|
|
Свобода настолько чужеродна человеку, что вполне может восприниматься как рана. Если быть более точным, то ранению уподобляется заражение свободой, одержимость ею. Представьте, что в вас вонзают клинок, который входит достаточно глубоко, чтобы остаться в теле надолго. Открытая рана это и есть ваша свобода, вы вольны делать с ней все, что пожелаете. Но так как рана несет страдания, которые в конечном счете окончатся смертью, вы наверняка пожелаете изменить ход событий. Можно попытаться убежать от свободы. Но куда бы вы ни направились, рана последует вместе с вами, не отставая ни на шаг. Чтобы не погибнуть, вам придется остановиться (для ранения вы все равно неподвижны), превозмогая боль вытащить клинок и залечить гноящуюся язву поразившей вас свободы. Жан-Поль Сартр определял свободу как тюрьму без стен. Вас никто не сдерживает — идите куда хотите — но только в компании со своей незаживающей раной. Свобода как возможность сказать, что дважды два — четыре (Джордж Оруэлл), есть ее уподобление банальной тавтологии. Свобода это болезненное ощущение приближающейся смерти, когда ничего уже нельзя исправить. На последних стадиях летальных заболеваний больным обычно разрешают все, что так долго запрещали, пока пытались их вылечить. Вот то самое приближение к свободе, которое часто путают с умиранием. А чистую, ничем не ограниченную свободу — со смертью. Под конец Второй мировой войны, в ночь с 13 на 14 февраля 1945 года союзные войска совершили разрушительнейший налет на Дрезден. Трижды в течение четырнадцати часов немецкий город был подвергнут массированным ударам бомбардировочными армадами Англии и США. Свыше 200 тысяч жителей погибло в пламени Дрездена. Руины, оставшиеся от немецкого города, полыхавшего еще неделю после налета союзных ВВС, символизируют его освобождение, в пламени погибли последние личинки нацизма. Представьте, что вы не просто ранены, а бредете по объятому огнем Дрездену 1945-го года, в котором больше нет ни одного безопасного места — вы везде в опасности. Щемящее чувство, охватывающее вас к самому себе… вероятно, его и имел в виду французский экзистенциалист, приговаривая человека к свободе. В пылающем Дрездене это чувство обретало поистине безграничный размах. Нацисты хотели освободить пленников концлагерей через труд. Заголовок романа Лоренца Дифенбаха «Arbeit macht frei» («Труд делает свободным») был выведен на воротах Дахау. Но труд не успел освободить заключенных — раньше, чем это случилось, фугасные и зажигательные бомбы союзных бомбардировщиков освободили самих немцев. На пути к свободе пламя войны оказалось быстрее труда. По мнению Фридриха Энгельса, труд сделал из обезьяны человека. Но свободным человек стал только под бомбардировками. В качестве зрелища освобождения мы уже наблюдали тело как единую рану, затем целый город как огромную пылающую язву. А потом и все человечество, загнанное ядерными боеголовками в образовавшуюся на месте Земли зияющую бездну увечья. Вот траектория, по которой человек движется к свободе. Спустя 71 год после Второй мировой войны жаркое московское лето напоминает, что есть свобода и почему она именно такая, а не любая другая. Опустошитель #19. {Libertate in bellum} vs. {Libertate in opus}. |
. Жорж Батай, Гийом Аполлинер, Жиль Делез, Ален де Бенуа, Гейдар Джемаль, Жюли Реше и прочие разрушители безмятежных привычек разберут уроки Дрездена и Дахау.