|
|
Hellhood I Прямо перед собой Кора видела лицо своего брата, вернее, не видела ничего, кроме него — только большое слегка улыбающееся лицо, прямые очень светлые волосы чуть длиннее, чем обычно у мальчиков, глаза серо-голубые, бледные веснушки и юношеский пух на щеках, а в лоб над переносицей каким-то неведомым образом закрались уже целых две морщины, одна длиной с полмизинца, другая — вполовину меньше. Он просил зашить ему рот — телепатически, она поняла его по глазам, улыбке, ровному дыханию, взяла серую нитку и приступила. На самом деле, достаточно было лишь половины рта, она сделала первый стежок посередине, ему немного больно, и Кора попросила его терпеть. Доштопав до уголка губ, она заметила, что нитки натянуты слабо, и он подтвердил — да, это никуда не годится, это бессмысленно. «Сейчас я все исправлю», — пообещала она и принялась подтягивать нитки, только лицо вдруг превратилось в книжный разворот, а штопала она, оказывается, два соседних листа, причем стежки были очень длинные и хаотичные, теперь ей надо найти хотя бы место, откуда идет первый шов… не получается… нитка выходит из номера страницы, придется все распускать… Лена схватила ее за пояс джинсовых шорт и стащила с подоконника. — Что пялишься в окно, как маленькая? Саша доделал уроки? Лена носила клетчатую рубашку с запахом, откуда виднелась противная тощая грудь. В те дни, когда не выходила из дома, она не рисовала себе брови, и та полупрозрачность, которая так нравилась ей в брате, придавала лицу его матери зловещую пустоту. — Все он доделал. Теперь я послала его в магазин. — Надеюсь, он не пошел к своим дворовым идиотам. На самом деле, именно к ним он и пошел. И на них она пялилась в окно. Саша увлекся ими недавно, Кора не совсем понимала, зачем. Дети из соседних домов. От двенадцати до пятнадцати лет, примерно. Все ходят в соседнюю школу, самую обычную. В отличие от брата с сестрой — те посещают престижную гимназию. Целыми днями носятся с сухариками и окурками, задирают дворников и испуганно хватаются друг за друга, разражаясь глупым хохотом. Чтобы ночью быть поротыми за неуспеваемость, вонь изо рта и бесконечную дурь в голове толстобрюхим угрюмым папашей с двумя отрубленными на зеркальном заводе пальцами при бледном молчании матери с опухшими глазами и бульдожьими щеками. Самым интересным в компании был высокий незнакомец. Вначале Кора подумала, что какая-то сумасшедшая мамаша послала его следить за дочерью, пока та гуляет, после очередного пьяного обморока, так что теперь кретину-отцу приходится сидеть на площадке и ходить к оврагу и на насыпь, скрежетать зубами и надеяться, что его примут хотя бы за педофила. Но сегодня — восторг! — выяснилось, что он никакой не папаша и даже не старший брат, а умственно отсталый, который, видимо, никак не мог уяснить, что давно уже не ребенок… Группа подростков двинулась от детской площадки к магазину, вход в него был прямо под окном, откуда выглядывала Кора. Все они, в том числе Саша, один за другим легко скрывались в нем, пока неприятная и толстая девочка вдруг не оттолкнула Его и не крикнула «А ты не ходи! Жди здесь!» Он послушался не сразу, но после второго пинка все же отошел на шаг и покорно замер. Таким образом Коре, к ее огромному удовольствию, удалось его разглядеть. На вид ему было около тридцати, сальные русые волосы, разделенные прямым пробором, спускаются на скулы, крупные черты лица — под странным углом скошенные глаза и нос — резкая дуга к тонким слюнявым губам, он нервно сучил паучьими пальцами, иногда оттягивая рукава длинного мешковатого пальто. — Ведешь себя, как ненормальная, — сказала Лена. — И постоянно врешь. Говорил же тебе отец, и притом как мужчина, что никто на тебя с таким поведением и не взглянет, каких бы коротких шорт ты не напялила. Саша вышел из магазина прямо к незнакомцу, назовем его Нос, за огромный грустный нос. И весь он был очень грустный, настолько, что когда мальчик попытался ласково — она точно это видела — заговорить с ним, тот отвернулся и затоптался на месте, будто пряча слезы. Коре не нужно было прятать свои слезы, она бросилась к зеркалу. Она смотрела на себя и чувствовала, как думает ее новое гнилое женское тело. Мы будем изучать биологию, — твердо решили они с братом. — А также физику, химию и математику, если понадобится. — Когда буду взрослой, — мечтательно заводила Кора, вставая на мостик прямо на кровати, — я возьму твои гены и сделаю много-много клонов, причем не простых, а всячески модифицированных, с крыльями и хвостами, чешуей и шестью, восемью руками, некоторые будут плоские, как электрический скат, нет, лучше как тонкое одеяло. Будут и очень маленькие, чтобы носить в кармане, в рюкзаке, в капюшоне, может, одного я привяжу к цепочке, и он будет висеть у меня на шее. — А один будет такой огромный, что сможет носить в кармане тебя. — Да, — засмеялась девочка. — Они будут жить в разных городах по всему миру, и я буду навещать их. Их будет так много, что я смогу случайно встречать их повсюду, представляешь — я иду по улице страшным ноябрьским вечером, под визг ветра в противном дожде, и вдруг — ты в виде одеяла полностью меня обволакиваешь… Или мы встретимся в кафе, когда мне захочется поговорить, а не с кем… Или если я поеду куда-то, и у меня будут слишком тяжелые сумки… — Но если будет так, я тебе страшно надоем, — парирует брат. — Да нет же, дурак, — обиженно возражает Кора, — это каждый раз будешь ты, конечно, но и не совсем, ты будешь отличаться, и надоедать мне будет только одна из копий… Я буду жаловаться одному тебе на другого, прятаться от одного у другого. Просить, чтобы ты поговорил с самим собой и примирил нас. — А я, — подхватывает Саша, — тоже сделаю много твоих клонов, но все они будут одинаковые и мертвые. Я устрою из них анатомический театр, одну тебя разрежу вдоль, другую — поперек, третья будет без кожи, четвертая — один скелет, и все в специальных колбах; в еще одной колбе будет твое увеличенное в сто раз сердце, в другой — сердце в разрезе, то же с легкими, почками, маткой, селезенкой; с помощью одной из копий я буду видеть, как течет в тебе кровь, с помощью другой — лимфа, увеличенный мозг в специальном устройстве будет вспыхивать, показывая мне, какая именно из его частей работает в тот ли иной момент, когда ты учишься, видишь сны, бежишь от опасности… Как Коре избежать мира, разверзающегося перед ней? — Почему ты стал гулять с соседскими ребятами? — поинтересовался отец за ужином. — Чем они тебе нравятся? Или это обычная подростковая деградация? — Ничем не нравятся. — Ответ вполне в духе того, о чем я сказал. Противно, до чего ты предсказуем! Кора, не хочешь пойти поплеваться и поматериться во дворе вместе с братом? — Ничего она не хочет, — сказала Лена. — Она у нас таинственная и особенная, имей в виду. Саша, может, все-таки возьмешь ее с собой хотя бы покурить на детской площадке? — Вы же знаете, что я не курю, — засмеялся Саша. — Так поделайте вместе еще что-нибудь, ты же брат ее, в конце концов. — Ты уже слишком взрослая, чтобы гулять с нами, — говорит брат. — Но я знаю, как быть. Ты будешь шпионить за нами и делать фотографии. Это очень важно, потом сама все поймешь. Я скажу тебе, где находиться и когда перемещаться. Фотографируй все, что происходит, а также всех участников, — приказывает он. — Заберись на турник, — приказывает Носу Наташа, красивая светловолосая девочка с загорелыми ногами. Он поднимается на три ступеньки вверх и останавливается, озираясь по сторонам. Девочка выдыхает с досадой. — Хорошо, давай я. — Она легко взбирается на верхушку конструкции и зовет. — Иди ко мне, здесь так здорово! Нос, который только что боязливо спустился, с восторгом глядит на улыбающуюся Наташу, бросается к ней, снова поднимается на три ступеньки и не может продолжать. Всеобщий восторг. — Вот кретин, — сплевывает толстая девочка. Она хватает его за край пальто и стаскивает на землю. — Давайте лучше играть в слова, — предлагает мальчик с зашитой верхней губой. — Яблоко. — Остров! — кричит Наташа. — Вопль, — говорит Саша. — Лодка! — хохочет толстая девочка. — Лодка, — смеется Нос. — Да нет же, придурок, тебе надо придумать что-нибудь на «а». Нос беспомощно смотрит то на одного, то на другого мучителя и снова говорит «лодка». Наташа повисает на руках и спрыгивает. Коре удается поймать тот момент, когда она еще не успевает коснуться земли, а светлые волосы и белое платье зависают в виде двух невесомых облачков. С этим нелепо контрастирует огромная, черная и тяжелая фигура Носа. И, тем не менее, Наташа идет к нему и обнимает. — Сами вы придурки, — говорит она. — Злобные придурки. Кого угодно затравите. — Зато ты добрая, добрая шлюха, — парирует толстая девочка. — И к тому же извращенка. — Я тоже добрый извращенец, — говорит Саша и, подходя, приобнимает ее за плечи. Все смеются, даже толстая девочка. II Кора так часто разглядывает снятые ею фотографии, что как только она вспоминает о Носе, в ее сознании всплывает маленькая плоская фигурка, лишенная плоти, дыхания, какой-никакой формы, места, занимаемого в пространстве. Оттого он завораживает ее еще больше, смущает, меняет. Иногда, когда он гоняется за остальными и размахивает руками, будто бесполезными куриными крыльями, или изображает других животных, или встает на четвереньки и позволяет сесть на себя, ей становится омерзительно и стыдно. Однако когда она не видит его живым, возвращается горячее и голодное чувство. После недолгих тренировок девочка легко «прочитывает» свои снимки, это куда проще, чем разбираться в событиях в тот момент, когда они происходят. Мальчик с заячьей губой вытягивается и багровеет, когда Наташа в очередной раз приближается к Носу. То же происходит и с толстой девочкой. Наташе нравится привлекать этим всеобщее внимание, особенно — ее брата. Теперь Кора уже не так восхищается им. Недавно он испугался, да так сильно, что был вынужден сбежать. Причиной послужила сущая ерунда — носясь по площадке, мальчик с заячьей губой разбил пустую бутылку. Он сделал это нарочно, раскрутился на одной ноге и швырнул о столб. Откуда-то выскочил коренастый мужчина; он догнал мальчика, схватил за шиворот и приволок к месту преступления. Отвесив хорошую оплеуху, он приказал ему немедленно собрать осколки. Но хулиган продолжал висеть у него в руке и нелепо дергаться. Палач швырнул его на землю и принялся орать. Остальные в это время стояли немного в стороне (они тоже убегали вместе с заячьей губой, но затем вернулись, чтобы лучше наблюдать за происходящим). Вдруг мальчик вскочил и принялся хватать осколки, бросаясь от одного к другому, сжимая их в ладонях так, что даже Коре было видно, как летят повсюду его кровавые брызги. Мужчина принялся бормотать что-то про «обкуренный» и перчатки, которые он сейчас принесет из гаража, но потом вдруг не выдержал и снова бросился на мальчика с пинками и тумаками. Тогда Наташа разбежалась и с визгом прыгнула ему на спину, а он одним движением скинул ее, и довольно неудачно. Удар пришелся на плечо, раздался неприятный звук; Наташа выгнулась дугой и заерзала по земле как кусок разрезанного пополам червяка. Тогда мой брат бросился наутек. А через несколько мгновений и Нос. В квартире этажом выше, прямо над комнатой Коры, жил человек, время от времени начинавший хохотать — гулкими отрывистыми порциями, долго и оглушительно. Оглушительно — так небезосновательно полагала девочка, поскольку их дом, солидный и крепкий, оберегал своих жителей практически от любого шума, и даже живя в одной квартире с семьей, ты всегда мог насладиться тихим одиночеством в каком-нибудь ее закоулке. Итак, Кора никогда не слышала ничего от соседей сверху, кроме этого хохота. Поэтому никакой возможности определить, смеется ли мужчина в компании или совершенно один, у нее не было. Чаще всего это происходило ночью, но иногда и утром. Иногда несколько раз за день, иногда ни одного раза в день. Но главным здесь было то, что в других местах квартиры хохот слышен не был, а к ней в комнату люди заходили редко — обычно брат, но в этом смысле в неподходящее время. Таким образом, мужчину слышала только она одна, то есть, как ей в таких обстоятельствах быть уверенной, что эти редкие раскаты в пустоте действительно существуют? А теперь подумайте, имеет ли какое-нибудь значение здесь, мужчина ты или женщина? Кора начала осознавать, что в ее жизни брата становится все меньше. Он либо шатается с той компанией и вместе со всеми измывается над Носом, либо пропадает где-то еще. Он всегда говорил ей уходить раньше, чем его друзья решат расходиться по домам, точно зная откуда-то, когда это произойдет. Благодаря этим вылазкам она научилась одиноким прогулкам, ведь, во-первых, она была одна все то время, пока наблюдала за остальными и фотографировала. А во-вторых, одна возвращалась домой. В последнее время Кора стала часто гулять в одиночестве. Однажды она уже в темноте оказалась недалеко от своего дома. К тому моменту девочка успела устать, проголодаться и продрогнуть. И, к тому же, ожидала взбучку за то, что возвращается так поздно. Вдруг она заметила рядом с собой почти что голого, в стертых носках и прилипших к ягодицам трусах, человека. Он собирался переходить дорогу вместе с ней. Его голова была запрокинута, а часть руки от локтя до запястья сильно ободрана. Он не дождался зеленого света и пошел вперед, так что его чуть не сбили сразу несколько автомобилей. Он двигался в ту же сторону, что и Кора. Ей стало не по себе, ведь он направлялся туда, куда должна была идти и она. Подходя к дому, Кора начала различать звуки чьего-то пения. Они раздавались из их двора — там была группа людей, они развели костер прямо на детской площадке, топтались вокруг него и пели в несколько голосов. Мужчины и женщины со стертыми пьяными лицами. Некоторые держали в руках палки. Тоскливая и нестройная песня ворочалась во ртах сумасшедших и выплескивалась наружу вслед за пламенем костра. Кора будто очутилась в чужом сне, ей казалось, что вокруг не осталось никого живого, кроме этих людей, или другие настолько испугались, что перестали существовать. Вдруг в нескольких десятках метров от себя Кора увидела голого мужчину, напугавшего ее на дороге. Его окровавленная рука по-прежнему безжизненно висела вдоль тела, вторая же медленно поднялась, и Кора заметила, как в ней блеснул нож. В следующий миг мужчина стремительно бросился на собравшихся, и песня перелилась в крики, а затем и погасла за воплями полицейских сирен и машин скорой помощи. Двор наводнили полицейские. Один из них подошел к Коре и спросил, что она здесь делает. Узнав, что живет в этом доме, он взялся проводить ее и хотел поговорить с родителями, но выяснилось, что они еще не вернулись. Они оставили записку, что ушли ужинать в ресторан вместе с Сашей. Полицейскому пришлось убраться, и Кора осталась одна. Когда Саша вернулся, он сказал, чтобы та на следующий день обязательно приходила к оврагу, где соберется их компания. Чтобы досадить ему, Кора решила опоздать. Когда она, наконец, появилась, происходило нечто необычное. У Носа был, наверное, сломан нос, потому что его рот и подбородок и пальто и даже брюки были залиты кровью. Он стоял и ошарашено глядел прямо перед собой. Наташа размахивала руками и кричала на мальчика с зашитой губой, который, видимо, и был тому причиной: — Ты не подумал о том, что у него могут быть мать, близкие люди? Те, кому будет от этого больно, кто сможет его защитить? — Но он к тебе лез… — Да он как ребенок! Вообще не понимает, что происходит! Девочка заплакала, заломив руки. — А ты такая специалистка, психиатр. — Раздалось вдруг со стороны. На поляну, где все происходило, вышло двое молодых людей. К ним ринулась толстая девочка, она схватила одного из них за руку и указала на Нос. Молодые люди подошли к нему и оглядели со всех сторон. Первый из них пощупал его пальто, промокнул пальцами там, где была кровь. Убрал ему прядь за ухо. Кажется, Нос почуял неладное, на его лице появилась неловкая улыбка. Он будто забыл о том, что с ним только что произошло и в каком он виде. — Вот, значит… Сейчас посмотрим, что у нас здесь за инвалид. Как тебя зовут? — обратился к Носу первый. — Он не разговаривает! — крикнула Наташа и побежала к ним, но толстая девочка оттащила ее. — Как это, прямо совсем? Ну? — все сильнее напирал на него второй. — Ну, — Нос с довольным видом закивал головой, будто только что решил сложную задачу. — Видите, отлично разговаривает! — расхохотались пришельцы. — А раз разговаривает, значит, и девочки ему нравятся! Кира, иди сюда. Толстая девочка подошла. Первый начал стаскивать с нее свитер. А затем и нижнюю майку. Кира испуганно отстранилась. — Разве этого не достаточно? — Для тебя нет, — снова засмеялся второй. Они оба схватились за нее, и вот она уже ежится в одном белом кружевном бюстгальтере. Он совсем прозрачный, а вниз от него уходят одна за другой молочного цвета складки. Первый подталкивает ее к Носу. Нос и Кира испуганно глядят друг на друга. Наконец, лицо девочки проясняется. Она раскрывает руки для объятий. — Тебя ведь обижали… Хочешь, я тебя пожалею? — спрашивает она. Но Нос по-прежнему только таращится на нее. Она все приближается, а он начинает отступать. Второй парень подходит и с размаха бьет его в живот. Нос сгибается, получает ботинком по лицу и падает. — Будь он дауном, — говорит второй, — то точно полез бы на Киру. У меня девушка работает в психбольнице и рассказывала. Что касается этой сферы — там у них все вполне развито... реакция моментальная. Они ведь как животные… А вы все ребенок, ребенок. Первый снова бьет Нос ногой по лицу. — А этот… — да и вообще видно, что нормальный, просто придуривается. И они принялись топтать его, а все остальные с визгом бросились наутек, даже Саша, хотя куда там, он испарился в первую очередь. К удивлению Коры, все оказалось не так серьезно, потому что буквально через несколько минут после того, как юноши скрылись, Нос поднялся сначала на четвереньки, а затем и уселся на бревно. Его немного покачивало из стороны в сторону. Еще через некоторое время он, крепко вцепившись одной рукой в ствол, второй попытался ощупать голову. Коре почти ничего не было видно, и она попыталась передвинуться в кустах так, чтобы рассмотреть его лицо. И тут же, будто без брата у нее не могло получиться ровно ничего, сломала ветку. Нос обернулся в ее сторону. Его скулы и веки уже были иссиня-черные, из брови торчал ярко-красный кусок, а один уголок рта прямо на глазах полз вниз. В уши забились слипшиеся волосы. В этот момент его лицо показалось Коре удивительно знакомым и близким. Ее будто тоже ударили ногой в живот, но она быстро вновь обрела дыхание и вылезла из своего укрытия. Страшно не было, и только по телу прокатывались туда-обратно волны тревожного торжества. Она представляла себе, уже предвкушала, как будет снимать и свитер, и майку… Как Кира… Только с ней все будет иначе… Она села на бревно рядом с Носом. Некоторое время он смотрел на нее пропадающими глазами, потом поднялся и с трудом заковылял в сторону улицы. |
