Журнал "Опустошитель" | Вадим Климов. Квипрокво

0. Краткое содержание
1. Приступ клаустрофобии
2. Excuse me
3. Кошмар в ожидании кошмара
4. Смутные картинки
5. Первые глотки шампанского
6. Второй ребенок
7. 1+1=1
8. Первые глотки коньяка
9. Хронология угона
10. Собачий вопль
11. Последняя история

Я жил уже несколько месяцев на Кипре в крошечном поселке Хлорака в окрестностях города Пафос. Вокруг сновали туристы, и мне уже порядком здесь надоело. Я пресытился красотами Хлораки, архитектурными и природными достопримечательностями. И бездумно слонялся по узким улочкам, то и дело забредая в совершенно безлюдные места.

В тот день у меня завис плеер, и я никак не мог сменить альбом. Ладно бы он залип на чем-то пристойном, так нет же — это был альбом в полном смысле случайный. Итальянская фолк группа, записанная для ознакомления.

Я был зол на себя, на плеер и на эту группу. Клаустрофобическое заточение в пределы двенадцати композиций, которые нисколько меня не трогали. Кроме разве что одной, проникшей словно из другой звуковой вселенной. Бодрый пост-панк на итальянском языке.

Я прослушал двухминутную композицию раз пятнадцать, что, конечно, не могло не сказаться на восприятии. Окружающее пространство исказилось. Я обнаружил себя на пустынном пляже, бредущим по бетонной дорожке. С одной стороны — море, с другой — невнятное нагромождение, размытые разноцветные пятна.

Любимая композиция завершилась, заиграла следующая, и я увидел, что навстречу мне идет молодая женщина с детской коляской. Не знаю почему, ее появление целиком меня захватило. Я даже не стал переключать композицию.

В наушниках играла виолончель, звенели колокольчики, я внимательно следил за приближением незнакомки. Внезапно виолончель и колокольчики стихли, вытесненные сплошным гулом, которого я раньше не замечал.

Взгляд сузился до пределов бетонной дорожки. Сознанием завладело стойкое ощущение, что с одной стороны море, а с другой урбанистический хаос. Я заперт на узенькой полоске в ожидании детской коляски.

Наконец девушка подошла настолько близко, что я смог разглядеть ее лицо. На пару мгновений наши взгляды встретились. Все было каким-то иным: давящий гул, сжимающееся пространство, бетонная дорожка и прикосновение чужого взгляда.

Меня словно обожгло. Но где? Как? Неужели я это почувствовал?

Коляска слегка задела мою ногу. Девушка улыбнулась, протиснувшись между мной (я стоял ровно посередине дорожки) и краем.

Через полминуты я обернулся и увидел незнакомку совсем далеко. Она была едва различима со своей коляской.

Я немного постоял, наблюдая, как она превращается в неразличимую точку. Выключил плеер… или он выключился сам. По крайней мере, гул прекратился.

Все стремительно возвращалось на прежние позиции. Я стоял на бетонной дорожке, вдалеке плескалось море, а по другую сторону виднелся город. Солнце садилось, и в некоторых окнах уже горел свет.

Девушки с коляской не было. Она превратилась в точку, а потом и вовсе исчезла.

Я постоял еще немного и отправился в гостиницу.

Следующим утром я пытался понять, что со мной произошло. Совершил привычный ритуал: оделся, умылся, позавтракал, однако все это происходило словно не со мной, я ничего не чувствовал.

Конечно, я и раньше целыми днями бездельничал, но дело было не в этом…

В голове нескончаемо прокручивалась сцена прогулки. Я встречаюсь глазами с незнакомкой; проходя, она слегка задевает меня коляской. Ближе к вечеру я обнаружил на голени, коснувшейся колеса коляски, огромную гематому. Раньше со мной такого не случалось: в худшем случае отделывался едва заметным синяком.

Что же там произошло… на бетонной дорожке? Удивительно, но в памяти не сохранилось ничего, кроме взгляда незнакомки, ее улыбки и шелестящего «Excuse me», которое, по всей видимости, я прочитал по губам…

Меня охватывало отчаянье, когда я вспоминал, как девушка с коляской, удаляясь по берегу, превращается в едва различимую точку, а потом и вовсе исчезает. Каждый раз я утрачивал нечто невосполнимое, правда, не понимая, что именно.

Весь день я просидел в номере и только после ужина вышел из гостиницы. Что мне оставалось делать? То же, что и всегда. Бесцельно слоняться по улочкам, пытаясь унять мысли о незнакомке.

В любой женской фигуре, попадающей в поле моего зрения, я узнавал вчерашнюю девушку. И это при том, что я совершенно не запомнил, как она выглядит. Если вдуматься, я помнил одни губы, слегка деформированные улыбкой.

Улыбка парила в воздухе между морем и городом. Улыбка подталкивала детскую коляску ближе к моей ноге. Наше столкновение — улыбки со мной, ее коляски с моей голенью — было неизбежным. Excuse me. Улыбка врезалась в колено с обворожительной улыбкой. И как ни в чем не бывало удалялась. Превратившись в точку, улыбка исчезала.

Меня словно осенило. А ведь я могу взять напрокат коляску с ребенком. Встречу вчерашнюю незнакомку, у нас завяжется беседа, может быть, мы даже подружимся и станем гулять вместе. Родители маленьких детей часто так поступают.

Прокатный киоск уже закрывался. Но мне повезло, и работник согласился меня обслужить.

— Schnell, schnell[2], — повторил он несколько раз, нервно щелкая замком.

Я схватил первую попавшуюся коляску, зеленую, и младенца, показавшегося мне не таким уродливым, как остальные. Расплатился и выскочил на улицу. Немец едва не прищемил младенцу руку.

Куда, интересно, он так торопится, подумал я. Но вопрос так остался без ответа, словно улыбка, парящая между морем и городом.

Сунув ребенка в коляску, я спешно направился на пляж. К морю… на узкую бетонную дорожку, изящным изгибом уходящую вдаль. Туда, где я впервые повстречал ту девушку.

В тот вечер я никого не встретил. Бесцельно таскался с коляской туда-сюда, убил на это не меньше двух часов. Коляска, кстати, оказалась не зеленой, а неприятно оранжевой. Я бы ни за что ее не взял, если бы в киоске не было так темно.

Ребенок спал и совсем меня не беспокоил. Беспокоила коляска. Я никак не мог решить, нужно ли встречаться с девушкой, имея такую безобразную коляску. Возможно, девушка не захочет со мной разговаривать, испугавшись оранжевого чудовища.

Совсем стемнело, и я решил вернуться в гостиницу. Я был рад, что незнакомка не появилась. На следующий день пойду в прокат и поменяю коляску.

Работники гостиницы встретили меня озадаченными лицами. Предложили поднять коляску на третий этаж (лифт не работал), но я отказался. Дотащил ее сам.

Ночью приснилось, что я влюбился в девушку, которая от меня без ума. Мы так и не познакомились, но было ясно, что это так. Каждый раз я замечал ее где-нибудь поблизости. Иногда она бросала на меня короткие взгляды. Была то с коляской, то без.

Странный сон, кое-как слепленный из невразумительных клочков. Фрагмент без видимой причины обрывался, тут же начинался другой, который совсем скоро сменялся следующим. Все это напоминало кошмар, но без самого кошмара. В томительном ожидании я вместе с декорациями перетекал из одной сцены в другую, выискивая влюбленную девушку с мерцающей коляской.

Что это было? Последствия усталости? Любовная лихорадка? Мне не удавалось даже понять, кто из нас я, а кто она. Коляска переходила из рук в руки: из моих — в ее — и обратно.

Внезапно все изменилось. Нечто неуловимое, какая-то мелочь, обратившая настроение сна. Я понял, что кошмар неизбежен. Мы столкнулись с девушкой лицом к лицу. Она повела себя так, словно мы давно знакомы.

— Вы не знаете, что это? — спросила девушка, протягивая мне руку.

На внутренней стороне запястья я увидел черное отверстие диаметром с мизинец. Девушка приблизила кисть к моему лицу, я дотронулся до запястья губами и дунул в отверстие. Потом еще раз. Наконец прижал ее руку своей и начал надувать.

Рука увеличивалась. Девушка расхохоталась. Потом что-то прижалось к моему лицу, зажав рот. Я не мог дышать. Хотел закричать, но ничего не получилось.

Одновременно я видел себя со стороны. Огромная клешня схватила меня за голову. Я болтался над землей, гигантские пальцы все больнее сжимали череп, напоминающий яблоко. Еще чуть-чуть, и он разлетится на куски.

Я проснулся от собственного вопля. Мама трясла меня за плечо, повторяя:

— Проснись! Проснись! Откуда здесь эта коляска?

Мгновение после пробуждения мне казалось, что передо мной та девушка с пляжа. Но это была не она.

— Что это за коляска? — снова спросила мама. — В ней ребенок.

Я слегка отстранился от матери, которая навалилась на меня всем телом. Хотел рассказать свой сон, но она хлопнула ладонью по моим губам и воскликнула:

— Я возвращаюсь в Пафос. Что здесь делать? Там хотя бы клубы, нормальная жизнь с кучей туристов. А здесь захолустье.

Она направилась в душ. Хлопок двери, за которым не последовало лязга заглушки: мама никогда не запиралась.

— Черт возьми! — крикнула она. — Ты так и не ответил. Откуда эта ужасная коляска?

Я медленно вылез из-под одеяла. В самом деле, откуда она? Неужели я действительно взял коляску на прокат? Я подошел и заглянул внутрь. Коляска была пустой. Ребенок отсутствовал, что, правда, нисколько меня не удивило.

— Ты невыносим. Я возвращаюсь в Пафос, потому что с тобой абсолютно нечего делать. Ты ничем не интересуешься. Законсервировал себя в жестяной банке и ползаешь по поселку, забыв, для чего мы здесь. Мы должны веселиться…

Я отвлекся, пытаясь восстановить в памяти сон. Кошмар без кошмара. Удивительно, насколько реалистичными казались образы. Давно такого не было. Если бы не их бессвязное чередование, я бы решил, что все происходило на самом деле.

В окошке между комнатой и ванной я вдруг заметил младенца. Он то показывался, то исчезал. Вероятно, мама подкидывала его вверх. Мне сделалось нехорошо. Вдруг, она уронит ребенка? Казалось, что младенец — единственная возможность снова встретиться с незнакомкой. Если с ним что-то случится, я уже никогда ее не увижу.

— Мама, прекрати! — воскликнул я и бросился в ванную.

Совершенно голая она держала младенца перед собой, собираясь снова подбросить.

— Вечно ты всем недоволен, — мама укоризненно посмотрела на меня. — Выйди-ка из ванной. Не видишь, я еще не закончила.

Мама уехала в Пафос, и я остался с младенцем один. Нужно было покормить его перед тем, как возвращать в прокат. В кармане коляски я нашел пару баночек яблочного пюре. Увидев их, ребенок захныкал.

Я открыл банку и посадил его себе на колено. В одном фильме в похожей ситуации герой съел все пюре сам. Ребенок в отчаянье плакал, но молодой человек ничего не мог с собой поделать. Пюре оказалось настолько вкусным, что слезы младенца отошли на второй план.

Я поднес ложку пюре к губам ребенка. Он махнул рукой, выбил ее и с недоумением уставился на меня. А через секунду схватил себя за ухо и резко дернул. Комната утонула в рыданиях. Второй рукой младенец пытался разодрать себе лицо.

Не раздумывая, я запихнул его в коляску, оделся и выскочил в коридор.

— Guten Morgen, — поприветствовал меня хозяин проката.

Я объяснил, что хотел бы поменять коляску. На этот раз зал хорошо освещался, и можно было без труда выбрать что-нибудь более подходящее.

Действительно, правое заднее колесо выглядело чудовищно. И без того безобразная коляска стала совсем невыносимой. Покрышка отошла от диска, в образовавшийся зазор вылезла немыслимо разбухшая камера. Я недоумевал, как такое могло произойти.

— Dringende Reparaturen[5], — посоветовал немец. — Kostengunstig[6].

— А ребенок? Можно хотя бы ребенка поменять? — спросил я.

Не успел я отойти и на десять метров, как меня остановили полицейские. Ни в Хлораке, ни в Пафосе такого раньше не случалось.

— Документы на коляску. Документы на ребенка, — потребовал полицейский, неохотно приставив ладонь к фуражке.

— В таком случае, вам придется пройти в участок. Идемте.

Я залез в карман коляски с детским пюре и — какая удача! — там лежали документы.

— Все в порядке, — как ни в чем не бывало произнес полицейский, мельком взглянув на бумажки.

После чего жандармы стремительно удалились.

Я обернулся. Abend? Еще пару минут назад было утро, а теперь уже вечер?..

— Вначале вы выпиваете что-то легкое, для разгона, бутылку вина, спрятанную за шкаф. Потом выходите по делам, пообещав, что вернетесь совсем скоро и абсолютно трезвый. По крайней мере, вы уверяете, что не будете пить ничего крепкого. Но вы начинаете именно с крепкого. Скажем, с бутылки коньяка, которую покупаете в ближайшем магазине. Затем вы переходите на вино, чтобы отбить запах коньяка. А по дороге домой покупаете еще одну бутылку коньяка, чтобы употребить, когда все лягут спать. Разумеется, вы так и поступаете. Во всех комнатах гасят свет, вы остаетесь один под торшером с тусклой лампочкой. И той самой бутылкой коньяка, которую вам вряд ли удастся осилить. Когда у вас совсем не остается сил, вы прячете ее за шкаф и тащитесь к кровати, чтобы немного поспать. Утром вы встаете раньше всех и несетесь к недопитой бутылке. Вам необходимо прикончить ее, пока остальные спят и никто вас не видит.

Что-то было не так. Я не понимал, кто говорит… кому...

Я брел между рядами детских колясок. Передо мной катился мой оранжевый монстр с младенцем внутри. А рядом — я только сейчас обратил на это внимание — рядом шла та самая девушка, которую я искал второй день.

Одной рукой она держалась за ручку моей коляски. Получалось, что мы катили ее вдвоем.

— Хотите красного вина? — спросила девушка, улыбнувшись.

Девушка рассмеялась… каким-то необъяснимо знакомым смехом.

— Вы знаете, в последние пару дней я только и думал, что о вас.

— Да нет же. Так будет говорить моя дочь, когда немного подрастет, — девушка улыбалась. — Меня зовут Жюли.

— Жюли, — медленно повторил я раза три, наверно, все-таки про себя, потому что спутница никак не отреагировала.

Девушка хотела что-то сказать, но я перебил ее.

— Очень мило… Только вот, что вы обо мне знаете?..

Принесли кувшин с молодым красным вином. Жюли наполнила бокалы и придвинула один мне.

— За Пафос, — торжественно объявила она, подняв бокал на уровень лица.

Меня слегка смущало, что ее коляска стояла у нашего столика, а моей нигде не было видно.

— Как человеку, которому нравится во мне абсолютно все, вам не следует задавать такие вопросы.

Я опустошил свой бокал парой глотков и теперь не знал, как поступить: бокал Жюли оставался почти полный.

— Совсем не хотела над вами смеяться. Я прекрасно понимаю, как можно быть одержимым кем-то совершенно незнакомым. Но я сомневаюсь, что могу быть объектом чьей-нибудь одержимости. Вы же не сумасшедший?

Не знаю зачем, я замотал головой и налил себе еще вина. Затем резко поднялся, часть пролив, и строго спросил:

— Что вы так суетитесь… Мы сдали вашу коляску в ремонт, а ребенка пересадили в мою. Загляните, если не верите.

Я наклонился над коляской, едва не вылив в нее вино. Внутри, в самом деле, спал малыш. Но все младенцы на одно лицо, пришлось поверить девушке на слово.

— Да, все в порядке, — подтвердил я, опускаясь на стул.

Она долго рассматривала что-то за моей спиной, а потом весело и несдержанно рассмеялась, вогнав меня в краску.

Когда мы вышли из ресторана, Жюли попросила рассказать что-нибудь о моем малыше. Я молча катил перед собой коляску, пытаясь понять, в какую игру играет девушка: она ведь прекрасно знает, что я взял ребенка напрокат.

Жюли достала из сумочки маленькую бутылочку шампанского.

— Вы же не против? — Она уже протягивала мне бутылку.

Пробка вылетела с характерным хлопком, вылилось немного пены. Пара прохожих обернулась в нашу сторону. После прохладного уединения ресторана шампанское под палящим критским солнцем пришлось как нельзя кстати. Настроение мое улучшилось, и рассказ о малыше родился сам собой.

История закручивалась вокруг соски, от которой я отчаянно пытался отучить ребенка. Малыш (я использовал такое имя, потому что не мог вспомнить, называл ли его иначе) так пристрастился к пустышке, что это превратилось в проблему: он хотел держать ее во рту все время.

— Вначале я решил оборвать их отношения резко, чтобы решить задачу одним махом. Но это оказалось невозможным. Особенно трудно стало укладывать ребенка спать. Он отказывался засыпать с пустым ртом и мог кричать хоть пару часов. Пришлось смягчить отнятие, разрешив соску во время сна. Как только малыш просыпался, я сразу забирал у него пустышку. Он быстро привык к новым условиям, но, стоило ему заметить соску, сразу начинал плакать и выпрашивать. Одного ее упоминания в разговоре было достаточно, чтобы малыш разревелся.

Жюли слушала с нескрываемым удовольствием. Хотя… возможно, девушка всего лишь наслаждалась шампанским, активно фланирующим из рук в руки.

— Как-то на детской площадке малыш подошел к ребенку помладше, вытащил у него изо рта соску и вставил себе. Я попытался вмешаться, но он с диким воплем от меня убежал. Казалось, проблема пустышки почти решена, но не тут-то было — она зарылась в глубину, но не исчезла окончательно.

— Великолепная история, — воскликнула девушка, доставая из сумочки новую бутылку.

Очередной хлопок, брызги шампанского, и мы идем дальше.

— Однако это еще не все, — продолжил я. — Совсем недавно мне приснился сон про Новый год. Я был одновременно собой и малышом в самый канун праздника — 31 декабря. Я долго украшал квартиру, а перед приходом гостей внезапно вспомнил, что забыл самое главное — елку. Я даже не купил ее. В дверь позвонили, я заметался между кухней и прихожей. Повествование путается, какая-то невнятная склейка, и вот я уже с гостями прохожу в гостиную, но не в качестве себя, а в качестве малыша. На самом видном месте возвышается елка, украшенная блестящей мишурой и… висящими на ветвях пустышками. Верхушку венчает огромная переливающаяся разными цветами соска, увидев которую, я теряю самообладание. Из глаз брызжут слезы, я кричу и, выставив руки перед собой, несусь к елке.

Я был доволен произведенным эффектом. Жюли долго смеялась, даже подавилась шампанским, пришлось похлопать ее по спине.

После того как мы вышли на оживленную улицу, спутница предложила повезти коляску вместо меня. Я согласился и пошел впереди, потому что вдвоем было неудобно двигаться в человеческом потоке.

Внезапно Жюли вскрикнула, я обернулся и увидел, что коляска необъяснимым образом перевернулась, из нее вывалился ребенок и детские вещи, включая соску. Прохожие аккуратно обходили место происшествия, очертив круг диаметром метра три.

Но тут в круг, где были только мы с перевернутой коляской, вторгся бездомный, который решил нам помочь. Мой взгляд дернулся к Жюли: она конвульсивно скривилась, но не проронила ни слова. Грязные руки бездомного поставили коляску на колеса и теперь забрасывали в нее вывалившиеся детские вещи. Когда они схватили пустышку, девушка издала пронзительный звук, но бездомный не обратил на него никакого внимания. Он уверенно вставил соску в рот малышу. Это было последнее, что он сделал, — теперь все было так же, как до падения. Если не считать чужих прикосновений, оставленных на коляске и детских вещах.

Прежде чем мы опомнились, бездомный выскочил из круга и затерялся в человеческой массе.

— У вас еще осталось шампанское? — спросила Жюли.

Девушка внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Малыш безучастно сосал пустышку, готовый вот-вот снова уснуть. Я покатил коляску дальше, взяв одной рукой Жюли под локоть. Хотелось как-то приободрить ее, но ничего не приходило в голову. В конце концов я произнес:

Жюли улыбнулась и отрицательно мотнула головой. Нет, она не испугалась. Это нечто более глубокое… ужас перед нечистотой.

— Вы хоть представляете, что делал этими руками бездомный? До чего или до кого он ими дотрагивался? Где бывал с ними, этими руками? Какая зараза могла въесться в пальцы, которыми он нам помогал?

— За все то время, что я здесь нахожусь, я ни разу не встречал бездомных. И тут… в самый неподходящий момент…

— Так обычно и случается. Помощь всегда неуместна. Вторжение бестактности под видом поддержки. И ни один прохожий не вмешался. Как будто все в порядке вещей. Но ведь это отвратительно: грязные бездомные не должны перебирать детские вещи, касаться сосок…

Под действием алкоголя Жюли стала до болезненности восприимчивой. Необходимо было приспособиться к ее новому состоянию и как-то отвлечь от неприятных мыслей.

— В одном французском романе про офицера СС есть замечательная сцена. Под конец войны главного героя представляют к награде, которую ему и дюжине других военных должен вручить сам Адольф Гитлер. Фюрер продвигается от одного офицера к другому, вручая ордена и пожимая руки, а главный герой заворожено рассматривает его нос, оказавшийся совсем не таким, как он себе представлял. Герой настолько околдован носом фюрера, что, когда Гитлер оказывается перед ним, не в силах сдержаться, кусает его за нос.

— Какая глупая история. Вы только что ее придумали?

— Да нет же. Это книга, получившая Гонкуровскую премию, исторически весьма точная, практически документальная.

— Хватит мне лапшу на уши вешать. Вы только что это сочинили. А вот, кстати, и ваша коляска.

Жюли махнула рукой в сторону супермаркета, к перилам которого была привязана моя оранжевая коляска, мой монстр…

— Кому, интересно, пришло в голову ее привязать? — усмехнулась девушка. — Это же не собака.

— Вы рассказывали, что сдали коляску в ремонт, а она стоит здесь все с тем же колесом. Никто его так и не починил.

— Я честно отвезла коляску в мастерскую. Не знаю, почему она здесь. — Жюли залезла рукой в карман коляски и вытащила маленькую бутылку шампанского. — Ого! Там еще несколько!

Но кроме шампанского в коляске имелось и кое-что еще… — ребенок!

— Может быть, это все-таки не моя коляска? Откуда в ней ребенок?

Жюли пожала плечами. Раздался хлопок — она откупорила бутылку. Пена от шампанского брызнула в лицо малыша, который тут же расплакался.

— Давайте отойдем, — предложил я. — Вдруг, сейчас прибежит его мамаша.

Но мамаша так и не появилась. Мы провели в окрестностях коляски не меньше часа, приближаясь лишь за очередной бутылкой. Ее хозяин так и не пришел. Выпив все шампанское, мы решили, что это все же моя коляска. Только вот что нам делать со вторым ребенком?

— Давайте, я покараулю коляску, а вы сходите в магазин за шампанским. Оно здесь точно есть.

— Ну уж нет, — запротестовал я. — Коляска привязана — ничего с ней не случится. Пойдемте вместе.

И, взявшись за руки, мы вбежали в крупнейший супермаркет Пафоса, любезно распахнувший перед нами прозрачные двери.

Удивительно, с какой беззаботностью мы отдались вихрю событий. Ведь за всей этой беготней мы совершенно забыли про другую коляску — ту, что принадлежала Жюли, с малышом из проката. В магазине мы набрали много шампанского в удобных миниатюрных бутылках, которые убрали в карман коляски. Но ни один из нас — ни Жюли, ни я — не вспомнил про вторую коляску. Я до сих пор теряюсь в догадках, где именно мы ее оставили.

Настроение подняла и акция, по которой две бутылки шампанского обходились по цене одной. 1+1=1. Поразительное совпадение! Ведь той же формулой описывался и казус нашедшейся коляски (и ребенка в ней).

Стоило найти вторую коляску и второго ребенка, как мы потеряли, даже не обратив на это внимания, первую коляску и первого ребенка. Сумма двух единиц так и осталась единицей. Эта непритязательная арифметика касалась лишь шампанского, а про детей и их коляски мы вообще не думали.

Я предложил оставить центральные улицы и направиться в менее людные районы. Например, к морю, где в такую жару мы вряд ли кого-нибудь застанем.

Пляж, в самом деле, оказался абсолютно необитаемым. Мы расположились в шезлонгах, причем нам посчастливилось отыскать их в тени. Было приятно прилечь после столь длительной прогулки на самом солнцепеке. Да и шампанское не так грелось, что тоже не могло нас не радовать.

— Вы знаете, что отказ от алкоголя может привести к преждевременной смерти? — вдруг спросила Жюли.

— Непьющие мужчины и женщины реже доживают до шестидесяти пяти лет и чаще умирают от разного рода заболеваний. Поэтому ученые настоятельно рекомендуют трезвенникам принять во внимание результаты их исследований. Если конечно трезвенники хотят дожить до пенсии, а не умереть от какой-нибудь глупой болезни.

— Прекрасный совет, — поддержал я, — еще и от ученых. Давайте за это выпьем.

Мы откупорили очередную бутылку и немедленно прикончили ее на глазах у безлюдного моря…

Перед тем как уснуть Жюли попросила рассказать еще что-нибудь о малыше. Мой рассказ плавно влился в сновидение, потому что я тоже заснул. Только вот в какой момент это случилось?..

Под мерное посапывание спутницы я объявил, что моя работа — гулять с маленькими детьми.

— Вообще-то я собирался выгуливать собак, но друзья меня отговорили. Оказывается, это весьма опасно. Причем, тем опаснее, чем меньше собака. Агрессия исходит от прохожих, которым ваше животное может по какой-то причине не понравиться. А вместе с животным и вы сами. Вам вряд ли удастся хоть что-то им объяснить сквозь заливистый лай крохотной шавки. С детьми же все гораздо проще. За редким исключением они всем нравятся, а тем, кому не нравятся, остается только прикусить язык и бежать прочь, потому что иначе они навлекут на себя неприятности. Вот и все аргументы в пользу детей. Ах да, еще за них гораздо лучше платят. Усилиями Гюльчехры Бобокуловой профессия обрела популярность и, в какой-то степени, стала даже модной.

— Гюльчехры Бобокуловой? — переспросила Жюли, приподнимаясь с шезлонга.

Нет, это был уже не пляжный шезлонг, а московская скамейка, занесенная снегом. Девушка долго отряхивалась в ожидании моего ответа. Но с ответом я не спешил. Меня больше заботил полуторалетний малыш, с которым под конец прогулки мы наткнулись на совершенно пустую детскую площадку.

Был темный вечер с мелким снегом, подсвечиваемым одинокими фонарями. Мы словно оказались в мертвом городе. Только эта площадка с горками и качелями, снег и пара фонарей. Я вызволил ребенка из коляски и поставил на землю. Он с недоверием взглянул на меня.

Я пожал плечами. Малыш взял лопатку и двинулся к качелям, словно астронавт по поверхности Луны.

Он удалялся, как в замедленной съемке с лениво падающими с неба белоснежными хлопьями. И тут, откуда ни возьмись, на площадке появился кто-то еще. Отец с дочкой лет шести. Они уверенно прошли вглубь площадки и опустились на корточки. Чуть позже к ним присоединилась женщина, но она осталась стоять.

Происходящее казалось настолько необычным, будто во сне. Семейство чем-то беззвучно занималось, однако за спиной женщины было не видно, чем именно. Мой малыш, похоже, чувствовал себя более раскованно, он уверенно направился к ним.

Подобравшись ближе, я увидел, как отец с дочерью сооружали из снега замок. Они не обменялись ни словом, при этом действуя согласованно, словно давно обговорив все детали. Мать девочки наблюдала сверху. На лицах всех троих читалась предельная сосредоточенность. Губы их были стиснуты.

Малыш подошел совсем близко и замахнулся лопаткой. Еще мгновение и замок был бы разрушен. Но семейство не обратило на моего подопечного никакого внимания, словно его не было. Вдобавок и я остался на месте, не в силах побороть оцепенение.

Вопреки моим опасениям малыш не разрушил замок. Он медленно опустил лопатку и обернулся ко мне. На его губах мерцала улыбка, как бы приглашающая присоединиться к игре. Но я не понимал, в чем она заключается.

Достроив замок, отец с дочерью поднялись, и все трое, так же спешно как пришли, удалились. Мы снова остались с малышом одни. Только мы двое, снег и построенный молчаливым семейством замок.

Когда я наконец пришел в себя и сделал шаг к ребенку, он обрушил замок лопатой. А чуть дальше, на самой окраине площадки, я заметил Жюли, заканчивающую новый замок. Первое снежное строение погибло, и сразу же появилось второе.

— Вам лучше было бы устроиться выгуливать собак, а не детей, — заметила Жюли, когда мы возвращались домой.

Снежинки врезались прямо в лицо, приходилось постоянно смахивать их, иначе снег таял и стекал под воротник.

— Гораздо проще гулять с собакой, чем с ребенком. Меньше ответственности, и коляску не пришлось бы арендовать.

Она разыгрывает меня или сошла с ума? Кажется, девушка нетрезва, да и сам я…

Жюли дернула меня за рукав: прохожий, которого мы только что обогнали, протягивал детский сапожок, точно такой же, как у нашего малыша.

Прохожий смерил меня взглядом, необъяснимо напряженный.

— Спасибо, — повторила за мной Жюли, и мы двинулись дальше, на ходу натягивая на ногу ребенка сапожок.

— Так о чем вы говорили? — вспомнил я. — При чем здесь собаки?

— Забудьте, — бросила девушка, отворяя массивную металлическую дверь.

Жюли вытащила ребенка и зашла первой, я же с коляской двинулся за ней. Лифта не было — пришлось подниматься по лестнице.

— Вы знаете, что Зои родилась от очень красивого юноши с великолепной мамой? Я рассчитывала, что дочь унаследует черты их семейства, но все вышло иначе. Зои выглядит так же, как я в ее возрасте, если не еще хуже.

— Зои? — переспросил я. — Кто это? Наш малыш?

— Да при чем здесь ваш малыш! — не выдержала Жюли и остановилась, преградив мое восхождение. — Вы постоянно навязываете мне нелепые роли. Но я не то, что вы себе вообразили. Мы никак друг с другом не связаны. Это не мой малыш, а вы не мой муж. Вы даже не отец этому малышу. Неужели вы забыли, что взяли его напрокат вместе с коляской? Куда мы вообще поднимаемся по этой ужасной темной лестнице?

— Вы правы, Жюли. Я обо всем забыл, и не понимаю, что происходит, зачем я вдруг составил семью из случайных элементов. Но давайте все же поднимемся, осталось совсем чуть-чуть, и зайдем в квартиру.

Она повернулась… вместе с ребенком, который во время нашей перепалки, не отрываясь, таращился на меня, и двинулась дальше вверх.

— Если это ребенок, которого я взял напрокат, то где же в таком случае ваш? — спросил я, когда мы наконец попали в квартиру.

Жюли опустилась в кресло и выглянула в окно.

— Ничего не видно, словно мы на необитаемом острове.

Я кивнул. В доме напротив не горело ни одного окна.

— Здесь часто такое случается из-за аварий на электростанции.

— Однако у нас свет горит, — парировала она.

— Горит во всем доме, просто мы этого не видим, потому что находимся в нем.

— Когда моя дочь была совсем маленькой, мы часто таскались с ней в поликлинику. Доктора хотят знать о ребенке все, поэтому гоняли нас нещадно, практически каждый день. В какой-то момент мне это настолько опротивело, что я стала носить с собой огромную сумку с детскими вещами. Я выбирала какого-нибудь ребенка в коридоре и переодевала Зои в такую же одежду. Меня забавляло, что среди играющих детей вдруг обнаруживалось два одинаковых. Когда приходило время, я звала дочь, и мы уходили. Но ведь могло получиться так, что хоть раз ко мне подошла не Зои, а ее копия в такой же одежде, и я ушла с чужим ребенком. Если это правда, почему бы вашему малышу не быть моей Зои, когда-то оставленной в поликлинике?

— Где, в таком случае, мой малыш? — спросил я.

Девушка ответила довольно грубо: ее Зои — это ее Зои, а у меня вообще нет детей, потому что я беру их напрокат, чтобы знакомиться с молоденькими мамашами вроде нее.

Свет в комнате замигал, дом как будто встрепенулся. Только сейчас я обратил внимание, насколько тусклое здесь освещение.

— Есть и другая комната, — сообщил я. — Хотите, перейдем туда?

И вышел, одарив девушку негодующим взглядом, оказавшимся прощальным.

А в соседней комнате меня уже ждал коньяк: малыш, выбравшись из коляски, отыскал за грудой коробок бутылку и теперь катал ее по паркету. Вот так удача.

Я сел рядом с ним и, не включая света, вытащил пробку.

Первые глотки всегда казались мне самыми умиротворяющими.

Это история человека, который находит ямку в огромном поле, которая полностью меняет всю его жизнь. Он ложится рядом и проводит так около получаса. Потом вскакивает, едва не плача от похоти, скидывает с себя одежду и овладевает ямкой, страстно и стремительно.

Он проводит рядом с ней остаток дня, а когда солнце садится, уходит домой, чтобы проворочаться в постели всю ночь, ругая себя последними словами. Как он мог покинуть ямку, оставив ее одну до самого утра.

Незадолго до звонка будильника измученный человек засыпает и видит кошмар. Раннее утро. Поле покрыла завеса тумана. Он бредет, всматриваясь себе под ноги в поисках ямки, но никак не может ее найти. Черное пятно оказывается в метре от него, но немедленно рассыпается дюжиной таких же, стоит чуть приблизиться.

Ямки теперь повсюду. Это потемневшие надрезы, сделанные прямо на роговице глаз.

Человек просыпается. Во сне он так растер глаза, что едва мог что-то разглядеть. Но все равно он спешно оделся, вышел из дома и бросился к полю. Все было как во сне: раннее утро, густой туман и рассыпающиеся призраки ямок.

Он так и не отыскал свою ямку, которую оставил самым зазорным образом. И вспоминал ее всю оставшуюся жизнь. Свою милую крошечную ямку, упрятанную в бескрайнем поле.

— Guten Tag[9], — поприветствовал меня работник проката колясок.

— Здравствуйте. Я хотел бы заявить о пропаже коляски.

Он взял со стола несвежий лист бумаги с темным ободком от чашки и протянул мне.

И тут же, потеряв ко мне всякий интерес, скрылся в подсобке.

На полу рядом со столом я нашел огрызок карандаша и сел писать.

Работнику лавки по прокату
детских колясок и малышей
от потребителя услуги

Вчера я гулял с вашей коляской и малышом. Все было как обычно, но вдруг я повстречал девушку, тоже с коляской и тоже с малышом. Далее мы проследовали вдвоем (или вчетвером, если считать детей). Девушка постоянно предлагала мне алкоголь и охотно пила сама. В конце концов, мы сильно опьянели, но, заметьте, никто нас не остановил. Затем мы нашли пляж и расположились на шезлонгах вдали от чужих глаз. Еще немного поболтали, продолжая возлияния, и неожиданно уснули. Когда я проснулся, то не обнаружил ни девушки, ни колясок (моей и ее). Все, кроме меня, исчезло. Моя коляска явно была угнана. По крайней мере, возможность потери я категорически исключаю.

С обратной стороны листа, тоже с ободком от чая или чего-то покрепче, я написал постскриптум.

P.S. Если вы вдруг разыщите девушку, что угнала коляску, передайте ей следующее:

«Сила обстоятельств» — так называются мемуары нелюбимой мной французской феминистки Симоны де Бовуар. Словосочетание наводит на мысли о двух влюбленных, разлучаемых против их воли безжалостным течением жизни. От влюбленных ничего не зависит, все решает судьба. Смею надеяться, что Бовуар писала не про нас с вами. И мы еще встретимся.

Вечером я гулял по набережной в том же месте, где когда-то повстречал Жюли. Я пребывал во власти сомнений, действительно ли все произошло так, как я описал в заявлении об угоне. Что-то не сходилось в воспоминаниях. Эти меняющиеся коляски, малыши, миниатюрные бутылки с шампанским, лето, сменяющееся зимой, катающаяся по паркету бутылка коньяка, разрушенный снежный замок, сапожок, тот самый, что выпал из огромной сумки с детской одеждой Жюли, перепутанные дети, море, гостиница, ужасная темная лестница, обесточенный город, обезображенное колесо…

В этом сумбуре все отчетливее проступало воспоминание, которое я никак не мог увязать с общей канвой событий. Оно всегда выпадало.

Кажется, была середина осени. Моросил мелкий холодный дождь. Жюли везла коляску, я шел рядом. И вдруг раздался пронзительный собачий вопль, потом пара мгновений тишины и снова вопль, только теперь к собаке присоединилась женщина.

Я обернулся в тот самый момент, когда такса показалась из-под пронесшегося автомобиля. Она отчаянно визжала, не понимая, что происходит. Вместе с собакой визжала ее хозяйка, бегущая с противоположного тротуара — и тоже под колеса машин.

Вопль раздался совсем рядом. Это Жюли, не выдержав нестерпимого зрелища, которое за секунду развернулось перед нами во всей своей трагичности, бросилась вместе с коляской прочь. Я же…

Я же там и остался, упиваясь охватившей меня нереальностью. Нечто подобное я когда-то переживал в детском лагере, когда мы с друзьями наткнулись на выпавших из гнезда птенцов. Кому-то пришло в голову, что их нужно спасти, сделав искусственное дыхание. Каждый взял по птенцу и долго вдувал в его клюв воздух. От неправильного дыхания у меня помутилось в глазах и закружилась голова, происходящее утратило реальность. Но я не мог остановиться, считая, что спасаю птенца.

В конце концов я снова оказался на том же пляже, что и вчера. Расположился в том же шезлонге, но на этот раз с полным рюкзаком легкого пива. Палящее солнце, шезлонг и пиво довольно скоро меня усыпили.

«Я хочу снова с вами встретиться», — вывел я ботинком на снегу детской площадки, где малыш обрушил замок. В рюкзаке еще оставалось пиво, но настолько ледяное, что я боялся к нему притрагиваться.

В надежде согреться я отыскал открытый подъезд…

Конечно, я шел в гости к Жюли. Нашел ее квартиру, нажал кнопку звонка. Ни звука. Попробовал еще раз. То же самое. Тогда я постучал. Сначала рукой, потом ногой. Может быть, девушка вышла, стоит подождать, и она вернется?

Как кстати на этаже оказалась кушетка, на которую я прилег. Немного полежав на спине, я перевернулся на бок и закрыл глаза.

Нет, я не заснул. Через какое-то время я услышал приглушенные дверью голоса. Разговаривали в квартире, возможно, той самой, куда я звонил. Один из голосов напоминал голос Жюли. Дверь отворилась, и я отчетливо услышал, что это, в самом деле, Жюли. Только у меня совсем не осталось сил, чтобы подняться с кушетки, хотя бы повернуться к девушке лицом.

Дверь захлопнулась, женские шаги приблизились и остановились у самой кушетки. Повисла пауза секунд на десять. Потом шаги возобновились, но теперь они удалялись. Добрались до лестницы, зацокали по ступенькам. Наконец я услышал лязг массивной металлической двери.

Иногда я вспоминаю, как мы ходили с малышом к огромной площадке, разделенной на три секции.

Первая предназначалась для самых маленьких — большая песочница с двумя высокими горками, по которым дети скатывались в песок. На второй резвились дети постарше, перебегая от одного игрового приспособления к другому.

А в третьей секции, самой интересной малышу, стояли спортивные тренажеры для взрослых. Однако тренировались на них исключительно пенсионеры. Они приходили парами или по одному, откладывали свои котомки, трости, тележки и забирались на тренажеры. Под их умиротворяющие подергивания без единой реплики мы и гуляли с малышом.

Он любил подходить к старикам так близко, почти вплотную… Но никто из них никогда не обращал на это внимания. Пенсионеры были заняты только своими телами.

[1] Простите (англ.).

[2] Быстрее, быстрее (нем.).

[3] Невозможно (нем.).

[4] Колесо (нем.).

[5] Срочный ремонт (нем.).

[6] Недорого (нем.).

[7] Они идут в комплекте. Но я буду вас ждать (нем.).

[8] Добрый вечер (нем.).

[9] Добрый день (нем.).

[10] Пропаже или угоне? (нем.).

[11] Заполните это (нем.).