|
|
Я и мои миры Рассказ 1. «Тысяча золотых полосок света» — Перестаньте так на меня смотреть!!! — сказала она недовольно. — КАК «так»!?? — спросил я и действительно перестал на неё смотреть. — Вот «так», как вы смотрели только что!!! — ответила она. — Вот: так?! — спросил я и снова посмотрел на неё, я зажмурился от яркого свечения, которое исходило от неё. Как тысячи сверкающих золотых полосок, разносились лучи, пронизывая все пространство между нею и всеми остальными. Я сам удивился, когда увидел её и заметил, какое чудесное действие оказывает она на весь мир, который колыхался рядом с нею. — Ну что вы так на меня смотрите?! — спросила она нервно. — Извините!!! — сказал я и отвернулся. «Вот сейчас она уйдет и заберет с собой эти тысячи золотых полосок!!» — подумал я. Но она продолжала стоять в толпе людей и ждать поезда. На перроне станции метрополитена было человек двести, не меньше, и никто больше, кроме меня, не обращал внимания на свечение, которое исходило от этой девушки. Странные люди. Я протянул руку и одна полоска, страшно золотого цвета, коснулась моей ладони и обожгла меня. — Уберите руки!!! — закричала девушка. На её крик сбежалось много людей. «Что такое!?», «Что происходит!?» — спрашивали они. Она им начала объяснять, что я сначала «так» на неё смотрел, а вот теперь начинаю хватать. — Что вы себе позволяете!? — спрашивали меня другие. Я хотел им объяснить про свет, исходящий от этой девушки, но они меня не поняли, они даже не захотели слушать. Они начали толковать про то, что я… как же они говорили… «непо…» «непозволительно» веду себя в общественных местах. — Но свет!!! — говорил я. — Свет же лучится… Они говорили про то, что свет надо экономить, что-то про дороговизну электричества, они говорили что кроме Свет ещё есть и Наташи с Валями, а если девушка не хочет, чтоб я её трогал, то мне стоит убрать руки или спрятать в карманы, или поместить их вдоль своего тела, что называется «по швам»… — Да я совсем не то хотел!.. — говорил я. Но пришел поезд, и она вошла в него, и весь вагон осветился изнутри золотым светом, и тысячи золотых полосок вонзались в пассажиров этого поезда, но они совершенно никак не реагировали на это. Поезд качнуло и он поехал, набирая скорость, и скоро исчез в черной выемке туннеля, и свет погас. Я вышел на улицу. На улице светило солнце. Летнее солнце пыльного города. Оно отражалось в глянцевых боках проезжающих автомобилей и в витринах магазинов. Асфальт дышал жаром. Все куда-то шли, торопились, ветер дул и не остужал. Сколько раз я видел эти самые золотые линии на протяжении своей жизни!.. но чтобы так много и так сильно светились… такое в первый раз. Еще в детстве я замечал несколько золотых полосок, которые вились около моей матери. Я их мог ощущать на своем лице, когда она смотрела на меня, эти полоски обвивали мой лоб и нос с щеками, и нежное тепло ласкало мое лицо. Потом я видел полоски, эти же самые полоски на лице одной моей учительницы… но это было давно… Один раз я увидел выбивающуюся полоску золотого света из раскрытой книги. Я не любил тогда читать. И эту книгу мне навязали в школе, и вот, устало пробегая взглядом по строчкам, я вдруг увлекся написанным и вдруг заметил, как тонкая золотая полоска стала разрастаться прямо из книги, где-то между строк, она дрожала и извивалась как молодой побег какого-то растения, и чем больше я упивался чтением, тем сильнее и длиннее становилась эта полоска. После я отложил книгу, но полоска все еще дрожала под захлопнувшимися страницами. Когда я помог одному своему соседу, пожилому мужчине, внести его вещи на седьмой этаж, я увидел, как у него из-за спины показались несколько золотых полосок, он мне сказал, что я похож на его сына (я уже учился в университете). Яркая полоска вырвалась из-за его спины и пропала в небе, она просто вырвалась через открытую форточку и исчезла в низких облаках, на мгновение осветив их как разрыв молнии. — Он погиб пол года назад!.. — сказал мне пожилой мужчина и стал дрожащими руками развязывать свой чемодан, который я только что нес по лестнице. — Вот его фотография. Я смотрел на протянутую фотографию молодого человека, который и в самом деле чем-то внешне напоминал меня и вдруг несколько очень тонких, но тем не менее весьма ощутимых и ярких полосок выползли из фото и направились к лицу старика, который судорожно рассматривал лицо изображенного молодого человека, и когда эти тонкие полоски, выросшие из фото, коснулись глаз старика из глаз его потекли слезы, от такого яркого света всегда текут слезы. Я встречал полоски везде, то чаще то реже. Полоски золота из окон церкви, полоски света из мобильных телефонов… я и такое видел, как одна девушки смотрела в монитор телефона, она с кем-то переписывалась, и вдруг несколько полосок света вырвались из экрана телефона и стали ласкать волосы девушки. В этот момент она весело заулыбалась. Иногда я случайно становился на пути полосок золота, они исходили из глаз и ртов людей, но предназначались не мне, и я вольно или невольно оказывался как раз на пути их движения, тогда полоски обламывались о мою кожу, только прикоснувшись к ней, они крошись и маленькими золотыми обломками падали на землю. Сколько веселых и чистых полосок золота я видел вырывающимися из детских колясок, сколько полосок золотого света я видел в окнах домов, в театрах, в кино, на дискотеках. Но ни разу я не видел, что бы столько полосок исходили из одного человека, как это было с той девушкой в метро. Долго мне потом снилась та девушка… точнее не она, а эти грандиозные тысячи полосок золотого света, что я тогда увидел. Я не мог забыть её. Я искал её. И вот однажды. А это было уже в конце осени, я шел по городу, я был немного пьян, потому что несколько дней ничего не ел, и выпитая с приятелем бутылка вина (он угостил меня) очень сильно подействовала на мое сознание. И вдруг среди этого серого и мрачного дня, среди этих спешащих людей я увидел столб света, который разламывался и переливался в тысячи золотых полосок. Я побежал, я побежал изо всех сил. Вот она!! Вот она, я ринулся к ней, я был ослеплен этим светом, и вдруг полоски моментально исчезли, я сначала не мог понять, что именно произошло, а потом всмотрелся и увидел, что свет заслоняет чья-то фигура, фигура широкоплечего мужчины, ставшего на пути между мною и ею. — Это тот самый, про которого я говорила! — услышал я её голос откуда-то из-за широкой спины мужчины, лицо которого я только теперь рассмотрел. Он смотрел зло и властно, как будто застал меня за кражей, как будто я что-то хотел украсть у него. Он ударил меня… но промахнулся. Я ушел. Рассказ 2. «Я и Обезьянка» Я и обезьянка. Я и Обезьянка сидим вместе и смотрим на проходящих мимо людей. Я сижу на лавочке, а обезьянка сидит у меня на коленях. Такая маленькая и волосатая обезьянка. И она сидит у меня на коленях. Я смотрю ей в темечко, в её волосатое темечко. Иногда целую в её волосатую тупую головку. Ч-мок!! Ч-ч-мок!!! Губами в её волосатую и потную головку (пахнущую скверно и остро). Я и обезьянка. Иногда она целует меня в щеку (что она испытывает при этом, я не знаю). Щека у меня колючая. Но обезьянка целует меня в щеку, и проходящие мимо люди мило улыбаются. Люди останавливаются возле нас и мило улыбаются, когда обезьянка целует в мою колючую щеку. Женщины прижимаются к своим спутникам и что-то нежное шепчут в уши своим мужчинам. Мамаши показывают нас своим деткам. И всем весело и радостно от того, что обезьянка целует меня в щеку. Иногда обезьянка вскакивает и бросается на людей. Так — совершенно неожиданно — вскакивает и бросается на людей, которые остановились и с умиленными рожами смотрят, как обезьянка целует меня в волосатую щеку. Женщины орут. Мужчины грозятся поколотить нас с обезьянкой. Но обезьянка как ни в чем не бывало влезает обратно мне на колени. И мы опять сидим. Я и обезьянка. Иногда она слазит с моего колена и на нем остаются обезьяньи экскременты. А если проще — то дерьмо от обезьяны. Да, иногда она какает мне на ноги. Я тогда ругаюсь и бью её по голове. А она пытается убежать с раздирающим пасть криком. Но у неё на шее — поводок, который врезается в глотку и душит обезьянку. Поэтому она не может никуда убежать. А я продолжаю бить её. Иногда она кидается какашками в прохожих. Накакает кучу. Возьмет в свою маленькую пятипалую ладошку кусочек какашки и кинет в прохожего. Попадает часто. И в прохожего. И попадает нам с обезьянкой после этого. Очень попадает!! Люди подходят и фотографируются с нами. Точнее с обезьянкой. Со мной они не хотят фотографироваться. Рожа у меня ничем не примечательная… наверное поэтому и не хотят со мною сфотографироваться. Хотя и предлагаю. Но… с обезьянкой фотографируются. Тогда на вырученные деньги я покупаю бананы — обезьянке, а себе — водку (или пиво, на что хватит денег). Когда я напиваюсь и падаю на землю и не могу самостоятельно идти — то обезьянка вызывает мне такси, и из собственных денег оплачивает мою перевозку. Когда меня тошнит в такси (что бывает нередко), то обезьянка, хоть и расстраивается очень, но оплачивает чистку салона … или чистит сидения сама. Иногда мы напиваемся с обезьянкой вместе. Тогда мы никуда не едем, а валяемся где придется. Я и обезьянка. — Товарищ. Обезьянка продается!? — спросил меня японец. Он проходил мимо, потом остановился, подошел к нам и неожиданным басом задал этот вопрос. Обезьянка кинула в него свежей какашкой. Попала в лицо. Тот обиделся и сказал что-то громко и нескладно, пошел восвояси. («Восвояси» — известный японский бордель.) «Не хватало, чтобы мне какая-то японская гадина мозг выедала!! — сказала мне обезьянка, — хватит мне моей жены!!» ДА!! Обезьянка — это ведь он! И он был женат. На такой же точно обезьянке. Мне повезло больше — я холост и женатым никогда не был. А вот он был, и ему этого хватило — во! По горло! Я и Обезьянка. Сидим под апрельским солнышком и ждем клиентов. Долго сидим. Иногда до полуночи. В городском сквере. Мимо идут люди всех мастей и калибров. Черные, белые и синие. Много юношей и девушек. Вечером выходит всякая дрянь. Все что только возможно вылезает из щелей. Люди-крысы, люди-тараканы, люди-кошки, люди-псы, люди-совы, люди-шакалы. В темноте не видно, но всё можно понять по запаху. Город ночью пахнет по-другому. Проститутки. Много облезлых ночных мотыльков слетаются на наш свет. — Хочешь? — спрашивает одна такая меня. У неё тусклое лицо с огромными красными, как у вампира, губами. Красивые грустные глаза, в которых отражается все её одиночество и безысходность пропадающей жизни. Ноги у неё — тонкие и стройные. Тело — легкое и маленькое. — Хочу! — говорю я и встаю. И мы с обезьянкой и с проституткой идем в какую-то берлогу. В этих темных, каменных джунглях, где так тяжело найти себе пищу и настоящую любовь, и так легко потерять себя и расплескать последние остатки человеческого достоинства. Она становится на четвереньки, я снимаю с неё… Потом трусики. Опять ноги, только — раздвинутые. Темная щель. Липкая и скользкая. Она стонет (потому что так надо, а не потому что ей приятно). Темные волосы у неё на голове качаются в такт нашим движениям. Обезьянка смотрит и смотрит на нас. Пачка сигарет. Я делюсь с проституткой. Даю ей ровно половину. Она морщит свой невысокий лобик и пытается улыбнуться. Я даю ей намного больше денег, чем было оговорено, она ещё совсем девочка, ей надо выбираться. Как-то выбираться. Может быть, она ещё не совсем заблудилась и потерялась в этих пещерах. Где на стенах как доисторическая роспись — дрожат тени пьяных и безкчемных людей, которые трахаются при слабом свете трещащей под темным потолком сорокавольтной лампочки. Она молодая. И у неё ещё нет обезьянки… «Зачем так много дал? — спрашивает обезьянка и смотрит на меня укоризненно, — на что ей деньги?». Что мне ему ответить? Мне просто жалко стало эту девочку. «Жалко? — спрашивает тогда обезьянка и косится на меня с недоверчивым прищуром своей грустной мордочки, — если жалко, зачем тогда тягал её так долго? Дал бы просто денег и ушел!». Тогда я бью его по голове. Он верещит и кидается на меня с воплем. Впивается мне в ногу, кусает, грызет её. До крови. Потом мы сидим на парапете возле реки и курим в темноте. Над головой дрожат звёзды. И дым струится над рекою, которая тихо плещет где-то за нами. «Крепкая! — кашляет он и показывает мне сигарету, потом он затягивается и во тьме вспыхивает его огонек, — надо бросать!». Говорит он и бросает её в черный тротуар. У него белые брюки. Точнее — они когда-то были белыми, теперь, от постоянной носки — они стали темно-серыми. И бесформенными. Футболка, выгоревшая на солнце, с вечными кругами под мышками. Бородатое лицо. Точнее — «рожа», как он иногда его называет. Грустный взгляд, когда-то умных глаз. Но я всё равно люблю его. Иногда даже целую его в щеку. В его ужасно колючую щеку. Он много пьет. А когда напивается, то становится буйным и очень хвастливым. Пристает к посторонним людям, часто получает по морде, точнее по «роже». У него ужасный характер, но доброе сердце. И хотя мы часто ссоримся, всё равно — он мне дорог больше всего. Эта жизнь… эта жизнь конечно — не тростниковый сахар, но всё же лучше чем жить в клетке, где я жил около двух лет. Вот мы сидим, я и человек, меня фотографируют, Он получает за это деньги а я — бананы… Это конечно не самое лучшее, что можно себе представить… но он одинок. Я тоже. Мы вместе. А жизнь… ведь все можно изменить… или привыкнуть. Но он хороший, он действительно хороший. Дом наш далеко. Да и идти не особо хочется туда. Лучше покидать фекалиями в прохожих, это моя прерогатива — быть обезьянкой! Рассказ 3. «Я и Улица» Я шёл по улице. Ночь. Начало августа. Тепло. Светло от фонарей. Центр города. Я шел по асфальту. По нагретой земле. За день земля раскалилась под лучами огненного солнца. А вот теперь, ближе к двенадцати ночи — земля остывает. И греет меня снизу. На ногах — голубые джинсы и белые туфли. На моем загорелом торсе — белая футболка с V-образным вырезом на горле. Легко мне. Легко и хорошо. Дома?. Точнее — здания. Низкие — трех и четырёхэтажные строения. Это не жилые дома. В основном это всевозможные учреждения, как то — банки, конторы, фирмы, а так же всевозможные «Державні установи». Теплый мрамор и гранит на боках этих зданий. От него веет теплом и запахом пыли, чего-то сухого. Вверху — небо. Большое небо, темное… и маленькие дрожащие точечки по нему. Звезды. Луны пока ещё не видно. Луны нет. Мимо. Мимо домов. Люди идут мне на встречу. Мало людей. Но всё-таки идут люди. Молодые парни и девушки, в основном. Кто-то смеётся. Переговариваются. Загорелые лица. И яркие зубы и белки глаз. Девушки разные — красивые и… не очень красивые. В майках и коротких юбках. Парень прошел с гитарой. Такой высокий парень, а на плече у него висит гитара. Вот меня обогнала девушка. Длинноногая. Светлые длинные волосы качаются по её загорелой спине в такт её быстрой походке. Девушка обогнала меня и быстро пошла вперёд. Я даже не успел рассмотреть её лица. Но я слышу её голос — нежный и тихий. Она говорит с кем-то по телефону. Фонтаны!.. Шум и плеск льющейся воды. Подсвеченные разноцветными огнями снизу. Красные и синие, желтые и зелёные струи взвиваются в темноту и, достигнув своего предела — сбиваемые и влекомые силой гравитации — падают вниз, расплескиваясь в разлитой воде. Темные деревья. Редкие деревья. Клены и липы. С пыльными листьями. Нежно шепчутся в тишине ночи. Вдруг выключили свет. И стало сразу же очень темно. Фонари погасли все разом. И я шёл по темной улице. Лишь свет фар проезжающих машин освещал мне путь. Люди, случайные прохожие, которые шли со мною по тротуару — убыстрились. Они стали быстрее двигаться, когда отключили свет. Видимо инстинктивно. Я прошел мимо молодой пары. Он и она. Оба в светлом. Белые футболки и светлые брюки. Они голосовали на дороге. Они ловили машину. Вот к ним подъехало такси. Машина остановилась. Дверь открылась. И парень наклонился и полез в кабину — о чём-то договариваясь с водителем. Девушка стояла рядом и ждала. Я прошел мимо. Я прошел мимо входа в метро. Освещенные ступеньки вели вниз. Но метро уже не работало. Я прошел дальше. Запах выхлопного газа. Проехала старая машина, ворча и визжа всем своим механизмом. И я ощутил запах выхлопного газа, который пахнул как мармелад, который продавали ещё давно, ещё в Советском Союзе. Мармелад тот был с таким точно запахом. Я перешел через проезжую часть. Прошел на красный свет. Всё равно машин не было. Темнели огромные витрины магазинов. Сверкала вывеска ночного клуба. Я прошел мимо. Свернул налево. К речке. Прошелся по тёмной набережной. По трескучей брусчатке. В тишине глухо раздавались мои шаги. Пахло тиной. Потом я почувствовал запах чего-то свежего (воды, наверное…) Заквакали лягушки. Проехала машина. На лавочке я заметил обнимавшихся людей и прошел дальше от них, чтобы не мешать целующимся. В траве кто-то лежал. Человек какой-то. Темно. Не видно. Я прошел всю набережную и свернул к дороге. Троллейбус, визжа рогами, проехал передо мною. Я перешел дорогу. И возле двухэтажного дома увидел сидящего на корточках человека. Он сидел, прислонившись к стене здания спиною. Я подошел. Это была девушка. Я замедлил шаг. Она подняла голову и посмотрела на меня. Я пошел ещё медленнее. — Что?! — спросила она. Я подошел к ней. Она была одна. Никого рядом. Она сжимала руками свои колени и смотрела на меня. Я постарался рассмотреть её лицо. Только огромные глаза. И рот. — С вами всё в порядке? — спросил я. Хотя увидел, что с нею всё нормально. — Я — работаю! — сказала тихо она. Потом поднялась. Короткая темная юбка. Босоножки на высоком каблуке. Футболка, какого цвета я в темноте не разобрал (по-моему — розового). Я подошел ближе и остановился. Красивое лицо… даже очень. Резкое такое… Нервное… — Ну что? — спросила она. И подошла. — Я работаю! Вас это интересует? Я кивнул. И спросил: — Сколько? — Триста — час. Двести — «удар», — сказала она тихо. Я только теперь заметил что она очень юная. Я кивнул. Она погасила о стену сигарету (она курила, в темноте вспыхивал оранжевый огонёк). — Только в сауну! — сказала она, — в машине я не буду. — Нет! — сказал я, — в сауну я не пойду… если хочешь — в гостиницу. Она подумала. Что-то соображала, рассматривая меня. Потом кивнула, и мы пошли. Мы не разговаривали. Я не спросил, как её зовут. (Зачем? Всё равно своего настоящего имени она не скажет! Назовется — Эльвирой или какой-нибудь Анжелиной...) Мы шли молча. Она указывала мне дорогу к гостинице. По черным переулкам. В тишине летней ночи… Отель. Или что-то типа. На нас просто посмотрели. И всё. Посмотрели и сказали цену за комнату. Я протянул деньги. Взял ключ. И мы пошли по лестнице. Она впереди, я сзади. В номере было жарко. Я открыл окно и проветрил. Второй этаж, видно проспект. Темный асфальт внизу. Идущий человек. Звук открывающегося окна откуда-то сбоку. Она посмотрела на меня: — Ну что — час или «удар»? Я посмотрел на неё. Худая. Юная. Красивая. Волосы — светло русые и подстриженные коротко. Красивые, немного косящие глаза. Пухлые губы. Маленький курносый нос. Щеки темные и впалые. Тонкие руки. Красивые ноги. Вдруг она показалась мне знакомой. Очень знакомой. Как будто я знал её уже когда-то. Когда-то очень давно. Какое-то чувство — щемящее, ранящее, непонятное… что-то родное, до боли знакомое в чертах этой девушки. В этой её привычке так вот подбочениваться, выставляя острый локоток сильно в строну, во взгляде её огромных глаз… что-то очень знакомое… кошмарно близкое… как будто всё это уже было когда-то… но не тут… не в этом запрелом воздухе, не на этой ужасной кровати и среди этих тусклых стен… где-то очень далеко… и давно… Что-то появилось во мне, сковало меня. Пронзило меня. Это сложно описать. Очень… — Ну что? — спросила она осторожно и подошла ко мне, — Я могу идти мыться? Вы как? — На всю ночь… — сказал я. Она улыбнулась. Странно улыбнулась так. Совсем по-взрослому. Грубо. — Шестьсот гривен! — сказала она, заглядывая мне в глаза. Я кивнул. Она сняла майку. Юбку. Пошла мыться. А я стоял и смотрел на улицу. «Что это было? Кто она?» Я шел по улице. Ночь… Рассказ 4. «Я и цифра 1» Я лежу на кровати. В комнате темно. Я один. Окно. Мокрое стекло, по которому тихо стучат капли дождя. Второй этаж. Под окном проспект, по которому редко проезжают машины. Окно озаряется на секунду желтым светом, потом меркнет. Опять желтый, мутный свет. Потом темное стекло. Постоянно. То желтое, мокрое окно с блестящими потеками дождевой воды, то темный прямоугольник стекла. Это на перекрестке светофор мигает желтым светом. То включится, то выключится. И моя комната освещается желтым светом светофора, который работает в автоматическом режиме… потому что поздно. Часа два, наверное. Я лежу и смотрю на стену. Стена тоже бледнеет желтым светом, потом становится серой, когда светофор на улице гаснет… потом опять стена озаряется жёлтым. Тени. Темные тени на стене. Черный крест окна, квадрат серванта, внизу треугольник кровати. Иногда тени начинают двигаться. Когда на улице проезжает машина, и свет фар попадает на мою стену, то тени начинают ползти по ней. Быстро удлиняясь и перемещаясь то слева направо, то справа налево, в зависимости от того, в какую сторону движется автомобиль. По мокрой дороге под окном моей комнаты. Завтра на работу. Опять на работу. Я лежу и думаю о завтрашнем дне… точнее о сегодняшнем, потому что уже за полночь… значит о сегодняшнем. Работа. Моя работа. Мне она нравится, даже очень нравится. Хорошая такая работа. Не тяжёлая, не сложная… работа в офисе. Проекты, сметы, отчеты. Это моя работа. Пять дней в неделю. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница… иногда и суббота. Мне в субботу работать нельзя. Но приходится. Надо. Вот я и работаю иногда по субботам. Деньги платят нормальные. Вполне. Мне хватает. Ну… не очень… но всё таки это лучше чем сидеть без работы и без денег. Конечно лучше. Теперь я могу снимать эту квартиру. Платить за себя в ресторане, а не ждать, пока кто-нибудь из моих друзей предложит расплатиться за меня. Неудобно было, конечно, во всем себе отказывать. И отказывать всем, кто приглашал меня куда-нибудь или в кафе, или в театр… или даже в клуб с девочками… И вот теперь я могу себе позволить и клубы и девочек! Не часто… но иногда можно. Поэтому я работаю. Ради денег. Ради зарплаты. Ради еды в холодильнике… Ради квартиры (потому что раньше я жил с тремя парнями в комнате в общежитии, а теперь один). Ради Наташи, которая придёт ко мне завтра… нет! точнее, сегодня. После работы. Я лежу и смотрю в стену. Справа тихо постукивает дождь. Так тихо-тихо, как будто шепчет о чем-то. Или даже не дождь, а окно шепчет какие-то слова, которые никак не разобрать. Вот проехала машина. Шум работающего двигателя и плеск воды, что летит из-под колес. Дождь давно идет. С самого утра. Осень. Октябрь. Но тепло… даже очень тепло. Но дожди… Если бы не дожди, то после работы можно было бы гулять по улице. Вместе с Наташей. По теплым осенним улицам Киева. Но дожди уже несколько дней. И поэтому приходится встречаться дома. Наташа приходит ко мне сюда, в эту квартиру. С одной комнатой, с совмещенными туалетом и ванной. Но я здесь один… и Наташа может приходить ко мне когда захочет… Точнее когда я смогу. После работы. Или на целые выходные. Она пробыла у меня целых два дня: прошлую субботу и воскресенье. Квартира ей очень нравится. По-крайней мере, она всегда очень хорошо отзывается о моей квартире. А как там по правде, как она считает по-настоящему, я не знаю. Но говорит, что ей тут очень нравится. Наташа тоже не местная, не из Киева. Из… из какого-то села под Винницей. Как же это село называется? Вот, блин… не помню. Ну в общем откуда-то из Винницкой области. А в Киеве живет в Хостесе, это что-то типа общежития. В комнате, вместе с нею, живут ещё три человека. Так что, включая Наташу, в её комнате проживает четыре девушки. А я один. Вот уже почти шесть месяцев как один. Сам! в квартире. В своей, пусть и съёмной, но своей квартире… Я встаю с кровати и иду к окну. Я хочу открыть окно. Жарко в комнате, батареи уже топят вовсю. А на улице очень тепло. Вот и становится жарко. Может поэтому я и не могу уснуть. От жары этой дурацкой. Осень, а жарко!.. Я отрываю окно, и шум врывается в мою комнату, шум улицы, дождя, города… вместе со свежим влажным воздухом. Я смотрю на улицу — внизу, сразу под моими окнами, клен с дрожащими мокрыми листьями. Светофор мигает. Дорога пустая. Никого. Я возвращаюсь. Вдруг вижу, что на моей кровати, на моём месте кто-то лежит. Я останавливаюсь. Вздрагиваю от неожиданности. Ведь не может этого быть. Я же один. Потом подхожу к кровати и щурюсь. Я без очков, к тому же в темноте ничего не могу разобрать. Но он лежит. Он действительно лежит на моём месте. Он темный. Не может этого быть!.. Я же один. Он лежит одетый. В грязных черных джинсах. В обуви… раздолбаных старых ботинках. В свитере. В темноте нельзя разобрать цвета, но кажется, свитер синий. Он лежит на кровати и смотрит в стену. Курит. Огонек вспыхнул и лицо его осветилось на мгновение. Худое лицо. С тонким носом, с пухлыми губами, на впалых щеках щетина, густая и черная. Глаза блестят. Он шмыгает носом… то и дело втягивает в себя воздух сквозь забитые ноздри. Он простужен… наверное простужен. Он курит. Глубоко затягивается, почти до фильтра, выдыхает дым через свои пухлые губы… и всё время шмыгает носом. Лежит и курит. Вот он приподнялся и посмотрел на окно. Выплюнул сигарету на пол… окурок упал на линолеум, и красные искры рассыпались по полу. Он опять лег. Глубоко вдавил своей коротко стриженной головой подушку. Лежит и смотрит в стену. Лоб у него бледный, выпуклый, блестящий от пота. Он лежит и смотрит в стену. На двигающиеся тени, которые ползут перед его взором по бледному холсту обоев. Он кашлянул. Сплюнул на пол… повернулся и сплюнул на пол, потом вытер худой ладонью рот. Он пошарил правой рукой возле кровати. Упала бутылка. Глухо об пол. Он нашел горлышко бутылки и поднял её. Поднес ко рту. Чуть наклонился вперед и отхлебнул из бутылки. Ещё раз… выдохнул через рот и опять выпил. Посмотрел сквозь бутылочное стекло на мигающий свет окна. Полбутылки осталось… меньше чем половина… меньше половины. А впереди ещё вся ночь… осень, светлеет поздно. А в бутылке только половина… меньше половины. Он лежит в одежде и ботинках на постельном белье. Пьёт из бутылки. Курит. Один. Думает. Не хочет думать, но думает. Вспоминает. Не хочет… Звуки музыки, хриплый голос певицы. Веранда. Черемуха цветет и пахнет нежно. Весь сад пропитан ароматом черемухи и пронизан солнечными лучами. Дерево веранды нагрелось. Пол трещит под ногами. Возле крыльца босоножки. Женские босоножки. Маленькие босоножки белого цвета. Зеленая трава. А на ней, возле деревянного крыльца, белые босоножки из кожи, со стертой подошвой. И она танцует. На деревянном нагретом полу веранды. Танцует перед ним. Он смотрит на неё, на её тонкое тело в белом платье, на её босые ноги. Вот она кружится перед ним. В такт музыке, под песню, под хриплый голос певицы. Танцует босиком перед ним. И смеётся. Солнце на её матовой коже… в её волосах, в смехе… запахе. Она танцует и смеётся. Деревянный пол трещит под её ногами. Сухие доски вибрируют, и он ощущает это движение под собою. Он сидит в кресле у самой стены. И ощущает, как вибрирует пол под его ступнею. От того, что она движется по этим нагретым доскам. Музыка звучит. И пахнет ею и черемухой. Где-то залаяла собака часто-часто и визгливо затявкала. Послышались голоса. Вскрики. Охи. Приветствия. И она остановилась вдруг, и увидев кого-то, помчалась прочь. Навстречу кому-то, кто пришел, на кого затявкала собака. Она убежала по зеленой траве босиком. Забыв надеть свои белые босоножки. А он остался один. Рассказ 5. «Я и День рождения» Я поднимался по лестнице. Лифт не работал. Снег таял на моей куртке и стекал на ступеньки. С ботинок сыпались куски грязного льда. Третий… четвёртый этаж. Я поднимался, сжимая в правой руке подарок. Шестой… седьмой… ещё одна лестничная площадка… «Фу-ух!!!» — подумал я, когда поднялся на девятый. Десятый этаж… одиннадцатый. «Или двенадцатый?» — вдруг подумал я. Мне показалось что я ошибся и сбился со счету. Я остановился на этаже и посмотрел на двери, которые выходили на площадку. «Здесь, по-моему» — решил я и позвонил. Дверь мне открыла женщина. — Да?! — вопросительно посмотрела на меня симпатичная женщина. — Тут день рождения? — спросил я, выглядывая из-за подарка. — Вообще-то день рождения этажом выше, — сказала улыбаясь женщина, — но… вы можете заходить. — И пригласила меня в квартиру. Она была в купальном халате. Худенькая. Тёмненькая. — Н-н-нет… зачем же? — сказал я, отказываясь от приглашения, — Мне на день рождения надо! Женщина посмотрела на меня: — А… Ну как знаете… Надо — значит надо! Но потом зайдёте? — Возможно, что зайду! — кивнул я. И стал подниматься выше. Женщина закрыла дверь. Этажом выше я снова позвонил в такую же дверь. — Коля! — радостно закричала Люда и кинулась мне навстречу. Мы обнялись. — С днём рождения! — поздравил я и вручил Люде подарок. — Спасибо… ой, какой тяжелый! — удивилась Люда, принимая из моих рук свёрток. Я вошел в квартиру. Снял ботинки. И куртку. Причесался перед зеркалом. Заглянул в комнату. — О! Коля! Николай! Чего так поздно! Коля пришел! Какой Коля! Ну — Коля, помнишь я тебе говорила… Коля, проходи, — сразу же закричали мне из комнаты. Комната была полна гостей. — Добрый вечер, — сказал я, проходя мимо огромного, заставленного всевозможными яствами, стола, — извините, что опоздал… Я уселся на предложенный стул. И тут Витька заорал: — Штрафную! Коля, с тебя тост!.. Мне налили полный бокал. Я поднялся: — Людочка, за тебя. — Люда заулыбалась, тихо сказала «Спасибо». — За твоё здоровье! За твою красоту! За твои сорок четыре. — Люда удивилась. — Вот… Мне на ухо зашептали: «Ей — тридцать четыре всего!». Я поправился: — За твои тридцать четыре года, Люда! Все захлопали. И выпили. Только Люда поставила свой бокал на стол и посмотрела на меня. А я выпил. Полный. До дна. Коньяк теплом прошелся по пищеводу и разлился по всему организму. «Ф-у-ух!» — подумал я. И закусил. Потом выпил. Потом ещё раз. — А Марина почему не пришла? — поинтересовалась Лена, толстая и не красивая девушка. — Какая Марина? — удивился я и опять выпил. — Ну… Марина, — сказала Лена и зачесала свои длинные волосы, — ты же с Мариной живешь? — Нет, с Кариной, — уточнил я. — А! Да! Да! Точно! С Кариной! — встрепенулась Лена, — почему Кариночка не пришла? — А она заболела! — сказал я, накалывая вилкой грибочек — скользкий и ароматный. — Ах! Заболела? — закивала головой сочувствующая Лена. — Да! Заболела! — кивнул я. — И умерла. — И умер… — сказала Лена и запнулась. — Как умерла? Как умерла?! — А вот так, — сказал я и показал, как умирала Карина: я встал, схватился за сердце, потом за горло, закатил глаза, затрусился и рухнулся на пол. — Именно так и умерла! Так, как я показал! — Да… плохо, конечно, — сказала Лена. Я кивнул. Она погладила меня по руке, — Но… ничего… Я опять кивнул и налил себе рюмочку. Лена отошла. Ко мне подсел Костя. — Слышишь, старик… — обратился он ко мне своим пьяным лицом, — я тут у тебя спросить хотел… — Костя, перестань… слышишь! — сказала Даша, Костина девушка, она подсела к нему и шептала на ухо, — ну не надо сейчас… ну я тебя прошу… У Люды день рождения. Ну потом… Но Костя её не слушал: — Нет… погоди, — он взял меня за плечо. — Слышишь, старик… я хотел тебя спросить… Чего это ты пишешь всё время… — Я посмотрел на него. — Чего у тебя там всё так? — Как — «так»? — спросил я, глядя на его долинный и хрупкий нос, на его косые глаза. — Ну… — Костя ещё больше скосил глаза над своей горбатой переносицей, — без смысла? — Что без смысла? — спросил я, немного отодвигаясь. Я потом встал и пошел. — Нет… чего ты… чего ты не отвечаешь? — не унимался Костя. Он пытался встать, но Даша крепко вцепилась ему в руку и не выпускала. А Костя орал уже: — Куда Ты? Ты?! Я вышел из комнаты. Прошел в другую. Там танцевали. Темно было в этой комнате и полно народу. Все — весёлые и пьяные. Музыка. Тела. Движения. Девушки. Ножки. Талии. Рты. Губки. На кухне заорала Люда. Все стали выходить из комнаты. «Пора!» — понял я. Тоже вышел из комнаты. Быстро подошел к столу, схватил бутылку коньяка (запечатанного) и вышел в коридор. Быстро оделся. Меня уже искали. «Где он?!». «Кто — он?». «Коля! Коля где?!». «Тут был!». «А что?». «Обморок!». Я вставил ноги в ботинки. Даже не зашнуровывал. Открыл дверь. «Подарок… Подарок он принес…» Я закрыл за собою дверь. Спустился этажом ниже. Позвонил в ту дверь. Та же женщина. Тот же купальный халат. Она улыбнулась. Я вытащил из-за спины бутылку коньяка. Она протянула руку и схватила меня за рукав, рванула к себе. Я вошел. Этажом выше уже слышались крики. Стон. Я тихо закрыл за собой дверь. — Ну как день рождение? — спросила женщина, улыбаясь, глаза у неё были пьяными, зовущими. Я запустил руку под ее халат. Нащупал маленькую упругую грудь. Твердый сосок. Она прильнула ко мне. Я снял с себя куртку. Потом пиджак и брюки. — Какой день рождения? |
