|
|
Ночь Вокруг вязкая ночная жижа. Она раздавила людские массы тяжестью сна, но не меня. В кромешной тьме моих кишок иногда булькает струйка жидкости: выпитое молоко скользит вниз, чтобы утихомирить яростную кислоту желудка. Часы на полке со всякой пыльной посудой звонко капают время. Вероятно, что я ошибся, и они стоят на телевизоре. Или рядом с книгами в другой стороне. Я запутался. Чтобы понять, откуда часы посылают сигнал тупой боли в мой мозг, нужно вспомнить, где они были днем. Этого я и не помню. Часы путешествуют в ограниченном участке. Как и боль в моей голове. Где-то напротив меня. В толще непроглядной бездны. Ее болотистые пласты скрывают воспоминания, сны и фантазии. Их иногда раздавленной мухой освещает желтый жир Луны. Сейчас она скрыта углем воздуха. Ночью можно захлебнуться. Поэтому люди предпочитают не сталкиваться с ней. День — это суша, что не дает ночному океану с помощью своих глубоководных монстров поселиться в людских душах. Я же намеренно плыву по нему — бодрствую в ночи. Подо мной перекатываются темными волнами страхи, желания, безумия. В одном из таких путешествий я ел вкусную рыбу. Делал я это крайне аккуратно: она была очень костлявой. Жареная плоть таила в себе костяные крючки. На один из таких я попался. Я старательно, но безуспешно пытался вытащить его из десны. Я думал, что косточка там останется навсегда, и я превращусь в рыбу. Засну под утро и проснусь большой серебряной рыбиной. Без воды я начну задыхаться и яростно бить хвостом о постель, упаду на пол, разбрызгивая серо-голубую чешую, и там, в недоумении и издохну. Хотя мне представился и другой сценарий. Мой разум начнет трансформацию. Медленно во мне будет тонуть все человеческое, и всплывать рыбье. Одними из предков людей были рыбы. Значит, мой переход из человека в жителя водных слоев не такая уж и невероятная вещь. Более того, что мешает человеку стать пращуром рыб? Из одной злосчастной косточки я мог превратиться в изумительную рыбищу, но этого не вышло. Я ее вытащил. Наверное, не все люди поступают в таких случаях как я. Кто-то из них наверняка из интереса оставил косточку в своих тканях и воплотился в обитателя водных глубин. Рыба с человеческим интеллектом смогла бы изощренно мстить людям. Мы жестоки по отношению к ним, поэтому не стоит удивляться, что они, обретя разум, не захотели бы расправиться с нами. Особенно над теми слабоумными из нас, чье любимое хобби рыбалка. Если вы в жизни встретите кретина, то он точно рыбак. Какие занятия могут быть тупее рыбалки? Очень немногие. Может быть, молитвы богу или воспитание детей. Я так говорю, потому что мне один раз доводилось рыбачить. Это было в отрочестве. Я со школьным приятелем часа три в раскаленном воздухе тащился до речки. Я сильно устал. На месте с удовольствием плюхнулся на землю и опустил уставшие потные ноги в прохладу воды. Через какое-то время в руках оказалась довольно уродливая удочка. На ней была какая-то отвратительная приманка. Жалкий червячок и блеклые перья. Я закинул неказистую снасть и стал ждать. Мучительное ожидание в течение нескольких часов ничего кроме разочарования не принесло: ничего я не поймал. Мой приятель тоже, хотя до этого говорил, что в этой речке очень много рыбешки. Возвращался я домой еще более уставший. Не думаю, что для людей, ставших водными тварями, моя неудача на поприще рыбалки хоть как-то повлияет на их решение при случае меня повесить на крепкой леске. Кушать рыбку-то я очень люблю! Быть может, они меня убьют без особой жестокости. Ведь всю силу своей ненависти они обрушат на тупоумных рыбаков. Будут, например, насаживать их комковатые рыхлые животы на громадные жала ржавых крюков и спускать в воду, чтобы поймать других злейших врагов: акул. Я бы с радостью посмотрел на это сногсшибательное зрелище! Откуда у меня такое отвращение к рыбалке? Неужели я все-таки забыл вытащить кость и обратился в рыбу? Не исключено. Ночью память сильно искажается. И не только она, но и пространство. Оно судорожно колышется, угрожающе преломляется. В нем нельзя быть полностью уверенным. Только освещение способно совладать с его свирепой природой. Я не всегда включаю свет ночью, когда направляюсь на кухню или в туалет. Моя ночная одиссея, когда я встаю с кровати, освещается обычно мертвым светом экрана ноутбука. Его само собой не хватает даже для удовлетворительного освещения комнаты, не говоря уже о том, чтобы бледное свечение компьютера озаряло весь мой путь. Я этого и не требую от него, поэтому иногда включаю лампочку. Чаще всего я этого не делаю. Меня можно назвать экономным человеком. К тому же в передвижении в полной темноте есть своя прелесть. В том случае, если я не включаю свет, то мой слух обостряется. По всей вероятности, я бы не обратил никакого внимания на скрип пружин моего матраса, будь мое зрение занято высвеченными предметами. Этот хруст примечателен тем, что продолжается несколько минут. Я давно встал с матраса, а он переливается мелким треском. Что заставляет его издавать такие продолжительные звуки? Это новая вещь, следовательно, не должна страдать таким недугом, как треск пружин. Бывает, мне кажется, что в матрасе кто-то заключен. Пожалуй, это мог бы быть рабочий, который случайно застрял в своем изделии. Или его туда запихнули хитрые недоброжелатели. Либо он был довольно подлым человеком, и чья-то месть заключила его за решетку металлических спиралей. Теперь же он томится под тяжестью моего зада, а когда я встаю, то задорно расправляет все косточки и мышцы. Не думаю, что ему нравится нюхать мои пахучие газы, настоянные на молочных продуктах, что временами порывисто вырываются из моего чрева. Случается, что молоко встречается с фруктами или салатом. Должно быть, именно это заставляет довольно угрожающе хрустеть матрас. Это меня не пугает. Невольник никогда не выберется из крепких пут. Ведь у него для этого не осталось сил. Покинув постель, я осторожно шагаю в темноте. Дело в том, что мой дом — обитель опасностей. Сразу у порога комнаты, где я сплю, находится немаленькое отверстие в сырой подвал. Обычно оно закрыто досками. Но их без труда можно убрать. Легкий доступ к подвалу естественная необходимость: в нем крутится счетчик воды. Однажды эта дырка в полу не была закрыта. И я шагнул в нее. Я сильно поцарапал ногу. Мог бы и сломать. Мне просто повезло. К тому же, считаю большой удачей, что пол в этом доме еще не провалился. Доски так и ходят ходуном подо мной. Неважно, что я хожу чуть ли не на цыпочках по ним. Они все равно намекают на то, что я могу в любой момент рухнуть прямо в сырое подполье. Оно станет для меня угрюмой могилой. В подвале очень много земли, но мало пространства. Он похож на тесную гробницу. В нескольких десятках метров от моего дома находится кладбище. От него бывшие владельцы дома взяли захудалую оградку и приварили ее к воротам. Зачем они это сделали? Наверное, они хотели, чтобы дом, который они продали, стал для будущих владельцев персональным кладбищем. А что, если в земле подвала уже гниют десятки тел наивных покупателей? Их нереализованные надежды со временем изменились и стали упрямой злобой. Собственно злость и способна поддерживать хоть какую-то жизнь в мертвецах. В будущем, когда исчерпаются все ископаемые источники энергии, люди свои машины и заводы будут заправлять ненавистью. Трудно представить, что будет иначе. Добротой даже спичку не зажжешь! Не думаю, что в земле подо мной все ж находятся скелеты. Никаких призраков в доме я не видел. Может они скрываются? Да это и неважно. Главное, ходить крайне осторожно по гнилым доскам. Особенно ночью. Если днем пространство под диктатурой дневного света ведет себя довольно предсказуемо, то сумерки спешат вызволить его из рабского постоянства. Уже ночью пространство ведет себя не по правилам. Как можно быть уверенным, что оно вообще не покинуло свой пост? Идешь доверчиво на кухню и в любой момент можешь сорваться в пучину пустоты. Полет в ней займет столько времени, чтобы можно было умереть от жажды или голода. Ну, или до столкновения с каким-либо препятствием. Довольно неутешительная перспектива. Только ночью бунтует не только пространство, но и вещи. Вести они могут себя агрессивно и подло. В отличие от пространства у них есть для этого весомые причины: люди постоянно ими помыкают. Что если книжный шкаф набросится на меня? Ладно, ему нет нужды этого делать. Зато он может приоткрыть дверцы, и тогда жди беды. Книги с удовольствием будут рвать мою плоть на мелкие кусочки. Они припомнят мне мои речи о том, что я бы их с удовольствием предал огню. Мне уже приходилось сжигать книги. Я ими обогревал времянку. Это очень разумное применение для этих бесполезных кирпичей из бумаги. Писатели старались, марали белоснежные листы своими захудалыми мыслишками, а я на это плевать хотел. Какое же удовольствие превращать труды графоманов в пепел! Думаю, пару сотен книжонок я потратил на согревание жилища. Люди говорят, что чтение одаривает их ласковым теплом. Уверен, что им было бы намного теплее, если бы они не читали тома всякой чуши, а просто сжигали их. Как бесподобно горят книги! А какой от них чудесный жар! Аромат горящей книги, может быть, лучший запах из всех возможных. Книжный пепел же несказанно изящен. Вычищать его, конечно, малоприятное занятие. Слишком его много, так как необходимо большое количество книжонок для нормальной работы печки. Проще топить дровами или углем. А еще лучше газом или электричеством. Выбора особого не было и пришлось использовать книги. Нищета быта воспитывает аристократизм духа! Для чего годен весь этот графоманский мусор, если не для того, чтобы услаждать озябшее тело мягким зноем? Дурацкие писульки должны радовать глаз, а не портить настроение. Им самое место в янтарном пламени недурственного костра! Я много книг сжег и с большим наслаждением продолжил бы это стоящее дело. Из-за этого мне, без всякого сомнения, стоит опасаться ночью всякого рода книжных интриг. Писаки довольно зловредный народ. Не стоит ждать, что их книги будут другими. Интересно — от писателей тоже будет изумительной красоты пепел? Проходя мимо книжного шкафа, я направляюсь либо в туалет, либо на кухню. В первом случае я сразу включаю свет. Резкая вспышка обрушивает на меня стены, дверь, умывальник, ванну, кафель, унитаз. До нее всего этого не существовало. Я пытаюсь не обращать внимания на дерзкую атаку объектов. На кухне же перед тем как зажечь лампочку я не могу уклониться от нежданного нападения предметов. Моя голова слегка задевает веревку с прищепками и полотенцами. Я стараюсь ее чуть-чуть наклонить, потому что мне кажется, что веревка может потерять свою гибкость и обратиться во что-то очень твердое. Я из-за своего высокого роста частенько стукался головой. У меня нет желания повторять этот опыт. Пускай веревка совсем не похожа на низкий дверной проем. Ночь — время грозных метаморфоз. Я не удивлюсь, если бечевка изменит свои качества, а я получу новую шишку. Или она навредит мне иным способом: стремительно опустит крепкую петлю на мою шею, а пол в ту же секунду исчезнет под моими ногами, чтобы я мог аккуратно повиснуть на кухонной виселице. Могут ли вещи навредить человеку? Обычно, пожалуй, нет. Но ночью обыденность рушится. Для этого даже не нужно покидать свой дом. Я редко выхожу ночью из своего жилища. Когда же я это делаю, то в ясную и безлунную ночь смотрю на мертвенные звезды. Голодное пространство влажно дышит своей изувеченной утробой прямо на меня. Чем оно меня может удивить? Монструозными существами или агрессивными преступниками? Пока я не встречал ни тех, ни других. Если во встречу с ночными чудовищами я не особо верю, то исключать столкновение с криминальными элементами не могу. Лет пятнадцать назад один хитрый вор украл ночью у меня велосипед. В чем заключалась его хитрость? Дом остался без охраны собаки. Это продолжалось три дня. За этот короткий промежуток времени ворюга и свистнул велик. Откуда он мог знать о пропаже моськи? Не думаю, что грабитель каждый день проверял дом на наличие пса. Он не мог действовать столь глупо. Обычно у преступников, которые крадут вещи, котелок неплохо варит! Они работают по наводкам. На это указывает и тот факт, что после этого случая мой кров больше никогда не посещали уголовники. Да и зачем им это делать, если его охраняют сразу две злобные жучки? Попробуй, сунься! Будет нужно я встречу незваных гостей тяжелым ломом или острым тесаком. С большой радостью проломлю наглые черепа железным стержнем или всажу в гнилые потроха чистое лезвие. Стоит мне услышать ночью лай, и я сразу с ножом направляюсь на улицу. Это происходит крайне редко. Наткнуться на кого-либо мне не пришлось. Я полагаю, что и не столкнусь. Бандиты должны действовать так, чтобы риск для них был крайне невелик. Иначе они не только провалят свое задание, но могут лишиться жизни! Это, конечно, сильно обрадует потенциальную жертву. Ничего не может быть хуже триумфа другого человека. Поэтому вор обставил дело так, чтобы именно он остался в хорошем настроении. У него это блестяще получилось. Так кто же украл мой велосипед? Либо профессионал, либо кто-то из соседей. У меня хорошие соседи, так что вероятно именно они и стыбрили. Ночные страхи меня не угнетают. В них очень много бодрящего начала. Бодрствование в черное время суток накладывает отпечаток не только на пространство, но и на время. Оно неравномерно дробится, легко плавится, загадочно исчезает. Если не получается выспаться днем (такое частенько бывает), то сон настигает на исходе дня. Я могу заснуть на час-другой. Просыпаюсь я уже поздним вечером. Вокруг торжествует тьма. Люди пугливо топят себя в уютных постелях. Я начинаю жить. Ночь для меня — день, а день — ночь. Зимой это становится наиболее очевидно. День в это время года столь короток, что я, ложась утром, просыпаюсь уже в дремучих потемках. Свет для меня потухает. Мое существование проходит в вечной ночи. Весна разрушает эту идиллию. Впрочем, ради особой таинственной красоты весенних ночей можно вытерпеть и уродство дня. Этот неординарный режим делает меня жильцом мира бесконечного мрака, радикально обособляет от других людей. Мой дух неистово швыряет по сумрачным волнам безбрежного океана без дна, пока эти растения одержимо молятся на свои вялые корни. Я не желаю видеть их, и едва начинает голубеть заря — я ложусь спать, чтобы, проснувшись, праздновать смерть дня. |
