|
|
Горный эндивий (или о том, как я не стал каннибалом) ~ Эти годы ознаменованы странным смешением варварства и гуманности; они подобны архипелагу, где рядом с островами каннибалов расположена земля вегетарианцев ~ (Эрнст Юнгер) Я уже давно свыкся с тем, что у меня есть способность к предвидению, и ничему такому не удивляюсь. Правда, в основном, я предвижу или предуведомляю вещи, которые едва ли можно отнести к категории значимых и серьезных. Иногда можно подумать, что я даже не предвижу, а как бы провоцирую те или иные слегка абсурдные события, оказываюсь странным образом встроен в их узор, словно бы растущий из какого-нибудь беззаботно брошенного мной слова. Также было и с каннибалом Михаилом Т. В то время я проходил студенческую практику в бишкекской редакции «АиФ» и, как полагается юному интеллектуалу, периодически любил отвесить «пощечину общественному вкусу». Как-то раз на летучке мы обсуждали, о чем бы интересном написать в следующий номер, — я с сожалением покачал головой и пожаловался собравшимся: ничего вокруг не происходит, и так давно не слышно ни маньяков, ни каннибалов... Журналисты — не те люди, которых можно шокировать подобными словами, так что, за исключением интеллигентной корректорши Александры Викторовны, особого внимания на моё заявление никто не обратил. Но буквально через пару дней недалеко от моего жилья, в соседнем микрорайоне в придорожных кустах нашелся пакет, в котором лежали обугленная голова, кисти рук и внутренние органы человека. По горячим следам милиционеры задержали 48–летнего Михаила Т., оказавшегося соседом моей подруги N. Она-то мне и рассказала по телефону про маньяка, и про то, как её бульдог по кличке Рой Джонс принес ей на прогулке закопченное человеческое ухо. Это ухо она позднее спрятала в шкатулке с ароматными травами. Другие обитатели дома, коих питомцы навели на тот самый полный человечины пакет в дворовых кустах, вызвали милиционеров. Когда служители правопорядка вошли в квартиру Михаила Т., в ванной они нашли куски тела, порубленные топором, а в холодильнике отварное человеческое мясо. Разумеется, наш редактор Ибрагим Рустамбек, как только узнал о случившемся, дал мне задание писать статью: «Вот тебе и маньяки, по которым ты так скучал». А ещё он зачем-то подарил мне фотографию известного каннибала и вампира Николая Джумагалиева с его автографом — этот снимок редактору достался от самого маньяка, когда он делал с ним интервью то ли в следственном изоляторе, то ли в психиатрии. Принимая «реликвию», я в очередной раз ощутил, как вокруг Рустамбека витает какая-то серая сила, нечто унылое, страшное и трагичное, и подумал, что однажды он плохо кончит. Увы, этим предчувствиям тоже было суждено реализоваться: симпатичный и стеснительный сын моего редактора, которым я тайно любовался, когда он заходил в офис, погиб в аварии, а самого Рустамбека годами позже пытали, связали и бросили с шестого этажа вниз головой, и даже бронзовый памятник, который поставили в память об этом выдающемся журналисте, был похищен и расчленён подпольными торговцами цветным металлом, так, что, когда изваяние нашли, у него не хватало части торса, были откушены пальцы, вырезаны лоскуты с бёдер и обглоданы локти — чтобы восстановить статую, деньги на металл выделил из своей зарплаты сам президент республики. Но тогда, когда на соседней от моего дома улице искали части съеденного гражданина, ещё ничего, кроме моих смутных, иррациональных предчувствий, не предвещало никакой беды: в окно ярко светило солнце, пахло типографской краской от свежих номеров издания, а редактор давал мне новое интересное задание. *** Каннибалы несколько раз соприкасались с моей жизнью. Они ходили вокруг да около меня, словно искушая стать одним из них. И первым таким людоедом был вовсе не Михаил Т., а повстречавшийся мне ещё в детстве Николай Есполович Джумагалиев, фото и автограф которого через много лет после той встречи мне подарил редактор Ибрагим Рустамбек. Когда я учился в младшей школе, по поселку пронесся слух, что в округе ищут бежавшего от милиции людоеда. Учительница ИЗО уделила этому особое внимание, строго настрого наказав нам ходить в школу и обратно только по освещенной улице, не лазить в подворотни и ни в коем случае не поддаваться на провокации незнакомых мужчин. Отдельно она попросила детей не ходить близ общественной бани, на тот момент заброшенной. Теперь уж мне трудно понять, откуда у нашей учительницы была информация о том, что Джумагалиев бывает в этой самой бане, и почему она сообщала об этом нам, а не в уголовный розыск, но мы с одноклассником Сережей (его, конечно, все называли Серым), который жил как раз недалеко от этой бани, совершенно уверились, что там можно посмотреть на живого людоеда, для чего запланировали вылазку в опасное место. Про баню, в которой якобы прятался каннибал, говорили и дети во дворе — были то слухи, распущенные учительницей рисования, или, напротив, она передавала чьи-то сплетни, я не знаю. Главным для нас с Серым был авторитет взрослых, на информацию которых мы и решили положиться в своей охоте на людоеда. Сразу после уроков мы отправились в намеченное место и долго бродили между грязных побеленных стен, обследуя закутки, полные окурков и битых стёкол. Никого не было, и, присев на кусок арматуры, мы стали рассказывать друг другу всякую ерунду. Я пересказывал Серому новеллу Алексея Толстого «Семья вурдалака», а он трещал мне про стоматологическое кресло, которое стоит у них дома и в которое не разрешается садиться никому, кроме дедушки. Так мы и сидели, пока не услышали звуки шагов. Из-за угла вышел худой небритый мужчина полуазиатской наружности, одетый в спортивный костюм. Мы замерли, он повел носом по воздуху и спросил, нет ли у «малых» сигарет. Но сигарет у нас не было. Повисла пауза. Наконец я собрался с духом и сообщил, что мы ищем тут людоеда. Мужчина некоторое время помолчал, затем улыбнулся и тихим голосом сказал: «Это я». Он вдруг стал разговорчивым и начал рассказывать о том, как ел недавно какую-то женщину, как делал из неё пельмени и запивал их водкой. В этот момент я понял, что потрошитель мне совсем не нравится, ведь я представлял себе какого-то нетривиального человека, лохматого, окровавленного, с большим ножом, и одет он должен быть в шкуру зверя или хотя бы в меховой кафтанчик, но никак не в синий тренерский костюм с лампасами, а уж расходовать людей на такое банальное блюдо как пельмени под водку мне показалось и вовсе чем-то вроде оскорбления человеческого достоинства. Как только во мне заговорил гуманист, я сказал, что нам пора домой, «а то будут искать». Небритый мужчина хмыкнул, заверил, что мы можем его не бояться, поскольку детей он никогда не ест, и спешить нам никуда не стоит. Он даже предложил угостить нас человеческим мясом в обмен на исполнение его желания. Я задумался, а Серый, тотчас вдохновившись посулами, спросил, что мы должны сделать. Прозвучало неприличное предложение, дело явно принимало плохой оборот. Однако наш визави не стал настаивать и сказал, что мы можем просто поцеловать друг друга в губы. Серый был только за, а вот я отпирался и пока спорил, заметил, что наш людоед одобрительно относится к моему упрямству: уже позже я узнал, что Джумагалиев был редкостным моралистом и женщин убивал не просто так, а чтобы очистить общество от разнузданности и порока, остановив наступление нового матриархата на нашей Земле. В тот день я всё-таки согласился поцеловать одноклассника, но поставил ему условие: потом он разрешит мне посидеть в стоматологическом кресле его деда. На этом мы и сторговались. Людоед оказался нечестным, и, как только условие было выполнено, развернулся и молча ушел. Мы поняли, что мяса он нам не принесет. Ну ладно, не очень-то и хотелось. Дома о своем маленьком приключении я, конечно, ничего никому не сказал. А сам все думал, был ли встретившийся нам дяденька настоящим людоедом или же самозванцем. Вокруг все только и говорили о беглом каннибале. Мне хотелось похвастаться, что я его видел, но я твердо решил молчать. На следующий день кто-то сказал мне, что наш физрук — родной брат каннибала (вот откуда спортивный костюм, подумал я). Мама подтвердила информацию о том, что они — какие-то родственники, сообщив к моему удивлению, что с младшим, кажется, двоюродным братом обоих знакома и даже когда-то прятала у себя его жену, когда тот носился за ней с ножом, причем сама чуть не была при этом зарезана. Маховик раскручивался стремительно, как в кино. В этот же вечер к нам буквально ворвалась мамина сотрудница, корреспондентка Татьяна Шайдук. Шайдучка, как все её называли, попросила приюта на ночь, поскольку ночевать в своем доме ей было страшно — туда «пришел он». Шайдучка сбивчиво рассказала о том, как полезла на чердак по какой-то надобности и напоролась там на «Кольку Джумагалиева». Идти в милицию она наотрез отказалась, опасаясь того, что он «потом замстит» или «за него братья порежут». Через пару дней Шайдучка перебралась к родственникам, а потом вернулась к себе. Слухи про людоеда, который вроде бы покинул наш поселок, вспугнутый милицией, заглохли. Спустя годы мама сказала мне, что Шайдучка, страдавшая нимфоманией, вероятно, была любовницей маньяка, и бежала от него после ссоры.
*** Честно говоря, тот мужчина в затасканном спортивном костюме со своими рассказами про пельмени и водку произвел на меня настолько неприятное впечатление, что я почти вытеснил из памяти его образ, и, когда годами позже мне попалась в газете фотография терроризировавшего половину Союза людоеда Николая Джумагалиева, я уже не мог с уверенностью сказать, его ли я видел на территории заброшенной бани. В статье, которую украшала фотография потрошителя, говорилось, что он несколько лет скрывался на территории Киргизии и Казахстана, что свою вторую жертву он съел на день рождения Ленина, а в конце 80-х годов испугал москвичей, отправив письмо с кровавыми планами в конверте без марок, а также рассказывалось, что вернулся в неволю людоед под видом скотокрада-китайца, но вскоре был разоблачен бдительными сыщиками и отправлен на принудительное лечение. Там же сообщалось, что Джумагалиевы ведут свой род от Чингисхана, который, как известно, сам в конце жизни принимал кровавые ванны, чтобы ещё немного поскрипеть. Корни Джумагалиева меня не особенно удивили: чингизидов, которых в Средней Азии называют «торе», там не так уж и мало. Это скорее целое сословие, чем род, и к нашему времени большинство потомков многочисленных детей монгольского завоевателя все свои богатства растеряли. Автор предполагал, что именно память крови подвигла Джумагалиева на осуществление людоедских ритуалов для пролонгации жизни и обретения сверхчеловеческих способностей, о которых маньяк вычитал в неком средневековом трактате. Информация об этом загадочном тексте меня заинтересовала, однако со временем я выяснил, что речь идет всего-навсего о сборнике, выпущенном в рамках атеистической пропаганды в 1976 году, где различные авторы, от Владимира Ленина до Джеймса Фрэзера, описывают и критикуют религиозное сознание, архаические мистерии и дикие обряды. Примечательно, что православный публицист и борец с ведьмами Юрий Воробьёвский в своих книгах и фильмах, где, кстати фигурируют экспертные заключения Евгения Головина, Александра Дугина и Андрея Кураева, уверяет, будто «Черный Туман» из джумагалиевских следственных показаний — это «редчайшая средневековая черномагическая инкунабула» на тему «мистического брака», которая никогда не переводилась на русский язык. Нужно быть совсем уж грязным жуликом, чтобы выдать сборник атеистической эссеистики за инфернальный гриммуар, — это, впрочем, не менее забавно, чем черпание Джумагалиевым оккультной идеологии для своих преступлений из классиков материалистической философии. Кроме прочего, в статье говорилось о том, что во время своих скитаний Джумагалиев некоторое время жил в горах, где собирал лекарственные растения, коими торговал, спускаясь в населенные пункты, а сбежать от милиционеров с места преступления ему удалось из-за того, что тем стало дурно от вида обезглавленного тела, причем умчался каннибал от них совершенно нагой, перемазанный кровью и с топориком в руке. Все эти выразительные подробности на некоторое время оживили в моем сознании романтический образ каннибала, который не очень-то вязался с воспоминанием о детской встрече. Сомнения рассеялись только тогда, когда редактор Ибрагим Рустамбек подарил мне фотографию Джумагалиева: это как бы завершало сюжет с казахским монстром в моей жизни, создавало изящный, воздушный эллипс, почти не касавшийся меня, но всё же присутствующий в общем узоре судьбы — именно по красоте того или иного жизненного сюжета я и сужу о его подлинности, если вообще возникают какие-то сомнения онтологического характера. *** Джумагалиев, начавший резать и поедать людей в 70-х, определенно не был единственным каннибалом на территории Советского Союза. Уже углубившись в тему по заданию редакции, я обнаружил, что только в новейшей истории Киргизии насчитывается, как минимум, три крупных каннибала. Чего стоит одна только дама по фамилии Плаксина. Точнее, у нее было четыре фамилии, под которыми она в суде и предстала: Гордеева — Дмитриева — Андрюнина — Плаксина. Эта женщина отпиливала людям головы крышкой от консервной банки и делала «глазунью» из глаз своих любовниц. Пристрастилась к человеческой плоти Плаксина в блокадном Ленинграде, откуда после войны прибыла в Среднюю Азию. Не так давно, в канун очередного 9 мая, в России бурно спорили, стоило ли сдавать Ленинград немцам, чтобы спасти его население от голода. Кого-то, кажется, то ли оштрафовали, то ли побили за положительный ответ на этот вопрос. Ну вот, во всяком случае каннибальши Галины Плаксиной в случае капитуляции Ленинграда могло бы не быть, — правда, вопрос о том, хорошо это или плохо, тоже дискуссионный: я знаю, что в мире есть поклонники различных психопатов и монстров, и они, конечно, будут настаивать на том, что Ленинград нужно было героически удерживать ценой любых человеческих потерь, что, собственно, и было сделано народом-освободителем под водительством товарища Сталина. Моя коллега Катарина Радзиховская, также работавшая в «АиФ», показала мне копии архивных документов — писем воспитательниц из детского дома, куда определили сына людоедки Плаксиной: педагоги боялись мальчика, уверяя, что в темноте у того светятся глаза. Кстати, дома у самой Катарины я как-то увидел бедренную кость человека, но она заверила меня, что никого не ела, а кость ей нужна для каких-то обрядов. Но самым интересным монстром 1970-х годов был, конечно, президент, а позже император Центральной Африки Жан Бедель Бокасса, тоже побывавший на территории нашей необъятной родины СССР. Пока Джумагалиев читал Ленина и Фрэзера, затачивая ножи в своем южно-казахстанском посёлке, Бокассу принимали в Кремле. Говорят, после того вояжа, очаровавшись советской кухней, он выписал себе какого-то брежневского повара, который позднее бежал от эксцентричного диктатора, наткнувшись на человеческие останки в дворцовых загашниках. Утверждают также, что Бокасса съел единственного в своей стране стоматолога, пару учителей и несколько десятков оппозиционеров. Стоит заметить, что Бокассу по обвинениям в каннибализме оправдали. Возможно, это произошло только благодаря юридическому таланту Франсуа Жибо, адвоката и писателя, замечательного человека, судя по тому, что я о нем слышал, мецената и кавалера Ордена Почетного Легиона. В своем труде «Libera me» Франсуа Жибо пишет, что император Бокасса был честным и храбрым мужчиной, к тому же отличным семьянином: у него было тридцать девять детей, и о судьбе каждого из них он основательно позаботился. В этой связи писательница Маруся Климова, которая, кстати, великолепно перевела роман Жибо «Не всё так безоблачно», замечает, что образ Бокассы, не кушавшего людей, «многое теряет в глазах потомков» и лучше бы каннибальский элемент в его биографии оставить, а с другой стороны, поскольку «жизнь любого выдающегося индивида чем-то напоминает стихи», то «достаточно просто упоминания какого-нибудь впечатляющего факта, типа людоедства, и тот, подобно яркому необычному образу или же редкой изысканной рифме, навечно украшает его биографию». С этим трудно не согласиться: Бокасса вдохновляет многих. К примеру, Вернера Херцога, одного из главных немецких романтиков нашего времени, который снял про императора-каннибала документальный фильм «Эхо тёмной империи». Показаны там и дети Бокассы. Им по ходу сюжета старательно прививают хорошее воспитание и утонченный вкус: одному черному принцу лет шести долго пытаются надеть перчатки, а тот зевает, никак не попадая пальцами в странные белые тряпочки... *** Эстет и воин, последний рыцарь Германской Империи Эрнст Юнгер тоже не был чужд темы каннибализма. В своем произведении «Сердце искателя приключений», автобиографическом, как и многое у этого автора, он упоминает, как в одной роскошной деликатесной лавке увидел выставленный в витрине эндивий совершенно особенной разновидности фиолетового цвета. «Я нисколько не был удивлен, когда продавец объяснил мне, что единственный сорт мяса, к которому подходит гарнир из эндивия, — человечина. Об этом я и сам смутно догадывался», — признается Юнгер. Не известно, сколько в этом юнгеровском каприччо грёзы, а сколько реального действа, но судя по дальнейшей беседе, которую, спускаясь в подвал с человеческими тушами, ведут автор заметок и хозяин магазина, каннибализм какое-то время занимал разум благородного немца. Уже через несколько страниц Юнгер, размышляя о пене шампанского, устрицах и сдобренной мускусом кёльнской воде, вспоминает заключение основоположника гастрософии Ойгена фон Фёрста о том, что особенно вкусны именно те вещи, которые пребывают на грани природных царств. Лично я всегда считал, что образующие вкусовую и натуральную пограничность гарниры и приправы куда важнее самой основы блюда, допустим, мяса. Это верно также как и то, что привкус превосходит вкус в иерархии ощущений, а намёк всегда живее факта, о котором он говорит. Был ли у Николая Джумагалиева свой горный эндивий, какая-нибудь особая трава, способная очистить человеческую плоть от всей той тяжести, которая ей свойственна? Или, возможно, какой-то минерал, кристаллический порошок, могущий трансмутировать первородный грех человеческого естества, помноженный на опыт насилия? Не отыскал ли Джумагалиев среди лекарственных растений Тянь-Шаня алхимический растворитель, делающий отвратительные останки человека взвесью из облаков и солнечного света? Или каннибал ел одни лишь пельмени да котлеты, не утруждая себя ни кулинарными тонкостями, ни даже азами науки гастрософии? Вот о чем я бы спросил его в интервью, вот что является ключевым в его образе.
*** Каннибал Михаил Т., с которым мне удалось встретиться в заточении, разочаровал меня ещё больше, чем Джумагалиев в заброшенной бане. Интересной беседы не вышло. Он мычал, пыхтел, говорил глупости и банальности, как и любой другой простой человек. Так что в своей статье для «АиФ» я его упомянул вскользь, скорее в качестве информационного повода, а писал больше всё про того же Бокассу, и ещё про американца Эдди Гина, маньяка куда более впечатляющего. Читателям предлагалась психоаналитическая теория о том, что в каждом из нас живет древний людоед, свидетельством чему являются не только африканские племенные ритуалы по поеданию любимых жен, но и гастрономические нежности в нашей речи, все эти «сладкий мой», «ягодка моя» и так далее. Даже принц-консорт называет дома свою жену королеву Елизавету «капусткой», что уж говорить о простых людях, которые в своем развитии находятся куда ближе к неандертальцам, чем представители дома Виндзоров. Секс и культура — это лишь сублимация каннибализма, заявлял я, предупреждая: каждый гражданин — латентный каннибал, а грань между скрытым и проявленным настолько тонка, что не сегодня — завтра, повинуясь какому-то случайному раздражителю, древние архетипы могут всплыть на поверхность и заставить вас съесть супругу, соседа по даче или своего назойливого кредитора. Те же, кто не хотят дожидаться подобного стечения обстоятельств, могут самостоятельно погрузиться в медитацию, войти в глубины бессознательного и обрести там своего внутреннего людоеда. Как ни странно, редактор внёс в мой материал всего одно единственное исправление, вставив частицу «не» в изначальный заголовок «Как стать каннибалом». Не пошел Рустамбек и на поводу у впечатлительной корректорши Александры Викторовны, которая волнистой чертой подвела предложение «Эдди Гин засаливал клиторы своих жертв словно кириешки». Стоит отметить, что журналистские материалы о каннибалах с тех пор не слишком изменились, и волнующая двусмысленность, сопровождающая эту тему, по-прежнему в ходу. И хотя в большинстве случаев авторы придерживаются более сухого тона, нежели я, машины все исправляют в требуемом ключе. Зайдите на сайт inosmi.ru и найдите статью некоего Брайана Палмера под названием «Каково на вкус человеческое мясо?», которая посвящена аресту канадца Люки Маньотты, повинного в расчленении повара-китайца, частичном съедении его трупа и хулиганской рассылке остальных частей через почтамт в офисы государственной власти. Примечательна не сама статья, а баннерные ссылки, которые автоматически вставляет в неё тематический поисковик сайта: «Аджика — знаменитый соус, гордость Абхазии«, «Мясо — это новый табак «... После того, как моя статья о пожирателях человеческой плоти была опубликована, недовольная Александра Викторовна ещё раз попыталась призвать редактора Рустамбека к сознательности. Катарина Радзиховская подслушала и передала мне, как старушка-корректорша запинаясь спросила его, не скатывается ли наше издание к формату желтой прессы. «Лимон — желтый и кислый, моча — желтая и соленая, а золото — желтое и дорогое», — ответил ей тогда Рустамбек в духе восточной мудрости. «А вообще моча может быть и сладкой на вкус, если у человека сахарный диабет, об этом писал Гиппократ», — прокомментировала Катарина, которая вела у нас медицинскую колонку. Я считаю, что Александра Викторовна совершенно напрасно так низко ценила мои журналистские опусы, ведь помимо непритязательной формы и веселого тона, они были отмечены ещё и высоким интеллектуальным градусом. Вот взять то же моё предположение о том, что в каждом из нас живёт доисторический антропофаг — какой простор для размышлений, анализа и сопоставления. Антрополог Рене Жирар убедительно доказывает, что каннибализм — одна из самых древних форм жертвоприношения, которое вообще лежит в основе человеческой культуры, в корне языка, у истоков социального аппарата и психологического строя. Жирар пишет, что вначале всего было убийство (да и потом немногое изменилось): древние люди, измотанные миметическим соперничеством, убивали кого-то, чтобы перераспределить, табуировать и формализовать естественную животно-человеческую агрессию внутри племени. Убивали выбранную жертву и съедали, как бы причащаясь умиротворения и таким образом ритуально консолидируясь. При этом, что интересно, таких жертв всегда сакрализовывали, причем обожествить их могли ещё до того, как употребить в пищу. Например, в племени тупинамба такого человека хорошо кормили, от него стремились добиться сексуальных ласк, возносили ему гимны, и тут же били, ругали, издевались. Жирар считает, что каннибальские ритуалы работают по тому же сценарию, что и принесение в жертву африканских королей, которых пичкали гадкими снадобьями, заставляли совершать инцест, а потом устраняли, чтобы передать власть наследникам — новым королям, новым фигурам священного насилия, властвующим от имени своей будущей смерти. И сравнивает антрополог Жерар суть этих феноменов с пьесой Жана Жене «Строгое бдение», где два воришки спорят о благосклонности зеленоглазого преступника, приговоренного к смертной казни: они так зачарованы близостью его кончины, что их вожделение закономерным образом наполняется самыми священными фантазмами и самыми возвышенными символами, какие только можно себе представить. Всё так, как я и описывал, ещё ничего не зная о теориях Жирара и пьесах Жене: говорим «мой сладкий», потому что уже наметили обожествить, убить и съесть этого самого «сладкого». Кстати, о королях — россияне в своей духовности, по-моему, мало чем уступают индейскому племени тупинамба и некоторым африканским народностям: сначала здесь казнят императора и всю его семью, рассказывают о пороках императрицы и её фрейлин, пишут для трудового народа книги типа «Двадцать три ступени вниз», а потом практически те же люди, во всяком случае, члены той самой компартии, которая всё это организовала, как ни в чём ни бывало, канонизируют казнённого царя и провозглашают его святым заступником за страну, а трудовой народ только и успевает, что радостно менять лозунги: был батюшка-государь, стал Николай Кровавый — был Николай Кровавый, стал август-страстотерпец. Потерявшие духовность белые люди часто ездят за всякими инициациями к индейцам, индусам и африканцам, становятся там шаманами, буддистами или йогами, а могли бы просто приехать в Россию и зачерпнуть первозданной сакральности возле иконы Николая II — да так много, что хватило бы ещё на несколько кали-юг. Я и сам, признаться, будучи ценителем разного рода экзотики, прошел несколько церемоний вуду, но теперь, по зрелому размышлению, понимаю, что в случаях особенно ответственных колдовских радений алтарь надо украшать не портретами Франсуа Дювалье и императора Бокассы, а светлым ликом невинно убиенного российского государя.
***
Не могу сказать, что интерес к каннибализму был в моей жизни сколько-нибудь значим, но всё же некоторое время он имелся. И начался этот интерес ещё в дошкольном детстве, когда моим главным хобби было вырезать из журнала «Здоровье» изображения различных человеческих внутренностей и подкалывать их в специальную папку. Внутренности, и не только человеческие, тогда казались мне совершенно потрясающими. Однажды я сильно капризничал и плакал, бабушке никак не удавалось меня успокоить или отвлечь, пока она не увидела в окно пролетавшую мимо ворону с каким-то предметом в клюве. «Смотри, ворона кишку потащила!», — сказала мне бабушка, и это сразу же переключило меня: я начал выяснять у неё, где же птица взяла кишку, как она сможет её проглотить, и что это за кишка, прямая или, быть может, двенадцатиперстная... С тех пор ворону с кишкой мне «показывали» не раз, и это всегда имело успокоительный эффект. Сами вороны, мрачно и громко каркающие, разбирающие гнилье и жрущие падаль, меня абсолютно очаровывали, и, когда я находил их перья, я чувствовал, сколь загадочна и прекрасна окружающая меня действительность. Однажды нашелся даже вороний череп, долгое время любовно хранимый мной в коробке из-под рафинада. Бывало, что и сам я воображал себя вороном, сидящим на чьем-то трупе, но больше мне нравилось играть в Бабу-Ягу, которая в моем исполнении всегда запекала и съедала Иванушку, как бы восстанавливая справедливость и равновесие по отношению к сказкам и мультикам, где эту несчастную женщину чаще всего обманывали. Наверное, не удивительно, что такого ребёнка однажды привлекла статья в газете «Караван», в которой рассказывалось про британского химика Джона Хэйга, растворявшего тела жертв в собственной ванне при помощи серной кислоты. И стремительный распад еще недавно живого тела, быстрое превращение личности в прозрачное ничто, и мучительные сновидения Хэйга, в которых прекрасная дева подносила к его алчущим губам кубок с кровью, и мрачноватый серый рисунок клыкастого рта — все элементы публикации буквально заворожили меня, и в тот же день я решил проколоть палец иголкой и попробовать кровь на вкус. Вкус мне не понравился, но в привкусе было что-то интересное, необычное и возбуждающее. Какое-то время я продолжал прокалывать и облизывать пальцы, представляя себя в роли страшного преступника и впадающего в роковую зависимость вампира, но со временем это наскучило. Сама же тема антропофагии словно поселилась с тех пор на задворках моего разума и время от времени давала о себе знать. Детские химеры ожили в юности, когда мы с подругой N., вокалисткой готической банды, резали себя, друг друга и сверстников, вновь и вновь пробуя на вкус человеческую кровь. Как-то раз один гость моей подруги шутя вонзил вилку в руку другого и попал в вену. Пока приехала скорая, под кровавую струю успели подставить шесть рюмок и наполнить все их до краёв. Я, правда, на это вампирское пиршество не попал, поскольку опоздал, так что застал лишь кровавые полосы, тянущиеся от лифта к квартире, да рюмки с остатками свернувшейся крови. C девушкой N., которая обожала Дракулу и даже нарастила себя два острых клыка, мы не раз обсуждали, каково это, есть мясо и пить кровь людей, и стоит ли попробовать такое нам самим. Так ни к чему мы и не пришли. Больше всего меня смущало то, что все попавшиеся мне в жизни или в документальных свидетельствах маньяки были напрочь лишены признаков интеллекта и не ведали хорошего вкуса. Я даже начал подозревать, что личности вроде Ганнибала Лектора возможны только в кино или в книгах, а в реальности бытуют одни Джумагалиевы да Плаксины. Может быть, если бы я натолкнулся в своей жизни на гауптмана Эрнста Юнгера или его героя с пучком фиолетового эндивия, всё было бы иначе… Со временем будоражившие моё воображение кровавые фантазмы обрели адекватную форму, утонченную и поэтичную. Я нашел её в евхаристическом культе, и как-то раз, в дискуссии с N. даже процитировал отрывок из католической Литании драгоценнейшей крови Христа:
«Кровь Христа, умирающих упование, спаси нас. N., никогда не жаловавшая христианство, подумав немного, признала молитву красивой. Мы окрыли её шкатулку с ароматическими травами, вытащили закопченное ухо на стол и налили в свои бокалы кагора.
*** Последним каннибалом, который мне попадался, был Д., с которым мы познакомились и общались в Интернете. Спустя год виртуального общения этот необычный персонаж, проживающий в одном из северных городов бескрайней России, навестил меня с визитом, в ходе которого получил в подарок перстень с крупным полудрагоценным камнем. Уехав от меня домой, Д. стал слать мне письма, в которых рассказывалось о том, что он решил стать убийцей и каннибалом. Я полагал, что это очередной сетевой розыгрыш, к коим имел склонность мой знакомый, и отвечал вяло. Но однажды пришло письмо с фотографиями, запечатлевшими отрубленные мужские руки и ноги. На одном снимке на них покоилась рука Д., украшенная подаренным перстнем, а на втором та же рука отправляла культи в самую обычную духовку. Переписка наша давно заглохла, а подробностей той каннибальской трапезы Д. не описал. Скорее всего, труп был взят им из местного морга. Фотографии мне не понравились, а толстые культи со сморщенной кожей и подавно. Наверное, это окончательно прояснило для меня тот факт, что люди, в отличие от креветок, вальдшнепов и барашков, создания — совершенно не аппетитные. Говорят, мы состоим из того, что едим, — если это верно, то людей есть, конечно, не стоит. Кто знает, может быть, именно плохое питание испортило душу и разум Николая Джумагалиева, запутало в собственных авантюрах Джона Хэйга, привело к потере власти императора Бокассу? |
