|
|
Горничная киносценарий
Я был бы рад опубликовать хорошую книгу. Эта таковой не является, и время, когда ее можно было улучшить, прошло. Людвиг Витгенштейн. Философские исследования[1]. Пролог Сигарета заправлена в мундштук, удерживаемый указательным и безымянным пальцами. Пепел падает с кончика окурка на наголо выбритый череп. Лица отсутствуют в кадре. Изображения перемежаются титрами. Плотный дым. Сквозь туман время от времени проступают лучи прожекторов. Заброшенный завод. Бокал, полный пепла. В темноте мерцают красные огоньки, воскресающие при затяжках. Ветер время от времени поднимает серебристую пыль. Тут и там из припорошенной золой земли торчат рукоятки кухонных ножей. Идет дождь. Цвет потоков — бледно-алый. Титр с названием и затем — эпиграф к кинофильму: Мне пришлось быть свидетелем разговора одного социалиста, который уверял, что красное знамя означает кровь рабочего, но моя точка зрения иная. Я думаю, что если бы кровь рабочего была бы синяя или зеленая, то всё же революция совершилась бы под красным знаменем. Каземир Малевич[2] Часть 1. Звезда
Сквозь оконный проем видна фальш-стена рабочей ячейки. Стол, монитор, клавиатура, принтер, разноцветные папки, крутящееся кресло. Одновременно — в стекле отражается силуэт пролетающей птицы, крылья то появляются, то исчезают в солнечных вспышках. Ее дрожащий глаз. Снова стекло офиса (уже без отражения). Снова глаз. Снова стекло. Резкий отъезд камеры. Окно высотного здания оказывается одним из сотен таких же окон — офисов огромной корпорации. На крыше — брэнд табачной компании: желтая звезда и надпись «Star». Внизу — широкая улица, гул автомобилей, городская суета, обилие рекламных щитов и витрин. Стоит жаркая летняя погода. Автомобильная пробка. №940 (темноволосая девушка) смотрит на часы, затем выглядывает из окна своего автомобиля, пытаясь понять причину образования затора. В машине работает радио.
Голос диктора. Специалисты Национального института раковых заболеваний пришли к неожиданному выводу: курение так называемых «легких» и «ультралегких» сигарет из новой серии производимых гигантской табачной компанией «Star» изделий, в большей степени потворствуют образованию раковой опухоли в легких курильщиков, чем сигареты с обычным уровнем никотина и смол. Отчасти это объясняется тем, что при курении так называемых «легких» сигарет человеку приходится делать более частые и глубокие затяжки, а также увеличивается и число выкуренных сигарет. Дипломированные специалисты Национального института раковых заболеваний считают, что люди должны получать достоверную и полную информацию обо всех последствиях, связанных с курением и другими способами употребления табака и табачных изделий, а не слепо доверять рекламным слоганам. Но главный вопрос, который беспокоит сегодня всех нас: каким образом спустя лишь несколько лет после повсеместного запрета на курение производство табачных изделий возросло с новой, невиданной силой? Как оказалось возможным это беспрепятственное возвращение мрачного прошлого?
№940 продолжает выглядывать из окна, но длинная вереница впереди стоящих автомобилей мешает ей в чем-либо разобраться. Она выходит из машины. На ней белый костюм. К пиджаку прикреплен бейдж «№940». На лоб подняты темные очки. Она смотрит вперед, но там только бесконечная череда горящих стоп-сигналов. №639 (коротко постриженная деловитая девушка с бейджиком «№639») проводит собеседование с молодым человеком, пришедшим устраиваться на работу. Юноша безупречно одет, подтянут, уверен в себе, внимает каждому ее слову. Они сидят в офисной комнате за лакированным черным столом друг напротив друга. №639. №1 тоже прошел этот путь: начав рекламным агентом, он стал сперва региональным менеджером по продажам, затем — главным координатором по продажам и маркетингу, уже через три года — коммерческим директором, а теперь добился должности генерального директора всей компании.
Машины медленно продвигаются вперед. Девушка продолжает выглядывать из окна в надежде разобраться, сколько еще времени будет потеряно в пробке. Впереди — большая авария. Микроавтобусы скорой помощи. Мигающий синий свет. Медики застегивают на молнии черные мешки с трупами. №639. И еще одна не менее значимая ценность — это уважение. Нужно уважать себя и людей, которые тебя окружают. И мы безгранично уважаем людей, которые получают удовольствие от своей профессиональной жизни и передают это чувство окружающим. Магнитная карта вставляется в специальную прорезь на стене. Через долю секунды стеклянные двери раскрываются. №940 торопливо заходит в просторный холл. Здоровается с девушками на ресепшен. Поднимается на лифте на девятый этаж. Здесь молодые люди уже вовсю заняты насущными делами. Белоснежные рубашки. Мониторы. Мобильные телефоны. Галстуки. Юбки. Фальш-стены. Рукопожатия. Многие улыбаются и кивают вошедшей, здороваясь с ней. Она улыбается в ответ. Телефонные звонки. Шелест бумаг. Голоса. Звуковое сопровождение: удары механического молота; шум станков; одновременно — квохтанье куриц, блеяние коз, ржание лошадей, мычание коров; также допустимы стоны, принятые в порнофильмах. На протяжении всей части — постоянная смена ракурсов съемки (камеры устанавливаются сверху, снизу, под самыми немыслимыми углами; затылки и лица, попадающие в кадр не полностью).
№639. Кстати, вы курите? В здании корпорации курить запрещено. Вы можете это делать только в обеденный перерыв на улице. №940 заходит в свою ячейку, садится у окна, отделенная от других работников фальш-стеной из пластика и стекла. На стенах — серый гипсокартон с прорезями для сетевых розеток и компьютерных разъемов. Обстановка контрастно дешевая по сравнению с роскошным холлом первого этажа. Загорается монитор, высвечивается надпись: «“Star” приветствует тебя! Опоздание на четыре минуты. Минус 2 балла. L« №639. Каждый, кто работает с клиентами, выполняя свои функции, одновременно обязан быть и психологом, ориентируясь на максимальное удовлетворение индивидуальных потребностей клиента, но добиваясь при этом целей, выгодных компании. №940 закрывает окно с информацией о баллах, чтобы приступить к работе. В рабочую ячейку заглядывает молодой человек с бейджем «№216». Элегантный галстук, белая рубашка, запонки. Говорит с улыбкой. №216 (поправляя булавку на галстуке). Я не устаю повторять: у нас серьезная компания, обстоятельства — обстоятельствами, а работа — работой. Надеюсь, ты сделаешь соответствующие выводы. Теперь — информация (гротескно оживляясь). Мы наконец решили все проблемы с двумя телеканалами. Реклама в дневное время ограничиваться не будет. Студия готова к работе! Всё оборудование уже установлено! Начинаем со следующей недели! Мы сделали это (идиотский жест вниз локтем)! Пойдем, я провожу! №639 достает из ящика стеклянную пепельницу и секундомер, кладет пепельницу на край стола.
№639. Вы должны в течение минуты уговорить меня сдвинуть эту пепельницу с этого конца стола на противоположный. Делаете, что хотите, но вы должны убедить меня сдвинуть ее.
Запускает секундомер. Молодой человек замирает в растерянности. Тем временем №216 ведет №940 в аппаратную студии. Изображение техническим способом замедленно в два раза. Происходящее сопровождается готическим хоровым пением под мрачный аккомпанемент струнных. №639. Ладно, достаточно. Вы не подходите.
№216 и №940 заходят в студию. Актеры двигаются нарочито медленно (но теперь это естественное — театрализованное, а не техническое замедление).
№216. Ну, ты все помнишь. В связи с ситуацией, связанной с выступлениями медиков, можно часто сводить беседы к «за» и «против», тем более, что среди всех этих знаменитостей немало заядлых курильщиков. Но вообще, должен сказать, что за хорошие деньги и в среде некурящих можно обнаружить огромное число сторонников защиты прав курильщиков. Разумеется прямая реклама допустима только в специально выделенных паузах. Начнем по старинке со жвачек и конфет в виде сигареты. Список приглашенных на ближайшие два месяца уже составлен. Но уже через месяц нужно будет модернизировать эфиры. Нельзя же говорить только об этом запрете. Нужно вспомнить старое-доброе «курю, и это мой личный выбор». Ну ладно, замолкаю, не буду больше ничего предлагать, зачем лишать подчиненных творческой работы. Руководителем этого проекта назначена №386, как и планировалось. Вы, конечно, знакомы. Теперь ты и у нее в подчинении. Именно она, а не я будет определять целесообразность выбора тех или иных тем. Девушки, улыбаясь, кивают друг другу. Густо накрашенная №386 жмет руку №940. №386. На самом деле, наша задача заключается не в устранении всех стоящих перед нами проблем, но в концентрации на наиболее значимых для текущей стадии. Сейчас наша главная цель — не тормозить и действовать. Посмотри вот для начала. На следующей неделе покажем (при помощи дистанционного пульта включает висящий на стене плазменный монитор). №5 (на экране). Частью устойчивого развития является социальная ответственность (поправляет бейдж «№5»). Очень важно, что в последнее время тема устойчивого развития и социальной ответственности бизнеса ушла из области очевидного пиара в область реальных бизнес-процессов. Без учета социальных последствий своего бизнеса едва ли удастся создать конкурентоспособные компании. Журналист. Что предпринимают производители табачной продукции, чтобы снизить риск для здоровья курильщиков? Как вы прокомментируете последние выпады медиков против табачных фирм? №5. На протяжении многих лет «Star» открыто признает, что курение связано с риском для здоровья. Мы не стремимся пропагандировать курение; более того мы неоднократно участвовали в кампаниях по предотвращению курения среди несовершеннолетних. Но одновременно наша задача — предлагать продукцию высокого качества взрослым потребителям, которые уже сделали свой выбор в отношении курения. Мы выступаем за четкое информирование потребителя об опасности табака для здоровья путем предупреждения о вреде курения в различных формулировках, предусмотренных национальным законодательством. Но мы твердо убеждены, что вопрос такого выбора должен стоять исключительно перед взрослым человеком, осведомленным о рисках. Такой вещи, как безопасная сигарета не существует, тем не менее, всё говорит о том, что большое количество людей всё же предпочитают курить, несмотря на связь курения с риском для здоровья… Например, путешествие на самолете напрямую связано не просто с риском для здоровья, но с риском для жизни, почему же медики не борются против воздушных компаний, а ополчились против нас (смеется)? Журналист (смеется). Да, здесь есть о чем поспорить. Мокрый мраморный пол. В лужах отражается небо. На полу — огромный глобус. Мраморные плиты превращаются в бесконечную равнину льда. Крупный план птичьего глаза. Зрачок беспокойно крутится в бледно-рубиновой сфере.
№386 (загримированная как клоун). Согласись, идея с медиками была лучшей за последнее время. №940 и №639 идут по коридору. №639. Он полминуты думал, как ему сформулировать фразу, и еще полминуты пытался ее произнести. Таких тупиц у меня давно не было. Как твои дела? №940. Неважно (фраза произносится так, что может быть услышана и как «не важно»). Внезапно №940 уменьшается до размеров десятилетнего ребенка. На ней белое платьице. Ее волосы заплетены в косички. №639 смотрит на нее, словно мать на провинившуюся дочь — строго, но с заметной жалостью. №940 (оправдываясь). Ну так бывает, неужели с тобой такого не случалось? Кемаришь уже, хотя прекрасно слышишь, что происходит вокруг, но вот когда надо ответить, отреагировать, уже путаешь сон с явью и говоришь невпопад. Я не выспалась сегодня просто. Бывает же всякое… №639 (холодным голосом надзирательницы). Ну нет, подруга, это никуда не годится. Знаешь, я тебе одно местечко посоветую, возьми отпуск. Снова экран. На нем — №5 в военной форме. №5 (со сдержанной улыбкой). Мы производим то, что в ближайшем будущем станет реальностью. Чем больше поломок, тем лучше всё работает, чем больше сумасшедших, тем сильнее разум, чем больше войн, тем значимее стабильность (экран гаснет, фразы повторяются несколько раз, пока наконец не затихают, вместе с аккомпанирующим им дуэтом контрабаса и контрафагота). Часть 2. Подкова
Машина останавливается у обвитых диким виноградом ворот. №940 смотрит на ярко-красные, уже готовые упасть на землю осенние листья виноградника, на маленькие несъедобные ягодки. За воротами — густой сквер, в глубине которого длинный полукруглый особняк. Поросшие плющом стены. Идет сильный дождь.
№3876 (водитель с бейджиком «№3876»). Приехали. Они выходят из машины. №940 раскрывает зонт. №3876 торопливо помогает ей донести небольшой чемодан. В сумерках они идут под дождем по усыпанной черно-серебристым гравием дорожке сквера, вдоль которой растут лохматые, давно не постригавшиеся кусты боярышника. Дойдя до особняка, они поднимаются на крыльцо по лестнице с неровными ступеньками и заходят внутрь несколько обшарпанного здания. Их никто не встречает. Внутри — широкий, кажущийся бесконечным коридор, по левой стороне которого простираются двери с цифрами. Крыша протекает, вода проливается на пол, образуя многочисленные лужи. Серп длинного коридора медленно загибается вправо. Около минуты №3876 семенит с невозмутимым видом. На стенах — тусклые бра, защищенные от дождя специальными козырьками, во многих светильниках перегорели лампы. Атмосфера старого, нежилого отеля. №940 не закрывает зонта. Дойдя до нужной двери, останавливаются. №3876 открывает дверь в номер. По контрасту с первой частью операторская работа выдержана в консервативной манере, никаких экспериментов со съемкой с потолка и т.п. Лишь к концу части цвета становятся темнее, приобретают в основном серые, желтые и коричневые тона. Музыкальное сопровождение — вселяющие радость, светлые мелодии, преимущественно струнные оркестры. №940. Почему здесь так сильно протекает крыша? №3876. Нет-нет, в номерах вроде бы всё нормально, это только в коридоре. А вот и ваша комната. №940 проходит внутрь. Помещение неброско, но вполне ухожено, никаких намеков на протекающий потолок или лужи на полу. Кровать, тумбочка, журнальный столик, шкаф, приоткрытая дверь в ванную комнату. Окон нет. На тумбочке — графин с водой и пустой стакан. №940 наполняет стакан, подносит к губам, делает глоток, после чего ставит стакан обратно на тумбочку. Вкус воды ей неприятен. Еще №940 сразу замечает две двери, расположенные друг напротив друга и, судя по всему, соединяющие эту комнату с соседними. Раздается стук в правую боковую дверь, и буквально через мгновение она открывается, из дверного проема показывается физиономия. Затем в комнате появляется невысокий худощавый человек. В руках он держит небольшой цилиндр. Его жесты театральны, как у неудавшегося оратора, и невыразимо комичны. Человек с цилиндром (представляясь). Валентин (протягивает №940 руку)! Здравствуйте! (Кивая и слегка кашлянув, рекомендуется еще раз.) Петр Сергеевич! Вы только въехали, да?! №940. Да…
Валентин (Петр Сергеевич) присаживается на кровать, а его худые, костлявые ноги судорожно начинают барабанить пятками по стене в каком-то хаотичном ритме.
Валентин (Петр Сергеевич) (взволнованно заикаясь и перемежая речь неуместными паузами). О, должен вам сказать, должен сказать, вы сделали правильный выбор, самый, что ни на есть верный. А ведь признайтесь, вы могли бы беспечно променять это райское гнездышко на какой-нибудь банальный морской курорт. И теперь только представьте — на первый взгляд, всё совершенно: водная гладь, песочек. Но при ближайшем рассмотрении море может оказаться не таким уж кристально-прозрачным (все эти целлофановые пакеты, палочки от эскимо, окурки и прочее, не говоря уже о плевках и всевозможной слизи), и вы решите большую часть времени проводить, загорая на пляже (к слову, тоже далеком от эдемской чистоты). Но допустим, вам удалось отвоевать незагаженный уголок. Ха-ха! Не тут-то было! Снова неурядицы! Под летним солнцем крайне опасно находиться более часа: можно получить серьезные ожоги. А тащиться обратно через весь пляж, рискуя наступить на ос, прилипших к выплюнутым леденцам, — пытка едва ли не более страшная. Как быть? Конечно, есть выход: взять с собой в отпуск пляжный зонтик. Но кто станет думать во время сборов об огромном, совершенно несуразном для перевозки предмете (говорит, волнуясь, как начинающий актер, то и дело барабаня пальцами правой руки по краю кровати)? Его и упаковать-то некуда... Однако ушлые торговцы позаботились о таких простачках, как вы, и конечно, же можно купить у них пресловутый зонт, или по крайней мере взять его напрокат, приобретя в качестве бонуса и груду бюрократических волокит (специально не употребляю слово «проволочек», ибо, если кому-то придет в голову записать нашу беседу, то понимание читателей будет затруднено вероятным отсутствием ударения). И что же? Это еще далеко не конец ваших мучений (теребит левой рукой цилиндр, пытаясь то приспособить его на колене, то нахлобучивая обратно на голову). Вам придется вкопать зонтик в песок, иначе он обрушится при первом порыве ветра, ведь на таких открытых пространствах, как пляж, ветер всегда сильнее, чем в городе. Посему нужно его как следует закрепить, не так ли? Хорошо, если пляж песчаный, а ведь он легко может представлять собой и каменистую поверхность, в которую ножка зонта будет входить с куда большим трудом. Скорее всего, вам придется отыскать три-четыре увесистых булыжника, чтобы обложить основание хрупкой солнцезащитной конструкции с разных сторон с целью предотвращения ее падения. Но и это не спасет вас, потому что ветер может обрушить лишь верхнюю часть зонта — собственно саму защищающую от жары шляпку. За ней придется бежать и ловить ее. И все эти шевеления, конечно же, вызовут вполне справедливый гнев окружающих вас отдыхающих, не говоря уже о продавцах сахарной ваты, пирожных, чурчхелы и креветок. А все они как на подбор — не просыхают от дешевого домашнего вина и потому, что называется, предрасположены к хамству. Тут и до беды не далеко (молитвенно складывает руки и прижимает их к груди). А когда вы зайдете в ближайшую таверну выпить чего-нибудь прохладительного, едва ли ваша аккуратная просьба добавить лишний шарик мороженого в бокал с фраппе будет воспринята с должной адекватностью. Вряд ли будет удовлетворено и вполне понятное в других обстоятельствах любопытство относительно того, с каким соусом подается фуа-гра. И, уверяю вас, отнюдь не из-за проблем, связанных с нарушением прав домашней птицы. Подобный, невинный, в общем-то, вопрос, способен вызвать вполне ощутимую агрессию, которая вам, впрочем, покажется необоснованной… (Чихает. Пауза. Закидывает голову назад и вдохновенно закатывает глаза). Вам нравится Санаторий? №940 (напрочь забыв сказать «Будьте здоровы!»). Да, пожалуй. Здесь тихо… Валентин (Петр Сергеевич) (по-видимому, радуясь долгожданной реакции). Именно! Точнее и не скажешь! Всегда стремился подобрать правильное определение, и вдруг вы дарите мне его! Весьма, весьма признателен (неуклюже пытается выразить благодарность, жестикулируя цилиндром)! Вы правы. (Пауза.) Здесь божественная тишина. Вам здесь очень понравится. Вы познакомитесь с другими постояльцами и заведете себе новых друзей и, быть может, подруг. И очень и очень премного, поверьте. Поверьте.
Внезапно в комнату входит толстый мужчина огромного роста, обращающий на себя внимание взъерошенными рыжими усами. Он с хохотом прерывает эту речь. Усач. Насчет друзей — вполне допускаю, а вот упомянутые чуть ниже — отменные мастачки плеснуть плесенью и блеснуть лестью, что, впрочем, учитывая сложившуюся ситуацию, не менее напрасно, чем держать ежа в ежовых рукавицах. Знаем мы их — кружка кружкой, а в кулачок — гвоздь. Форменные мегеры, сообщу вам на правах комедийного трюка… И все до одной, включая предводительницу, — престарелые поперечницы, только это между нами. Впрочем под-ручку пройтись порой можно. Не сочтите за половой сексизм. Прошу извинить моего друга, возможно, он успел утомить вас, но знаете, просто он очень подробно живет. №940 натужно улыбается и дает понять, что ничего страшного не произошло, но заметно, что она сильно обескуражена этими тирадами. Валентин (Петр Сергеевич). Зря ты так, я просто начал освещать славную историю этого райского уголка. Вы, конечно, слышали, что в качестве мецената выступил сам барон Якорев? Разумеется, задолго до нелепого несчастного случая… №940 (пытаясь изобразить интерес). Нет, а кто это?
Усач. О, что вы, стыдитесь! Это был славный малый, но, увы, попался на серийном производстве полиэтиленовых графинов с жидким героином, и всё из-за бездарной, непродуманной, фарсовой рекламной акции, в которую каким-то боком оказалась замешана честь очередной прошмандовки из Министерства Культуризма. По такому случаю, эти жалкие недомерки из греховного приправительства даже вытащили из архефилологического музея заржавелую якобинскую гильотину и (вот умора!) выписали из римского инквизитория натурального святославного батюшку, явившегося, однако, в штатском, что, к слову, делало его с трудом отличимым от среднестатистической матушки, и всё это — под предлогом (междометия и союзы опускаю) жары — да, да жары, вы только подумайте, это в марте-то! Вся акция должна была демонстрироваться по ТВ, но тому помешала неуместная забастовка операторов, целый день простучавших камерами по асфальту (еще неделю несчастные дворничихи выметали по углам столицы битое стекло от их линз, некоторые осколки не только привели в негодность метлы, но и испещрили порезами руки тех нерадивых тружениц, что пытались пустить в ход половые тряпки). Но православленный еретик наркобарон Якорев (да увековечит и умилостивит его имя стократное солнечное затмение!), хоть и не был ослеплен вспышками продажных фотомеханизмов, всё же не нарушил главного табу шоу-бизнеса и до последнего мгновения продолжал поносить всех присутствовавших отборными матовыми томатами, а также пусть и неброскими, но явно непечатными машинками и хлопчатыми манишками. Непреклонный борец и боец! Настоящий революционер, хотя и миллионер! Само кладнобровие! Не зря за глаза его называли «мастер невозмутимость»! Он всегда перелезал через горы трупов так, словно это были сваленные в кучи мешки с мукой! И даже собственная погибель никоим образом не остановила эти усердные тирады: усеченная голова достопочтенного подсудимого упала заживо и покатилась прочь с эшафота, продолжая поливать всех оформленным в связную речь потоком отменной арамейской вязи, в котором присутствовавшие литературоведы распознали древний африканский аналог песенки Колобка. Потом несколько особо ушлых функционеров от науки даже умудрились по быстрому сварганить диссертации о фольклорных архетипах! Хитрые коты! Но, впрочем, суп с ними! А тем временем, непреждевременно изышедшее время тела оглашенного на казнь, по свидетельству многочисленных свидетелей, еще какое-то время носилось по площади, по всей видимости, в безвременных поисках невидимого лобного места, пока совершенно не исчезло из виду. Орнитологи уверяют, что подобные случаи трансгрессии случаются у некоторых видов куриных, но, не боясь прослыть дилетантом, я бы скорее провел в этом случае параллель с делением книжных червей на правых и левых. Валентин (Петр Сергеевич). Достопочтенная гостья, неужели, избрав в качестве приюта этот тишайший замок, вы впервые слышите об этом? №940. Вынуждена это признать… Усач. А меня это нисколько не удивляет! Удивительна гармонь пончика и швайно-мещанки в информационном стволе! Они топят нашу память в навозе компостновостного бреда, и в этом болоте на раз увязает и увядает, без увиливания уверяю вас, любое заслуживающее внимания событие! Я о журналистах, разумеется! Редкие содомки! Они погрязли в грязи, гаже них только те, кто гладит им расплату! Сдаться им?! Нет уж — дудки! И вам того не пожелаю! Знаете мое кредо? Отмстить негодяям! Poco a poco und зуд за зуд, или как там они сами пишут! Вот так! Возвращаю выписку крикошетом! (В сердцах сплевывает на пол.) О, ничтожества! №940 (пытаясь поддержать разговор). Должна заметить, что вы остры на язык. Усач. Смею вас заверить, что будь по вашему, я бы давно изрезал себе в кровь всё нёбо, и кровью же этой самой — собственной то бишь — к чертовой бабушке бы захлебнулся. И потому, прошу меня простить за бестактность, но смею вас искренне заверить, благоуважаемая, что вы несете несусветную околесицу. Благо живем мы около рощицы, и здесь это почти сносно. Ладно, не будем вам мешать (уволакивает за дверь напарника)! Ничего не бойтесь, Санаторий открыт для вас (из-за дверного проема)! Soyez la bienvenue! Надеюсь, вы останетесь довольны пребыванием у нас! №940 около двадцати секунд стоит в одиночестве и оглядывается по сторонам. Затем правая дверь вновь открывается, и в проеме появляется еще один гость, одетый в помятый фрак. Гость (поглаживая бакенбарды). Здравствуйте! Арлекин и Пьеро, должно быть, немного взбудоражили вас. Простите им, такова уж их натура. Я ваш ближайший сосед, и по традиции должен познакомить вас с Санаторием. Начнем с так называемой левой половины. Кстати, позвольте узнать ваше имя? Меня зовут Антонио. №940. А меня — № 940 (указывает на бейдж). Антонио. №940? Что ж, весьма современно… Почему бы и нет, в конце концов?.. От имени Санатория, приветствую вас в наших краях, уверен: вам у нас очень понравится. Возможно, наперед вы хотели бы слегка отдышаться, но смею вас заверить, наш променад не покажется вам утомительным. Пойдемте (указывает №940 на дверь, уводящую в соседний номер, и, заметив недоуменный взгляд, продолжает), ах, да, совсем забыл пояснить: здесь, в Санатории, мы никогда не выходим в коридор. На то есть причины, но, впрочем, вы и сами могли заметить, что в коридоре куда менее уютно, чем в номере. №940. Но крышу же когда-нибудь починят? Антонио (задумчиво). Да, конечно... (Они проходят в соседнюю комнату.) Так или иначе, перемещение внутри Санатория осуществляется через номера постояльцев. Кстати, это лишает опасности одиночества. Рядом с вами всегда есть кто-то, на кого можно опереться. Чувство локтя немаловажно, ведь правда? С ближайшими соседями вы уже знакомы, к тому же их номера уже пусты (минуют вторую комнату, отличия между помещениями минимальны, разнятся лишь какие-то детали вроде размещения мебели или изображений на стенах, ничего экстравагантного). Третьим от вас в сторону ресторанного зала располагается номер Валентина, вот и он (заходят в следующую пустую комнату). А теперь (громогласно, на манер дворецкого), наконец, имею честь представить вам Андрея Никифоровича Стадова (пожилой, заскорузлый человек с тряпкой в руках протирает пыль и не поворачивается в сторону вошедших). Стадов. На кой хер, спрашивается, хлыщ мерзотный, сдались мне твои расшаркивания? Антонио (вполголоса обращаясь к №940). У наших постояльцев очень разные темпераменты. Стадов (театрально, в сторону; лицо попадает в камеру лишь в профиль). Шоб мне усраться, они там о чем-то шушукаются! Антонио (выразительно). Доброе утро, Андрей Никифорович! Стадов (по-прежнему стоит спиной к вошедшим и после реплики перестает обращать на них всякое внимание). Ага, удобришься тут! Кому добросердечное, а кому вон — шкафы драить! Пошел-ка на хрен отсюдова! Антонио (вполголоса к №940). Мне кажется, старик сегодня не в духе, но вообще он бывает мил. К тому же он — своего рода знаменитость, в свое время прославился тем, что вошел в какую-то книгу рекордов, придумав более пятидесяти синонимов для слова «протоплазма». Сейчас в это трудно поверить. Пройдемте пока дальше. А вообще знаете… Эта идея со знакомствами, пожалуй, была бы забеганием вперед. То есть не «была бы», конечно, а уже была. Просто — была забеганием вперед, без «бы». Наверное, мне сложно осознать, что она уже исчерпана. Оттого и оговорка. Дело в том, что обычно мы так не делаем, а тут, думаю, — надо попробовать. (Недоумевающий взгляд №940.) И кажется — ошибся. Давайте лучше пойдем по проторенной дороге. Пусть всё идет своим чередом: знакомства заведутся сами, вы скоро найдете здесь надежных друзей, которых, быть может, готовы полюбить уже сейчас, но придется чуть-чуть повременить, а я лучше покажу вам всё самое важное и расскажу о некоторых правилах Санатория. Мы сейчас будем проходить через другие номера, не здороваясь, так будет проще. №940. Не здороваясь? Антонио. Понимаете, передвижения через номера так часты, что давно стали будничной рутиной, здороваться здесь принято, только в случае если вы не проходите мимо, а зашли о чем-то поговорить с хозяином номера. №940. Но всё же, не проще ли невзирая на сырость пройти по коридору, не беспокоя других людей? Антонио. Видите ли, здесь имеются определенные правила. Они специфические, но тем не менее их следует соблюдать, хотя бы в знак уважения к нашим традициям. Есть пункты, которые необходимо строго выполнять. Есть и некоторого рода запреты. №940. Какие например? Антонио. Ну вот нельзя употреблять в пищу мозг обезьян. №940. А кто-нибудь хоть раз ел здесь мозг обезьян? Антонио. Нет, разумеется. В этом случае он бы нарушил закон. №940. Тогда откуда же взялся запрет? Антонио. Трудно сказать. Но какая разница? Запрет существовал еще до того, как здесь появились первые посетители. В столовой, куда мы с вами сейчас направляемся, вы увидите весь список. Хватит вопросов. Они минуют около двадцати номеров, некоторые из них пусты, в нескольких комнатах в одиночестве сидят неподвижные персонажи в застывших позах (кто-то разглядывает кисть руки, кто-то положив руки на колени смотрит в стену и т.п.), в большинстве номеров вокруг журнальных столиков сгруппированы компании по два-три (иногда четыре) человека, занятых настольной игрой. За те секунды, что отнимают время на пересечение комнат, до идущих доносятся отдельные реплики бесед. Если произносимая фраза явно не укладывается в отведенный период (а в большинстве случаев это именно так), героям следует карикатурно замедлять темп ходьбы. Реплика 1 (страстный женский голос, в кадре — только спина ораторши и экспрессивные жесты ее рук). Бездушный озноб облек мой стан... А выпадали годы, когда зима вдохновляла на возвышенные стансы и мороз приносил лишь нежь! Отныне — по-иному… Этот королевский снегопад не для меня… Величие наносит мне увечья; душе больше не дано ликовать… Реплики 2 и 3 (оживленно беседующие дамы, играющие в бридж; две безукоризненно одетых аристократки и две неряшливых лахудры). - Нет, она не станет раскрывать все карты, должна сохраниться хоть какая-то не разоблаченная загадка, иначе зрителям не останется места для размышлений (эта фраза с задумчивым королевским достоинством произносится лохматой бухгалтершей по контрасту с тоном ответа аристократки, напоминающим говорок сельской продавщицы). - Не знаю, не зна-аю (до омерзения манерно и вульгарно). Блин (кусая ноготь), ну и непруха!.. Реплика 4 (одинокий старик, смотрящий в стену). Весьма желтое солнце сегодня (задумчиво), весьма желтое. Как канарейка. Только не поет. Ничего не поет. Хотя еще и теплая... Следующая комната — серая и голая, практически лишенная предметов мебели. Только раскладушка и тумбочка, на которой — многочисленные лекарства. Толстый слой пыли на полу и на тумбочке. В постели лицом вниз лежит человек, по всей видимости преклонного возраста.
№940. С ним всё в порядке?
Антонио. Да-да, и он очень просит его не беспокоить. Уже неделю вот так корчится в своей палате. Они движутся дальше. Реплика 5 (№940 сразу узнает в одном из играющих в «Монополию» своего соседа Усача, но он не обращает на проходящих ни малейшего внимания и оживленно декламирует): И, представьте, всё это в эпоху, когда целые народы готовы без оглядки менять Шиллера на Мюллера! Или Малера на шулера, если вам так больше угодно! Им, видите ли, кажется, что один на другого похож! С гулькин нос, но напоминает! Не бог весть как, но сходен! Раз-два и обчелся, но похож! Как Гегель на Мегеля. Едали сяких? Думаю, всё дело в соломенной шляпке, в которой они жрали собаку!.. Ну а теперь, борода, каша-плесенька Шпета (демонстрирует бородатому партнеру по игре какую-то карточку; этот момент сопровождается зловещим аккордом струнных, нюанс — fortissimo)! Антонио (минуя два пустых номера и оборачиваясь). Если открыть все двери, то образуется бесконечная, уходящая вдаль анфилада комнат (завороженно). Потрясающая красота… Раз в год мы это делаем. И знаете, что поразительнее всего (индифферентный взгляд №940)? Из-за формы плавного полукруга — им не видно конца! Нельзя понять, куда они ведут, к чему отсылают… Но вот и столовая! Они входят в громадный зал роскошного ресторана, обращающего на себя внимание высокими окнами и богатой меблировкой, изысканно убранные столы выставлены так, что образуют форму подковы. На блюдах — закуски: салаты, пирожные, торты, паштеты, джемы и прочее, и прочее. На стенах — картины в стиле импрессионистов, по углам — скульптуры «эпохи Ренессанса», у одной из стен — буфет с огромным аквариумом, в котором плавают крупные черные скалярии, блеск бокалов и столовых приборов, посетителей в зале совсем немного, люди ведут себя так же, как в номерах: словно статуи стоят поодиночке или оживленно беседуют группами (их разговоры не слышны, уместна эстетика немого кино). Антонио. Ваше место — крайнее слева, но ужин только через полчаса, вы можете осмотреться. Наряженная в пышное платье старуха приветливо машет рукой №940, но через мгновение отворачивается.
Антонио (на ухо №940). Поздравляю, вам уже оказывает знаки внимания сама Губернаторша.
№940 замечает направляющегося в ее сторону Валентина, одетого в плавки и пляжные тапочки. Петр Сергеевич бредет с белым полотенцем, перекинутым через руку. Его поза отдаленно напоминает манеры официанта. Валентин (Петр Сергеевич). Еще раз здравствуйте. Я сегодня дежурный. Но вообще я и в другие дни всегда прихожу пораньше, люблю горячую еду. С пылу с жару, так сказать. Вот, кстати, ваш экземпляр памятки (протягивает №940 корочки, похожие на диплом о высшем образовании). №940 кивком благодарит за подарок, отходит к окну (высокий проем овальной формы) и раскрывает «памятку», обнаруживая внутри кодекс Санатория:
«10 ЗАПОВЕДЕЙ САНАТОРИЯ:
1. Нельзя кудахтать. 2. Нельзя класть под голову больше двух подушек. 3. Нельзя отковыривать с бубликов глазурь. 4. Нельзя хранить объективы отдельно от фотокамер. 5. Нельзя употреблять в пищу мозг обезьяны. 6. Нельзя класть ремни пряжкой вниз. 7. Нельзя пользоваться красными чернилами. 8. Нельзя использовать хлебный мякиш в целях звукоизоляции. 9. Нельзя сажать воронов и ворон в одну вольеру. 10. Нельзя ходить по коридорам». №940 случайно задевает локтем стоящую на подоконнике стеклянную вазу с орхидеями, она разбивается вдребезги о покрытый плиткой пол (с оглушительным, искусственно преувеличенным грохотом, достойным десятка ваз и усугубленным эффектом delay). Все присутствующие (за это время их неожиданно стало гораздо больше) с явным осуждением бросают на №940 строгие взоры. Властный взгляд Губернаторши. Затянутая немая сцена, динамику в этот эпизод вносят только вытаращивающиеся глаза, разеваемые рты и вытягивающиеся лица. Валентин подбегает с веником и совком (комично маленькими и неудобными), на протяжении следующей минуты-двух Петр Сергеевич (под аккомпанемент сурового молчания окружающих) неловко пытается сгрести осколки и цветы, то и дело рассыпая всё обратно на пол, перемежая старания бормотанием: «Ну что же вы… Как же оно так вышло?.. Надеюсь, никто не пришел на ужин с босыми пятками?.. Ох, непростая ж оказалась задача… Сейчас, сейчас, почти готово» и т.п. Тем временем к №940 сразу же подходит Антонио, и чуть позже — старушка в шляпе с вуалью. Антонио (вполголоса, но в зале царит тишина и окружающие явно слышат каждое слово). Постарайтесь быть поаккуратнее, здесь страшно не любят грохота бьющейся посуды. Этого, конечно, нет в списке запретов, но всё равно проступок довольно серьезный. Впредь будьте внимательнее. К тому же видите, какую медвежью услугу вы оказали дежурному… Усач (неожиданно пробегает мимо). Услуга прислуге! (На бегу продолжает выкрикивать следующие фразы, которые спустя несколько секунд тонут в тишине.) Профессор профиль профитроля профукал! Беда, коль начнет курагу сечь картежник! За что кутил, за то и предаю! Мы и сами с трусами! Окружающие отворачиваются от №940 и снова погружаются в свои беззвучные беседы. Старушка (обращаясь к №940). Здесь очень своеобразно, должна вам сказать. Очень своеобразно… Мне потребовалось много лет, чтобы здешний ритм жизни перестал раздражать… Много лет, голубушка, много лет. Много лет… №940. А сколько вы здесь провели? Старушка. О, идут годы, идут… И не худшие, кстати, годы... К слову, вот здесь нас будут хоронить (кивает на парк за окном и уходит; из-за плотных сумерек ничего не видно; последнюю реплику сопровождает слащавый аккомпанемент рояля и струнных, переходящий в дребезжание стекол). Это они от ветра затряслись. Боятся, видать, ветра-то (голос ушедшей звучит с небольшой реверберацией)… За неимением выбора №940 присоединяется к компании из нескольких человек, внимающих очередному рассказу Усача, но не забывающих и про тарталетки. Усач. Да, доложу я вам, это был большой охотник до уток, причем он не столько любил их есть, сколько на них охотиться! (Тихий джазовый аккомпанемент за кадром; Усач, продолжая рассказ, начинает двигаться в такт сопровождающей изображение музыке). Хлебом не корми — а дай утятины, то бишь, читай: двустволку и ягдташ. Вот зароется по пояс в камыши и сидит, выжидает. Тут не рыбацкая — стоическая выдержка нужна! Для биолога описываемая ситуация, наверняка, родила бы не лишенную оснований параллель с клещом, затаившимся на дереве в ожидании случайного путника. Ну а мы двинемся дальше. Вот что существенно: в тех краях порой жара стоит несусветная! Буквально изжариться можно! И это — без преувеличений! А выжидает ведь наш доброволец битый день так — раскаленный (подыскивая сравнение)… раскаленный (тыкая пальцем в грудь одному из собеседников), что твой котел с тушенкой. Собеседник. Нет у меня никакого котла… Усач. А что же ты носишь на плечах, поклонник Майн Рида, неужели красную корону? Возмущенный взгляд. Ну-ну, смени свой снег на сырость (похлопывая бедолагу по щеке)! Съевши олово, кумысов не алчут! Внезапно все в зале замолкают. Антонио (тоном, скорее напоминающим торжественное обещание пионера, чем молитвенное бормотание). Первовеликому начину Единосущного рассвета, Исконному и благостному, Равными не владеющему, Ныне и присно, Преклоняемся внутренне. Не ропщем, не молим, Но лишь воздаем хвалу За неустанную милость. Пауза. Камин. Хор постояльцев (сопрано, альты, тенора и басы выстраивают музыкальные интервалы, к примеру — аккорды C-dur и E-moll): Ка-мин! Валентин (Петр Сергеевич) с третьей попытки зажигает скомканную газету и, обжигая пальцы, подсовывает ее под заранее сложенные в огромном камине щепки и дрова. Антонио. Когда все номера будут заняты, мы наконец станем подковой счастья! Всеобщие ликования и аплодисменты. Многие, улыбаясь, кивают №940 и поднимают бокалы. Вспышки фотоаппаратов. Люди с камерами и микрофонами подбегают к отдельным обитателям Санатория, чтобы взять интервью. Те охотно дают их. Валентин (Петр Сергеевич) медленно водружает на круглый столик огромный торт. Его торжественно разрезают на множество кусков. Далее титр: «Равноправный вариант развития тех же самых событий». Валентин (Петр Сергеевич) вносит торт, но оступается, не доходя до столика, и падает лицом в крем. За кадром звучит смех публики, как в юмористических телевизионных шоу. Далее сцена с тортом не должна получать развития. Антонио (доверительно, на ушко №940). Раньше последним был я. Теперь вы. Арлекин метко прозвал новичков «крайней плотью». Но к делу (демонстрирует план Санатория). Вот, смотрите. Комнаты расположены полукругом, в середине столовая. Входов два. Я должен передать вам все полномочия «крайнего». №940. Я собираюсь пробыть здесь всего неделю. Так что у вас еще есть шанс получить обратно эти обязанности (улыбка). Антонио (с мрачной серьезностью). Никто не покидает Санатория. №940. А что будет с теми двумя, слева и справа, что приедут сюда последними и чьи комнаты окажутся самыми близкими к краю? Антонио. Они будут носить почетное имя «крайних» вечно. В этот великий день многое изменится. Ибо замкнется круг. №940. Но тут скорее что-то вроде полукруга, судя по вашей схеме. Антонио (строго). Прекратите это святотатство! Похоже, вам нужно побыть одной какое-то время, чтобы понять происходящее. Надеюсь, вас это приведет в чувства. Торта, во всяком случае, вы сегодня не получите (довольно грубо хватает ее за локоть и ведет сквозь пустые комнаты, эффект многократного убыстрения изображения)! Они в номере. Антонио грубо отталкивает №940. Антонио (резко). Может задумаешься хоть немного! Совсем уже от рук отбилась. №940 зевает и присаживается на кровать, собираясь поспать. Затемнение. Вспышки молний. Пауза. Утро. №940 в кровати, ее будит Валентин (Петр Сергеевич). Валентин (Петр Сергеевич). Просыпайтесь, проснитесь, пожалуйста!
№940 раскрывает глаза и присаживается на кровати рядом с Валентином (Петром Сергеевичем). На ней — ночная рубашка. На нем — фрак и цилиндр. Валентин (Петр Сергеевич). Здравствуйте! Я — Урбанов, помните? Хорошо спали? Мне вот, знаете ли, всю ночь снился престранный сон… Мой приятель… Я помогал ему передвинуть кровать… Бредовая затея заключалась в том, чтобы поменять ее местами со стоящим у противоположной стены шкафом. Всё бы ничего, если б мебель не была прибита к паркету гвоздями. Проснувшись, я долго размышлял, что бы мог означать этот сон, пока наконец не вспомнил, что накануне я действительно помогал соседу (ну тому — рыжеусому — помните?) поменять местами кровать и шкаф. Многим же хочется какой-то свежести, новизны. Здесь подобные вещи не воспрещаются… Однажды, правда, некоей даме не удалось передвинуть стул, так как он в силу странного стечения обстоятельств в действительности оказался прибит к полу… №940 (немного придя в себя, стараясь не быть нарочито грубой, но давая понять, что выслушивание подобных монологов явно не входило в ее утренние планы). А зачем вы пришли? Урбанов (вполголоса). Попросить вас об одном одолжении. Тут только вы можете помочь. №940 (удивленно). Я? Да я ведь никого и ничего здесь не знаю… Урбанов (вполголоса). Именно поэтому только вы и подходите на эту роль. Вот в чем дело. Некоторое время назад у многих из нас начали пропадать личные вещи. Ценные и не очень. Всякие. Но всё — так внезапно! И вот втихомолку мы начали подозревать друг друга. Тема столь деликатная, что ее не обсуждают. Хотя отсутствие вещей, прежде находившихся на виду (всяких безделушек, предметов одежды) всё больше бросается в глаза. Хуже того, с камина в столовой исчезла серебряная подковка. Каждый это заметил, но боится сказать вслух, опасаясь, что в краже начнут подозревать именно его. Жить в атмосфере скрытых угроз становится невыносимо. Абсолютно невыносимо. Так вот, я посвящаю вас в эти проблемы потому, что вы (кроме меня самого, разумеется) — единственная, у кого есть стопроцентное алиби. Ведь вы появились в Санатории уже после начала этих событий. Итак, дело в том, что у меня есть подозреваемый и определенный план действия. Имя я вам раскрою за завтраком. Здесь, что называется, и у стен есть слоновьи уши. Я передам вам листик мяты с его инициалами, а вы, дабы не быть разоблаченной, тут же опустите его в свой стакан чая. Не волнуйтесь, напиток от этого не испортится. Потерпите, осталось недолго (начинает говорить в полный голос). Я ведь бывший врач. Думаю, вам непременно надо сдать анализы. Возможно недостает кальция, что сказывается и на нервной системе. Вы не курите? Вас не мучает икота, когда вы принимаете душ? Избегайте задерживать дыхание! Это сказывается на зрении, и к тому же на отложении солей в верхней части позвоночника. А там и так пруд пруди всевозможных сульфатов и хлоратов. Тромбы опять же. И щитовидку проверьте! Не вздумайте приседать (встает и направляется к двери)! Старайтесь ходить на прямых ногах, меньше напрягайте коленные чашечки, а о том (уже из-за двери), чтобы водить машину, — бросьте и думать! Пауза (за кадром уместна джазовая песенка). №940 продолжает сидеть на кровати. Спустя минуту входит Антонио. Антонио (сухо). Доброе утро! Поскольку среди заселенных номеров ваша комната сейчас самая ближняя к краю, на вас возлагается обязанность три раза в день следить за расписанием наших трапез. Всего доброго!
Короткая пауза, №940 толком не успела выказать своего возмущения. Антонио возвращается.
Антонио (вполголоса). Ни слова! Мне приходится надевать маски ради вашей безопасности! Не вздумайте никому верить! Вас вот-вот начнут втягивать во всевозможные интриги. Отвечайте: я пока не готова, мне надо осмотреться. Иначе станете рабыней их игр, как многие, и дело кончится плохо. Живите по предписаниям, это единственный выход, уверяю вас. Скоро я дам о себе знать (быстро уходит). Спустя минуту (желательно, не нарушаемую музыкой; в крайнем случае можно заполнить паузу заводными дискотечными ритмами, но на предельно низкой громкости) в номер входит Стадов. Стадов. Не воспрепятствую? №940 недоумевающе пожимает плечами. Стадов (вполголоса). Два слова о навестивших вас скотах-соседях, если позволите. №940. Антонио и Урбанове? Стадов. О них, голубчиках, да. №940. Антонио я больше на порог не пущу. Стадов. Это вряд ли. Ничего не стоящие женские угрозы. Но корень проблемы в другом. Показная грубость и диктаторские замашки — часть его вшивого плана. Так же, как заискивающее лизоблюдство — входит в склизкие замыслы второго. Вас хотят использовать в не слишком симпатичных происках. №940. Что-то незаконное? Стадов. Смотря как посмотреть. Но дело не в этом. Не верьте ни первому, ни второму. Разъяснение всего этого сыр-бора, как это часто бывает, весьма тривиально. Над столовой расположен директорский кабинет. Губернаторша, с которой вы мельком уже познакомились, скоро помрет (у нее рак), и за уютную комнатку начинается настоящая война. Каждый из них мечтает о том, что именно он станет нажимать на кнопки кондиционера и подставлять щеки под струи холодного воздуха. В люксе еще и минибар имеется, и в придачу — отличная коллекция эротических комедий. Есть за что побороться, короче говоря. И что характерно, у обоих мерзавцев имеются все шансы получить это место. Они глотки друг другу перегрызут за него. №940. Странно, а мне казалось, они не враждуют. Стадов. Актеры погорелого театра! Скоро грим сотрется и обнажит клыки. Адью. (Уходя, начинает говорить в голос, большая часть фраз доносится уже из-за двери). Отпетые жополизы! Ничего, получат по яйцам! Клянусь парижской Богоматерью! Засранцы!.. Шваль! Когда реплики Стадова затихают, №940 наконец вспоминает о том, что она не переоделась. Раскрывает створку шкафа и заходит за нее, скрываясь от зрителей. Вешает снятую ночную рубашку на дверцу. В это время в номер заглядывает Антонио. Антонио (не видя №940, входит и, обращается к ней, понимая, что она переодевается за шкафом). Боже, как долго! Давно пора будить всех к завтраку. Тебе лишние проблемы нужны что ли? Или этот старый хам тебя задержал? Ох, с какой радостью я всадил бы ему штык в грудную клетку! Да (громогласно), я всей душой ненавижу этого ублюдка Стадова! Стадов (заглядывая в номер). Что-что ты тут говоришь про меня, щенок закаканный? Антонио (испуганно). Я?.. Ничего, молчу. (В камеру). Вот тебе раз, прямо на меня прет! А я думал, его тут и близко нету! Стадов. Молчишь, гнида?!! Ты считаешь меня идиотом или глухим? Антонио. Ну я просто репетировал одну сценку. Стадов. Как до дела дошло, так обосрался? Языком болтать горазд, а пришла драка — в кусты? Заморыш! (Исчезая.) Ладно, не до того сейчас! Клоп!
Через мгновение выходит и Антонио. Тут же заходит Усач, встает на место Антонио и, спустя несколько секунд, начинает громко шаркать.
№940 (из-за шкафа). Ты еще здесь? А ну-ка вон отсюда! (Облаченная в длинное черное платье выходит из-за дверцы и смущается, понимая, что обозналась). Ой, извините, я не поняла, что это именно вы. Усач. Именно нет, то есть, ничего закрайне ужасного, не оправдывайте себя, я и не напрашивался на комплименты, но, говоря вообще, уверяю вас, что вы правы не совсем в своем цвета выборе. Но поскольку я это говорю не до, а уже после, то позвольте полюбопытствовать, чем же именно я (или — как вы говорите — не я) вас обидел? Кое-кто считает меня нарочитым, но знайте: не люблю притворного этикета. В стопку его! Я при всех могу весьма уверенно заявить, клянусь, что я часто бываю виноват перед другими, и, признавая это, стараюсь извиняться, но, видит бок, сейчас не совсем тот случай! Ей-проку, ума не приложу, в чем я провинился. Я лишь аккуратно (выговаривая каждое слово) хочу попытаться помочь разобраться — (восторженная реплика в камеру) четыре глагола, ура! — (снова нормальный темп речи) в здешних правилах новому человеку. Может быть, я был чрезмерно напорист, хотя старался всячески избежать этого всеми силами, клянусь, но всё же прошу вас понять, что эта провинность, если ее крохотная толика всё же и присутствует в моих действиях, исключительно невелика в сравнении с неимоверной благостью моих намерений. Я поражен, я искренне обескуражен, простите, ради бока, простите, но мне кажется, что вы не совсем правы (оборачивается к ней, как будто №940 что-то строго возразила ему, хотя она и не думает перебивать; при его росте это непросто, но он принимает позу ребенка уклоняющегося от удара: шея втянута, колени согнуты, правая рука поднята над головой, на лице — отчаянная гримаса; но мгновение спустя становится ясно, что всё это — очередное ерничество). Но впрочем, не стоит брать на веру все слова, мои характеристики частенько бывают ошибочны, слишком ценю гипербаллисторическую гипертонию, знаете ли. Позвольте, я провожу вас. №940 принужденно кивает. Они направляются в столовую. Проходят сквозь номера Антонио, Урбанова и Стадова. Каждый из них незаметно подмигивает ей. Затем затемнение и переход на общий план столовой. Шведский стол. Люди наливают себе кофе, жарят хлеб в тостерах, выбирают йогурты, etc. Доверительный диалог низкорослого старичка-аристократа со Стадовым.
Аристократ (говорит с явным воодушевлением, аж глаза блестят). Проволочные каркасы — это то, что нужно. Получаются прекрасные загончики, позволяющие им беззаботно копошиться среди яблочных огрызков и очистков картошки. Большинство из моих подопечных идеальны. Пока не знаю, что делать с тем жалким процентом девиантов. Наверное, от небольшой погрешности не избавиться. Так считают даже самые уважаемые ученые. Стадов. Тоже мне проблема! Отшибить им мозги и дело с концом! Ишь, ублюдки! Канделябром по рылам — в самый раз им! Губернаторша (проходя мимо №940). Это он только на словах такой забияка. Усач. Забияка из Кияка. Отменный каламбур, господа, не правда ли? Чем не зачин для лимерика? Тем временем Урбанов (вновь облаченный в плавки) успевает поднести №940 поднос со стаканом марокканского чая, вложив ей в руку листочек мяты. Она зачем-то считает нужным завести с ним беседу. №940. А вы и сегодня дежурите? Урбанов (изображая улыбку, но при этом отчаянно вращая глазами, чтобы дать понять, что беседа неуместна и только может навести на лишние подозрения). Я же на полставки, подрабатываю здесь официантом (поспешно отходит в сторону). Усач (вокруг которого тем временем собрался кружок слушателей). Забияка один из Кияка Заявил: «Я не рыба однако!» И орет он с тех пор, Как заправский вахтер, Ожидая квартиру в Монако. Крики «браво!» и аплодисменты. №940 украдкой разворачивает листок мяты и успевает прочесть аббревиатуру «АНС». Усач (чувствуя потребности публики, декламирует снова). Очень милая дама из Лики, Услыхав забиякины крики, «Где струится Иртыш, Рядом есть — речка Шиш. Там ищи», — говорит, — «себе лыки». Бурные овации. Усач (хватая фужер с шампанским). Поднимаю тост за тостер! И первые сто тостов — с языком без костей! Затемнение. Следующая сцена снята в богато обставленном номере. Этажерка с фарфоровыми безделушками, иконами, вазами и китайскими статуэтками из нефрита, кровать с балдахином, стол с золотыми цепями, старинные кресла, бархатные портьеры, высокие окна. Стены обиты выцветшими гобеленами, изображающими пасторальные пейзажи, пастухов и пастушек (допустимы непристойности). Книжный шкафчик с томами в роскошных переплетах. Впрочем, книги покрыты пылью; видно, что к ним не притрагиваются. На диване с золотыми поручнями — №940 и Губернаторша. Они явно беседуют не первую минуту (первые реплики могут выводиться из тишины). №940 (взволнованно). Я совершенно запуталась, просто голова кругом. Ну а третий (Стадов) заявил, что нельзя доверять ни первому, ни второму. Якобы они оба конкурируют в борьбе за диктаторское… то есть директорское кресло. Я уже поверила ему, прихожу на завтрак, уверенная, что Урбанов протянет мне листок мяты с именем Антонио, и каково же мое удивление, когда я вижу на нем надпись «АНС», несомненно означающую «Андрей Никифорович Стадов»! Губернаторша (мерзко расхохотавшись). О, какая прелесть! №940 (удивленно). Что же, вы как-то можете всё это объяснить? Губернаторша (с гадкой улыбкой). Ну, конечно. Все они просто клеятся к тебе. В молодости, когда я была крайней, происходило то же самое. Обрати внимание: в Санатории нет ни одной женщины моложе тебя. Но вот что (игриво щекочет №940 ногтем по подбородку). Выполни одно мое поручение (крупный план старушечьего лица, можно «рыбьим глазом»). Мне нужно, чтоб ты украла кое-что для меня. (Подходит к этажерке и берет серебряную подковку). Эта стояла на камине. Но ее точная копия висит над камином. Тебе нужно ночью прокрасться в столовую, взять в левом углу стремянку и снять подковку. Всего делов-то. Справишься? №940 кивает, вряд ли понимая, почему она согласилась на это. Затемнение. Следующая сцена — сумрачный зал столовой. №940 тащит стремянку к камину. Отвратительный скрип железа по кафелю, усиленный искусственной реверберацией. Она залезает на стремянку. Встает на верхнюю ступеньку и пытается дотянуться до висящей подковки. Ей это никак не удается, возможно — мешает и темнота. Вдруг — какой-то шорох у дальнего входа. №940 впопыхах спрыгивает, с диким грохотом роняет стремянку и бежит к противоположной двери. Кажется, за ней гонится чья-то тень. №940 вбегает в первый номер. Кто-то храпит на кровати. Грохот быстрых шагов за дверью. Она проносится сквозь все номера (эффект убыстрения), забегает в свою комнату, успевает сорвать платье, запрыгнуть под одеяло и притвориться спящей. Спустя мгновение в темную комнату заглядывает Урбанов, делает шаг к №940, но всё же не решается будить ее. Утро. Урбанов будит №940. Сцена сильно напоминает уже имевший место эпизод с пробуждением.
Урбанов. Здравствуйте! Я ваш сосед, помните меня? Хорошо, значит не буду называть имен. Но моя фамилия — Урбанов. Выспались? Знаете, я не утратил привычку вытаскивать языком остатки плавленого сыра из обертки, даже когда стал состоятельным человеком. Думаю, классовое разделение слишком догматично. Всё куда сложнее: перейдя в другой класс, ты еще помнишь все качества присущие прежнему… (Затем — вполголоса.) Невероятно! Этой ночью я чуть не засек мерзавца! Мне кажется, он пытался стянуть вторую подковку, висящую над камином. Даже стремянку приволок. Я спугнул его в самый последний момент. Но теперь мы точно знаем, что он живет в левой половине. Мои подозрения подтверждаются. Уж больно старательно Стадов вчера изображал храп. Но появилась еще одна непредвиденная сложность. №940 (спросонья). Какая?
Урбанов (вполголоса). Узнаете на завтраке.
Завтрак. Усач и Стадов окружены толпой, в которой немало старух в подвенечных платьях. Все они с плохо скрываемой неприязнью поглядывают на №940. Губернаторша — не исключение. Усач начинает свой рассказ, который должен быть проиллюстрирован визуальным рядом, а еще лучше — анимацией, время от времени перемежаясь крупным планом рассказчика (в образе балаганного скомороха или менестреля). Усач. Сенсация, дамы и господа! Петр Сергеевич, перестаньте натирать до блеска бокалы! Не время для суеты! Не место для бренного! Настал час округления глаз и ртов, а может быть, — и ноздрей! Итак, начнем издалека. Без малого пятьдесят лет назад двое братьев лишились отца и матери. Братья не были близнецами и еще толком не успели познакомиться. Старший уже готовился стать подростком, младший еще копошился в пеленках. Безжалостные мерзавцы при помощи вил, ножовки и шашлычных шампуров растерзали родителей на глазах у сыновей. Младший мало что, или, проще сказать, ничего не запомнил (экспериментальные психологи, возможно, возразят), а вот старшему, спору нет, достался в наследство подлинный опыт травмы, который он по какому-то мистическому благоразумию скрыл от вездесущих социологов и психотерапевтов. Злодеи не рискнули умертвить младенцев (того им не позволяла их вера — и вот он редкий пример, когда от религии есть толк), но разлучили братишек, полагая, что таким образом лишат их возможности кровной мести. Однако мать, словно предчувствуя что-то неладное, за некоторое время до смерти нанесла на ягодицы обоих идентичные татуировки, по которым спустя годы они смогли бы опознать друг друга. Бабенка была не лишена фантазии: желая выбрать что-нибудь оригинальное, она предпочла изрыгающего дым дракона, держащего в зубах ажурную подковку. Судьбы братьев сложились контрастно. Младенца усыновили аристократы (добрейшие старички), всё детство валявшие его как кусок сыра в позолоченной масленке, а вот старший попал в лапы злобной нищенки. Чуть возмужав, он начал зарабатывать на хлеб промывателем листьев салата в привокзальной забегаловке, и, если бы его не спас шантаж, он вполне мог закончить свои дни в помойной яме. Помогло не столько увлечение философскими рукописями Маркса, сколько счастливый случай: как-то раз мальчуган подловил в дальнем чулане респектабельного кюре, обнимавшегося со смазливенькой девицей, и зафиксировал на фотокамеру несколько впечатляющих иллюстраций его ненасытной похоти. В результате парнишке удалось выпрыгнуть из грязи, если не в князьки, то по крайней мере — в кузнечики, если вести речь о выковывании счастья. А кюре, к слову сказать, всё равно кончил совсем плохо: однажды какая-то шлюха в сердцах бросила в него салатницей, осколок попал в дыхательные пути, что привело к унылому исходу, некстати разрушив планы путаны на долгожданный отпуск на Балканах с молодым инструктором по горнолыжному спорту, перечеркнутые судебно-бюрократической рутиной; и только знакомый проныра-адвокат сумел избавить ее от пожизненного заключения (но этот лис и прежде выпутывал из паутины отъявленных мерзавцев; к слову, как раз шашни с шельмами и стоили ему жизни). Ее внешность необдутого ветром одуванчика, как вы можете догадаться, была весьма и весьма обманчива. К слову сказать, ее звали Мария. Как и еще пять-шесть Марий, с которыми наших братьев в дальнейшем столкнула судьба, разумеется, исключая Богоматерь — деву Марию. Кстати, был один случай… Стадов (к этому времени уже закипающий от ярости). Да заткнись в конце концов, или я сравняю твою башку с плечами! Толпа (негодуя). Немыслимо! На самом интересном месте! Дайте дослушать! Усач (потворствуя и толпе, и Стадову, хотя не похоже, чтобы он сильно испугался угроз последнего, учитывая значительную разницу в их росте). Попробую угодить и вишнашим, и шивашим! Судьба младшего тоже была небезынтересна, но главная соль содержалась в том, что в четырнадцать лет он дал деру от богачей, не в силах терпеть их буржуазной жижи, а когда, с гаком хлебнув неподдельного дерьмеца, остепенился и вернулся, старички, к его невезению, уже были на небесах, а наследства — ищи свищи, так как выжившая из ума тетушка, перед тем как попасть в лапы лекарей, всё до последней жемчужной бусинки завещала монастырю. Знала бы она, что аккурат в одной из келий пресловутой обители духа наш старый знакомый священник в этот момент глотал осколки салатницы! Одним словом, совпадение на совпадении и совпадением погоняет, чего уж тут дивиться дальнейшему совпадению совпадений! Есть немалые основания и его считать совпадением. Впрочем, тому и красна девица Маша не дивилась, насколько мне известно! Тем временем прошли годы, братишки выросли, и оба успели насытиться жизнью. А поскольку монастырская лживость им, как здравомыслящим людям, явно не подходила, они, пообещав до конца жизни сражаться за уничтожение цирков и церквей, не сговариваясь, остановили свой взор на более оригинальном изоляторе. Каково же было их удивление, когда неделю назад в бане они ненароком разглядели на задницах друг друга — дракончиков, попыхивая дымом, пожирающих подковки! Туш, маэстро! Перед вами — некогда разлученные братья! Мы по традиции ждали семь дней, чтобы объявить вам! Кто по подобию Фомы жаждет материальных доказательств — добро пожаловать в бассейн, в одну из кабинок для переодевания! По одному! Оратор довольно поглаживает свои рыжие усы. Нескончаемые аплодисменты, вспышки фотокамер. Журналисты с микрофонами подбегают, чтобы взять интервью. Обнявшись, Стадов и Усач позируют, степенно отвечая на вопросы. Звуковое сопровождение: потешная канонада из птичьих голосов, жужжания жуков, мух, стрекоз, стрекота кузнечиков, сверчков и других насекомых. Допустима и музыка. Затемнение. Снова комната №940. Она и Урбанов сидят на кровати.
Урбанов. Если они уже неделю действуют сообща, то вполне вероятно, что неудавшаяся кража подковы была инсценирована. Я сразу подумал, что крайне нелепо с таким грохотом тащить стремянку, угрожая перебудить весь корпус. №940. Инсценирована? Но с какой целью? Урбанов. С этим еще предстоит разобраться. №940 (решаясь задать прямой вопрос). А вы не подозреваете Антонио? Урбанов. Нет, уж кто точно исключен — так это он. Затемнение. №940 в номере Стадова. Стадов (поднося к глазам театральный бинокль). Врет он всё, хитрая жаба. Следы запутывает. И преднамеренно! Ну да ладно, вы-то тоже ведь — не промах! В кухонном мусорном контейнере мне-таки удалось найти тот листик мяты, на котором оказались начертаны загадочные «АНС». И вы, твари, думали, что я приму эту аббревиатуру за название винтажного синтезатора? Что не разберу собственных инициалов? Отвечай, сучка, что всё это значит?! Затемнение. №940 в люксе у Губернаторши. Губернаторша. Да, все они для меня что-нибудь крали… Это был лучший способ подчинить их. (Пауза, подносит свои губы почти вплотную к губам №940 и злобно шепчет.) А подковку всё же принеси!
Ночь. Точное повторение сцены со скрипящей стремянкой. №940 снова на верхней ступеньке, тянет руку к висящей над камином подкове. Вновь шорох у дальнего входа. Снова грохот и преследование. На этот раз за ней гонятся несколько человек. Уместна какая-нибудь «тема погони» в исполнении, конечно же, струнных и медных (с этим даже самый бездарный композитор управится). №940 несется по номерам (замедление изображения). В какой-то момент осознает, что преследователи вот-вот ее нагонят. Поразмыслив секунду, отворяет ближайшую дверь в коридор и бросается под проливной дождь. Ей вслед доносятся голоса, которые тонут в гуле дождевых потоков. Но она успевает скрыться в темноте.
Голоса (их едва слышно). Вернитесь! Еще не поздно! Что же вы наделали! Еще некоторое время в проеме двери заметны чьи-то темные силуэты, оживленно жестикулируя и вытягивая шеи (словно герои мультфильмов), они, видимо, заняты спором о судьбе №940. Затемнение. №940 продолжает бежать по мокрому паркету под моросящими каплями, ливень уже стих. По коридору навстречу ей неторопливо движется человек в странной форме, напоминающей ливрею привратника. Мужчине на вид не более тридцати пяти лет, но его волосы седы. Глаза скрываются за небольшими круглыми очками красно-дымчатого цвета.
№940. Кто вы? Человек в очках. Я коридорный. А вы куда направляетесь? №940. Нет… Не знаю… Перестала выносить всё это. Коридорный. Могу вас понять. №940. О чем вы? Коридорный. О том же самом. Я тоже не выношу всё это. №940. Почему? Коридорный. Не помню. В сущности, я никогда этого не переносил. А у вас есть более внятное объяснение? №940. Пожалуй нет. Просто в какой-то момент я поняла, что мне жутко. Мне кажется, что лица перетекают друг в друга, говорят со мной странными голосами, а я, хотя вроде бы и понимаю, о чем они, одновременно не могу разобрать в их словах никакого смысла. Но почему-то каждая из масок считает меня своим сторонником. Порой я совсем перестаю их слышать, а временами словно глохну от их шепота. А еще в этом гвалте мне мерещится мой собственный голос. Голос, который доносится не изнутри, а снаружи. Коридорный. Вот это самое страшное. В этом и кроется вся их сила. Незаметно они подчиняют себе твой голос. №940. Но что это за место? Что за странный Санаторий без медицинского персонала? Коридорный. Времена, когда требовались медики, давно изжиты. №940. Но где мы в таком случае? Коридорный. Правильнее было бы спросить «когда мы»? Но я не смог бы вам на это ответить. №940. Нет, меня сейчас больше волнует, где мы. Коридорный. Хорошо, не давая определений, я опишу структуру. Постояльцы время от времени объединяются в группировки, именуемые конгрегациями. Больше всего постояльцы страшатся одиночества, из-за этого они готовы жертвовать всем, готовы терпеть жуткую атмосферу доносов и подозрительности. Короткое уединение им необходимо, но лишь на час-два, не более. Они делают вид, что блещут оригинальностью, но в действительности могут выражать свое мнение только кооптировав его в идеологию некоей конгрегации. Например, «актеры и зрители», или «продавцы и покупатели», или «жрецы и миряне». Сам по себе постоялец ничего не представляет. Но разумеется, вы понимаете: все эти конгрегации, даже формально враждующие, все они — часть единого Высшего Ордена. Единственные, кто стоит в стороне от Ордена, — это коридорные и горничные. Мы учтены, но формально, даже в глазах Ордена не являемся конгрегацией. И на то есть причины. Во-первых, нас слишком мало, чтобы представить конгрегацию: мы слишком редко видим друг друга, практически не встречаемся, совсем не обмениваемся мнениями друг о друге. И, между нами говоря, нас почти не осталось… А во-вторых, наш социальный статус слишком низок, чтобы мы вообще могли претендовать на создание конгрегации. Постояльцы по привычке продолжают считать нас слугами. Что ж, не будем их разочаровывать. На самом деле, коридорные и горничные давно не выполняют своих обязанностей. Формально, коридорным дозволено заглядывать в комнаты, а горничным — даже заходить в них (оставаясь предельно незаметными), но поскольку им совершенно не интересна жизнь постояльцев, они давно перестали это делать. Возможно, они никогда этого и не делали. В действительности о существовании горничных давно забыли. Коридор — это единственное место Санатория, где над головой нет крыши. Поднимите глаза, и вы чудесным образом увидите небо. №940. Чудесным образом? Коридорный. Да, ведь постояльцы никогда не выходят из комнат по собственному желанию, вам известно, что даже в столовую они проходят через комнаты друг друга, а не по коридору. А оказавшись в коридоре (если такое вообще возможно представить), они никогда не поднимут голову, их глаза будут смотреть только в пол. Они слишком боятся дождя. №940. Но ведь порой они ведут разговоры о неудобствах, о ремонте? Коридорный. О да, без этого никуда. Болтовня о несовершенстве Ордена — их конек. Без этих разговоров им станет не на что тратить свое время. Оно остановится. Они это знают, и страшно боятся этого. И именно поэтому до ремонта коридоров никогда не дойдет. №940. А я могла бы стать горничной? Коридорный. Думаю, да. №940. Но мне выделили комнату, разве я таким образом автоматически не превращаюсь в постояльца? Коридорный. У всех коридорных и горничных когда-то были комнаты. Но в том-то и дело: чтобы стать горничной нужно бросить выделенную комнату. №940. А почему вы носите такие странные очки? Коридорный. В этих очках я вижу всё в первозданном цвете. На самом деле, струи дождя — они красные. От грома небо разрывается, и из скважин хлещет алый цвет. Стоит содрать с себя кожу, и под ней обнаружатся небеса. Сквозь рубиновые стекла я вижу все эти затмения и пульсации. Дождь — это и есть сама красота. А коридор — как Грааль для алой краски, чаша, в которую она собирается. №940. А вам никогда не приходила в голову мысль уничтожить Орден? Коридорный. Уничтожить?.. О чем вы? №940. Не знаю… Например — вторгнуться в их комнаты, нарушить их размеренный распорядок... Коридорный. Но, ворвавшись в комнаты, я перестану быть коридорным. Часть 3. Победа Машина останавливается у здания корпорации. За рулем тот же водитель, что и в начале второй части — №3876. Он выходит, открывает заднюю дверь, помогая выйти №940, жестом она отказывается от чемодана. Здание корпорации по контрасту с первой частью не сверкает на солнце, а покрыто слоем липкой грязи, сквозь немытые стекла практически ничего невозможно разглядеть. Звезда-брэнд покосилась, а первая буква надписи «Star» готова вот-вот отвалиться. У входа — привратник, одетый в замызганный больничный халат и просящие каши тапочки. О его ремесле напоминает лишь фуражка с криво прицепленной кокардой. Входящие внутрь грубо отталкивают его при попытке услужить им. Лишь №940 останавливает его вежливым жестом. Происходящее внутри здания можно охарактеризовать как нечто среднее между гражданской войной, вокзальной суетой и средневековым карнавалом. Музыкальное сопровождение части — тревожные амбиент-фоны, перемежаемые резкими синтезированными звуками и истеричным женским смехом. Первое, что обращает на себя внимание в фойе — это слон, украшенный павлиньими перьями. На нем, среди расшитых золотом подушек — наездница-индианка, облаченная в платье из золотой парчи с оборками драгоценных камней и цветными нашивками. На руках — десятки браслетов и колец, она держит изысканный зонтик, вместо бахромы — крохотные колокольчики, подвешенные на золотых нитях. Неподалеку мазохист с кнутом предается самобичеваниям. Мазохист. Еще, еще! По спине, по животу! Это не страшно! Еще, еще! Какое наслаждение! Словно поцелуи! Повсюду бегают и прыгают люди, одетые в костюмы огромных хот-догов. Голые по пояс танцовщицы в длинных кружевных юбках пляшут канкан. Их ляжки мелькают в ворохах кружевной пены и ярких лент. Двое мексиканцев в костюмах чаро скачут на лошадях, выкрикивая слова, похожие на испанские ругательства. Выстроившись в колонны, как на демонстрации, люди в рыцарских доспехах несут на копьях транспаранты «Отведаем жертвенного мясца!» Рядом — неудачливый фокусник, который, подкидывая шляпу, тут же роняет ее, а когда пытается ее поднять, из его рукава выпадают карты. Мимо него пробегают дирижер и несколько музыкантов (две альтистки, валторнист, фаготист и еще один — обвешанный перкуссионными инструментами и толкающий арфу — должно быть, рабочий оркестра). Дирижер (на бегу). Что за детский сад? Начинать пора уже! Валторнист. Но где партии? Мазохист (работая кнутом). Укусы — вот что я люблю! Голос из мегафона (интонация постепенно меняется с монотонной на приказывающую): Уважаемые пассажиры! Побыстрее выходите из вагонов! Побыстрее заходите в вагоны! Уважаемые пассажиры! Побыстрее выходите из вагонов! Побыстрее заходите в вагоны! Уважаемые пассажиры! Побыстрее выходите из вагонов! Побыстрее заходите в вагоны! Двое мускулистых баскетболистов выносят связанного мужчину с кляпом во рту, который однако пытается как можно громче мычать и энергично двигает связанным телом. На переднем плане появляется рыцарь с транспарантом «Это санитары, порой без них не обойтись». Спустя мгновение его грубо отталкивает старик в треуголке, одетый по моде восемнадцатого столетия. Рыцарь пытается сопротивляться, тогда старик достает из кармана побег цветной капусты и хлещет рыцаря по виднеющемуся из-под забрала лицу. Рыцарь в ужасе роняет транспарант и сбегает. Двое мужчин во фраках, забравшись на пианино, пытаются спастись от скалящихся на них тигров. Не в пример флегматичным хищникам цирков, эти звери излучают жизненную энергию. Но дрессировщик всё же берет над ними власть, и они прыгают обратно в клетку. Рядом с вольерой вальсируют высокий брюнет во фраке и хрупкая блондинка в нежно-сиреневом платье. Нищенка в вуали из черного крепа покачивает коляску с каменным младенцем-Иисусом; края статуи надломлены — похоже, что Бог Сын был варварским образом изъят из объятий каменной Девы Марии. Нищенка (указывая на каменного Иисуса). Я усыновила его. Несчастный мальчик, сколько ему пришлось натерпеться… На заднем плане заметен небольшой оркестр, управляемый уже знакомым зрителям дирижером. Несколько инвалидов в колясках не в такт хлопают в ладоши. №940 всматривается в их лица и узнает свою коллегу — №639 (крупный план бейджика). Затем ее внимание переключается на негров в полосатых пижамах, проносящих клетки с рабами. Это существа, одетые в жуткие лохмотья, изможденные, абсолютно бесполезные и непригодные ни для какой работы. В одном из рабов она узнает мазохиста. На переднем плане вновь появляется рыцарь с транспарантом «Это санитары, порой без них не обойтись». Затем — повторяется сцена со стариком в треуголке и цветной капустой. Недовольные возгласы каких-то зевак, угрозы пожаловаться. Размахивая обкусанными облачками сахарной ваты, они требуют вернуть деньги за билеты. Неподалеку дает интервью военный в парадном наряде, с огромной саблей на поясе. На одном из его погонов — звезда, на другом — подкова. Вспышки фотоаппаратов. Все журналистки — острижены наголо. Многократно повторяющийся крик в мегафон. Слабонервных поросят не беспокоить! Огромная вытянутая повозка, запряженная тремя тяжеловесами. На телеге, покрытой коврами и шалями — пританцовывают чиновники в сверкающих золотых касках, размахивая розовыми боа. Их выступление приветствуют аплодисментами полуобнаженные старушки с прикрепленными за спиной ангельскими крылышками. Тем временем мужчина в цилиндре пытается вручить №940 какую-то птицу со словами «Подержите попугая». №940 вежливо отворачивается и отходит в сторону, сделав вид, что увлечена танцующими неподалеку маленькими балеринами. Детишки в пачках и пуантах действительно совершают впечатляющие выпады. Вокруг — не счесть официантов, крупье, барменов, гадалок, палестинцев; накрашенные лица, драгоценности, пестрые одежды; папуасы-жонглеры, танцовщицы, дети-акробаты. №639 (лихо подъезжая к №940 на инвалидной коляске). Вы клиент?.. Ой (узнавая знакомое лицо), с возвращением на работу! Тут столько всего происходит! №216 соорудил водосток в кабинете и использует его заместо бассейна, прикинь! Еще до того, как №940 успевает как-то отреагировать, их с №639 навсегда разлучает толпа троллей со свиными головами, разносящих еду и питье. Тут же маршируют солдаты со звездами и подковами на погонах. Рядом клоуны вытаскивают из стиральной машины нескончаемо длинный лоскут цветной ткани. Разносчики газет тащат тележки, переполненные бумажными кипами. Газетчики (наперебой выкрикивая заголовки первых полос). Только сегодня! Кони на переправе! Глаза цвета ветчины! Футбольное поле, заполненное катафалками! Любишь компот — люби и баночки носить! Тем временем начинается огромный фуршет: несмотря на изобилие угощений, присутствующие толкаются, орут, вырывают еду и выпивку друг у друга, пытаются побыстрее отбежать в сторону со своей тарелкой, посуда бьется, осколки затаптываются ногами, одежда покрывается пятнами от пролитых соусов и супов. Особенно усердствует №639: сидя в инвалидной коляске, она умудряется колотить окружающих шваброй. Временами — нарочитое замедление изображения, прежде всего, это касается падений. Рыцарь с транспарантом «Это как в анекдоте». К нему подходит рыцарь с другим транспарантом: «Старик в треуголке мертв». Первый поворачивает свой транспарант тыльной стороной, демонстрируя надпись «Мы освободились от цветной капусты». Спустя мгновение они заключают друг друга в объятия и присоединяются к пляшущей толпе. Танцоры порой блюют в танце, склоняясь через головы друг друга, но не сбиваясь с ритма и не останавливая пляски. Постепенно все фигуры оказываются в расфокусе. Затемнение. №940 в кабинете у №5. Просмотрев какие-то документы, он обращается к №940. №5. Но вы здесь больше не числитесь. На это место давно взяли другого человека. Видите, здесь написано, что работа навсегда была прервана из-за лечения. Ну а если начистоту, вы-то сами — кем себя видите? №940 (надевая круглые дымчатые очки с рубиновыми стеклами). Я вижу себя горничной. Неподвижная одинокая фигурка на пустом, плохо освещенном тротуаре безлюдной улицы. Силуэт скорее напоминает женский, но полной уверенности относительно пола этого субъекта нет. Медленный отъезд камеры, огни удаляются и становятся всё более тусклыми, а фигура — всё меньше и меньше, пока совсем не растворяется в сумраке. Затемнение. С начала плана и до конца титров — звучит аранжированная в блюз-роковой манере песня «I'm a winner» в исполнении группы «The Aftermath». 2005, 2008, 2013
[1] Этот эпиграф относится только к тексту сценария, его присутствие в кинофильме не требуется. Либо это нужно отдельным образом пояснить, чтобы зритель не запутался. [2] Всем известно, что цитата взята из трактата «1/42. Беспредметность», незачем упоминать об этом на экране. |
