за понимание речи. В газетах писали, что опыты подобного рода уже проводились, и, кажется, не безуспешно. Однако он почувствовал, что сильно увлёкся научными размышлениями, и поскорее обратился вниманием к тому, что говорил ему лоскуток: — Ты хранишь у себя зуб, который когда-то нашёл в стене этой комнаты. За время моих странствий я многое узнал о нём. Этот зуб принадлежал великому волшебнику. Некогда он жил и работал в твоей комнате. Соседи донесли на него, назвав злым колдуном. На самом деле он не был злым — он стоял по ту сторону добра и зла. Но в НКВД поверили доносу и волшебника приказано было арестовать. В ночь, когда за ним пришли, когда палачи стояли уже на пороге, он вырвал себе зуб и спрятал его в стене. Он вложил в него всю свою магическую силу, накопленную за долгие годы. Используя её, он мог бы спастись, поразить своих преследователей и пуститься в бега за пределы Советской России, но он знал, что его сила нужна будет здесь через много лет, и сделал свой выбор. Его расстреляли. Теперь за его зубом охотится сразу несколько могущественных оккультных организаций. Они уже напали на след и скоро будут здесь. Разумеется, они заодно с органами, поэтому единственный наш шанс — немедленное бегство. На счёт твоего отсутствия не беспокойся. В комнате достаточно пыли, чтобы воплотить двойника. Той магической силы, которую даст зуб, с лихвой хватит, чтобы он жил, пока твои родители не умрут. Внешне он ничем не будет отличаться от тебя, кроме одной незначительной детали. У него не будет переднего зуба, но это ничего, ты не слишком разговорчив и почти не смеёшься, всё это у тебя впереди, но никто уже не узнает тебя таким, все знают тебя хмурым молчуном, поэтому двойник, сделанный из пыли и знающий только несколько твоих фраз, вполне сможет занять твоё место. Сейчас нужно как можно скорее выполнить одно подготовительное мероприятие. Ты должен вырвать себе зуб и вставить зуб колдуна, чтобы завладеть его силой. Сын пошевелился. В этом беспокойном движении читалось нечто вроде сомнения. Почувствовав это, лоскуток придвинулся ближе: — Всегда приходится чем-то жертвовать. Путь к неизведанному великому — это отказ от малого родного. Придётся пожертвовать зубом. Это неприятно. Даже я, кусок бумаги, не имеющий ни костей, ни органов, могу понять, каково это. Для человека, сплошь состоящего из живой плоти. Надо решиться. Зубы выпадают сами. Зубы имеют свойство болеть и разрушаться. Что лучше, потерять зуб, разгрызая орех, и не получить ничего, кроме неприятностей, или ценой малой боли получить невиданное могущество и знания? Сорок пять — тот возраст, когда каждый зуб на учёте. Благо всего человечества — это сомнительное мероприятие. Это большие хлопоты и ни минуты покоя. Но образ просветлённой сестры, чьё сердце знает и ждёт — вот что способно заинтересовать одинокого человека, за всю жизнь не знавшего ни любви, ни искренности. Да ведь и скучно, в конце концов. Скучно жить. Разве подвиг во имя всего живого — это не развлечение? Когда ты уже плюнул на себя, почему бы не сделать доброе дело — просто так, чтобы развеяться. Или назло. Все думают: нет, от него добра не жди, — а он взял и мир спас. И всех в дураках оставил. Да, он подлец, потому что нас дураками вывел, но он герой — таким всё прощают. Рассуждая о своей близости к ответственному решению, сын начал похлопывать себя по карманам брюк и пиджака, как будто пытаясь припомнить куда он подевал какой-то предмет. Но какой предмет? Этот странный зуб, найденный им в стене? Да зуб-то на месте. Известно где. Ещё в школе он упал с велосипеда и вышиб себе передний зуб, а потом пришёл домой, нашёл свёрток и примерил тот старый почерневший зуб на место выбитого. Зачем? Просто так, ради забавы. Природа не терпит пустоты. А тот вдруг подошёл. Встал, как свой собственный. Видимо, другие зубы от удара расшатались и место расширилось. Он стал с этим зубом ходить — своего рода игра. Потом смотрит — зуб прирос. Поначалу испугался, а потом решил: ну и хорошо! Оставлю, как есть. Пусть и не свой, и чёрный, крупнее других и немного торчит, но всяко лучше, чем ходить беззубым. Даже оригинально. А вскоре свыкся и забыл. Пригодился зубок. И всё это сын вспомнил в какую-нибудь секунду, а как вспомнил, так рука его, всё ещё ходившая по пиджаку в своём механическом поиске, вдруг дёрнулась и схватила лоскуток. Сжала его и пихнула прямо в рот, а тот открылся и — скомканный лоскуток уже там. Глоток, и всё — его нет. — Что это я? — успел пронестись в голове сына возглас последнего недоумения. И новый голос, совсем уже чужой и не слышанный ранее, но какой-то усыпляющий и овладевающий всем, ответил: — Этот несчастный клочок бумаги, набравшийся стольких знаний — только страница сценария, написанная мной много лет назад, в тот вечер, когда палачи НКВД пришли, чтобы забрать меня. Пришло время перевернуть эту страницу и написать новую. И нечто в сыне расхохоталось, сотрясая всё его тело, будто своё собственное. Что-то недобитое советской властью напиталось сокровенными знаниями, собранными по всему миру, и теперь пробуждалось, разворачиваясь в новой ипостаси. Это великий чародей воскрес и предвкушал грядущее владычество земное. 25—28 ноября 2020 г., Оренбург |
