#23. Графомания

Кирилл Корчагин В столетие революции * * * Что беспокоит меня расслаивающимися вечерами — как в теплой груде земли ворочается свет прорываясь вспышками влажной ночи, как растворяет плеск нитевидный близкой реки заходящее пыльное солнце как раскрываются черные щели кондиционеров и в дымке контагиозной засыпают бездомные под влагой фонтанов, мерно качающей их, выпивающей соты нашего редкого секса, и в порах речных почва восстаний дышит еще теплом и поют о смерти в ранних восьмидесятых те кто всё еще живы в переулке где однажды ограбили нас и вместе с лодками подпрыгивающими на порогах несутся наши пип-шоу, наши horse parties, все мечты поколения миллениалов сквозь створки прикрытых глаз мосты разматываются над дорогой как оси ветров проникающих в запахнутые пальто и я вижу вас поднимающихся на холмы, следующих по затененной лощине как выступает пот на ваших светящихся лицах вы последние люди модерна с бионическими включениями вместо мышц, с новейшей пластикой кожи, почти превращенные в тактометрические машины и когда один из вас в такт шагам произносит стихи другой повторяет за ним: ме?нин аэ?йде теа? * * * проемы в пространстве полные капиталом разрывы в брусчатке набухшие от капитала и звезды что движимы капиталом их шестерни их скрипящий шаг кофейные аукционы воздушные биржи веселые трубы заводов и скрипящий воздух зимы шипящие вставки солнца от которых взрывается горло вот мое время раскалывающее льдины на глухой и темной реке — яппи ли ты из беркли, мышиный король из детройта слизывающий пот с их рабочих спин наемный работник (как я) в общественном транспорте следящий за медленным дымом машин — всё вернется к тебе вместе с их голосами славящими капитал и тепло побережья и ожоги летней воды камни на долгой дороге их влажные прикосновения, тихие голоса и твое тепло превращенное в капитал * * * король разрывов сходит с коня под дождем длящимся восемь месяцев и разворачивающийся холод обнимает его и соцветия плесени полыхают в замкнутых комнатах сна камни разбросало взрывной волной не подойти к руинам и шаги рассыпаются над осклизлыми мостовыми что ты скажешь себе среди гнили и пыли с файером в робкой руке? что шелестящие вверх поднимаются обугленные широ?ты в свернутых аллеях дождь прибивает огонь к земле и невозможно струится между просветами пеной рудой наше пидорское солнце * * * мягкие складки рура мозельский виноград в клочковатом старом тумане так на холмы раздвигая ветви мы поднимаемся и огромные лопасти простор разливают над нами — вот он скользит по траве расправляя руки я не знал никого кто бы видел его тогда но сам воздух охвативший его приближается к почве держит ровными крылья и нас заставляет смотреть как пустеет деревня в ближайшей лощине и вода проступает на оставленных стенах и плечом к плечу в темноте завода мы стоим пока свет грохочет над нами распределяя рассвет над осенним берлином и ульрика майнхоф и друзья ее с нами там где медом сочится кройцберг и поездами гремит нойкёльн так что к западу от границы все перверты булонского леса чувствуют дрожь земли ее влажные руки на бедрах своих и коленях — вот он смотрит на нас и цветы взрываются в солнечных лавках и рвутся поло?тна под порывами ветра с реки оседает пыль во дворах где он проходил когда-то где больше не встретить его — ни отпечатка дыханья в густеющем воздухе ни гула перелившегося через площадь захватившего виноградники и сады (лишь в трубах шумят их голоса копошатся в листве) но собаки и старые люди могут услышать как вызревает заря в узловатых ветвях как по отравленным проводам струится она наши сердца разрывая * * * не снимай с меня белое платье и сиять оставь над заводами этими пыльными и мостами в геометрию встроенный новый и прочный дом в пыльной зелени за углом зарешеченный пативен это финский том из глубокой глубокой могилы отметил на тканях темные жилы переулок заполнивший оттесненный поток и из самого сердца поет провокатор старые одежды 1. вестерн вдруг он услышал скрип над головой это открылись ворота в небе которые еще никогда не открывались и они принесли с собой благовония и сели неподалеку о нет они не убили его а это только показалось им они объявили войну разрушали гробницы святилища сносили купола домов и дворцов сжигали книги и никогда в стране столько не танцевали и не пели дома и деревья и люди и горы и звезды брат открыто осудил преступления брата сын порвал со своим отцом сын занялся торговлей металлоломом это были отлично образованные молодые люди способные спокойно наслаждаться отдыхом в любой части земного шара правительство пошло еще дальше заминировав протяженные участки границы взрывное устройство смертнику передали члены его семьи чем вы будете заниматься летом? я буду кататься на велосипеде раз в месяц заставлять себя отправляться в страшный серьезный ресторан где официанты следят чтобы ты не путал вилку для салата и вилку для десерта пусть даже преступники придут к нему и попросят о прощении президент скажет я прощаю их! я сотворю вам из глины подобие птицы подую на него и оно станет птицей я исцелю слепого и прокаженного и не будете вы обижены даже на величину нити на финиковой косточке 11. аиша она была около меня и разговаривала со мной и смеялась громко и от всей души в то время как убивали ее мужчин хотя если сложить имена убитых окажется что погибло всего четверо представителей одного племени и восемь представителей другого даже семейные конфликты нередко порождены проблемой орудия власти жестокость здешних нравов нельзя укротить мягкосердечием и они убили его как опорожняют помойное ведро и к ней его перенесли на руках страх как и ярость сопровождаются исключительно интенсивной деятельностью симпатической нервной системы это может вызывать необратимое расстройство органов кровообращения когда ее вытащили из автомобиля когда ей прикладом сломали нос когда она поняла что настал ее черед не было ни обычных людских трудов ни изобильной природы лишь небо над головой да земля под ногами бесцветная бесформенная бестелесная у которой нет рта нет языка нет зубов нет гортани нет пищевода нет желудка нет живота нужно понять о чем в точности говорит эта теорема люди никогда не умирают харам алейкум харам алейкум 111. мувашшах звонко жужжит муха и потирает лапки подобно однорукому пытающемуся высечь огонь из кремня исчисляет множество звезд и всем им дает имена слышатся голоса джиннов ночью со всех сторон как будто растения шелестом отвечают дневному ветру то безводная пустыня и мрак ночи как дикие голуби говорят между собой подобно жителям отдаленной гористой местности на чужом непонятном языке когда до него дошла весть о ее смерти и земля заколебалась и свет померк тогда ему подчинился ветер который нежно дул по его велению куда бы он ни пожелал а также всякие дьяволы строители ныряльщики и прочие связанные оковами как лингвистические элементы существуют в языке без какой-либо реальной денотации так в чрезвычайном положении норма действует без какой бы то ни было отсылки к реальности будто джинны ворчат и сердятся на то что их тайны раскрыты однако он вспомнил что их объединяло бессмысленный подростковый секс перераспределение досуга и необходимости и эта утрата взнесенная в воздух потоком ассертивных звезд автоматной очередью над памиром 1v. лоуренс аравийский я выехал на рассвете когда птицы еще спали и утренняя роса сверкала на траве лугов как децентрированная функция нескольких социальных доминант холмы куда отступило войско были не такими высокими как можно было ожидать по описанию на самом деле их вряд ли вообще можно было назвать холмами ночью же пока они спали их сад поразила кара от твоего господа он заставил ветер бушевать над ними в течение семи ночей и восьми дней без перерыва и можно было бы увидеть людей поверженных словно рухнувшие сгнившие пальмовые стволы а на рассвете они стали звать друг друга о джинны и люди если вы можете проникнуть за пределы небес и земли то проникните схватите ее и закуйте а затем бросьте ее в ад когда горы раскрошатся до мелкого щебня а затем превратятся в развеянный прах когда небо расколется когда звезды осыплются когда моря смешаются или высохнут когда могилы перевернутся когда каждая душа узнает что она совершила и что оставила после себя когда зарытую живьем спросят за какой грех ее убили никакая грамматическая парадигма не спасет тебя от смерти но полюбить того кто убил наших любимых мы никогда не сможем * * * в привокзальном туалете в остии телефоны мальчиков как во времена пазолини раскрывающийся от подземного пульса асфальт растрескавшееся побережье тянутся к траулерам ряды пляжных кабинок ниши в песке занимают бездомные столь же красивые как в москве молодые поэты мы пробудем здесь долго парни пока северный ветер уже ощутимый уже нисходящий с гор не унесет нас с листвою чтобы кружить по всему этому морю где нас ждет нищета ее теплое тяжелое дыхание, то свечение что разделяет сны пополам и дрожит в земле жилами темных металлов но что мы поймем когда уедем отсюда? что спицы велосипедов ранят все так же река сносит песок к побережью увеличивая материк заливая подвалы где мы собирались куда нас приводили мальчики пазолини и над окраиной мира воздушные массы приходят в движение так что воздух дрожит над ржавчиной теплого моря и поэты сходят с ума * * * Я видел мастурбирующих стариков в клубах расцвеченного пара тянущихся друг к другу через слизистые занавеси на порнографической вечеринке Я видел как ухоженные тридцатилетние женщины извивались в потоках сквирта и на сцене разворачивался пенный анальный секс И качались флаги над всеми что были там в темную ночь в столетие революции когда в небе горела большая больная звезда И звучало шма Исроэль в странных окутанных молнией нишах И герои моих стихов совокуплялись с молодыми поэтами, истекая выдыхая выталкивая из себя колонии микробов из которых мы все состоим, что делают нас людьми — Преподаватели университетов и сотрудники издательств, амбициозные философы и современные художники, печальные ортодоксы и умудренные марксисты превращались в двигающиеся пост-тела, в разрезающие дисплеи помехи, в мелкую рябь на светлой волне пронзающей нас струны, в темную иглу сшивающую петли нашего мозга И свечение в темных комнатах слипалось в пучки белой рассыпчатой пены И герои моих стихов жизни моей пели тебе пусть единственный раз голосом света слепящего в темном ущелье лофта И струились по желобам кровотоков, по разрывам дыханий в сложную ночь рассыпаясь светясь изгибаясь в воздухе каменного февраля наши молекулы, истолченные в дымку и пелену, через створки сердец проникая, превращенные в электричество рассеянный свет огонь * * * свет и окружающая его тень тень и прорезающий ее свет искрящиеся цветы на орнаменте из искусственных членов машины запретного мира и битва с великим огнем земли, токсичные складки растений и любовь, раскаляющая горизонт, когда белое небо, и ветер кружит обрывки вторично перерабатываемых упаковок это сцена сотворения мира — хранящегося в черных ящиках с выщербленными краями, поставленных друг на друга в нашей спальне, и когда мы проходим мимо там шуршит и щелкает мир и его творение, и злые машины пробуждаются в недрах, возятся в лубрикате, протягивают силиконовые отростки, во всей этой влаге плавают до разделения измайлова и кузьминок и поэтому здесь возможно то, что возможно, в мире до разделения, где углы материи режутся, вещи скроены тянущимися снами — так он устроен, мир: куртов в ночном петербурге читает оксимирону стихи, германика кричит на сабурова в литературном салоне — весь этот мир, свернутый в слежавшихся кольчатых швах, и я, упоротый, думаю только о нем, вызывая такси на тверской-ямской * * * 1 танец чахоточный в исполнении робкой подруги на лугах гутенберга в легочной грязи пленка радости на шерсти гуингма и путешествий щетина чабрец с тех же самых лугов в патине и паутине заблудившийся терамен птиц и собак за собой ведущий у порога стоит хотя и стремится в трезен 2 но с нами он спит втроем пока тянется нить слюны пока говоришь я была владыцей членов на лугах гутенберга в замкнутых плевой покоях всё это снова придет вывернет руки снова придет тишина * * * hommage a M.P. мы сожгли все их деревни повесили всех крестьян так что на каждой ветке висело по негодяю те что еще оставались в округе однажды вдруг исчезли и никто не знал куда они подевались и никто ничего не подумал тем временем мы приступили к работе снесли трущобы сделали улицы прямыми и широкими дороги так что небеса сияли над нами как глазурь на праздничном торте и наш бог во плоти сошел к нам вечером третьего дня и говорил языками и сгустилась тьма разделенная на всполохи света морщинистые как панцирь рапана — я пришел из-за далеких полей облаков башен дворцов из-за заводов теплоцентралей из-под темной воды и прозрачной воды из-под покровов льда — и мы восславили его и последние звери мыши и птицы съежились в страхе хотя даже доски и камни наших домов пели нам вслед пока реку затягивало холодом пока лес становился ломким пока выдох мой не разлетелся на части изборожденный льдом