|
|
Покончить с божьим судом kre
Порядок должен быть наведён Вчера я узнал (Возможно, я отстал от времени Или, быть может, Это всего лишь сплетни, Один из тех грязных слухов, что коловращаются между раковиной и отхожим местом в час, когда желудки набиваются уже кем-то пережёванной пищей) Вчера я узнал Об одной из самых СЕНСАЦИОННЫХ официальных практик в американских школах, которые, несомненно, заставляют эту страну верить в то, что она идёт во главе прогресса. Похоже, что, помимо обычных экзаменов и тестов, которым они подвергают ребёнка, впервые пришедшего в школу, существует ещё и так называемый семенной тест или тест спермы. И который заключается в том, что у этого впервые пришедшего ребёнка берут немножечко его спермы, чтобы поместить её в баночку и держать её наготове на случай необходимости искусственного оплодотворения, который мог бы возникнуть впоследствии. Ибо американцы всё чаще и чаще ощущают недостаток рук и детей, но рук отнюдь не рабочих, а СОЛДАТСКИХ! И они хотят любой ценой, во что бы то ни стало, создавать и производить солдат для всех будущих войн планетарного масштаба, которые могли бы в дальнейшем произойти и сокрушительная мощь которых продемонстрировала бы СВЕРХПРЕВОСХОДСТВО американского продукта и плоды американского пота во всех сферах деятельности, а также высокую динамичность силы. Потому что необходимо производить, необходимо любой ценой и любыми доступными средствами ЗАМЕНИТЬ ПРИРОДУ всюду, где она может быть заменена. Необходимо направить инерцию людей на важную деятельность, необходимо, чтобы рабочий всегда был чем-то занят, необходимо, чтобы создавались новые сферы деятельности, где мы, наконец, узрим ГОСПОДСТВО подделок и фальши, всех ГНУСНЫХ СИНТЕТИЧЕСКИХ ЭРЗАЦЕВ, где ЖИВОЙ И КРАСИВОЙ ПРИРОДЕ останется лишь бесславно и раз и навсегда уступить своё место торжествующим продуктам замены, где СПЕРМА всех заводов искусственного оплодотворения сотворит чудо, создав целые армии и броненосцы. Больше никаких фруктов! Больше никаких деревьев! Больше никаких овощей! Больше никаких лекарственных растений! И, таким образом, больше никаких продуктов питания! Зато вдоволь синтетики, В парах, в особой атмосферной влаге, на своеобразных осях атмосферы, вырванных искусственной силой у сопротивляющейся природы, которая не знает о войне ничего, кроме страха. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВОЙНА! Не так ли? Разве не войну готовили и шаг за шагом готовят сейчас американцы, чтобы защитить своё обезумевшее производство от любых соперников, которые не преминут окружить их со всех сторон? Нужны солдаты, армии, самолёты, броненосцы и, конечно, сперма, о которой, как я погляжу, американское правительство уже имело наглость позаботиться. ПОТОМУ ЧТО у нас много врагов, которые подстерегают нас, сын мой, нас — прирождённых капиталистов, и среди этих врагов — сталинская Россия, в которой также предостаточно вооружённых людей. Всё это очень хорошо, но я и подумать не мог, что американцы такой воинственный народ. Чтобы сражаться, нужно принимать удары. Я повидал, должно быть, немало американцев на войне, и все они вечно прятались за неизмеримой армией танков, самолётов, броненосцев, которые служили им щитом. Я МНОЖЕСТВО РАЗ ВИДЕЛ, КАК СРАЖАЛИСЬ МАШИНЫ, и только бесконечно далёко за ними были люди, которые ими управляли. Против людей, которые кормят своих лошадей, своих быков, своих ослов последними тоннами настоящего морфина, они заменили всё это эрзацами из дыма. Мне больше нравятся люди, которые едят прямо с земли исступлённое безумие, которое их породило. Я говорю о Тараумара, которые едят Пейот прямо с почвы, во время его рождения, которые УБИВАЮТ СОЛНЦЕ, чтобы воцарилась чёрная ночь, и которые ЛОМАЮТ КРЕСТ, чтобы пространства пространства больше никогда не встречались и не пересекались. А вы сейчас услышите танец ТУТУГУРИ. ТУТУГУРИ РИТУАЛ ЧЁРНОГО СОЛНЦА И внизу, словно у подножия горестного склона, смертельно раненного в сердце отчаянием, зияет круг из шести крестов, далеко внизу, словно врезанный в мать-землю, вырезанный из тошнотворных объятий слюнявой матери. Чёрная угольная земля — единственное влажное место в этой расщелине. Ритуал заключается в том, что новое солнце проходит через семь точек, прежде чем вспыхнуть в отверстии земли. И там — шесть человек, по одному на каждое солнце, и седьмой, который есть само солнце в естественном виде, облачённый в чёрное и в красную плоть. Однако седьмой человек — это лошадь, лошадь, которую ведёт человек. Но это лошадь, которая есть солнце, а не человек. Под щемящую тоску барабанов и протяжных, странных звуков трубы, шесть человек, которые лежали, перекатывались по голой земле, устремляются вверх один за другим, точно подсолнухи, не солнца, но вращающиеся земли, водные лотосы, и каждое устремление отвечает всё более и более мрачному и затаённому удару в барабан, покуда он внезапно не переходит в галоп головокружительной скорости, последнее солнце, первый человек, чёрная лошадь и обнажённый, абсолютно обнажённый мужчина, и верхом на нём ДЕВА. Подпрыгнув, они продвигаются вперёд вращающимися кругами, и лошадь из кровоточащего мяса мечется и гарцует без остановки на вершине своего утёса, покуда шесть человек не обступят окончательно шесть крестов. Однако суть ритуала — это именно УНИЧТОЖЕНИЕ КРЕСТА. Прекратив вращаться, они вырывают кресты из земли, и обнажённый мужчина на лошади ВОЗДЫМАЕТ ГИГАНТСКУЮ ПОДКОВУ, которую он смочил кровью из собственной раны. ИССЛЕДОВАНИЕ ФЕКАЛИЙ Где воняет дерьмом — там запах бытия. Человек вполне мог бы и вовсе не срать, не разевать свой анальный кошель, но он выбрал срать, подобно тому, как он выбрал жить вместо того, чтобы жить мертвецом. Для того, чтобы не делать каку, ему следовало бы согласиться не быть, но он не решился потерять бытиё, то есть умереть заживо. Есть в бытии нечто особенно соблазнительное для человека, и это нечто — как раз КАКА. Чтобы существовать, достаточно лишь позволить себе быть, но для того, чтобы жить, нужно быть кем-то, чтобы быть кем-то, нужно иметь кости и не бояться показать свои кости и остаться без мяса на них в процессе. Человек всегда любил мясо больше, чем землю костей, потому что не было ничего, кроме земли и леса костей и ему пришлось зарабатывать своё мясо, были только железо и огонь, и не было дерьма, и человек убоялся потерять дерьмо, или, скорее, он возжаждал дерьма и ради этого пожертвовал своей кровью. Чтобы у него было дерьмо, то есть мясо, там, где были лишь кровь и свалка костей, и где не нужно было бороться затем, чтобы быть, но где можно было лишь потерять жизнь. o reche modo to edire di za tau dari do padera coco И здесь человек отступил и убежал. И звери съели его. Это не было насилием, Он годился в пищу для омерзительного пира. У него появился аппетит, он сам научился вести себя как животное и есть крыс с наслаждением. В чём же причина этого грязного скотства? В том, что мир ещё не окончательно сформировался, или в том, что у человека есть лишь жалконькая идейка о мире, с которой он не хочет расставаться никогда? Всё дело в том, что человек в один прекрасный день остановил идею о мире. Перед ним открывалось два пути: Бесконечный путь вне и бесконечно ничтожный путь внутрь. И он выбрал бесконечно ничтожный путь внутрь, туда, где остаётся лишь сжимать крысу, язык, анус или залупу. А бог, бог самолично ускорил этот процесс. Является ли бог существом? Если да, то это дерьмовое существо Если нет, то его не существует. Если он и существует, то как пустота, которая наползает со всеми своими формами и которую лучше всего представить в виде марша лобковых вшей. “Вы сошли с ума, господин Арто, а как же месса?” Я отвергаю крещение и мессу. Не существует такого деяния, которое, на внутреннем эротическом уровне, было бы ещё вредоноснее, чем сошествие так называемого Иисуса-христа на алтари. Мне не поверит никто, и я уже вижу, как публика пожимает плечами, но этот самый христос есть не кто иной, как тот, кто перед лицом бога-вши изъявил согласие жить без тела, в то время как целые армии людей спускались с креста, к которому бог, как он думал, давно их пригвоздил, и поднимались на мятеж, и, облачённые в железо, кровь, огонь и кости, наступали и осыпали бранью Незримого, с тем, чтобы ПОКОНЧИТЬ С БОЖЬИМ СУДОМ. ВСТАЁТ ВОПРОС… Важно то, что мы знаем, что за порядком этого мира есть ещё и другой порядок. Каков он? Этого мы не знаем. Число и степень возможных догадок в этой области — бесконечны! А что такое бесконечность? Мы этого совсем не знаем. Это слово, которое мы используем, чтобы указать на открытость нашего сознания неизмеримой возможности, неустанной и неизмеримой. И что же такое сознание? Этого мы совсем не знаем. Это ничто. Это ничто, которое мы используем, чтобы указать, когда мы чего-то не знаем, на то, с какой стороны мы этого не знаем, и потому мы говорим — сознание, со стороны сознания, но существует сто тысяч других сторон. И что дальше? По-видимому, сознание в нас связано с сексуальным желанием и чувством голода; но точно так же оно может быть и вовсе с ними не связанным. Говорят, можно сказать, кое-кто говорит, что сознание — это аппетит, аппетит к жизни; и, немедленно, наряду с аппетитом к жизни, это аппетит и к еде, которая немедленно приходит на ум. Как будто не существует людей, которые едят без всякого аппетита; и которое голодны. Потому что бывает и такое — чувство голода без аппетита; и что дальше? А вот что: однажды мне было дано пространство возможности, как смачный пук из моего заднего прохода, и ни тебе пространства, ни возможности, я так толком и не понял, что это было. И у меня не было ни малейшего желания думать об этом. Это были слова, придуманные затем, чтобы дать определение вещам, которые существуют или не существуют, перед лицом неотложной и настоятельной необходимости — уничтожить идею, идею и её миф; и установить на её месте грохочущую манифестацию этой взрывоопасной потребности: расширить тело моей внутренней ночи, внутреннего ничто моего я, которое есть ночь, ничто, недомыслие и в то же время — взрывоопасное утверждение, что есть нечто, чему должно уступить место: мое тело. И в самом деле, cвести своё тело до смердящего газа? Сказать, что у меня есть тело, потому что внутри меня образуется смердящий газ? Я не знаю, но я знаю, что пространство, время, измерение, становление, будущее, будущность, бытие, небытие, я, не-я для меня ничего не значат; но есть нечто, что-то, единственная вещь, которая является чем-то, чем-то, что желает ВЫЙТИ: присутствие боли в моём теле, угрожающее, утомительное присутствие моего тела; с какой бы силой они ни давили на меня своими вопросами и с какой бы силой я ни отвергал все вопросы, наступает момент, когда я вынужден сказать нет, НЕТ! Нет отрицанию; и этот момент наступает, когда они давят на меня, когда они придавливают меня и лечат меня вплоть до моего ухода в себя от пищи, от моей пищи и её молока, и что же остаётся? Я задохнулся; я не знаю, можно ли назвать это действием, но, давя на меня подобным образом своими вопросами, вплоть до отсутствия и небытия вопроса, они довели меня до внутренних приступов удушья идеи тела, бытия тела, и тогда я почувствовал себя похабным, и тогда я стал пердеть от безрассудства и чрезмерности, от возмущения и удушья. Потому что они прижимали меня к моему телу, к этому самому телу, и тогда я взорвался потому что моё тело — неприкасаемо. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
— И в чём был смысл вашей радиопередачи, господин Арто? — Прежде всего, я хотел обличить ряд известных и общепризнанных социальных мерзостей: Во-первых: Это взятие детской спермы, добровольно предоставленной ребятами на случай необходимости искусственного оплодотворения зародышей, которые ещё ждут своего часа и которые увидят свет через одно или несколько столетий. Во-вторых: Обличить во всё том же американском народе, оккупировавшем всю поверхность бывшего индейского континента, возрождение воинственного империализма старой Америки, приведшего к тому, что доколумбовые индейские племена были буквально втоптаны в грязь беспрецедентной гуманностью вышеупомянутого народа. В-третьих: Господин Арто, вы говорите очень странные вещи. В-четвёртых: Да, я говорю странные вещи, я говорю, что индейские племена, вопреки всему тому, что о них думали, были чрезвычайно цивилизованными и что не без основания можно полагать, что им было ведомо устройство цивилизации, построенной на принципах жестокости. В-пятых: Знаете ли вы в самом деле, что такое жестокость? В-шестых: Вот так, нет, я этого не знаю. В-седьмых: Жестокость — это с корнями вырвать кровью и до крови бога, этот скотский произвол бессознательной животности в человеке, всюду, где он есть. 8: Человек, когда его ничто не сдерживает, — это эротическое животное, в нём есть вдохновенная дрожь, своего рода пульсация, порождающая бесчисленных тварей, образ которых все древние народы земли называли богом. Так был создан так называемый дух. И сегодня этот дух, возникший среди американских индейцев, мало-помалу снова появляется по всему миру, но уже под видом науки, которая только подчёркивает его заразное и болезнетворное влияние, его вопиющую порочность, порочность, кишащую болезнями, потому что, смейтесь сколько вам угодно, но то, что мы называем микробами — и есть бог. А известно ли вам, из чего американцы и русские делают свои атомные бомбы? Они делают их из микробов бога. — Вы бредите, господин Арто. Вы сошли с ума. — Нет, я не брежу! Я не сошёл с ума! Я говорю вам о том, что люди снова изобрели микробы, чтобы навязать нам новую идею бога. Люди нашли новый способ заставить бога появиться снова и застать его врасплох в его микробной вредоносности, то есть вбить гвоздь ему в сердце, туда, где люди любят его больше всего, под видом извращённой сексуальности, в этой зловещей видимости болезненной жестокости, в которую он облачается всякий раз, когда ему вздумается поизмываться и поизгаляться над человечеством, как он это делает сейчас. Он использует дух чистого и невинного сознания, вроде моего, чтобы задушить его всеми видами лживых видимостей, рассеянных в пространстве повсюду, и именно поэтому Арто-Момо принимают за человека, страдающего от галлюцинаций. — Что вы имеете в виду, господин Арто? — Я хочу сказать, что я нашёл способ раз и навсегда покончить с этой обезьяной и что люди уже не верят в бога, они всё больше и больше верят в человека. И именно человека мы должны сейчас охолостить. — Что это значит? Что это значит? Кто бы что ни говорил, а вы сумасшедший, по вам плачет смирительная рубашка. — Положив его в очередной, но уже последний раз на стол для вскрытия, чтобы переделать его анатомию. Я повторяю — затем, чтобы переделать его анатомию. Человек болен, потому что он плохо построен. Мы должны принять решение и раздеть его догола, чтобы соскрести с него это микроскопическое животное, которое вызывает у него смертельный зуд, — бога, а вместе с богом и все его органы. Свяжите меня, если вам будет угодно, но нет ничего бесполезнее органа. Только сделав ему тело без органов, вы избавите его от автоматизма и вернёте ему истинную свободу. И тогда он снова научится танцевать наизнанку, словно в бреду танцевальных залов, и эта изнанка станет его подлинным лицом. Перевод с французского: Frater Lokis; г. Че, что близ Данвича; 130 г. (или 2019 по ложному летоисчислению). |
