#17. Бойня


Николай Болошнев
За туалетом

Сергей родился и вырос в обычной московской интеллигентской семье. Отучился в школе, затем на искусствоведа в бывшем историко-архивном. Нигде ничем не выделился, ни талантом, ни усердием, ни удалью. Друзей не завел, врагов не нажил. Словом, жизнь свою до двадцати трех лет прожил ровно, без всплесков. По поводу работы не беспокоился — сразу по окончании ВУЗа тетка, почетный работник культуры, выбила ему по блату должность смотрителя в Третьяковке. Почесывая клокастую рыжую поросль на лице, поправляя старомодные очки с толстыми линзами, Сергей пришел в музейный отдел кадров. Строгие тетки заставили заполнить кучу анкет, выдали должностную инструкцию и сказали, что поросль придется сбрить. Очки же, наоборот, вызвали симпатию. Через неделю, после короткого инструктажа, Сергей уже стоял в музейном зале.

В дружном женском коллективе «за 50» Сергей оказался единственным мужчиной, и очень скоро стал всеобщим любимцем. Его поили чаем, подкармливали принесенными в баночках супами и давали советы по поводу всех возможных жизненных ситуаций. Особенно смотрительницы любили напутствовать о личной жизни: как ухаживать, как выбрать жену («выбирай хозяйственную, и чтобы скромно одевалась»), и тому подобное. Сергей, впрочем, темой этой особо не интересовался, но слушал молча, и вовремя кивал головой, отчего вырос в глазах смотрительниц еще больше.

Поначалу Сергея распределили в проходной 36-й зал в подвале. Посетители в нем почти не задерживались, стремясь скорее пройти к пейзажам Левитана. Висящие в зале работы Архипова, Степанова, Дубовского, Киселева интересовали только редких ценителей и детей, которые еще не успели поднатореть в именах художников. Единственной картиной, пользовавшейся относительной популярностью, был портрет Антона Чехова работы И.Браза — его печатали в школьных учебниках, — но и у него редкий посетитель проводил больше пары секунд. Бывали дни, когда Сергей мог часами играть в телефон или читать газету, не опасаясь за судьбу доверенных ему шедевров. Однако спустя каких-то пару месяцев из музея уволилась легендарная Лидия Петровна из 44-го зала и, стараниями смотрительниц, Сергея перевели туда.

Здесь его жизнь резко изменилась. По залу ежесекундно сновали посетители, и каждый второй норовил сфотографироваться с картиной, потрогать раму, или совершить еще какой-нибудь кощунственный акт. Отдельные особо раскрепощенные любители искусства даже пытались дотронуться до холстов. Сергей каждый раз вскакивал со стула и, громко гнусавя заученные фразы о недопустимости нарушения правил музея, отгонял их от картин. Про газеты и телефон пришлось забыть.

В новогодние праздники музей пережил настоящее нашествие. Бывало, смотрители за целый день не успевали даже присесть. Сергей очень уставал и по вечерам жаловался домашним, вызывая сочувственные охи и ахи. Тем не менее, как все хорошее и все плохое, праздники вскоре закончились, и жизнь музея вернулась к обычной рутине. Уже обвыкшийся Сергей, заложив руки за спину, вальяжно расхаживал по залу и, опытным взглядом определяя нарушителей, одергивал их дистанционно. Иногда ему даже удавалось улучить момент, чтобы немного поразгадывать судоку. Впрочем, любое занятие рано или поздно надоедает — и, устав от головоломок, Сергей постепенно стал все больше времени проводить, разглядывая картины.

Смотрительский стул в 44-м зале стоял в углу рядом с картинами Головина. В минуты отдыха, Сергей часто рассматривал его пейзажи и натюрморт с фарфором. Особенно ему нравился демонический портрет Шаляпина в роли Олоферна. А вот девочка с фарфором — тем же, что и на натюрморте — его раздражала, почему — он не знал.

Сомов, висевший напротив Головина, казался слишком скучным и Сергея не привлекал. Кустодиев радовал глаз, но был похож на лубок, а толстая купчиха «Красавица» так и вовсе отталкивала. Больше же всего времени Сергей проводил в дальней части зала, где висели картины Серебряковой. Особенно ему нравился ее автопортрет «За туалетом». Картина так волновала Сергея, что он не мог оторваться, раз за разом без надобности нарезая по залу круги, чтобы лишний раз взглянуть на причесывающуюся перед зеркалом Зинаиду. Постепенно ему начало казаться, что художница смотрит на него.

Сперва она поглядывала на него украдкой, Сергей это чувствовал, но стоило ему повернуться, как Зинаида отводила взгляд, и лишь лукавая улыбка выдавала ее интерес. Вскоре, однако, женщина осмелела и однажды, когда Сергей, как бы невзначай, резко повернулся к картине, она не отвела глаз. Молодой смотритель был настолько шокирован дерзостью художницы, что забыл куда шел, а когда к нему подошел очередной любопытный посетитель, не смог ответить на его простейший вопрос. На следующий день все повторилось, и через день, и днем после. Теперь Зинаида смотрела на Сергея в открытую, даже с некоторым вызовом. У него же, при взгляде на нее, тягуче ныло сердце.

Каждый раз, уходя с работы, Сергей ощущал внутри себя гнетущую, абсолютную пустоту, словно у него отнимали самое дорогое. Он не мог вынести мысли, что весь вечер, всю ночь, и даже часть утра проведет без Зинаиды. Боялся представить каково в это время ей — одной, посреди громадного погруженного во мрак здания. По ночам он грезил о ней, представлял, как трогает ее волосы, целует, снимает легкое платье.… Он зажмуривался и кусал подушку, мечтая о красоте белоснежного тела, которое было так близко и в то же время так недоступно. Приходя на работу и спеша к картине, он с каждым днем обнаруживал в глазах Зинаиды все больше нежности и желания.

Так прошла зима. Дни удлинились, рассеялось и просветлело небо, стаял снег. Наступала грязная, ручьистая московская весна. К середине марта Сергей был уже абсолютно уверен в том, что Зинаида в него влюблена. Сергей перестал обедать, не общался с другими смотрительницами, ему не хотелось терять ни минуты того времени, что он мог провести рядом с ней. Желание во взгляде Зинаиды сменилось похотью. Теперь Сергей не сдерживал себя в своих фантазиях, он представлял себя ласкающим тело Зинаиды, и как она отвечала ему страстными прикосновениями, как они сплетались и соединялись в одно, как молча лежали в обнимку после.

Коллектив музея встретил перемены в поведении Сергея настороженно, но с пониманием. Сначала смотрительницы решили, что парень влюбился, но потом Анна Васильевна из соседнего «Коровинского» зала обратила внимание, что для влюбленного он подозрительно усидчив. И в самом деле, Сергей никогда не выходил звонить по телефону, не писал с утра до вечера сообщения, не отпрашивался, чтобы уйти пораньше. Тогда женсоветом было определено, что причина такого поведения — бедность, и у их любимца просто нет денег, чтобы покупать еду. Его пытались подкармливать, но Сергей раз за разом отказывался. Смотрительницы решили, что это из-за излишней скромности, и договорились до поры до времени оставить его в покое, а там, глядишь, Сережа оголодает, пожалится и сам попросится обратно под их крыло.

Сергей же тем временем постепенно стал думать об их с Зинаидой совместном будущем. Сначала это было чем-то вроде шутки, которую он с улыбкой проговаривал про себя, но вскоре его намерения и планы стали обретать все более четкие очертания. Вот они с Зинаидой едут отдыхать на море. Утром, взявшись за руки, сидят на пляже на складных стульях под полосатыми зонтами. Вечером под звуки музыки они идут по набережной, угасающий персиковый день полон запаха акаций, над головой тихо шуршат пальмы. На ней легкое льняное платье чуть выше колена и парусиновые туфли. Темные волосы убраны назад шелковой лентой. Она одним движением вскакивает на парапет, проходит пару шагов и со смехом падает в его объятья. А после… после Москва. Долгожданный сладостный момент — Зинаида в подвенечном платье, он в строгом костюме с бабочкой, заветное «да» — и он несет ее на руках из церкви («разве можно жениться на такой женщине в ЗАГСе?»). И вот они уже семья, муж и жена.

Впрочем, не все было так безоблачно. На соседней картине Зинаиды две ее дочери и сын — ждут, пока няня разольет по тарелкам утренний суп. Это сильно смущало Сергея, ему совсем не хотелось растить неродных детей. И один-то ребенок весьма хлопотен, а тут трое.… Да еще и чужих. Дома Сергей поискал информацию в интернете — о ужас, детей, на самом деле, было четверо!

«Конечно, — думал он, — Зинаида будет рада родить ему ребенка — и даже, возможно, не одного. Но как содержать такую ораву? Где и, главное, на что они будут жить? Да и примут ли его ее дети? Признают ли они в нем отца? Его отношения с другими детьми, встречавшимися ему в жизни, трудно было назвать безоблачными. Он их не понимал, не любил, не умел с ними общаться, и в целом они вызывали у него скорее неприязнь. Особенно когда кричали. Но с другой стороны, разве дети могут быть преградой для любви? Разве может их наличие, пусть даже их и четверо, остановить по-настоящему любящего человека? На худой конец, всегда можно утеплить родительскую дачу и жить там круглый год. Опять же, Зинаида будет писать картины на продажу — будет уже полегче…»

Такие тяжкие думы целый день крутились в голове Сергея. Озабоченный, он расхаживал по залу и не замечал, как посетители все чаще фотографировались с картинами и трогали рамы. Наконец, однажды утром Сергей проснулся исполненный решимости. Он ясно почувствовал, что момент настал. Одевшись в свой единственный костюм, радостной твердой походкой, Сергей не пошел — полетел на работу. Как только открыли залы, он с улыбкой направился прямиком к Зинаиде. Она с трепетом ждала, замерев у зеркала…

Сергей опустился на колени и торжественно произнес:

— Зинаида, будь моей женой. Так уж и быть, возьму тебя с детьми.

Серебрякова не могла сдержать слез. От волнения, она только и сумела, что кивнуть в ответ. В эти секунды Сергей был абсолютно счастлив.

Правда, торжественность момента несколько испортила Анна Васильевна, зашедшая к нему из соседнего зала, чтобы спросить ручку. Увидев стоящего на коленях перед картиной Сергея, она немало удивилась.

— Сережа, что с тобой? Ты что-то потерял?

Сергей мгновенно вскочил на ноги и отбежал от Зинаиды к Кустодиеву.

— Да нет, Анна Васильевна, просто… просто шнурок… Я, в общем, шнурок завязывал. Да, шнурок. Развязался он…

— Но почему на коленях?

— Устал просто… да, устал. Передохнуть решил, распрямить спину.

— А-а, понятно… — Анна Васильевна в растерянности вернулась в свой зал. Про ручку она, конечно, уже не вспомнила.

С того дня началось самое счастливое в жизни Сергея время. Он считал Зинаиду своей невестой, и они жили, как говорил его дед, «душой вместе». Готовились к свадьбе, ее они запланировали на август.

Сергей весь как будто расцвел: обычно замкнутый и нелюдимый, он вдруг стал веселым и общительным. Он смеялся, шутил, охотно вступал в разговор с другими смотрительницами на любые темы от вчерашнего шоу по ТВ до помидорной рассады. Коллеги не уставали удивляться произошедшим в нем переменам.

Так прошел апрель. Наступили майские праздники с традиционными толпами посетителей, однако Сергей в эйфории не замечал увеличившейся нагрузки. В то время как другие, даже самые опытные смотрительницы нет-нет, да и срывались на нерадивых любителей искусства, он оставался спокоен и улыбчив и с радостью отвечал даже на самые глупые вопросы. И, наверное, эти безоблачные дни длились бы еще долго, если бы однажды Сергей не заметил в зале странного посетителя.

Дело было в среду, ближе к вечеру. Поток людей слегка уменьшился, и можно было немного расслабиться. Сергей присел на стул и вдруг заметил, что какой-то молодой мужчина в клетчатой рубашке подозрительно долго стоит у портрета Зинаиды. Затем незнакомец достал из кармана брюк блокнот и стал что-то записывать в него. Закончив, постоял еще несколько секунд (казалось, вечность) и наконец ушел в соседний зал. Неприятный холодок дурного предчувствия пробежал по спине Сергея, но он не придал ему большого значения. В конце концов, это даже чем-то льстило: незнакомец мог лишь мечтать о том, что для него, Сергея, вскоре станет неотъемлемой частью жизни.

Однако через неделю в то же время незнакомец появился опять. И вновь он, проигнорировав другие картины в зале, проследовал напрямую к Зинаиде, долго смотрел на нее, затем опять достал блокнот и стал чиркать. Сергей занервничал. Стараясь оставаться незамеченным, он тихо подошел поближе к незнакомцу и стал чуть поодаль, стараясь разглядеть его лицо.

На вид незнакомцу было около тридцати. Среднего роста, с заметной залысиной на затылке. Крепко сбитый, но не толстый, даже без небольшого пуза. Одет неброско, в темно-зеленый свитер с рубашкой и джинсами. Лицо также было неприметным, без ярких черт. Тяжелые скулы, светло-голубые глаза, нос картошкой, высокий лоб. Встреться с ним Сергей в толпе, пожалуй, и не запомнил бы. Незнакомец был гладко, до синевы, выбрит, но на шее виднелись уцелевшие щетинки.

«Невнимательный, — подумал Сергей, — неаккуратный»

И, словно подтверждая его мысли, незнакомец уронил блокнот и неуклюже наклонился, чтобы его поднять. Сергей усмехнулся про себя и вернулся обратно на свой стул. Здесь нечего было опасаться, такая посредственность просто не могла понравиться Зинаиде.

Так Сергей говорил себе. В целом выходило убедительно. Тем не менее, червь сомнения уже поселился в его мозгу. Теперь на работе он уже не витал в облаках, а с подозрением поглядывал на всех посетителей, приближавшихся к Зинаиде. Никто из них, впрочем, у картины не задерживался. Лишь один посетитель попытался сфотографировать Зинаиду на телефон, но это была девушка. Сергей яростно отогнал ее от холста так, что она едва не заплакала. Через неделю, снова в среду, незнакомец вернулся. Сергей в бешенстве сверлил его взглядом со стула, но тот, казалось, этого не замечал.

«Конечно, ревновать глупо, да и нет повода сомневаться в Зинаиде, но каков же наглец! Посреди бела дня, при женихе и при посторонних так в открытую и жадно рассматривать чужую невесту…. Это просто возмутительно! Я должен немедленно положить этому конец!» — Сергей собрался уже было встать и одернуть зарвавшегося посетителя, но, посмотрев на Зинаиду, тут же забыл про свои намерения. Вопреки ожиданию, он не увидел на лице своей невесты отвращения и страха — скорее наоборот, она смотрела на незнакомца с интересом, более того, она улыбалась! Сергей не мог поверить своим глазам. Сотрясаемый немой злобой, он теперь испепелял взглядом уже Зинаиду. Она, похоже, заметила его недовольство и поспешно отвернулась от незнакомца, будто потеряв к нему интерес. Он, в свою очередь, тоже как-то поспешно засобирался и ушел.

Сергей сидел, вжавшись в свой стул, и думал. Злость постепенно уходила, и он старался мыслить логически: «Что он видел? По сути — ничего. Вроде бы, Зинаида как-то по-особенному посмотрела на незнакомца, но ведь это всего лишь взгляд. И потом, все это вполне могло ему просто показаться. В конце концов, он сидел в другом конце зала, разве можно с такого расстояния с уверенностью сказать, с какими эмоциями она смотрела на этого парня? Возможно, его воображение просто дорисовало эпизод исходя из его страхов. К тому же, стоит ли раздувать скандал из-за такой мелочи, когда на носу свадьба, и скоро Зинаида будет навсегда и безраздельно принадлежать ему?..»

Немного успокоившись, Сергей решил спустить инцидент на тормозах и не устраивать сцен. Как ни в чем не бывало, он подошел к картине и завел отвлеченный разговор — рассказывал о вчерашней ТВ программе про путешествия. Зинаида вначале была напряжена, но вскоре поняла, что Сергей и правда не злится, расслабилась и с облегчением включилась в беседу. Они обсуждали, какие страны они хотели бы посетить, смеялись, строили планы. Все было прекрасно, как всегда, как будто незнакомца никогда и не бывало. Впрочем, сон Сергей с того дня потерял.

Всю последующую неделю Сергей в тревоге ждал дня, когда незнакомец вновь появится в галерее. Тем не менее, внешне он никак не выдавал своей тревоги. Праздники закончились, посетителей стало меньше, и дни проходили, как обычно, в непринужденных разговорах, улыбках и взаимной нежности. Зинаида была весела и, казалось, не замечала перемен в настроении своего жениха. Так прошла неделя — и наступила среда. Сергей с утра был как на иголках, теперь это уже невозможно было скрыть. Зинаида тоже была напряжена, и хотя она по-прежнему мило улыбалась каждый раз, когда он с ней заговаривал, беседу практически не поддерживала, отвечала односложно, либо делала вид, что не расслышала, что он говорит.

Боясь оставить Зинаиду одну даже на минуту, Сергей не пошел обедать. Его мучила жажда, но он не пил, чтобы не ходить в туалет. Ближе к вечеру Сергей уже смотрел на часы практически не отрываясь. Секундная стрелка медленно переползала по циферблату, словно часовой механизм был насквозь проржавевшим, минутная же, казалось, не двигалась вообще. Пять часов, пять десять, пять пятнадцать — в сердце Сергея начала зарождаться робкая надежда — пять двадцать, половина шестого — скоро можно будет закрывать зал. Неужели он не придет? О, как бы Сергей хотел, чтобы это было так! Еще какие-то жалкие полчаса — и его страхи, глупые, ничтожные страхи, будут развеяны, как морок! С каждой минутой надежда крепла все сильнее, от радости Сергей выстукивал ногой по полу бодрую дробь. Вдруг ритм стал сбиваться, в него вклинился посторонний звук. Сначала тихо, потом громче — кто-то приближался к залу скорым уверенным шагом. Сергей сделал последнюю попытку отогнать от себя дурные мысли, но уже через секунду все пошло прахом — в зал влетел запыхавшийся незнакомец и устремился прямо к Зинаиде. В руке у него был блокнот.

Сергей тихо встал со стула и, стараясь ступать бесшумно, словно нашкодивший школьник, медленно прокрался в другой конец зала. Шаг, еще шаг, другой — и вот, он уже за спиной у ненавистного соперника. Для порядка он сделал вид, что осматривает Кустодиевскую «Красавицу», и тут же бросил яростный взгляд на Зинаиду. «Так он и знал! Значит, не показалось!»

Зинаида, казалось, полностью забыла о нем и совершенно бесстыдно улыбалась незнакомцу. Сергей стоял слишком далеко, чтобы слышать их разговор (подойти ближе он не решался, это могло вызвать подозрения), но было совершенно очевидно, что парень флиртовал с его невестой. И она не была против!

«Что это?! Она смеется! Зинаида ждала его! — от гнева Сергей выпучил глаза и глотал воздух ртом, как карась. — Шлюха! Тварь! Да как она смеет! И это после всего, что он для нее сделал! После того, он как подобрал ее, отогрел! Он даже практически усыновил ее ублюдков! Ну ничего, она ему сполна ответит за свое поведение!»

Сергей в ярости стал расхаживать взад-вперед по залу, скрипя паркетом. Теперь он считал секунды до того момента, когда незнакомец уйдет. Им с Зинаидой предстоял серьезный разговор. Наконец стрелки часов показали без десяти шесть, Сергей решительно пересек помещение и подошел к незнакомцу.

— Молодой человек, музей закрывается, покиньте, пожалуйста, зал.

Сергей хотел, чтобы его голос звучал громко, но сорвался на фальцет. Незнакомец даже не сразу его заметил. Лишь пару секунд спустя он повернул голову и, медленно моргая, словно его только что разбудили, посмотрел на Сергея.

— Э-э, что?.. А, покинуть… Да-да, я сейчас…

Незнакомец зачем-то растерянно похлопал себя по карманам и, убрав блокнот и ручку в карман пиджака, не спеша направился к выходу. Сергей с неудовольствием отметил, что голос у его соперника был приятный. Вдруг, когда уже казалось, что инцидент исчерпан, произошло что-то неслыханное. Пройдя несколько шагов, незнакомец вдруг обернулся к картине и подмигнул ей. Сергей резко посмотрел на Зинаиду: она прямо-таки светилась от радости! Терпеть это уже было решительно невозможно! Не в силах скрыть возмущения, Сергей хотел догнать незнакомца и сделать ему замечание, но тот уже вышел из зала. Ругаться же при других смотрительницах было неудобно.

Стремительным прыжком Сергей подскочил к Зинаиде:

— О чем ты с ним говорила?!

Зинаида смотрела в сторону и молчала, в выражении ее лица чувствовался вызов. Губы сложились в насмешливую улыбку.

— Почему ты молчишь?! Отвечай! Что у тебя с ним?

Зинаида хранила молчание и лишь устало закатила глаза, показывая, что разговор ей надоел. Сергей рассвирепел, насупился. Сжимая кулаки, он с ненавистью смотрел на свою невесту.

Неизвестно, чем бы закончилась их перепалка, если бы не смотрительница из соседнего зала Борисова-Мусатова, которая внезапно прервала их разговор. Она уже закрыла свой зал и направлялась к выходу, когда заметила, что Сергей, весь красный как помидор, почему-то застыл у одной из картин.

— Сережа, у тебя все в порядке? — спросила она. — Мы закрываемся уже, пора по домам.

— А?.. Ах да, Надежда Алексеевна, конечно, все хорошо, просто задумался.

«Ну, ничего, завтра с тобой договорим, лярва», — подумал Сергей с досадой. Ему совсем не хотелось заканчивать их перепалку, тем более, что на свои вопросы ответа он так и не получил. А ведь за ночь она могла придумать себе какое-нибудь оправдание! Однако ничего нельзя было поделать, Сергей закрыл зал и направился к выходу вместе с остальными смотрителями. Теперь предстояло дотерпеть до утра.

Ночью он почти не спал — ворочался в кровати в поту, путаясь в мокрых простынях. Забылся лишь ненадолго перед самым рассветом. Когда же проснулся, почувствовал, что вся его вчерашняя уверенность испарилась. Утром, придя на работу, он сухо поздоровался с Зинаидой, как бы показывая, что ничего не забыл, а у самого сердце разрывалось на части — боялся, что все потеряно навсегда и больше никогда не будет как прежде. Днем он был сам не свой, не замечал ничего вокруг, не слышал, когда к нему обращались с вопросами. Сидел в углу или расхаживал по залу, то и дело бросая испуганный взгляд на Зинаиду. «Как страшно ее потерять!» Зинаида была грустна и демонстративно не смотрела на него, каждый раз пряча взгляд в глубине зеркала. Нарочито тщательно расчесывала волосы, делая вид, что больше ничего на свете ее в этот момент не интересует. Лишь под вечер Сергей решился с ней заговорить. Начал издалека и неуклюже: спросил о планах на завтра. Ответа он не удостоился — впрочем, он и сам, не успев договорить, понял, что сморозил глупость: планы Зинаиды были известны ему на много лет вперед. Не зная, что еще сказать, он пожелал своей невесте доброй ночи и пошел было к выходу (соседний зал уже запирали), когда услышал повторенный как эхо точно такой же ответ. Сергей обернулся, на щеках Зинаиды блестели слезы. Он подошел к ней.

— Не плачь…

Зинаида стала плакать еще сильнее, теперь она просто рыдала

— Ну, чего ты?.. Не надо плакать, все хорошо, я здесь с тобой.

Их прервали потерявшие терпение смотрительницы.

— Сережа! Что ты там застыл? Пойдем, давно домой пора!

— Да-да, я сейчас, секундочку! — крикнул в ответ Сергей, а Зинаиде быстро прошептал. — Я скоро вернусь, только не плачь… Завтра утром, ты даже не успеешь проснуться, а я уже буду тут.

— Сережа! Сколько можно!

— Все-все-все, иду.

Сергей уходил с тяжелым сердцем. Даже когда выключили свет, он еще пытался разглядеть в конце зала свою возлюбленную. Ночью не спал, представлял, каково ей там одной, в кромешной тьме. Наутро Зинаида была опять в слезах, Сергей опять ее утешал. Понемногу контакт снова налаживался, теперь они, по крайней мере, разговаривали. Серьезных тем старались не обсуждать. И все же оба оставались подавленными, веселье и радость, которые раньше сопровождали каждую их беседу, пропали без следа.

В понедельник в музее, как обычно, был выходной, но Сергей все равно приехал на Третьяковскую и пол дня бродил вокруг закрытого здания. О, как бы ему хотелось знать, о чем в тот момент думала его невеста! Ответа на этот вопрос он получить не мог и, в отсутствии информации, в его воспаленном мозгу рождались страшные картины.

«Наверняка, — думал он, — она уже разлюбила его и мечтает о том, как бы поскорее прыгнуть в койку к этому нахалу. Да что там, скорее всего, они уже договорились за его спиной, и только и ждут, когда он лишний раз отлучится, чтобы начать свои шашни. Или… он же как раз пару недель назад не пришел в музей в пятницу, в кои-то веки, решил денек отдохнуть. Неужели они уже?.. Но нет, нет, это невозможно! В конце концов, не так же быстро. Конечно, Зинаида натура творческая, увлекающаяся, но она же не блядь!»

Но неумолимое воображение уже рисовало ему постельные сцены с незнакомцем и его невестой. От отчаянья он завыл и стал лупить себя по голове: «Скорее вытряхнуть, выбить из себя эти мысли!» Ему хотелось ворваться в галерею, дать Зинаиде пощечину и проорать ей прямо в лицо, что она шлюха. Он уже готов был кинуться на забор, чтобы взять музей штурмом, но, увидев охранников, понял, что ему с ними не совладать. К тому же, если он потеряет работу, как он сможет следить за Зинаидой? Неужели в качестве посетителя? В итоге благоразумие возобладало над яростью, и Сергей, понурый, побрел домой к телевизору и родительским щам.

Во вторник разговор опять не клеился, они изредка перекидывались общими фразами, в среду же замолчали совсем, ждали вечера. Нервное напряжение предыдущих недель, сменилось у Сергея фаталистической апатией: он просто сидел и считал часы в предвкушении неизбежного. Незнакомец пришел, как обычно, почти к закрытию.

«Наверное, поздно заканчивает на работе», — подумал Сергей.

Как и в прошлые разы, пренебрегая всякими приличиями (не взглянул на Головина, не задержался у Сомова), незнакомец сразу направился к Зинаиде. Опять из портфеля вынут блокнот — и вот он уже стоит с ней лицом к лицу и пишет, пишет, пишет. А Зинаида, тем временем, уже и не пытается скрывать, что рада встрече. Вся расплылась в улыбке, зарумянилась, раскраснелась. И они вновь разговаривают, как будто и не было недельного перерыва, и Зинаида смеется, чуть ли не до слез, так, как никогда не смеялась над шутками Сергея.

Апатия стремительно отступала, Сергей закипал. Казалось, еще секунда, и он сорвется со стула, бросится на незнакомца и вопьется ему в шею. Минуты длились бесконечно, до закрытия по-прежнему оставалось слишком много времени, Сергей больше не мог терпеть. Вскочив со стула, как черт на пружине, он начал в бешеном ритме наматывать по залу круги и восьмерки, с каждым разом все ближе подходя к незнакомцу. Не дождавшись реакции, Сергей изменил траекторию и теперь проходил уже между Зинаидой и незнакомцем. Тот, кажется, наконец начал что-то замечать. Несколько испуганно он смотрел на снующего перед ним смотрителя, ему явно было некомфортно. Зинаида же давно перестала улыбаться и в напряжении наблюдала за Сергеем. Наконец, незнакомец собрался с духом и спросил:

— Простите, почему вы все время вокруг меня ходите? Что-то не так?

— Да нет, все так, все так. Просто слежу, знаете ли, за режимом посещения. Берегу шедевры!

Сергей стал ходить еще быстрее, старый паркет так и скрипел под его ногами.

— Все же вы не могли бы не ходить прямо у меня перед носом? Я пытаюсь работать.

— Работать? И какую же, позвольте спросить, «работу» вы собираетесь здесь выполнять? Здесь, в обители искусства?

— Я собираю материал для диссертации.

— Ах, материал… Ах, для диссертации… А допуск для этой работы у вас есть? Может быть, у вас есть какой-то документ? Кто вам разрешил?!

— Я думал, для посещения музея никакого допуска не нужно…

— Он думал! Вы считаете, что можете прийти сюда, как к себе домой? Разгуливать здесь, как у себя в гостиной, и заниматься непотребствами?

— Но позвольте...

— Как вас зовут?

— Какое это имеет отношение…

— Как вас зовут?!

— Василий…

— Василий, я Вас запомнил! Мы внесем вас в черный список! Вы никогда больше не попадете в галерею! Ни-ко-гда! Вваливаетесь без пропуска, ведете себя отвратительно! Нарушаете все приличия! Оскорбляете дух музея! — Сергей покраснел до цвета кумача и орал, срываясь на хрипоту. — Что там у вас в блокноте? А?! Наверняка какая-нибудь похабщина! Немедленно покажите!

Сергей попытался выхватить блокнот, но Василий быстро спрятал его за спиной.

— Вы сошли с ума! Что происходит? Охрана!

В этот момент подоспели смотрительницы из соседних залов. Анна Васильевна из «Коровинского» взяла Василия под руку и с извинениями быстро вывела его из помещения. Надежда Алексеевна же схватила Сергея (она оказалась гораздо крепче, чем он думал), потащила в угол зала, и силой усадила на стул.

— Ты что творишь, Сережа? С ума сошел?! Что случилось?

— Ничего, — процедил сквозь зубы Сергей. Его всего трясло, он старался не смотреть в глаза.

— Ты чего на него накинулся? Теперь моли Бога, чтобы он не пожаловался начальству, иначе проблем не оберешься!

Незнакомец жаловаться никуда не пошел, но Сергея это не спасло: другие посетители подумали, что в зале драка, и оповестили охрану. Те, в свою очередь, отсмотрели видеозаписи: вина смотрителя была очевидна. На следующий день с утра Сергея вызвали на ковер. Поскольку он был на хорошем счету (все коллеги за него вступились), ограничились выговором, хоть и пригрозили в случае повторения инцидента, лишить годовой премии. Также в приказном порядке рекомендовали отдохнуть «хотя бы пару дней». Заявление на недельный отпуск Сергей написал тут же, под диктовку, и из начальственного кабинета направился прямиком домой.

В разлуке с Зинаидой Сергей словно впал в спячку. Всю неделю он просидел дома, с родными почти не разговаривал, но лечение послушно принимал. Оно, впрочем, было «народным»: по утрам отец запихивал его под ледяной душ: «Тебе не хватает старого-доброго закаливания! Вся твоя депрессия от распущенности — телу нужна дисциплина!». Вечером же мать заставляла его засовывать голову в кастрюлю и дышать картофельным паром. В каком-то из женских журналов она прочитала, что ингаляция помогает от нервов. Сергей послушно дышал, а когда пар выдыхался, съедал картошку. В оставшееся время он смотрел телевизор, либо лежал на кровати, разглядывая ковер. Так прошла неделя.

Во вторник он вышел на работу. В душном июньском воздухе носились клочья пуха. Рубашка немилосердно мокла и липла к спине. По Лаврушинскому еле ползали потные, уже с утра утомленные люди. Перед тем как идти в зал, Сергей умыл шею и лицо холодной водой в музейном туалете. Странным образом, волнения он не испытывал, в голове не было ни единой мысли, и лишь затылок ломило от недавней уличной жары.

В зале перед открытием Сергей не спеша обошел картины, у Зинаиды задерживаться не стал. Вдалеке послышались голоса первых посетителей. Сергей постоял у Головина, сел на стул. На нем он и провел большую часть дня, вставая лишь для того, чтобы лишний раз размять ноги или сделать замечание. Зинаида делала вид, что ей все равно и что она на него не смотрит, но было заметно, что она сильно нервничает. Сергей подошел к ней лишь вечером, когда зал опустел.

— Я долго думал, Зинаида…

Она не обернулась, однако Сергей видел, что она слушает его очень внимательно.

— Я долго думал и решил. Я так больше не могу. Не хочу больше нервничать, жить в неопределенности, в вечной тревоге, не спать по ночам. Если мы с тобой вместе, если мы — одна семья, я должен быть в тебе уверен. А я тебе больше не верю.… Наверное, нам было бы лучше расстаться, но я не могу переступить через себя и сделать этот шаг. Просто перечеркнуть все, что между нами было, наплевать на наши чувства.… Пойми, я по-прежнему люблю тебя. Но я не хочу и не могу быть заложником твоей взбалмошности, не хочу играть в эту игру. Ты должна раз и навсегда принять решение: либо я, либо он. Если ты выберешь его — что ж, мне будет очень больно, но я приму твое решение и исчезну из твоей жизни. Возможно, я даже уволюсь из музея. Но если ты остаешься со мной, я больше никогда не должен видеть вас вместе. Даже если он придет и будет настойчиво пытаться заговорить с тобой, куда-то позвать, ты должна молчать. Ты поняла меня?

Зинаида оставалась безмолвной. По ее расстроенному виду было заметно, что еще немного — и она заплачет.

— Мне кажется, поняла. Завтра среда, подумай хорошенько, я буду ждать твоего решения.

Следующий день прошел в напряженном молчании. Близился вечер, но Василий все не приходил. Зинаида явно нервничала и постоянно посматривала на дверь. Сергей, в свою очередь, был спокоен — с того момента, как он прошлым вечером закрыл зал и выключил свет, он будто и сам весь наполнился ледяной чернотой. За происходящим он наблюдал холодным отстраненным взглядом.

Часы медленно отсчитывали время до закрытия и наконец показали шесть часов. Василий так и не появился. Не пришел он и на следующий день, и через день, и в следующую среду. Зинаида вначале сильно горевала, но время шло — и вот, они уже вновь стали разговаривать, сначала на отвлеченные темы, потом на более интимные. Доверие, исчезнувшее за последние недели, хоть и медленно, но восстанавливалось. Василия в разговорах не вспоминали. Однажды Сергей как бы невзначай приобнял Зинаиду. Она не сопротивлялась. За объятиями последовали поцелуи и вскоре они уже вновь жили вместе, как жених и невеста. О прошлом, в один из тихих ночных разговоров было решено забыть. Жизнь продолжалась с новой страницы, вскоре речь снова зашла о свадьбе.

Слава Богу, родные и близкие не знали про их недавнюю размолвку, поэтому можно было без лишних объяснений жениться в августе, как и было запланировано. Конечно, торжества были скромными, но это было в духе времени. К тому же, со стороны Зинаиды пришли ее богемные друзья, что добавило свадьбе яркости. Сергей, впрочем, был от них не в восторге и временами сильно нервничал и поправлял натиравший шею галстук, особенно когда выступал кто-то из товарищей покойного Серебрякова. Медовый месяц они провели в Марокко, так хотела Зинаида.

По возвращении в Москву они с головой окунулись в приятные хлопоты. Зинаида непременно хотела жить именно за городом, они стали искать дачу. Дом должен был быть вместительным, чтобы хватало комнат всем детям Зинаиды и будущему потомству, и теплым — планировали жить там круглый год. Сергей прикидывал, сколько по времени ему нужно будет ехать на работу. Не хотелось также, чтобы дом был слишком далеко от железной дороги: зимой будет холодно ходить. Естественно, родители Сергея предложили им жить на их даче под Егорьевском, но начинать семейную жизнь бок о бок с родней не хотелось… Словом, у молодых было множество забот, и дни пролетали стремительно.

Незаметно наступила осень. Музейные залы стали оживать после летнего затишья. Появилось много школьных групп, их Сергей не любил особенно. Благо их крайне редко доводили до его зала — обычно осмотр заканчивали на Врубеле. Однажды Сергей, не подумав, рассказал о своей нелюбви к школьникам Зинаиде. Тут же возник скандал: «Как он может не то, что говорить, а даже думать таким образом, ведь у его жены четверо детей и они планируют пятого!» Сергей, как мог, извинялся, доходил до откровенного унижения, но Зинаида в тот день явно решила обидеться, и переубедить ее было невозможно. В конце концов, он махнул на нее рукой: «Подуется и перестанет. Завтра она и не вспомнит, на что обижалась». Сергей вернулся к смотрительскому стулу и собрался было спокойно досидеть до конца рабочего дня, как вдруг дела приняли необычный оборот: как и весной, почти перед самым закрытием, в зал влетел запыхавшийся Василий. Сергей буквально остолбенел от шока. Была среда.

Василий оглядел зал и, заметив замершего на стуле Сергея, направился к нему. Сергей смотрел на вошедшего выпученными глазами, не моргая.

— Это вы орали на меня и грозились выгнать из музея?

Сергей промямлил что-то невразумительное.

— Вы, кажется, требовали от меня какой-то пропуск или допуск? Вот, читайте!

Василий протянул Сергею бумагу. На бланке одного из гуманитарных ВУЗов было напечатано заявление за подписью начальника аспирантуры с просьбой предоставить Василию Терехову доступ в залы Третьяковки.

— Есть вопросы?

— Нет…

— Очень хорошо! Тогда я настоятельно прошу вас мне не мешать! — Василий едва ли не орал.

— Да, конечно… — Сергей испуганно вжался в стул.

Василий резкими движениями сложил бумагу и убрал в карман пиджака. Прямой наводкой он решительно пошел к Зинаиде. Как весной, встал перед ней, достал блокнот. Сергею безумно хотелось подойти поближе и подслушать их разговор, но встать со стула было слишком страшно. Судорожно он пытался извернуться так, чтобы хотя бы увидеть лицо Зинаиды, но Василий, как назло, стоял слишком близко и полностью загораживал ее. Видны были только канделябры на ее туалетном столе. Сергей вышел из своего угла только перед самым закрытием, когда Василий покинул зал. Боязливо, но стремительно он метнулся к Зинаиде. Его встретила пренебрежительная усмешка. Он хотел было наорать на жену, устроить ей допрос, запретить общаться с Василием, но стоило ему открыть рот, чтобы разразиться гневной тирадой, как его молнией поразило осознание глубины произошедшей трагедии: «Ведь он же сам — САМ! — разрешил ему общаться с Зинаидой! О, если бы он мог вернуться на полчаса назад, порвать злосчастную бумагу и бросить в лицо этому нахалу! Но тогда его наверняка бы уволили, а значит, он видел бы Зинаиду гораздо реже.… Кроме того, за каждое свидание приходилось бы платить покупкой билета. Это было бы очень расточительно».

Сергей был в замешательстве: по всему выходило, что он поступил правильно. Но почему же тогда ему было так плохо?.. Помявшись немного у картины, Сергей пожелал Зинаиде спокойной ночи, закрыл зал и понуро побрел домой.

Теперь Василий приходил дважды в неделю — по средам и пятницам. Сергей каждый раз, боялся к нему приближаться, и не слышал, о чем они говорили с Зинаидой. Чтобы лучше видеть из своего угла хотя бы выражения их лиц, Сергей даже стал брать с собой на работу старые дедовские очки на большой «минус». Тем временем между Василием и Зинаидой явно что-то происходило. Если поначалу она сохраняла внешние приличия и не подавала виду, что она рада видеть своего гостя, то уже через пару посещений, она вовсю улыбалась и смеялась, как в мае. Как будто и не было ссоры, примирения, свадьбы, общих планов. Зинаида вела себя, как девчонка, чем вызывала у Сергея жгучую ненависть и зависть к сопернику — с ним она так уже давно не смеялась.

Естественно, в отношениях Сергея и Зинаиды вновь наступил разлад. Они почти не говорили, поначалу еще делили постель, но как супруги уже не жили, потом же он и вовсе был вынужден переселиться на диван. Сергей боялся предъявить претензии жене, а та с каждым днем относилась к нему все более брезгливо и пренебрежительно. О покупке дачи уже, естественно, не было никакой речи. В воздухе запахло разводом. Собственно, почему запахло? Василий и Зинаида своих планов особо и не скрывали. Однажды, когда Сергей все-таки прошел мимо них (был уважительный повод — его позвала смотрительница соседнего зала), ему показалось, что они как раз обсуждали детали будущего развода его жены. При его приближении Зинаида подала Василию знак взглядом и они резко замолчали.

Петля вокруг Сергея затягивалась. Он стал опасаться за квартиру: «Слава Богу, он не успел прописать ее у своих родителей! Страшно подумать, ведь он собирался усыновить ее детей… Тогда бы она точно оттяпала себе часть жилплощади. Правда, и теперь она может ему основательно подпортить кровь. Уж, по крайней мере, от алиментов ему не отвертеться.… Как мог он это проглядеть? Почему поверил ей после всего, что было весной? Имбецил!»

Необходимо было предпринимать срочные меры, пока его не подвели под монастырь. Вариант увещевания Зинаиды был отброшен сразу — они уже давно и неоднократно обо всем поговорили. Вердикт однозначен: примирение невозможно. Затевать с ней ссору в музее было также нельзя: «Как только они начнут друг на друга орать, или — хуже того — драться, сбежится народ и (тут уж непременно!) общественное мнение будет на ее стороне. Для Зинаиды это было бы подарком — стопроцентный повод для развода, да еще и при свидетелях! Нет, нужно было действовать скрытно. Конечно, было бы идеальным поговорить с ней не в музее, но как выманить ее наружу? Она всегда в зале, к тому же за ней круглосуточно следят. С другой стороны, Василий в музее не живет…»

В следующую пятницу Сергей взял с собой в сумке длинный плащ и темные очки. Анне Васильевне из «Коровинского» зала он сказал, что вечером идет к врачу («разболелись зубы») и попросил подстраховать на последние полчаса работы. Вопросов у нее не возникло: Сергей уже давно выглядел не вполне здоровым. Василий опять пришел под закрытие. Пока он флиртовал с Зинаидой, Сергей незаметно выскользнул из зала, забрал из раздевалки рюкзак и быстрым шагом направился во двор Писательского дома. Надев плащ и очки, он встал в темной стороне арки и стал ждать.

Василий появился минут через пятнадцать. Довольный и счастливый, он шел, размахивая портфелем, как первоклассница, получившая пятерку. Сергей отделился от стены и бесшумно пошел за ним по Ордынскому тупику к метро на некотором расстоянии. Впрочем, чрезмерная осторожность тут же сыграла с ним злую шутку — на станции Василий запрыгнул в вагон за секунду до того, как захлопнулись двери. Сергей добежать не успел и остался стоять на платформе, как идиот.

Через неделю Сергей отпросился вновь («зубы все никак не проходят — не могу есть ничего, кроме каши»). На этот раз Анна Васильевна немного удивилась, но согласилась без звука. Теперь Сергей ждал Василия на платформе. Вот они уже едут в соседних вагонах. Одна остановка до «Китай-Города», потом пересадка. Василий был слишком счастлив, чтобы заметить слежку. Долгий путь на Северо-Запад в набитом сердитыми пассажирами поезде. «Только бы не упустить его из виду!». Наконец они выходят — станция «Октябрьское поле». Затем троллейбус. Очень опасно! Сергей прячется за газетой и только через пару остановок замечает, что держит ее вверх ногами. Правда, Василий, похоже, его не видел.

Высаживаются возле Карамышевской набережной. Сергей отстает и следует за Василием чуть поодаль. Они переходят улицу и сворачивают во двор панельного дома за магазином «Сделай сам». Сергей остается у угла дома и запоминает подъезд, в который заходит его соперник. Ревнивец ликовал: главный шаг к победе сделан, теперь оставалось узнать, выходит ли Василий из дома по вечерам. Чтобы не привлекать лишнего внимания, Сергей сел на высокий бордюр за трансформаторной будкой в глубине двора, развернул газету и стал ждать. Прошел час, за ним другой, третий. Давно стемнело. Желудок Сергея рычал, как стая голодных гиен, хотелось одновременно поесть и сходить в туалет, но смотритель не решался покинуть пост ни на секунду, чтобы не упустить Василия. Он уже был готов перенести наблюдение на другой день, когда его усидчивость неожиданно была вознаграждена. Запищал кодовый замок — и на улицу вышел переодевшийся в джинсы и потертую ветровку Василий. На поводке он держал черную гладкошерстную таксу, отчаянно тащившую его к ближайшему дереву.

«Большей удачи невозможно было и пожелать! Значит, он каждый вечер выгуливает собаку!» — Сергей с трудом сдерживался, чтобы с радостными воплями не запрыгать на месте. Он проследовал за Василием до выхода из двора. Отсюда был хорошо виден его дальнейший маршрут. Василий с собакой перешли дорогу и, спустившись вниз по склону, скрылись в парке у плотины. Стараясь двигаться бесшумно, Сергей проследовал за ними. Василий шел не спеша и периодически останавливался, когда собака решала, что ей пора пометить очередной куст. Следовать за ними напрямую было слишком рискованно, к тому же такса могла что-то учуять, поэтому, дойдя до конца забора, огораживавшего территорию шлюза, Сергей спустился к набережной и продолжил следить за Василием снизу. Постепенно дорожки стали сближаться. Сергей остановился и стал ждать чуть в стороне. Василий с собакой спустились вниз и продолжили идти дальше вдоль реки, Сергей хорошо видел их силуэты на фоне воды. Василий явно был в приподнятом настроении и даже насвистывал какую-то мелодию.

Последующий их маршрут был понятен, дальше наблюдать не было смысла. Спешно, пока его не заметили, Сергей поднялся вверх по тропинке, дошел до остановки и сел на первый подъехавший троллейбус. Смотрителя буквально трясло от восторга: всего лишь за один вечер ему удалось собрать столько стратегической информации — теперь успех его замысла был практически неотвратим! Хотя Сергей почти никогда не пил, возле метро он купил хот-дог и пиво — такую удачу необходимо было отметить.

В галерее он старался вести себя как прежде и, чтобы не выдать себя раньше времени, целыми днями понуро сидел в углу на своем стуле. Тем не менее, Зинаида, похоже, что-то подозревала: то и дело она бросала на него озабоченные взгляды. Видимо, полностью скрыть свою радость у Сергея не получалось. Зинаида с Василием стали несколько осмотрительнее, теперь он подходил еще ближе к картине и они разговаривали значительно тише. Впрочем, других мер предосторожности они не предприняли. В среду Сергей на всякий случай еще раз проследил маршрут Василия, чтобы удостовериться, что вычисленный адрес — действительно его дом и что он не выгуливал собаку у кого-то в гостях.

Наконец вечером в понедельник, в свой выходной, Сергей приехал на плотину. Был промозглый и дождливый день, какие часто случаются в конце октября. Холодный ветер уже сорвал большую часть листвы, деревья стояли голыми и плохо прикрывали набережную со стороны дорожки. Чтобы получше замаскироваться, Сергей забрался в ближайшие кусты и тут же наступил в собачью кучу. Чертыхаясь и вытирая подошву о палую листву, он перешел в другое укрытие — за группу плотно стоящих деревьев. Здесь Сергей был более заметен, но, в конце концов, уже смеркалось, и черная куртка, которую он предусмотрительно надел, должна была хорошо его укрыть. К тому же в парке было безлюдно — лишь изредка мимо проходил старичок или старушка. Оставалось дождаться Василия.

У Сергея не было конкретного плана действий на случай встречи с соперником. В общем и целом, он хотел с ним просто поговорить по-мужски. Чтобы произвести должный эффект, Сергей взял с собою из дома карманный фонарик: им он намеревался внезапно посветить в лицо Василию в качестве устрашения. По какой-то странной причине ему казалось, что после этого разговор пойдет значительно легче. Кроме того, если вдруг Василий решил бы на него напасть, эффект внезапности должен был обеспечить ему пару секунд форы.

Сергей ждал уже третий час, теперь он стоял в кромешной тьме, лишь тусклой желтой звездой светил вдалеке фонарь на Карамышевском мосту. Наконец послышался шелест шагов, и знакомый голос — Василий окликнул собаку. Сергей весь сжался, приготовившись к прыжку. Вот они на тропинке, уже на набережной, в десяти метрах, в пяти…

— Василий, вы должны отказаться от Зинаиды! Я настаиваю… — Сергей выскочил из своего укрытия, и защелкал фонариком в направлении ненавистного лица. «Но что это? Фонарик не загорался! Неужели, он забыл снять его с блокировки? Как теперь найти в темноте эту мерзкую кнопку?!», — Сергей принялся судорожно ощупывать фонарик. Вдруг снизу раздалось рычание и что-то больно впилось ему в ногу чуть выше щиколотки. «Такса! Похоже, Василий спустил ее с поводка!»

— Найда! Найда, фу! Кому сказал!

Сергей стал бить фонариком по таксе, но та только больше разъярялась и вгрызалась в мясо, от боли темнело в глазах. В отчаянии Сергей замотал ногой, животное ударилось о ствол ближайшего дерева. Казалось, хватка чуть-чуть ослабла. Сергей изо всех сил выкинул ногу вперед, как если бы танцевал канкан. Оставив на прощание в зубах кусок его голени, такса, скуля, улетела в реку и исчезла под водой.

— Сука, что ты сделал с моей собакой!

Не успел Сергей перевести дыхание, как на него накинулся теперь уже Василий. Ударом в скулу он опрокинул его на землю, сел верхом и начал наносить один удар за другим. Очки с хрустом сломались и отлетели в сторону. Разговор явно не задался. Сергей кое-как уклонялся от некоторых ударов, но общей картины это не меняло — его лицо замешивали, словно тесто, а он был слишком слаб, чтобы сбросить с себя противника. Сергей судорожно пытался нащупать фонарик, но тщетно — он явно укатился куда-то далеко. Неожиданно его рука наткнулась на что-то твердое с острым углом. «Похоже на кусок кирпича!». Ломая ногти, Сергей выцарапал обломок из земли и наотмашь стукнул Василия по голове. Соперник как-то странно всхлипнул и обмяк, удары прекратились. Сергей поднапрягся, спихнул его с себя и вскочил на ноги. Кружилась и гудела голова. Василий лежал на боку в позе эмбриона и тихо стонал, по его лицу текла тонкая струйка крови. Похоже, удар пришелся прямо ему в висок. Сергей слегка пнул его ногой — тот почти не отреагировал. Им овладела паника: «Люди могут пройти здесь в любую минуту!»

Не зная, что делать, Сергей метался из стороны в сторону, голова кружилась все сильнее, к горлу подступала тошнота. Решившись, он взял Василия за шиворот и потащил к воде. Он оказался на удивление тяжелым. От напряжения Сергея стошнило. Чуть отдышавшись, он продолжил тащить. Василий стонал все громче. Наконец они у кромки воды. Сделав последнее усилие, Сергей спихнул Василия с парапета, но вместо всплеска услышал лишь тихий шлепок. Он посмотрел вниз, подсвечивая телефоном: Василий лежал практически на земле — у берега было мелко, как в луже. Проклиная все на свете, Сергей спустился к воде и стал толкать Василия прочь от набережной. Спустя двадцать минут усилий, когда воды стало по колено, он перевернул его лицом вниз. Василий немного подергался, на поверхность всплыло немного пузырей, потом затих. В темноте, к тому же без очков, трудно было разглядеть детали, но, судя по тому, что он больше не двигался и не стонал, Сергей решил, что дело сделано.

«В любом случае, даже если он не утонул сейчас, к утру точно утонет. А течение отнесет его подальше, так что его никто и не найдет» — подумал он. Сергей промок, замерз, его тошнило, и меньше всего ему сейчас хотелось продолжать эту бессмысленную возню в холодной воде. Утопая ногами в иле, он выбрался на берег и так быстро, как только мог, пошел по тропинке прочь из парка. Кое-как добрался до дома. В троллейбусе и метро люди с любопытством оглядывались на его разбитое лицо и мокрую одежду. Родные уже спали, он тихо прошел в свою комнату, спрятал под кровать обувь, грязную куртку и штаны, упал и провалился в черный тягучий сон.

Утром за завтраком мать охала и вздыхала, глядя на его лицо. Отец, хмурясь, говорил, что нужно ехать в травмпункт снимать побои, а потом в милицию. Сергей отнекивался, говорил, что бандиты напали на него сзади, и их лиц он не видел. Взять отгул и остаться дома, несмотря на уговоры и не прекращавшуюся тошноту, он также отказался. Чтобы закончить опостылевший разговор, Сергей включил телевизор — шли новости. Вторым сюжетом показывали вчерашний парк — спасатели вылавливали труп из реки, рядом по набережной, прихрамывая, бегала и лаяла черная такса. Следователи показывали найденные улики — желтый фонарик и обломки очков. На заднем плане другие следователи делали слепки следов.

— Какой ужас! В какое время живем! — мать, и до этого всхлипывавшая, разрыдалась. Отец обнял ее за плечи. — На людей нападают, убивают! Слава Богу, что ты, Сереженька, хоть жив остался — только посмотри, что с другим парнем сделали, изверги!..

Сергей выключил телевизор, и резко встал, оставив кашу недоеденной.

— Мне пора.

Он быстро вышел из кухни, борясь с головокружением, кое-как оделся и нашел на полке дедовские очки. Слишком сильные, но лучше, чем ничего. Уже в дверях мать вновь принялась причитать.

— Сынок, останься, прошу, ты посмотри в каком ты состоянии…

— Мама, я опоздаю…

Спотыкаясь, сбежал вниз по лестнице. Автобус, метро, десять минут пешком до галереи (пришлось остановиться, чтобы унять тошноту). В музее смотрительницы ахали и лезли с расспросами. Отвечал, что ничего не случилось: ходил на бокс, неудачная тренировка. Наконец он в зале, музей еще не открыли. Для верности услал «Борисовско-Мусатовскую» Надежду Алексеевну за стаканом воды и аспирином. Теперь он наедине с Зинаидой. Она уже все знает. Смотрит на него со смертельным испугом своими огромными карими глазами, как прижатый фарами к забору олененок.

— Не бойся, милая. Что ты, это же я.

Сергей медленно подошел к Зинаиде, стараясь не напугать ее еще больше. Достав из кармана ручку, он написал на картине: «Люблю тебя, Зая. Дождись меня. Серый».

Из соседнего зала послышался отчаянный крик Анны Васильевны, затем, через несколько секунд, топот охраны. Сергей смотрел на Зинаиду и улыбался, он и не помнил, когда последний раз видел ее такой красивой.