Es gibt keinen Staat in Europa Долгие годы в мифологии левых кругов (и не только левых) Государство выступало изначальным источником Зла, живым мертвецом, паразитирующим на теле общества. Репрессивный — в особенности идеологический — аппарат государства был представлен как процесс поддержания дисциплины и надзирания за ней, как броня, укрепляющая здоровое тело общества. Утопической перспективой, открытой как для радикального левого крыла, так и для антилиберального правого крыла, было упразднение государства или его подчинение обществу. Сегодняшний опыт, сконцентрированный в одном-единственном слове «Босния», ставит нас лицом к лицу с реальностью этой утопии. То, что мы видим в Боснии, — прямое следствие дезинтеграции государственной власти или ее подчинения силовой игре этнических общин. Боснии недостает единой государственной власти, возвышающейся над этническими разногласиями. Аналогичная тенденция наблюдается и в Сербии, где мы опять сталкиваемся с состоянием, которое основано не на современной концепции государственности, но сплавлено с догосударственным этническим смешением. Так в Косово парадоксальным образом на одной территории сосуществуют два государства: государственная власть Сербии и действующие наравне с государством органы Республики Косово. Левым кругам, нерасположенным к господству закона и порядка, пришлось столкнуться со своими собственными идеалами, провозглашенными в Боснии и Сербии, где неподнадзорные местные военачальники грабят, убивают и сводят личные счеты. Вопреки ожиданиям стало ясно, что в разрушении государственной власти освобождения нет, напротив: мы отданы коррупции и неуловимой игре местных интересов, которые больше не стеснены рамками законных структур. В определенном смысле «Босния» это метафора всей Европы в целом. Европа все ближе и ближе подходит к состоянию «разгосударствливания», при котором государственный аппарат теряет свой связующий характер. Авторитет государства разрушается сверху трансевропейскими отношениями, определяемыми из Брюсселя, и международными экономическими связями, а снизу — местными этническими интересами, ни один из которых не является достаточно сильным, чтобы всецело заменить государственную власть. Пожалуй, прав был Этьен Баливар, охарактеризовав складывающуюся в Европе ситуацию словами: «Es gibt keinen Staat in Europa» («В Европе больше нет государства»). Итак, из всего этого необходимо вывести кажущееся на первый взгляд парадоксальным, но тем не менее решающее заключение: сегодня в концепции утопии произошел поворот от безгосударственного общества к безнациональному государству, к государству, которое основывается не на этнической общности и принадлежащей ей территории, т.е. к государству без территории, к чисто искусственной структуре законов и власти, которая разорвала бы пуповину этнической прикрепленности, туземности и укорененности в местной почве. Поскольку искусство, по определению, действует разрушительно на существующий порядок, любое искусство, которое сегодня хочет быть на уровне своего предназначения, должно быть искусством на службе у еще-не-существующей-страны. Оно должно отказаться от воспевания праздных островков уединения с их кажущейся обособленностью от аппарата власти и добровольно стать маленьким зубцом в этом механизме, слугой нового Левиафана, которого оно выпускает как джинна из бутылки. "Художественный журнал" №4, 1994. |