|
|
Эжену Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 11 июня 1949 года Дорогой господин профессор, господин Клетт и доктор Небель[1] сообщили мне, что общаются с Вами в письмах. Хотя мне понравился план для журнала и редакционного комитета, который они предложили, я также понимаю Ваши замечания, благодаря сходству с моей собственной ситуацией. Факт сотрудничества с недругом, или даже работы вместе, мне кажется неприемлемым; с другой же стороны, я принимаю во внимание предоставление официального статуса этой общей работе, обозначение обеих сторон на титульной странице, или распространение рекламы, как взвешенный перспективный шаг, который, возможно, стоит приберечь на будущее. Я ответил в такой логике господину Клетту, и включил копию моего ответа в это письмо к Вам. Я думаю, мой брат разделяет это мнение. Мы все находимся в ситуации, когда уместно предложить для полемики только тот материал, который представляется абсолютно необходимым. В другом случае, вещи должны быть рассмотрены осторожно, так как от них может многое зависеть. Необходимо отдавать предпочтение работам, которые благоприятствуют сотрудничеству. Я надеюсь, что Вам нравится это прекрасное время года с Вашей возвышенной точки обитания. Что касается меня, то я доволен своим переездом в Равенсбург, где я могу нормально работать. В завершение: оставление английской зоны ради французской вызывает те же чувства вхождения в культивируемую нацией сферу, несмотря на все поверхностные недостатки, которые неизбежны в оккупации. С наилучшими пожеланиями Ваш Э. Ю. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 23 июня 1949 года Дорогой господин Юнгер, я благодарен Вам за Ваше письмо, которое перекликается с моими собственными размышлениями. Но сначала я должен попросить Вас опустить это обращение — «профессор». Я до сих пор хорошо помню топографию пути[2], прогуливаясь по которому мы беседовали прошлой осенью о чрезвычайной опасности, которая сопровождает тех, кто пытается сегодня держаться за то, что имеет, кажется, большое значение; что быть одиноким — это не бегство, а наивысшая свобода. Однако естественное стремление немедленно оказать помощь, предложить поддержку и руководство, побуждает нас совершать попытки, которые оказываются неверными после более тщательного обдумывания. С того дня, как господин Клетт и доктор Небель посетили меня, я постоянно думаю об их проекте. Меня очаровывает желание, воля обнаружить и сделать видимым оригинальным способом то, что является подлинным в западной традиции, чтобы собрать вместе тех, кто ждет, чтобы укрепить тех, кто ищет. Но сегодня я ясно вижу, что всё еще идет по пути повтора в изношенной форме журнала. Тирания общественного мнения не может быть сломана в нем. Совместное появление наших имен, даже в простой форме регулярного сотрудничества, будет превращено в политическое событие, которое, возможно, либо поколеблет наше длительное безопасное положение, или, в конце концов, усложнит его. Существует посмертная цитата Ницше, с которой Вы, конечно, знакомы, принадлежащая к периоду «Веселой науки»: «Венеция образована неразлучным соединением сотен глубоких одиночеств — это ее магия. Образ человека будущего». Мне кажется, что правила игры для будущих поэтов и мыслителей скрыты здесь, и для «раскопок» этих правил уже была начата подготовительная работа. Поэтому я считаю, что нам следует предпринять еще одну попытку в этом проекте и позволить его судьбе созреть для будущего. Мы не должны отказываться от последних усилий в упорной жажде воздаяния, которая со временем становится всё более искусными; нам стоит оставаться бескомпромиссными по отношению к тому, что мы заслужили. Лучшей тактикой было бы не помогать вообще, в целом; мы были тактически впереди в течение долгого времени. Несколько дней спустя, мой друг, беженец из Верхней Силезии, живущий вместе с нами, получил письмо от профессора из иудейской эмиграции в США, который написал, что он очень взволнован новостями о том, что происходит с журналом Юнгера и Хайдеггера. Я счастлив, что Вы чувствуете себя в Верхней Швабии, землю которой я люблю, как родную, и я надеюсь, что смогу посетить Вас там однажды. В конце недели мы покидаем хижину, которая уже совсем не защищает от непогоды. С сердечными пожеланиями, Ваш М. Х. Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 25 июня 1949 года Дорогой господин Хайдеггер, Ваше суждение о ситуации производит впечатление совершенно правильного. Идея создания учреждения[3] для оставшихся мыслителей и авторов была чем-то очень привлекательным. Но это, возможно, потребовало бы более мощных инвестиций, чем предполагали участники. В течение событий прошлого года для меня стало очевидным, что тишина — это самое сильное оружие, предусматривающее, что что-то прячется за ней, что-то замалчивается. Я собираюсь приехать, когда у меня будет такой шанс, возможно, в контору Фридриха Георга или Витторио Клостерманна. В данный момент я погружен в работу над моими старыми и новыми рукописями. С сердечными пожеланиями, Ваш Э. Ю. Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 6 января 1950 года Дорогой господин Хайдеггер, я должен еще раз поблагодарить Вас за Ваш подарок — «Разговор на проселочной дороге». Этот подарок открыл мне новое понимание природы Вашего мышления. Как наш общий знакомый, редактор Витторио Клостерманн уже сообщил Вам, я хотел бы передать Вам мою благодарность, не только за Ваш подарок, но и за Ваше присутствие, посредством вклада в издание юбилейного сборника, посвященного Вашему дню рождения. Мой вклад не будет похож на остальные, но, с другой стороны, я надеюсь, он будет искренним. От одного моего читателя, господина Барта, я получил детальный отчет о Вашем визите в Бремен. Я не знаю, насколько подлинны детали, которые он сообщил мне. Меня поразило, что Вы говорили о «моей» новой теологии — в любом случае, это мечта, на которую я не претендую. Что меня гораздо больше беспокоит, так это отсутствие какого-либо глубокого теологического анализа, что, как я надеюсь, философы поймут правильно; это задача, от которой не смог бы уклониться ни один философ, ни один поэт, не говоря уже о том, что это не зависит от принуждения. Кроме этого, что касается меня, то я не позиционирую себя христианином. Скорее, я антихристианин. В связи с этим, в Ваших заявлениях прослеживается значительное противоречие. Я предпочел бы лучше оставаться благосклонным, ждать и смотреть, оценивая факты. Церкви ответственны за многие потрясения, которые мы испытываем в нашем опыте. Даже сегодня, в таком городе, как Равенсбург, исчезли две конфессии, каждая ночь преподносит новую опасность каннибализма. Он скрывается под видимостью культуры. Я допускаю, что эти вещи можно оценивать post factum. Но кто знает, вдруг в каком-то недосягаемом сверхъестественном мире, не здесь и сейчас, среди прочих, стремится к рождению новое поколение христиан? Возможно, первый шаг к преодолению этой болезни будет сделан еще при нашей жизни. Рай кажется похожим на яичную скорлупу, которая, как в легком поцелуе, нуждается в последнем ударе клювом. Я отказался от плана журнала. Я понимаю, насколько верной была Ваша нерешительность, связанная, в частности, с новой пресс-кампанией, которая ведется против меня. Многие люди считают, что я угрожаю их безопасности. Разумеется, такая площадка, судилище для прояснения подобных вопросов была бы неплохой, но лучше держаться подальше от диалога с «лемурами»[4]. С сердечными пожеланиями, Ваш Э. Ю. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 18 декабря 1950 года Дорогой господин Юнгер, выражаю Вам свою возмутительно опоздавшую сердечную благодарность за Ваш «вклад». «Через линию» поощряет рискованную авантюру, в которой Вы принимаете участие непосредственно в своем Бытии. Ваш вклад, как и Вашего брата, на этом пути существенно отличается от всех остальных вкладов. В то же время, он выражает вдохновляющую привлекательность глухих, нехоженых путей, которую Вы так ясно освещаете. Дух, который уже был полон сил в «Рабочем», но, в определенном смысле, всё еще оставался привязанным к прочной, неизменной реальности, теперь очищен, его видение, взгляд расширен, и, кроме этого, он обрел дальновидность, способность предвиденья и, готовый оказывать помощь, он стал свободным в своем пути. Это произведение влечет посвящение молодых людей в видение, которое не ограничивается только анализом ситуации и затем инструкциями, объясняющими, как нужно действовать. Видение само по себе является пересечением линии. Но, кроме всего прочего, это предполагает требование возврата в прежнее состояние отчаянной храбрости, бодрости духа тех, кому до сих пор удается управлять «неизвестной столицей страдания». Всё это часто сводится к неуклюжим попыткам, внутри окружения, которое вплоть до настоящего времени хотело бы быть оформленным в длительно-разобщенной модели представления. Когда я прочел Ваш «вклад» впервые — я прочел его первым, раньше остальных — я был, находясь в стороне от битых путей, очень доволен, так как я мог сказать себе, что Вы сами уже достигли свободы и превосходства по отношению к «Рабочему», который позволяет довести эту работу еще раз до сознания поколения. Вы знаете из нашей первой беседы по дороге в Штубенвасен[5], как много эта работа значит для меня. Тем не менее, возможно, «Через линию» является зародышем новой версии, в стиле и масштабе «Рабочего». Поэтому я хочу обозначить мой постоянный интерес к Вашему «вкладу», что подразумевает некоторые вопросы. Я нашел метафизическое зерно внизу 271 страницы: «В мгновение, когда происходит пересечение линии, возникает новый поворот (Zuwendung) бытия…». Не должны ли мы надлежащим образом отвечать сути Бытия, но в то же время говорить: линия — это первый приемлемый путь в мгновении бунта Бытия, в его попытке поворота, которая, эта попытка поворота, есть первая утрата иллюзии, пробуждение и полнота событий, направленная к сущности человека? Пересечение линии, которое осуществляется, развертывается в близости к небытию, к Ничто — это не просто развитие человека. Это в то же время овладение накопленным, которое первое за пределами освещает линию для пересечения. Мне кажется необходимым иметь это в виду, чтобы достичь чистоты Вашего стиля для этого пути. Размышляя в этом направлении, мое внимание поглотили два вопроса. Они касаются артикуляции очень важных особенностей, связанных с нигилизмом как «фундаментальной силой» и хаосом, болезнью, а также злом. Без прояснения этих связей, «теология» движется исключительно путем проб и ошибок, идя наощупь, словно в тумане. Если всё-таки фундаментальная сила нигилизма и вместе с этим «линия» не являются симптомами болезни, тогда справедлива мысль, что движение за пределами линии всё еще не соответствует этим объектам, так же, как они существуют в тумане, наощупь, вне медицинских терминов прогноза, диагностики, и терапии. Очевидно, возможно, что Вы выбрали это распределение просто потому что неизбежные ограничения Вашего вклада требовали этого. Я знаю, что Вы далеки от возвышающейся роли психотерапии в метафизике эпохи. Потому что, как бы там ни было, модели видения здесь совпадают и, таким образом, способствуют продвижению новой и опасной антропологии, которая могла бы быть необходимой, чтобы остановить натиск. Знаете, существует план, созданный молодым Ницше, от 1873 года, план создания текста с заголовком: «Философ как врач культуры». Мой второй вопрос касается понятия «порядок». Вы ясно показали, что даже в нигилизме царствует порядок, что даже он соотносится с определенным стилем, традицией. С другой стороны, Ваше государство по эту сторону линии обнаруживает какую-либо «высшую идею порядка» не более, чем «шедевр искусства». Даже за пределами линии Вы поддерживаете порядок как фундаментальную категорию, Вы разграничиваете только качество порядка с этой стороны линии и поперек линии. Мне кажется, что линия могла бы быть границей для сущностного разграничения, не конечного, но бесконечного. Категория порядка — это всё еще след, пережиток необоснованного соотношения формы материи, в любом случае, в котором движется всё диалектическое, будь то идеалистическое или материалистическое, систематическое или историческое. Не то, чтобы высший порядок не должен существовать за пределами линии. Но «порядок» не должен составлять первоисточник, прообраз; он остается чем-то основополагающим, как, например, ценности. Для контраста, Ваше утверждение вверху страницы 272 кажется мне очень близким к моим собственным размышлениям: «Но по эту сторону линии невозможно судить о таких вещах». Тем не менее, не слишком ли Вы переоцениваете современное положение естественных наук в отношении «пересечения линии»? Мало того, что они в тупике, они не в состоянии видеть этот тупик своими собственными способами. Тот факт, что традиционная философия в настоящее время не может ничего предложить, является абсолютно точным. Но я надеюсь, что сегодня найдется такой тип мышления, который будет в состоянии показать, что происходит на самом деле, когда неопределенность взяла вверх над учеными-естественниками. Так как я знаю, насколько Вы цените ремесленную работу автора, я позволю себе указать некоторую тривиальность. В предпоследнем абзаце 252 страницы Вы провоцируете диалог между «интуицией (Anschauung) и рациональным познанием (Erkenntnis)», а также между «образом и понятием». Ибо с незапамятных времен, интуиция понималась как познание, но в этом месте вы хотите указать не-интуитивное, концептуальное «о-сознание» (Be-greifende), которое отличается от интуиции, следовательно, вы должны иметь в виду «суждение» (Urteil) вместо познания. Но я просто должен поблагодарить Вас за милый подарок, а не указывать на оплошности. Возможно, однажды у нас будет возможность для встречи, для разговора, в котором мы сможем пройтись по вопросам касательно содержания и стиля. Эти две вещи не могут быть разделены. Вопрос стиля — это в то же время тайна мастерской и призвания. Он не терпит публичного изложения. Но он остается для нас наиболее необходимым и важным. Стиль влечет за собой содержание. В преддверии Дня всех святых я был несколько дней в Мескирхе с моим братом и собирался посетить Вас в Вашем новом доме. Но время и обстоятельства путешествия были очень неблагоприятны. В то же время, в разгар беспорядков и сумерек мира, демонстрации безграничной власти общественного мнения, которое искажает и подделывает всё, мне кажется, единственное, что остается возможным и даже надлежащим, — говорить, не будучи услышанным, просто реагировать на поворот Бытия в дарованные мгновения. Несомненно, что в первую очередь необходимо, чтобы люди знали, что в такой реакции, в таком ответе начинается путешествие в «недосягаемое». Я еще раз благодарю Вас за копию «Мюрдун. Письма из Норвегии», которую графиня Фредерика Подевильс взяла с собой в свой сельский домик. Среди его многочисленных красот, то, как вы неожиданно использовали это чудесное слово, кажется особенно восхитительным после прочтения многих страниц. Это пробуждает желание однажды услышать это слово из уст норвежца. С наилучшими пожеланиями, Ваш М. Х. Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 4 января 1951 года Дорогой господин Хайдеггер, я сердечно благодарен Вам за Ваше письмо от 18 декабря. Вместе с тем очень жаль, что Вы не смогли посетить наш удаленный от цивилизации городок, надеюсь, что Вы не перестанете отправлять мне Ваши мысли. Мы здесь всецело окружены густыми рощами. «Через линию» оторвал меня от некоторых дел, которыми я был занят. Я рад, что эта «жертва» увела меня в сторону этого пути. Отношение к «Рабочему», которые Вы высказывали, понятно. Если очерк[6] затрагивает другой полюс, то «Рабочий» рассматривает сверхличность / самое необходимое, «Линия» же, с другой стороны, освещает поведение личности и новый вид свободы, который соответствует этому поведению. Поэтому я приближаюсь к наиболее убедительной части моего задания. Мы, немцы, отдаленнее американцев, которые только-только вступили в «тотальную мобилизацию»… Поэтому я собирался приостановить новую редакцию «Рабочего», несмотря на давление Клостерманна, и затронуть определенные практические вопросы из «Линии», такие, как, например, необходимость реформирования армии. Эта работа приближается к завершению. В ее названии слово «лес» также показывает — сегодня он[7] составляет центральный символ. Возможно, лучше обсудить Ваши советы лично — в письменном виде они покажут нас слишком далекими. Я желаю только предвидеть замечание, что я не придал достаточного значения медицинской терминологии. Три других области науки и искусство предлагают равные уровни подхода, и, наконец, анализ понятий, которые становятся идентичными: здоровье — это свобода, свет, красота, божественное присутствие, или даже поэзия, где этот подход занимает место языка. Утром прибыл Фридрих Георг. Клеменс Подевильс пригласил меня в Мюнхен 11 января[8]. К сожалению, я не смог бы приехать, даже если бы предмет приглашения и привлекал меня. Я собираюсь поехать в Базель 15 января и остаться там на месяц. А в начале февраля я вернусь во Фрайбург. Будете ли Вы там в этом время? С наилучшими пожеланиями 1951 Ваш Э. Ю.
Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 7 января 1951 года Дорогой господин Юнгер, я благодарен Вам за Ваше письмо и мне очень нравится идея встречи во Фрайбурге. В начале февраля (только первое число мне не подходит) я буду там. Вы можете остановиться с нами. Может быть, Вы отправите нам открытку из Базеля, когда Ваши планы определятся. Я скромно надеюсь встретить Вас в Мюнхене; это было бы очень мило. Мы собираемся посетить проездом Ульм 10 января. Возможно, Ваш брат сможет также взять билет в Ридлинген. С наилучшими пожеланиями и почтением, Ваш М. Х.
Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 16 апреля 1951 года Дорогой господин Хайдеггер, на праздник Вознесения я буду во Фрайбурге с госпожой Клетт и доктором Молером. Если Вы будете здесь, я буду очень рад увидеть Вас. О жилищном вопросе позаботятся, как и обо всем остальном. Пожалуйста, черкните мне несколько строк. Ваш Э. Ю.
Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 23 апреля 1951 года Дорогой господин Хайдеггер, я желаю Вам хорошего отдыха и самочувствия во время пребывания в Бремене. Для нас было бы радостью встретить Вас в Виллингене. До Пятидесятницы в моем доме гости, так что были бы предпочтительнее дни после. С наилучшими пожеланиями, Ваш Э. Ю.
Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру [почтовая открытка] 9 февраля 1952 года Дорогой господин Хайдеггер, 14 февраля я собираюсь быть во Фрайбурге. Я был бы очень рад, если бы у Вас появилась возможность увидеться со мной. 13 февраля тоже подходит. Пожалуйста, дайте мне знать, подходит ли Вам отель «Оберкирх» на площади Мюнстерплац. Ваш Э. Ю. Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 12 февраля 1952 года Дорогой господин Хайдеггер. Мы останавливаемся здесь[9], к сожалению, не так надолго, как я рассчитывал. Я пробуду здесь лишь до завтра, и завтра же в полдень я увижусь с профессором Эрихом Вольфом. Я был бы рад увидеться с Вами хотя бы на час, например, в городе или в другом месте. Искренне Ваш Э. Ю. PS Я остановился в отеле «Оберкирх». Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру [черновик письма] 20 ноября 1953 года Дорогой господин Юнгер, с момента нашей последней встречи в Мюнхене — во время Вашей лекции «Искусство в эпоху технологий» — я думаю, что мы могли бы хорошо провести время за беседой: Вы, я и Гейзенберг[10]. Беседой — о чем? — Могли бы Вы спросить. Беседой о том, о чем никто из нас не может рассуждать в одиночку. Однако время для этой беседы не может быть запланировано заранее. Это был бы разговор, в котором имена, работы, личности собеседников исчезают, и где будет править бал невыразимое. Возможно, это только мечта. Когда мы обменялись последними любезностями с разных сторон улицы среди дорожной суеты, мне показалось, что это благоприятный момент был упущен в те дни. Как много моментов мы упускаем незамеченными! Для того, чтобы словить эти моменты, нам необходимо спешить, но для того, чтобы собрать их воедино, выступить коллекционерами моментов как ретроспекций, как упущенных в прошлом возможностей, мы должны лишь попытаться увидеть возможно таких благоприятных моментов в будущем. Ваш М. Х. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 15 января 1954 года Дорогой господин Юнгер, спасибо Вам за маленький томик с замечательным Послесловием. Я поздравляю Вас с Вашим вхождением в «библиотеку». Я по-прежнему наивно обдумываю наш визит в Мюнхен и надеюсь, что однажды возможность побеседовать о сущностных вещах подвигнет нас на это путешествие. С самыми теплыми пожеланиями от моей жены, а также со всем дружелюбием, по-прежнему Ваш М. Х. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 31 марта 1955 года Дорогой господин Юнгер, уже почти год, как я откладываю письменное выражение почтения Вам в связи с Вашим шестидесятилетием. Я по-прежнему лично поздравляю Вас в правильную дату, однако всё равно слишком поздно. Однако, меньше всего, думаю, Вас беспокоит точность этих расчетов. Вам известны другие вещи. Это знание о том, как много всеобъемлющей работы Вам предстоит сделать в наступающее десятилетие Вашей жизни. Это мое первое пожелание. Второе же относится к основным условиям творчества: здоровье, выносливость и стойкость, дружба, вера в первостепенную силу духа. Сегодня мы не только одиноки и обособленны. Мы также лишены перспектив безопасной и перманентной динамики истории. Это — обещанный результат предпринятых усилий, работы, то, чего мы сможем достичь позже. Совсем другая надежда необходима небольшой группе людей, которые борются за адаптацию, переделывание пространства для свободы, которая нужна не только для человеческой деятельности и поступков, но также нужна в качестве основания мира: если мы свободны, то свободно и то, что мы порождаем. Вместо простого понимания, ускользающего от компромисса, маскирующего перспективность оппозиций, необходимо вступить в такое антипротивостояние, посредством которой каждый обретает свою собственную сущность, которая в нем же [каждом] и признается. Вам посчастливилось войти в такого рода антипротивостояние в Вашем юбилейном сборнике. Сегодня я посылаю Вам эти пожелания, присоединяя к ним мои теплые воспоминания о Вас. Моя жена также шлет Вам свои наилучшие пожелания. Ваш М. Х.
Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 29 ноября 1955 года Дорогой господин Хайдеггер, господин Клостерманн, с которым я провел некоторое время в Хомбурге, отправил мне Ваше «Эссе к вопросу о бытии»[11]. Таким образом, Ваш прекрасный вклад в мой юбилейный сборник тоже появится в отдельном томе. Я буду читать его со всем вниманием — снова и в новой форме, сохраняя в глубине моего сознания мысль, что я мог, вдруг, добавить что-то туда — не в смысле отклика, но в смысле нового начала, толчка. Поэтому, в рамках юбилея некая цепь или нить могла привести к возникновению чего-то качественно нового. С наилучшими пожеланиями, Ваш Э. Ю.
PS Сейчас я работаю над завершением работы о Ривароле[12]. Его максимы совершенно прозрачны и кристально чисты, хотя местами отдают чем-то орфическим. Как, например, в этом месте: Движение между двумя паузами является образом настоящего — между прошлым и будущим. Ткач, прядущий свое полотно, делает то, чего нет[13].
Это изречение имеет множество интерпретаций. Я воспринимаю этот образ — ткацкого станка — более или менее, как неподвижное прошлое. Ткач производит свое полотно из того, что не существует, из не-бытия. Недостаточно просто перевести эту максиму, но нужно увидеть ее глубинный смысл. Мне было бы любопытно узнать, что Вы думаете об этом, ведь Вы так много времени посвятили изучению вопроса о времени и бытии. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру [почтовая открытка] 31 декабря 1955 года Дорогой господин Юнгер, спасибо Вам за открытку. Я еще не начал заниматься Риваролем, но я планирую предпринять попытку интерпретации его текста на днях. С наилучшими пожеланиями в Новом году, Ваш М. Х.
Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 1 января 1956 года Дорогой господин Юнгер, что касается текста о Ривароле, о котором Вы упоминали в предыдущем письме, я должен сделать кое-какие оговорки, прежде чем я выскажу свое мнение об этом. Во-первых, я совершенно не знаком с произведениями Ривароля; также я не знаю ровным счетом ничего и, соответственно, поэтому не могу ответить на Ваш вопрос о том, что именно имел в виду Ривароль, говоря о времени и движении. Таким образом, мои ремарки будут касаться чего-то, что висит в воздухе и ограничивается исключительно текстом максим, о котором Вы упомянули. Движение между двумя паузами является образом настоящего — между прошлым и будущим. Ткач, прядущий свое полотно, делает то, чего нет.
Для начала, я скажу кое-что о связи между состояниями движения и покоя (ограниченной перемещением элементов одной системы) — с одной стороны, а также между темпоральностью — с другой стороны. Начиная с Аристотеля (Физика IV, части 10–14), внимание к этой связи ассоциировалось с проблемой времени. Но понимание «движения» и «времени» изменилось в процессе развития западной философской мысли. Эти понятия приобрели неоднозначные выражения, среди который всегда особенно выделялись мысли — наследие древнегреческой философии. Я отметил эти исторические детерминанты в связи с теми неясными местами, которые я заметил — во многих отношениях — в этой максиме Ривароля. В частности, это относится к тому, «чего еще нет», «не существует», что «не есть». Размышления Аристотеля о времени начинаются с вопроса, может ли время считаться таким, что существует, что есть. Это положение Аристотеля представлено словами
Но в чем же состоит эти заложенные во втором предложении темнота и одновременно свет максимы Ривароля? Понимание роли и сущности ткача, движение туда-обратно ткацкого челнока, демонстрирует, что Ривароль рассматривает движение не как пустоту, отсутствие будущего в прошлом («проходящее время»), но как движение вперед-назад между двумя вещами, находящимися в состоянии покоя. На самом деле, прошлое и будущее здесь больше не относятся ко «времени», что, в общем-то, так и есть, но «покой» у Ривароля, по-прежнему, не означает ничего, кроме покоя — как в прошлом, так и в будущем. Так и между этими точками. Время, таким образом, «стоит» и, соответственно, не движется, не проходит; оно движется только касательно настоящего, это движение преходящего. Что играет главенствующую роль в этом втором предложении, так это полисемантический характер слова fait[14] и амбивалентность, связанную с этой полисемантикой. Эта неоднозначность становится заметной, когда мы задаем вопрос: что делает ткач? Это может означать:
Это второе значение французского faire и латинского facere исторически предстает как наиболее авторитетное. Это означает: ставить, помещать, размещать, пребывать в состоянии покоя[15]. Можно также вспомнить древнегреческое слово Ткач, который в роли ткача производит ткань и определяет эту ткань как принадлежащую себе. Ткань, изготовленная ткачом, — это его работа, результат его труда. Изготовление этой ткани возможно лишь благодаря движению челнока ткацкого станка туда-сюда, вперед-назад, что одновременно является движением между «еще нет» и «уже да» и наоборот. Это движение — настоящее не-бытия. Вследствие того, что ткач производит что-либо через движение вперед — к тому, чего еще нет, он порождает бытие, законченную ткань. Настоящее появляется в этом движении туда-обратно. Все, что кажется находимся в состоянии покоя сейчас, на самом деле, все еще движется вперед-назад. Образ настоящего формируется не состоянием покоя, но движением. В максиме подчеркивается главенствующая роль первого слова: движение. Обычно мы представляем, что настоящее — это нечто непоколебимое, твердое, стабильное, стойкое, и пребывающее в состоянии покоя. Ривароль же говорит: движение — это и есть образ настоящего. Вы можете легко решить, насколько далека моя интерпретация от того, что на самом деле писал Ривароль. Такие максимы, положение всегда являются вызовом для нашего ума, проверкой его на прочность. И еще эти максимы всегда продуктивны. Поэтому я благодарю Вас за вашу отсылку к этой максиме и шлю Вам мои самые лучшие пожелания.
Ваш М. Х.
Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 8 января 1956 года Дорогой господин Хайдеггер, Вашим анализом максимы Ривароля Вы не только вовлекли меня в экстраординарную игру, но также доставили мне экстраординарное удовольствие. Что меня больше всего удивило, так это уверенность, с которой Вы вывели из этой максимы базисный компонент, зерно, лежащее в основе положения Ривароля о времени. Учитывая, что автор был незнаком Вам, Вы доказали, что Вы — мастер толкования. В сущности, время, действительно, «стоит» для Ривароля, и это доказывают положения его работы. В то же время, он сравнивает время с берегами речного потока, между которыми мы постоянно путешествует; с другой стороны, он выбирает образ сосуда, сквозь который течет вода. Вы уловили этот момент, как Шампольон — смысл отдельного египетского иероглифа. Я не хочу лишать моих читателей Вашего видения, объяснения и я бы хотел поместить Ваши слова в книгу в форме цитаты. Это содержательно сопроводило бы мой перевод Ривароля. Я был бы благодарен Вам, если бы включили полный текст Вашей интерпретации Ривароля в Ваши короткие сочинения — наравне с Вашими лучшими интерпретациями. С сердечной благодарностью, Ваш Э. Ю. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру [почтовая открытка] 22 марта 1957 года Дорогой господин Юнгер, спасибо за Ваши поздравление и за Ваше приглашение. Мы были бы рады приехать. Я собираюсь быть в Мескирхе немного позже и, если это возможно, я бы хотел заехать к Вам. Передавайте привет Вашей семье. Искренне, Ваш М. Х. Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 21 ноября 1957 года Дорогой господин Хайдеггер, Гюнтер Неске отправил мне «Различение и отождествление». Я почти уехал из Парижа, а книгу я собираюсь взять с собой. Мое чтение всегда погружено в диалог с Фридрихом Георгом. Вчера Я прочел в «Mercur» комментарии Рудольфа Панвица[16], касающиеся трех томов Ницше, которые принес Шлехта[17]. У меня недостаточно детальной информации, чтобы судить о предмете, но я чувствую, что здесь кроется что-то очень важное — в конце концов, философу следовало бы воспринимать происходящее так серьезно, насколько это возможно, в эту эпоху, когда политические ценности доминируют в обществе, а люди просто напуганы. Я бы хотел просто услышать, затронул ли этот спор Вас. Карл Корн прислал мне также опросник, который он, как я увидел по сопроводительному письму, также прислал и Вам — все сложные вопросы здесь могут иметь те или иные ответы. Хотите ли Вы присоединиться к этому? С наилучшими пожеланиями Вам и Вашей жене, Ваш Э. Ю. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 24 ноября 1957 году Дорогой господин Юнгер, спасибо Вам за Ваше письмо. Я желаю Вам приятного визита в Париж. Пожалуйста, передавайте Х. Ш. мое приветствие[18]. Я получил новое издание трудов Ницше от Шлехты. Я также говорил со Шлехтой о деталях этого издания, касающиеся окончания работы над архивом Ницше. Действительно, многое из того, что мы держим в уме, мы в итоге не осуществляем. Но даже несмотря на это, я, как и Вы, вполне доволен этим изданием. Шлехта — единственный, кто в итоге смог осуществить этот замысел. Между тем, я понятия не имею, что случилось с архивом. Естественно, мой ответ «Frankfurter Zeitung» был отрицательным; эти вопросы сейчас размножились на страницах новостных изданий. В общем, я ничего не собираюсь предпринимать касательно этого. Я надеюсь, мы увидимся в наступающем году; но также, прошу, передавайте мои приветствия и мои наилучшие пожелания Вашей жене. Ваш М. Х. Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 29 декабря 1958 года Дорогой господин Хайдеггер, по случаю Нового года, я оправляю Вам и Вашей семье мои сердечные поздравления. Я надеюсь, мы снова встретимся в течение этого года — может быть, в Мюнхене, где мой брат будет читать лекцию, в январе. В октябре, в этой прекрасной атмосфере, рожденной долиной Энгандин[19] и так хорошо способствующей концентрации, я думал об одном деле, которое не предполагает участия формальных рассуждений. Идея — это участие в игре, под названием Мантрана[20], правила которой я открою Вам. Возможно, Вы знаете кого-то, достаточно интеллигентного для этой игры. Может быть, это будет Ваш сосед или Вы просто будете играть сами с собой, соблюдая все «мантры». С наилучшими пожеланиями в 1959-м году, Ваш Э. Ю. Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 2 февраля 1959 года Дорогой господин Хайдеггер, я был очень рад встретиться с Вами в Мюнхене, а потом — и в поезде. Конечно, это были редкие встречи и мне хотелось бы видеть Вас чаще. Возможно, я соберусь выехать в Ротвайл [место для карнавала в Баден-Вюртемберге], чтобы увидеть «прыжки шутов». Я сделал некоторые приготовления для встречи там с Кизингером[21]. Я бы хотела узнать, собираетесь ли Вы быть в это время в Мескирхе? В любом случае, я позвоню Вам ненадолго. В конце концом, мы будем рады видеть Вас и Вашу жену в Виллингене в скором времени. В разговоре с Гейзенбергом мы упоминали «мирное» использование атомной энергии, которое отличается от использования атома в военное время, когда атом невозможно контролировать. Как долго атом может находиться под контролем? — спросите Вы. Возможно, так долго, как предполагает Гаагская конвенция[22]. Я пишу Вам сегодня — после того, как генерал Бувар[23] обратился ко мне с делом, касающимся Вас. Бувар, которого я знаю уже длительное время, командовал реактивными истребителями в Ларе, потом он служил главнокомандующим военно-воздушными силами в Дакаре, на западном берегу Африки, а сейчас он возглавляет военную академию. Я многого еще не упомянул о нем. Он думает, что предисловие, написанное Вами, для рукописи, над которой он сейчас работает, касающейся развития современного общества и демонстрирующей влияние на него Ваших идей, придало бы его работе исключительную значимость. Поэтому он попросил спросить Вас об этом. Конечно, мне трудно судить об этом. С другой стороны, Вы окружены Вашими многочисленными студентами, некоторым из которых могло бы быть интересно прочесть эту работу и которые могли бы сделать для Вас краткое описание труда Бувара. После следует вернуть рукопись автору по этому адресу: Генерал Бувар, улица Ньель, 73-бис, Париж 17. Я читал этот труд в Мюнхене и нашел его очень многообещающим. Я также заинтересовать услышать рассказ моего брата о его путешествии в Берлин. Я провел несколько утомительных дней в Штутгарте, увидевшись там со Шпайделем и еще с кучей людей, а также получил орден[24]. Когда человек становится старше, он больше не может спрятаться. С сердечными пожеланиями Вам и Вашей жене, Ваш Э. Ю.
Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 8 февраля 1959 года Дорогой господин Юнгер, спасибо за Ваше письмо. Я прочту французский текст; только сперва я должен поговорить с издательством «Akademie-Jahrbuch» по поводу издания моих текстов. Поэтому вчера я выехал вместе с моими племянником во Фрайбург. Однако летом мы с женой собираемся совершить пеший тур по старой родине, а также мы планируем после «спуститься» к Вам. Мне жаль, что у нас не было достаточно времени для того, чтобы нормально поговорит в Мюнхене. Сердечно, передаю привет — от моего дома Вашему дому, – Ваш М. Х.
Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 15 февраля 1959 года Дорогой господин Юнгер, сердечно благодарю Вас за Ваши строки от 8 февраля. Генерал Бувар будет рад услышать новости от Вас. Мне приходит в голову, что весной было бы неплохо посетить некоторых моих знакомых в Париже. Я собираюсь поехать туда автомобилем в компании градоправителя из Гослара — Шнайдера[25]. Не хотите ли присоединиться к нам? Мы имеем много общих друзей, как мне кажется. Также, Шпайдель был бы рад узнать, что Вы увидитесь с ним в Фонтебло. Мне прислали вырезку из одной гамбургской газеты, содержащей лживое и оскорбительное обсуждение мюнхенских лекций. Так много труда было вложено в подготовку этих лекций, беспокойств и проблем было преодолено, чтобы провести эти лекции, чтобы какая-то кучка злобных дураков прошлись по ним со своим предвзятым мнением, разрушая идеи, заложенные туда. Однако я уже начинаю догадываться, что мотивирует этих идиотов говорить все эти вещи. Такое чувство, что «им где-то жмет ботинок»[26], но они боятся сказать все это в лицо. Также мне причинило боль, что задеты были студенты, вложившие свой труд в подготовку лекций. Конечно, они могут не углубляться в эту проблему. С другой стороны, я сомневаюсь, что реакция завистников была бы иной, если бы за кафедрой — на месте Вас или моего брата — стояли Кант или же Шеллинг. В этих нападках я, однако, вижу что-то, тешащее мое достоинство и подтверждающее качество лекций. Здесь я чувствую присутствие Эроса. Сейчас я испытываю острое желание высказать мое мнение о свободе прессы этим продажным газетчикам — однако, будет лучше — для них же и для эпохи — просто оставить их, потому что прения недостойны важности предмета. Любой может ощутить вкус горечи помимо успеха: это справедливо и в случае лекций. Также каждый может не один раз в своей жизни услышать какие-то неприятные вещи. Мне кажется, конечно, что подобный опыт портит впечатление об участии в таких мероприятиях и устраняет желание сделать это снова. В любом случае, мне есть, что сказать. Я был — вместе с Фридрихом Георгом — в Ротвейле — среди шутов. Я вернулся во вторник. Также, я мог посетить некоторые мероприятия в Мескирхе, но я не поехал туда, зная, что Вы не будете присутствовать там. Не забудьте передать мои сердечные пожелания Вашей жене, Искренне Ваш Э. Ю. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 17 ноября 1959 года Дорогой господин Юнгер, я от всего сердца благодарен Вам за Ваше письмо. Ваша поддержка сейчас очень много значит для меня. Ну а духовно нищим людям мы должны позволить уйти. Ваш план касательно поездки очень заманчивый. Правда, я все еще сделать кое-что, прежде чем смогу позволить себе выехать. Я пообещал председателю Общества Гельдерлина в Штутгарте принять участие в конференции в Мюнхене. Это будет встреча, запланированная для проведения в этом году («Земля и Небеса Гельдерлина»), и посвященная памяти Винклера[27]. Соответственно, я должен выделить время для осуществления этой затеи. Я также очень прошу известить меня вкратце о том, когда именно и как долго Вы планируете быть в Париже. С наилучшими пожеланиями, Искренне Ваш М. Х. Моя жена также шлет Вам свои приветствия.
Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 9 мая 1959 года Дорогой господин Юнгер, господин Шнайдер, градоправитель, написал мне из Гослара письмо, что вскоре Вы отправляетесь во Францию. Мне так жаль, что я не могу сейчас присоединиться к Вам. Сейчас моя работа по подготовке конференции Общества Гельдерлина находится в самом разгаре. Она пройдет в Мюнхене в начале июня. Я желаю Вам хорошей поездки и прошу Вас передать мои приветствия господину Шнайдеру. Всего Вам самого лучшего, Сердечно Ваш М. Х.
Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 30 августа 1959 года Дорогой господин Хайдеггер, сейчас я готовлюсь отправиться на Сардинию, думая о Вашем приближающемся Дне рождения и присылаю Вам заранее мои сердечные поздравления и пожелания. Я сожалею, что я не могу поздравить Вас лично. Господин Молер сделает это за меня. По случаю изданию юбилейного сборника работ, я внес в него также фрагмент моего труда «У стены времени». Мне приятно, что кое-какие мысли из тех, которые я считаю наиболее важными, войдут в этот сборник, в форме избранных трудов. В связи с этим я очень обязан госпоже Рут-Эве Шульц[28]. Продолжайте, пожалуйста, радовать нас как модно большим количеством Ваших прекрасных вещей. Ad multos annos[29]. Ваш Э. Ю. Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 9 ноября 1960 года Дорогой господин Хайдеггер, я надеюсь, что Вы находитесь в хорошем настроении и здравии. У меня, к сожалению, дела идут не так хорошо. Здоровье моей жены сильно ухудшилось. Я до сих пор не поблагодарил Вас за Вашу замечательную речь о Гельдерлине в театре Кювилье в [Мюнхене]. Вы бережно сохранили великий текст. Пожалуйста, примите небольшой текст и от меня[30]. Мирча Элиаде[31], а также я, будет признательны Вам, если Вы соизволите однажды сделать небольшой вклад в журнал «Antaios», который мы издаем вместе. Я пришлю Вам кое-какие образцы; Вы сможете отыскать там имена, которые известны своей хорошей репутацией в мире. Журнал посвящен символическим экспликациям; он также содержит новую оптику и новый взгляд на правду. Тематика неограничен, учитывая, что все вещи и связи между вещами могут рассматриваться с новой точки зрения. Краткое изложение и интерпретация, пожалуй, не помешают, если мы поручим Вам эту роль судьи. Кстати, мне удалось повстречаться одного из Ваших студентов в Тюбингене. Я имею в виду профессора Шульц. Я имел удовольствие побеседовать с Рут-Эвой Шульц. Это приятный человек, которого Вы очень вдохновили. С наилучшими пожеланиями, Ваш Э. Ю.
Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 22 ноября 1960 года Дорогой господин Юнгер, в последнее время я много думаю о Вас, меня очень тревожат страдания, которые Вам приходится переживать ныне[32]. Лишь в такие моменты может неслышно, незаметно помочь расстояние. Я думаю о том, может ли мистическое пространство глубочайшего уединения и одиночества — настроенность на прощание — в будущем так наполнить Вас — через воспоминания, память (Andenken[33]), которая заново возвратит Вам неизвестную доселе близость, а также из которой Вы сможете получить толчок, стимул, пробуждающий спрятанную глубоко внутри страсть. Я всегда помню о Вас, Ваш М. Х. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 26 марта 1962 года[34] Дорогой господин Юнгер! Дорогая госпожа Юнгер! Мы желаем Вам — от всего сердца — счастья в этом прекрасном союзе, которому мы бесконечно рады. Возможно, счастливая возможность приведет вас однажды сюда, в Мескирх. Примите сердечные поздравления — от меня и моей жены, Ваш М. Х.
Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 20 октября 1964 года Дорогой господин Хайдеггер, мы были рады услышать, что Вы хорошо отметили Ваш день рождения. Я ожидаю, что вскоре мне придется приложить много усилий в моей работе. «Рабочий», между тем, вскоре появится в старой версии этого текста в Томе IX собрания моих трудов. Я надеюсь, что однажды я найду время, чтобы возобновить работу над этой теме. Пожалуйста, передавайте мои наилучшие пожелания Вашей жене, Сердечно Ваш Э. Ю. Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру Март 1965 года Дорогой, уважаемый господин Юнгер, следующее десятилетие, которое открывается для Вас в этот счастливый день, и его благотворная атмосфера, я надеюсь, поспособствует Вашей плодотворной работе. Я желаю Вам написать работы, стиль которых будет достойно отображать эту эпоху. Я также надеюсь, что в какой-то из дней эти подарки станут для Вас отрадой: первый — посвящен Штифтеру, остальные — возможно, сообщат Вам что-то о том, какие скрытые глубинные рельефы мысли они скрывают[35]. Примите мои сердечные поздравления от меня и моей жены — для Вас и Вашей жены, Ваш М. Х.
Мартин Хайдеггер Эрнсту Юнгеру 29 мая 1965 года Дорогой, уважаемый господин Юнгер, я только что получил — экспресс доставкой — запоздалой приглашение от президента правления Кизингера посетить почетный завтрак, который будут давать в Штутгарте 1 мая. К сожалению, теперь будет отложен мой запланированный выезд за город. Но я буду счастлив увидеть Вас, а также иметь удовольствие снова побеседовать с Вами. Как правило, в таких ситуациях стоит вспоминать слова, принадлежащие выдающемуся мыслителю древности Лао Цзы: «…Кто умеет закрывать двери, не употребляет запор и закрывает их так крепко, что открыть их невозможно. Кто умеет завязывать узлы, не употребляет веревку, но завязывает так прочь, что развязать невозможно. Поэтому совершенномудрый постоянно умело спасает людей и не покидает их. Он всегда умеет спасать существа, поэтому он не покидает их. Это называется глубокой мудростью. Таким образом, добродетель является учителем недобрых, а недобрые — ее опорой. Если недобрые не ценят своего учителя и добродетель не любит свою опору, то они, хотя и считают себя разумными, погружены в слепоту. Вот что наиболее важно и глубоко»[36]. Не выходи за дверь, но приходи, чтобы узнать мир. Не оставляй открытым окно и смотри на тропу в небе; тот, кто заходит всё дальше, знает всё меньше. Вот в чем мудрость: он не совершает никаких путешествий, но он наполнен знаниями; он слеп, но полон благодарности; он бездействует, но проходит путь до конца. Примите мои наилучшие пожелания Вам и Вашей жене — от меня, а также от моей жены, Ваш М. Х. Эрнст Юнгер Мартину Хайдеггеру 8 июля 1965 года [письмо, отправленное с корабля «Гамбург»] Дорогой господин Хайдеггер, Нам так жаль, что Вам не удалось поехать вместе с нами в Штутгарт. Надеюсь, у нас получится увидеться в другой раз. Между тем, мы сейчас находимся в пути, созерцаем океан, земли, а также других людей. Это также дало мне дополнительный повод поразмыслить над словами китайского мудреца, которые Вы прислали мне в предыдущем письме. Я думаю, между тем, могу ли изменить мой темперамент и запереть себя в комнате? «Здесь тоже есть боги»[37] — и я когда-то мог бы начать путешествия autour de ma chambre[38], как мой французский предшественник. Это лучше, чем находится в состоянии интеллектуального спокойствия и настойчиво сохранять это состояние, даже если местонахождение человека меняется. Поэтому я продолжу работу здесь — на борту — в такой же дисциплине, как это было в Виллингене. Эрнст Клетт написал мне из Порт-Саида, что он собирается посетить Вас во Фрайбурге с Вашим студентом Герхардом Небелем. Я думаю, что они хотят приехать к Вам в ближайшее время. Было бы здорово, если бы Вы подумали об издании собрания Ваших трудов. Конечно, собрание сочинений предполагает работу с огромным количеством работ. Может быть, Вы придумаете более простой путь, чтобы осуществить эту масштабную работу. С наилучшими пожеланиями — от всего сердца — от меня и моей жены. Передавайте также нами приветствия Вашей жене, Ваш Э. Ю. [1] Герхард Небель (1903–1974) — издатель, эссеист, в 1920-х годах — студент Хайдеггера. Он встретил Юнгера в 1941 году, когда работал в Париже переводчиком. [2] Имеется в виду путь как тропа. [3] Имеется в виду тот самый журнал, о котором говорится в предыдущих письмах. [4] Это термин Юнгера, который изображает официальных представителей бюрократических властных структур. [5] Горная система в Германии. [6] Имеется в виду «Через линию». [7] Т. е. лес. [8] Поводом для приглашения была опера Карла Орфа («Антигона»), либретто для которой послужил перевод трагедии Софокла, сделанный Гельдерлином. Для празднования этого события Подевильс организовал серию лекций. [9] Имеется в виду Фрайбург-у-Брайсгау. [10] Вернер Гейзенберг (1901–1976) — автор «принципа неопределенности» в физике. Лауреат Нобелевской премии 1932-го года за его вклад в создание квантовой механики. [11] Zur Seinsfrage. [12] Антуан де Ривароль (1753–1801) — французский мыслитель, литератор. Э. Юнгер занимался переводом произведений Ривароля. [13] Э. Юнгер считал, что образ ткацкого станка — ключевой для этой максимы Ривароля. При этом, французский мыслитель смотрит на движение не с точки зрения перетекания моментов прошлого и будущего друг в друга, а как на повторение из разряда «туда-сюда», словно динамика челнока в ткацком станке. Время здесь представляется стоящим, покоящимся, а движется лишь настоящее. Переход — это присутствие того, чего еще нет. Поэтому ткач занят тем, что еще не существует. На такие мысли Э. Юнгера натолкнула неоднозначность французского глагола «делать» — faire, фигурирующего в этой максиме. [14] Форма третьего лица настоящего времени французского глагола «делать», faire. [15] М. Хайдеггер, в частности, упоминает два французских глагола: poser и placer. [16] Рудольф Панвиц (1881–1969) — немецкий поэт, писатель, философ, чьи самые известные труды посвящены поэту Гуго фон Гофмансталю. [17] Карл Шлехта (1904–1985) — немецкий философ и редактор трехтомного издания трудов Ницше. Спор, о котором говорит Хайдеггер, касался корректности редакции Шлехты. [18] Вероятно, имеется в виду Ханс Шпайдель (1897–1984) — немецкий генерал Второй мировой войны и первый немецкий командор NATO во время Холодной войны. [19] Энгандин — долина, находящаяся в Швейцарии, а также курорт и национальный парк здесь. [20] Игра в домино, которая предполагает наличие двух или трех участников, а также правил — «мантр», соблюдаемых игроками. [21] Курт Георг Кизингер (1904–1988) — участник Нацисткой партии, а позже — член Христианской демократической партии, который также был канцлером Западной Германии с 1966 по 1969 гг. [22] По всей видимости, имеются в виду Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг., определяющие законы и обычаи войны. [23] Мишель Бувар (1901–1979). [24] 31 января 1959 года Юнгер получил командорский крест — орден «За заслуги перед ФРГ». [25] Хельмут Шнайдер (1910–1968). [26] Идиома, обозначающая «испытывать страдания, будучи ущемленным кем-то другим». [27] Ойген Готлоб Винклер (1912–1936) — автор работ о Гельдерлене, Лоуренсе и Прусте. Конференция была посвящена двадцатой годовщине его самоубийства. [28] Рут-Эва Шульц (1918–1995) — студентка Г.-Г. Гадамера в 1947–1950 гг. Также она была ассистенткой Эрнста Блоха в Лейпциге. [29] До лучших времен. [30] Имеется в виду произведение, которое Юнгер посвятил Хайдеггеру, а именно: Sgraffiti. [31] Мирча Элиаде (1907–1986) — философ и теоретик мифа, сотрудничавший с Юнгером в упомянутом журнале, который они издавали вместе вплоть до 1971 года. [32] 20 ноября 1960 года Юнгер потерял свою первую жену, Грету фон Эйзен, которая скончалась после долгой болезни. [33] Andenken — название поэмы Гельдерлина, а также эссе Хайдеггера, которое он посвятил Гельдерлину. [34] 3 марта 1962 года Юнгер женился второй раз на Лизелотте Лорер. [35] Хайдеггер подарил Юнгеру в его шестидесятый день рождения несколько книг, в том числе два издания следующих трудов: «Eisgeschichte», а также «On Abraham a Santa Clara» Адальберта Штифтера (1805–1868, австрийский писатель и поэт). [36] Лао Цзы. Дао дэ Цзин. М., Мысль, 1972. Часть 27. [37] Высказывание Гераклита. Эти слова древнегреческий философ произнес, когда несколько посетителей вдруг заметили, что мыслитель греет руки у кухонного огня. [38] Слова «вокруг моей комнаты» отсылают к произведению французского писателя Ксавье де Местра (1763–1852) «Путешествие вокруг моей комнаты». История рассказывает о том, как молодой офицер вынужденно не покидал свою комнату в течение более сорока дней. Перевод с английского Богданы Носенок. |
— эта фраза упоминается до того, как философ говорит о не-бытии, о том, что «еще не» случилось в будущем, о приходящем, наступающем, о том, что «уже не» случится в прошлом. Но оба эти выражения не-бытия не являются идентичными слову «ничего» (в значении nihil negativum). Если, согласно Аристотелю, то, что на самом деле есть во времени, — это лишь «сейчас», то это «сейчас» есть одновременно движением между «еще не» и «уже не», где время детерминируется через 
, то 
— это «изменение» (как изменения погоды или перемена мест). Таким образом, не-бытие — грядущее и уже прошедшее — представляется нам через две вещи, которые не имеют отношения к состоянию покоя. Что такое настоящее? Это нечто, точно не пребывающее в покое (в том же смысле, в котором не пребывают в покое вышеобозначенные вещи), вместо этого — настоящее есть тем, что пребывает в состоянии движения. 
— более подходящее к этому контексту, чем 
— в том смысле, что про-из-ведение (про-из-водство) чего-либо является в то же время помещением самого себя (
), рас-положением и пред-положением, а также результатом этих процедур (транспозицией). В контексте этой амбивалентности fait у Ривароля положение максимы можно интерпретировать так: