|
|
All you can (eat) Жаркий июльский день в пригороде Милуоки. Джек Уиллард и все его семейство стоят на лужайке возле церкви — только что закончилась воскресная месса — и беседуют с соседями. В Божий день работать грешно, а уж говорить о работе тем более, поэтому мужчины обсуждают бейсбол, а женщины — последние события их района. Пастор также здесь на лужайке, вместе со всеми, ходит с расслабленной улыбкой между группами прихожан, периодически присоединяясь то к одному разговору, то к другому. Джек обсуждает с соседом, Робертом Патерсоном, последний матч. Брюэрс с треском проиграли Пиратам из Питтсбурга, какой кошмар! Сосед импульсивно описывает детали игры, Уиллард же в основном скупо поддакивает, дымя сигаретой — его мысли сейчас далеко. Да и, честно говоря, на бейсбол ему плевать, никогда он его не любил. С утра он словно встал не стой ноги — все не так, все не то. Еле отсидел мессу, так и подмывало поскорее выйти на воздух. Опять сердце дает о себе знать.… Теперь еще этот жизнерадостный болтун прилип так, что не отлепишь. Докопался со своим бейсболом! Уилларду шестьдесят пять, он полноват, но не толст, довольно высок. Его голову украшает длинная седая шевелюра с залысиной на затылке, лицо укрыто бородой — это сильно отличает его от соседей, коротко стриженных и свежевыбритых. Одет он, впрочем, как все — по воскресеньям жена заставляет его сменить футболку с джинсами на рубашку и брюки. На лице Джека застыла гримаса усталости, глаза скрыты темными очками. В отличие от остальных прихожан, он не стремится изобразить восторг по поводу происходящего. Все, что он сейчас хочет — поехать домой и хорошенько вздремнуть в гамаке. Но Джек знает, что этого не произойдет: каждое воскресенье с ними на мессу ходит дочь Шейла с ее семьей, а значит, сейчас они еще минут пятнадцать потреплют языками и отправятся на обед в какой-нибудь ресторан. Такова традиция. Наконец Шейла оторвалась от соседской жены, сейчас будет объявлено место приема пищи. Однако почему-то она не спешит к родителям — похоже, она собирается озвучить их планы также и Патерсонам. Только этого не хватало, Джек так хотел отдохнуть от них хотя бы сегодня! — Ну что ж, самое время для нашего воскресного обеда. Мама, папа, вы готовы ехать? Джек поспешно затушил сигарету и взял жену под локоть. Еще оставалась надежда, что соседи останутся не у дел. — Миссис и мистер Патерсон, я надеюсь, вы сможете к нам присоединиться? Полный провал. Воскресенье безнадежно испорчено… — Конечно, Шейла, с большим удовольствием! — сосед энергично закивал, всем своим видом выражая готовность ехать куда угодно. «Смотри не выпрыгни из штанов, придурок», — подумал Джек. — Замечательно! Мы с мужем как раз присмотрели на днях прекрасный вьетнамский буфет в паре миль отсюда, давайте поедем туда? От неожиданности Джек поперхнулся и выронил изо рта сигарету. Его жена, Барбара нервно поджала губы. Тем временем Патерсоны уже вовсю трясли головами: — Да-да, давайте! Отличная идея! В мгновение Джек подскочил к дочери и, взяв ее под локоть, со словами: «Шейла, дорогая, можно тебя на секунду?», — увел в сторону. Жена поспешила за ними. — Ты что творишь, ты охренела? Вьетнамский буфет, да еще и в воскресенье!.. Какого черта, Шейла?! — Папа, успокойся, мы все помним, что ты служил во Вьетнаме, но я специально для тебя три раза уточнила: этот ресторан держат хвонги. Они же были нашими союзниками, правильно? — Ну, допустим… — нехотя признал Джек. — Мы же можем отдать дань уважения нашим союзникам и провести в их ресторане наш воскресный ужин? В конце концов, эти люди пожертвовали всем, сражаясь за свободу! — Ладно-ладно, черт с тобой, поехали к этим хвонгам, а то у меня сейчас от твоего пафоса задница слипнется. Хотя как по мне, так все эти узкоглазые одинаковые, за всеми нужен глаз да глаз! — Ну вот ты за ними и последишь, пап! Барбара, Шейла, ее муж Алан и Патерсоны (они подошли поближе по ходу перебранки) дружно засмеялись. — Уж послежу, не волнуйся, — пробурчал Джек несколько сконфуженно — тебя, соплячку, забыл спросить, что мне делать. Джек поправил на носу темные очки. Секундное замешательство прошло, и он снова был готов раздавать указания. — Все по машинам! Барбара, хорош трепаться. Святой отец, извините, но у нас дела. Шейла, где там твой гребанный гадюшник? Полчаса спустя три машины припарковались рядом с небольшим ресторанчиком на окраине города. Это была обычная одноэтажная бетонная коробка, сразу за которой начинался пустырь с вкраплениями пожухлой травы. От дайнера или магазина хозтоваров буфет отличали лишь два сиротливо болтающихся красных бумажных фонарика и стилизованная под лаосскую письменность вывеска: «Долина Кувшинов». В окне за стеклом мигала неоновая надпись: «Все что вы сможете съесть за 10 долларов». И ресторан и местность вокруг него выглядели безлюдными. Джек вышел из машины и осмотрелся. Он много раз бывал в этом районе, но никогда не проезжал через этот закоулок. «Неужели у них получается делать бизнес в такой дыре?» — подумал он. Шейла тем временем уже активно зазывала всех внутрь, Алан с сыном безмолвной тенью плелся за ней. «Что за тряпка? Смотреть противно!» — Джек сплюнул в сердцах и, пропустив вперед жену, вошел в ресторан последним. Мгновенно он погрузился во тьму. За спиной зловеще позвякивали стеклянные бусы, служившие второй дверью. Джек сдвинул на лоб темные очки, но даже после этого глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку. — У вас что, нет денег счета оплачивать? Почему такая темень? — сказал он ближайшему официанту. Тот лишь растерянно улыбнулся в ответ. — Ты по английски-то понимаешь, сынок? — Папа, хватит ругаться, иди к нам! — Шейла махала ему рукой из-за дальнего стола. Оставив перепуганного вьетнамца у двери, Джек пошел к своим. Надо сказать, что интерьер ресторана был скорее китайским, чем вьетнамским. Бросалось в глаза обилие драконов и иероглифов. «Наверняка купили эту халупу у других узкоглазых, когда те разорились. А интерьер переделывать не стали — решили, и так сойдет, Азия и Азия, кто будет разбираться», — подумал Джек. В целом же заведение производило не самое приятное впечатление. Все вокруг, включая мебель, выглядело липким и издавало приторные запахи. На интерьере лежала печать усталости: ремонт здесь явно делали довольно давно. На одной из стен рядом с лаковым панно висел прошлогодний календарь с китайскими карпами. Других гостей, кроме их компании, в ресторане не было. Стоило Джеку подойти к столу, как все Уилларды и Патерсоны мигом повскакивали со своих мест с тарелками наперевес — за время, прошедшее с начала мессы, они успели порядком проголодаться и теперь не могли дождаться момента, когда можно будет наброситься на буфет. Тем более, что в глубине зала так призывно светились под лампами стальные мармиты с едой. Джек тоже взял свою тарелку и проследовал вслед за остальными. Аппетит словно куда-то пропал. Джек вяло выцеплял с подноса спринг-роллы по одной штуке и с тоской смотрел на убегающий вдаль ряд буфетных блюд. Его родные вместе с Патерсонами тем временем с энтузиазмом наполняли тарелки. Уиллард ворошил щипцами заветренную лапшу по-сингапурски, когда его слух уловил разговор двух официантов. Он не мог понять, о чем они говорят, но язык, на котором они общались, явно отличался от хмонгского. Страшная догадка тигром промелькнула в его голове. Джек прислушался: догадка переросла в уверенность. Бросив щипцы, он быстрым шагом пересек ресторан, и через несколько мгновений был у стола, где члены его семейства вместе с Патерсонами уже активно поглощали набранную в буфете еду. Роняя на пол спринг-роллы, Джек резко наклонился к уху дочери, так что та отпрянула от неожиданности. — Шейла, я только что слышал как разговаривают официанты, и я хочу тебе сказать — ЭТО НИ ХУЯ НЕ ХМОНГИ! — Господи, папа, зачем ты меня так пугаешь? Да кто же они тогда? — ОНИ ВЬЕТНАМЦЫ!!! — Джек в бешенстве брызгал слюной и сотрясал тарелкой, уже добрая половина содержимого которой была на полу. От вида разъяренного деда, сын Шейлы испугался и расплакался. — Ну, вьетнамцы — и вьетнамцы, что же здесь такого? Лучше посмотри, как ты напугал Билли! — Джек, действительно, незачем так кипятиться, война ведь давно закончилась, теперь мы все друзья! — Это Роберт Патерсон решил вмешаться в разговор с посланием мира и любви. — А ты вообще рот закрой, Патерсон, я не с тобой разговаривал, крыса тыловая! Теперь настала очередь возмутиться Миссис Уиллард. — Джек, что ты себе позволяешь, это же наши соседи! — Заткнись, старая ведьма! От обиды и шока Барбара раскрыла рот, но не нашла, что ответить мужу и расплакалась. — Папа, посмотри, что ты наделал! Немедленно извинись перед мамой! — В самом деле, мистер Уиллард, нельзя же так, успокойтесь, пожалуйста, — Алан, трясясь от страха, попытался разрядить обстановку. — Да что ж вы все рты-то пооткрывали! Первый и последний раз тебе говорю, пиздюк: не гавкай на меня! — Папа, нельзя так выражаться при Билли! — Ничего-ничего, ему полезно, хоть чему-нибудь полезному научится от деда, а то мамка с папкой ему только и делают, что сопли подтирают! При этих словах Билли заплакал втрое громче, и теперь все сидящие за столом включились в перепалку, так что в общем хоре можно было различить лишь отдельные возгласы и ругательства. Встревоженные официанты засуетились, забегали по залу. Наконец один из них скрылся на кухне и через минуту появился вновь в сопровождении пожилого вьетнамца в красном шелковом халате. По всем признакам это был владелец ресторана. Вьетнамец подошел к столу Уиллардов и с улыбкой спросил на плохом английском: — Что-то случилось у дам и джентльменов? — Нет-нет, все в порядке, простите что мы так расшумелись! — поспешила ответить Шейла. — Осень хорошо, тогда мы вам не мешать. Джек обернулся, чтобы рассмотреть хозяина ресторана, и от удивления выронил из рук тарелку. В разные стороны покатились по полу спринг-роллы. Лампа осветила знакомые черты лица. Словно вспышка, промелькнули перед глазами картины из прошлого: ночные джунгли, скупо посеребренные луной, он и пятеро его парней неслышно приближаются к тайной норе, где засели вьетконговцы. Пабло бесшумно перерезает горло часовому, и вот они уже у входа. Джек жестами дает приказ атаковать убежище. Ребята занимают огневую позицию, Бен бросает в нору гранату, бесконечная секунда, потом взрыв, крики — и тут же взвод начинает палить по входу из всех стволов. Еще несколько мгновений и крики стихают — у вьетконговцев не было ни единого шанса. Но Джек не видит этого: пока шла стрельба, кто-то набросился на него сзади, повалил в кусты и начал душить его ремнем его же собственного автомата. В глазах темнеет, сил осталось совсем немного, но Джек каким-то чудом дотягивается до ножа на щиколотке, и из последних сил бьет им вьетнамца в грудь. Ремень ослабевает, противник с хрипом падает на землю, лунные лучи освещают застывшие в предсмертной гримасе черты лица главной цели их операции — полевого командира по имени… — Нго Фу Дунг, это ты?! Я думал что убил тебя под Зилинем! Глаза старого вьетнамца загорелись первобытной яростью. Казалось, что он испепелит Джека взглядом. Выдержав паузу, вьетнамец лукаво улыбнулся — и со словами: «Приятный вам вечер, дорогие гости» согнулся в полупоклоне. Распрямившись, он едва заметно на секунду сдвинул пальцем полу своего халата, так чтобы Джек один увидел ужасный шрам на его груди, после чего развернулся и удалился на кухню. К столу тем временем тут же подбежал молодой вьетнамец со шваброй, шустро смел в совок осколки тарелки и скрылся. Джек так и остался стоять с отвисшей челюстью. Все члены его семьи вместе с Патерсонами также притихли — они не ожидали такого поворота событий. Даже маленький Билли перестал плакать, словно почувствовав, что что-то пошло не так. Джек медленно развернулся к столу. Взоры членов его семьи и Патерсонов были обращены на него. — Семья, я хочу чтобы мы собрались и действовали как команда. Патерсоны — вас я тоже имею в виду. Забудем про нашу ссору — нам нужно срочно сплотиться! — Джек, о чем ты?! Ради Бога, успокойся! — Барб, любовь моя, поверь, сейчас не время для спокойствия. Нам всем нужно максимально сконцентрироваться на задаче, которую я сейчас поставлю. От этого зависит будущее нашего города, возможно даже будущее всей Америки… — Папа, ну что ты несешь, какая Америка…. Пожалуйста, прекрати этот спектакль, давай просто спокойно поедим. Ты и так уже поставил на уши весь ресторан! — Шейла, ты знаешь, я очень тебя люблю, но если ты сейчас не замолчишь, клянусь Богом, я дам тебе по шее. Ты думаешь, я шучу? Думаешь, это все какая-то дешевая комедия? Ты хоть представляешь, кто этот сморщенный старый хрен, который выходил к нам сюда пять минут назад? Это Нго Фу Дунг, самый опасный вьетконговский диверсант, которого я когда-либо встречал! Ты даже представить не можешь, сколько жизней наших парней на его счету. Я полтора года охотился за ним, думал, что убил его, но он выжил! И не просто выжил — он приехал в мой родной город, на мою землю! Джек на секунду замолчал, опустив голову; видно было, что слова даются ему нелегко. — Я не могу убить этого ублюдка в мирное время — меня посадят. Но вместе мы сможем пустить его по миру, так что он не сможет больше высасывать жизненные соки из нашей благословенной страны. Ему не останется ничего, кроме как уехать обратно, в свою азиатскую дыру. Так вот, теперь про мой план. Когда-то давно, еще будучи студентом, я рассчитал, что чтобы отбить цену буфета, необходимо съесть две полных тарелки. Это чтобы уйти «в ноль». Если ты съел три тарелки — ты победил. Тогда это был один доллар, сейчас десять, но суть от этого не меняется — три полных тарелки — вот цена победы. Билли еще маленький и не сможет съесть больше одной тарелки, поэтому нужно разделить его две оставшиеся тарелки между всеми нами. Таким образом, получается по три целых одной трети тарелки на каждого. Но это не должны быть тарелки чего угодно. Запомните, это очень важно! Если вы накладываете рис, лапшу, хлебцы, или еще какую-нибудь лабуду, вы дарите свои деньги врагу. Этого нельзя допустить! Только мясо, только рыба, только морепродукты. Роберт Патерсон поднял руку, как первоклассник: -Но если я люблю рис и лапшу? — Патерсон, сейчас дело не в том, кто и что любит, мы на войне и нам нужно победить! Стол ответил Джеку встревоженным молчанием. — Всем все понятно? Или нужно разъяснить?! Опять молчание. — Ну, раз всем все ясно, берем тарелки и выдвигаемся на передовую! Переглянувшись, Уилларды и Патерсоны вышли из-за стола и, взяв на стойке чистые тарелки, понуро направились к буфету. Джек замыкал скорбную колонну. В его глазах читалось напряжение и предвкушение грядущего боя. Однако очень скоро Джек обнаружил, что боевая единица, сформированная им из доступных кадров, к битве не готова. То и дело кто-нибудь из членов команды норовил положить себе в тарелку дешевые овощи или рисовые крекеры, а Патерсон, выгадывая момент, когда Джек не смотрит, все время тянулся к лапше. Уиллард, как лев, метался между бойцами, предотвращая деструктивное поведение. Иногда увещевания словом не хватало, и Джек, под недовольные возгласы официантов, отбирал у нерадивого солдата тарелку и ложкой сгребал пораженческую еду обратно в общий котел. За столом царила гробовая тишина, все молча жевали, уставившись в свои тарелки. Джек был возбужден и счастлив — пока все шло по плану. Если отряд будет действовать в соответствии с приказом, победа должна достаться им легко! Главное — не позволять никому выбиваться из ритма. Тем более, что понятно, кто может стать слабым звеном. Джек с подозрением поглядывал на Патерсона и видел, как его челюсти двигались все медленнее и медленнее. Он вздыхал, размазывал соус по тарелке и явно не спешил засунуть в рот следующий кусок. Уиллард ускорился и, дожевав последний спринг-ролл, шумно положил палочки на тарелку, так что все оторвались от еды и посмотрели на него. Джек тщательно вытер рот салфеткой и, глядя Патерсону в глаза, обратился к нему. — Роберт, тебе не кажется, что ты как-то медленно ешь? Даже у твоей жены меньше еды на тарелке, а нам предстоит еще два подхода. Не пора ли поднапрячься? Теперь все с тревогой смотрели на покрасневшего, как помидор, Патерсона, и ждали, что же произойдет. Но ничего не случилось. Роберт молча уткнулся взглядом в тарелку и продолжил есть чуть быстрее, чем раньше. -Ну вот, так гораздо лучше. А то возишь еду по тарелке, как баба! И тут Патерсон взорвался. Вскочив из-за стола, он бросил палочки с едой себе под ноги и заорал Джеку в лицо: — Заткнись, Уиллард, закрой свой поганый рот! С самого момента, как мы вошли в ресторан, ты только и делаешь, что терроризируешь всех нас — говоришь, что нам есть, что пить, заглядываешь в тарелки! Говоришь, что хочешь разорить какого-то вьетнамца, которого мы видим первый раз в жизни, и заставляешь нас помогать тебе в этой идиотской затее! Я как будто внутри какого-то безумного ночного кошмара! Как будто я залез в голову параноика! Какого черта, Джек, кем ты себя возомнил?! Уиллард спокойно выслушал гневную тираду Патерсона, ни один мускул не дернулся на его лице. Когда же тот утих, он невозмутимо ответил: — Просто я гражданин и патриот. — Я больше не хочу участвовать в этой клоунаде, мы уходим! Лиз, пойдем! А с тобой, Уиллард, я не желаю больше разговаривать! Никогда! — Как тебе будет угодно, Дэйв, как тебе будет угодно. Патерсоны шумно собрались и вышли из ресторана. Пока они шли по залу, было слышно, как Роберт продолжал выкрикивать проклятия в адрес Джека. Повисла неловкая пауза. Родные Уилларда многозначительно переглядывались через стол. Сам же Джек был расслаблен и спокоен. На лице его была улыбка. Наконец Уилларды решились прервать молчание. Первой, как всегда, заговорила Шейла: — Папа, скажи, зачем ты обидел Патерсонов? Как вы теперь будете общаться с соседями? Они же раструбят по всей округе о том, что ты себя безобразно вел. А о маме ты подумал? Как ей теперь быть? — Не волнуйся, дочка, я просто проверил его на прочность. Патерсон — жалкий сосунок, так зачем же жалеть о потере таких никчемных знакомых? — Джек явно был в приподнятом расположении духа. — Джек, я больше не могу это выносить, — Барбара, не поднимая взгляда, медленно произносила каждое слово, — всю мою жизнь ты позоришь меня. Все в округе уже давно смеются надо мной. Патерсоны были последние соседями, которые общались с нами, теперь ты умудрился поссориться и с ними… — Барб, чего ты расстраиваешься? Какая разница, что думают соседи? Главное, что мы семья, и мы вместе. Мы прекрасно справимся и без них — надо только немного поднажать… — Нет, все, я больше не хочу тебя слушать! Шейла, Алан, собирайтесь, мы уезжаем! — Всем сидеть, никто не уходит из-за стола! Нельзя сдаваться! — Папа, прекрати! Неужели ты не видишь, что ты наделал?! Мы больше никогда — слышишь — никогда никуда с тобой не пойдем! Мне очень-очень стыдно за тебя, сегодня ты опозорил всех нас! — Ах, раз так, ну и катитесь ко всем чертям! Скатертью дорога! Думаете, я не справлюсь один? Думаете, вы так мне нужны? Да вы для меня балласт! Обуза! Я один проворачивал такие операции во Вьетнаме, что вам и не снилось! А уж с этим узкоглазым старпером я справлюсь и подавно! Разделаю его на раз-два без ваших соплей! Родные Джека уже вышли из-за стола, Шейла и Барбара плакали. Алан вел за руку Билли, который крутил головой по сторонам, явно плохо понимая, что происходит. — Давайте-давайте, валите, не задерживайтесь. А ты Шейла, не забудь подтереть нос своему мужу! Удивляюсь, где ты вообще отыскала такую тряпку, непонятно, кто из вас двоих мужик! Наконец хлопнула и закрылась входная дверь. Обезлюдевший стол, заставленный тарелками с недоеденными буфетными блюдами, выглядел, как покинутое поле боя. Джек понимал, что закончена только первая битва, и самая ожесточенная борьба еще впереди. Ему предстояло решить непростую задачу. Нужно было выигрывать войну в одиночку. «Конечно, — подумал он — можно было бы просто опрокинуть все чаны с едой и убежать, пока вьетнамцы не вызвали полицию. Но Барбара уехала на его машине (ключи он опрометчиво отдал ей перед входом в ресторан) да и, кроме того, разве такой поступок был бы достоин офицера? Разве не опорочил бы он так честь своего полка и боевого знамени? Нет, так поступают только трусы, а он, Джек Уиллард, привык смотреть опасности в лицо и будет биться по-честному, до конца!» Буквально из ниоткуда возникли шустрые официанты и унесли осиротевшие тарелки. Джек окинул взором оперативной простор запятнанной скатерти и преисполнился решимости. Резко встав из-за стола, он направился в туалет. Склонившись над унитазом и засунув два пальца в рот, он дал спазмам очистить желудок от съеденного, терпеливо дождавшись, пока вместо рвоты стала выходить отрыжка. Джек умылся и тщательно вытер рот бумажным полотенцем. В динамиках под потолком туалета играла расслабляющая восточная музыка, протяжно скулила эрху. Джек посмотрел на себя в зеркало. Взгляд выражал стальную готовность к бою. Словно и не прошло сорока лет с лишним лет с тех пор, как он последний раз шел в атаку под шум вертолетов и яростные возгласы солдат. Джек смочил руки под краном и пригладил волосы. Теперь он окончательно готов. Зал ресторана словно замер в ожидании. Исчезли почти все официанты, не раздавалось никаких звуков. Джек неторопливо подошел к буфету и взял тарелку. Повертев ей в воздухе, он громко сказал, обращаясь в сторону кухни: — Ну что, Нго Фу Дунг, вот мы и остались с тобой один на один, только ты и я. Не надейся, бой еще не окончен! Не став дожидаться ответа, Джек тщательно застелил свою тарелку морепродуктами, и направился к столу. Он ел размеренно, не торопясь, экономя силы, и рассчитывая объем желудка так, чтобы еда укладывалась в нем ровными плотными слоями. Неожиданно, краем глаза он заметил, как официанты выкатили новый чан с лапшой и поставили его вместо креветок. Джеку не составило сложности понять нехитрый план Нго Фу Дунга. Пока не убрали мясо, он успел наполнить еще одну тарелку, но вскоре на месте ребрышек в пряном соусе и зеленого карри с курицей уже блестели пустые мармиты. Джек подозвал официанта, тот нехотя подошел. — Почему уносят еду? — Мы меняем блюда на свежеприготовленные. Просто подождите немного, поешьте пока лапшу или рис. — Сынок, не еби мне мозги. Ты думаешь, я не понимаю, что здесь происходит? Я заплатил деньги не для того, чтобы набивать брюхо всякой хуйней. Скажи своим, чтобы немедленно несли нормальную еду, или я сам приду за ней. Официант молча кивнул и исчез на кухне. Джек не торопясь доел мясо, однако смену еды так и не принесли, за исключением какого-то овощного блюда, чья полезность для дела победы была не намного выше, чем у риса. Уиллард подождал еще минуту и пошел на кухню. Откуда-то сбоку из-за вазы выпрыгнул официант, и попытался преградить ему путь. — Мистер, туда нельзя! Кухня — нельзя! Джек легко отодвинул его рукой. — Съебись, пиздоглаз! Из кухни выскочили два поваренка в белых шапочках и фартуках, и принялись активно махать руками, говоря что-то по-вьетнамски. Тем не менее, загородить проход они не посмели, поэтому Джек просто прошел мимо, не обратив на них внимания. На кухне было еще три человека, Уиллард тщательно оглядел помещение, но Нго Фу Дунга не обнаружил. Возле плиты стояли и источали пряные ароматы металлические емкости с блюдами из мяса и морепродуктов. Джек подошел к самому старому вьетнамцу, в котором он на глаз определил шеф-повара. — Позови хозяина. Вьетнамец активно замотал головой, делая вид, что не говорит по-английски. Джек обернулся на остальных поваров — все так же мычали и мотали и жестами показывали, что ничего не понимают. Тогда Уиллард резко подскочил к вьетнамцу помоложе и, схватив с доски разделочный нож, приставил к его горлу. — Пожалуйста, не убивать! Прошу, мистер, не убивать! — Я смотрю, ты резко поумнел, паренек. Быстро говори мне, где прячется ваш гребанный хозяин, я знаю, что он здесь! — Наверху! Он наверху! Лестница, тут дверь! — повар показал пальцем на засаленную штору в углу за холодильником. Оставшиеся два повара зашикали и стали ругаться по-вьетнамски. Тот что-то ответил им, но Джек уже не слушал — он устремился к занавеске, отдернул ее. За ней дверь, она не заперта. Узкая темная лестница. Борясь с одышкой, Джек побежал вверх, перескакивая ступени. Наконец, еще одна дверь. Не видно не зги, свет проходит только через узкий контур проема. Джек нащупал ручку и резко раскрыл дверь. Секунда потребовалась глазам, чтобы перестроиться после темноты пролета, но вот уже Джек видит комнату, заполненную красным полумраком. Окна завешены шторами, на полу ковер, у стены стеллаж с большими лаковыми панно и резными деревянными статуэтками, в углу — красивая антикварная ваза. Последи комнаты за огромным столом красного дерева сидел Нго Фу Дунг и курил тонкую самодельную сигару. В накрывшей их тишине было слышно, как тлеет сигара, и где-то внизу, в зале, играет эрху. Джек и Фу Дунг молча смотрели друг на друга. — Ты прийти ко мне в ресторан, Джек Уиллард, что ты хотеть? — Я «хотеть» очистить свою страну от тебя и твоей поганой рожи! Нго Фу Дунг рассмеялся тонким, почти девичьим смехом. — Это невозможно, теперь Дунг гражданин Америка, он такой же американец, как Джек Уиллард! Джек непроизвольно сжал рукоять разделочного ножа. — Опусти нож, Уиллард, ты же не хотеть идти в тюрьма. Война кончиться, теперь ты не мочь безнаказанно убивать мой народ. — Для меня она не кончалась, думаю, как и для тебя. Я не могу тебя убить, это правда. Но я сделаю все, чтобы разорить тебя. Я предлагаю тебе честный бой — ты скажешь своим халдеям, чтобы они вернули в буфет дорогие блюда, и я буду есть столько, сколько смогу, пока не потеряю сознание. Если я выиграю, съем продуктов на сумму, бoльшую, чем заплатил вместе со своей семьей, ты уберешься из моего города, и я больше никогда о тебе не услышу. Если же я проиграю, и ты останешься в плюсе, то я раз и навсегда забуду дорогу к твоему заведению и до конца своих дней не вспомню о твоем существовании. Как тебе мои условия? Нго Фу Дунг медленно выпустил изо рта сигарный дым. Видно было, что он всерьез обдумывает предложение Джека. — Тебе будет тяжело победить меня, Уиллард, твои родные бросить тебя — я в большом прибытке! — Не беспокойся, я с тобой и один справлюсь. Глаза Фу Дунга злобно сверкнули. — Все такой же упрямый, Джек Уиллард, упрямый и глупый. Я принимать твой спор — спускайся в зал и ешь, сколько сможешь, любой еда. Я посмеяться, когда от обжорства тебя разорвать и ты разбросать по ресторану свои кишки. — Еще посмотрим, кто разбросать свои кишки, узкоглазый. — Джек воткнул кухонный нож в стол Фу Дунга. На лице вьетнамца не дрогнул и мускул, только покачнулась тонкая струйка дыма от сигары. Уиллард открыл дверь, чтобы уйти, — И да, если ты еще не понял, мы в Америке — у нас здесь в помещении не курят. Внизу, на кухне, выстроившись в ряд вдоль плиты, стояли повара и официанты. Джек заметил, что один из них прятал за спиной нож. Вдруг зазвонил подвешенный на стене телефон. Старший из поваров взял трубку и молча выслушал невидимого собеседника, брови его при этом поднимались все выше и выше. Повесив трубку, он подошел к остальным работникам ресторана и что-то сказал им шепотом. Обменявшись удивленными взглядами, они быстро разошлись по своим местам. Вновь заработали плиты, застучали ножи, официанты поспешили в зал с чанами, наполненными едой. Джек вышел из кухни, взял тарелку и пошел к буфету. Официанты замерли в тревожном ожидании. Джек не спеша наполнил тарелку морепродуктами и вернулся к столику. С десяток внимательных невидимых глаз следили за ним изо всех концов зала. Уиллард не торопясь приступил к еде. Спешка была ни к чему: от нее пища только хуже укладывается в желудке. Объем же желудка был сейчас главным стратегическим ресурсом Джека, и он не мог им рисковать. Казалось бы, теперь все должно идти согласно плану. Но что-то было не так. Джек тщательно перетирал зубами креветок и кальмаров, и в голове его блуждала несформированная и невысказанная смутная догадка. Он чувствовал подвох, но не мог понять, в чем его суть. Наконец когда половина тарелки опустела, он вдруг осознал — у еды, которую он с такой тщательностью укладывал в своем желудке, не было вкуса. Он словно ел тушеную целлюлозу. Аппетит исчезал на глазах. Джек с трудом доел остатки морепродуктов и подозвал ближайшего официанта. — Что вы сделали с едой? Почему она стала безвкусной? Официант ехидно улыбался. — Мистер Уиллард хотеть морепродукты и мясо, мы приготовить их для него. Смутное ощущение переросло в догадку. — Вы что, не добавили глутамат? — Все в самом лучшем виде для вас, мистер Уиллард. Не снимая с лица улыбки, официант поклонился и исчез за пыльным пластиковым кустом. Джек прикинул свои силы. Без глутамата ему было явно не совладать с Фу Дунгом. Просить же официантов его добавить было явно бесполезно. Джек вновь направился на кухню. Повара смотрели на него ненавидящими взглядами, но помешать не пытались. Недолго покопавшись на стойке со специями, Уиллард нашел нужный пакетик с иероглифами. Вернувшись в зал, он подошел к буфету и тщательно посыпал белыми кристаллами емкости с едой. Джек подождал, пока глутамат растворится, и наложил себе полную тарелку мясных блюд. За столиком он на всякий случай еще раз окропил еду кристаллами из пакетика. Теперь глутамат хрустел на зубах, как сахар, но какой же вкусной стала еда! Джек с трудом сдерживал себя, чтобы выдержать победный темп и не начать заглатывать пищу слишком быстро. Есть хотелось все сильнее. Покончив с одной тарелкой, Джек тут же направился за второй, затем за третьей. От обилия пищи и глутамата перед глазами плыли радужные пятна. Еда, заполнив желудок, подступала к горлу. Джек ощутил сильный приступ тошноты. С трудом поднявшись из-за стола, он побрел в туалет. Снова два пальца в рот — недожеванная масса толчками покидала его тело и с отвратительным звуком падала в унитаз. Одышка, резкая боль в животе. С трудом понимая где он находится, Джек по стене дополз до умывальника. Открыл кран, умылся. Посмотрел на себя в зеркало. Незнакомое опухшее лицо, заплывшие глаза, потный лоб. Джек умылся холодной водой. Лицо не стало более знакомым, оно даже не побледнело. Должно быть, Джек случайно задел сенсор сушилки для рук, поскольку та вдруг стала с хрипом включаться и выключаться, словно сирена авиатревоги. Отражение кривилось в уродливой гримасе — громкий звук резал слух. Джек зарычал от злости и со всей силы ударил по зеркалу. Оно с дребезгом осыпалось осколками на кафель. Уиллард смыл кровь с руки и замотал разбитую кисть туалетной бумагой. Боль немного отрезвила его, как если бы кто-то спросонья дал ему пощечину. Все так же держась за стену, он вышел из туалета обратно в зал и, пошатываясь, направился к буфету. На девятой тарелке Джек почувствовал, что теряет контроль над происходящим: живот надулся, как футбольный мяч, и болел так, словно в него пырнули ножом; тек нос, из глаз лились слезы, лоб покрылся холодной испариной. Он больше не мог подцеплять еду палочками и перешел на вилку с ножом, но даже с ними ему приходилось нагибаться почти к самой тарелке, чтобы донести пищу до рта. Джек понимал, что больше встать из-за стола он, скорее всего, уже не сможет, поэтому в последний заход он из последних сил вытащил из паза чан с креветками и дотащил его по полу до своего столика. Официанты сопровождали каждый его шаг удивленными взглядами, но не произнесли ни слова. Казалось, что от напряжения живот Джека вот-вот взорвется, словно переполненный водой воздушный шарик. Последние силы ушли на то, чтобы взгромоздить емкость на стол. На то, чтобы заморачиваться с тарелками энергии уже не оставалось, и Джек стал есть прямо из чана. Еда с трудом проходила в глотку, но он продолжал жевать, запихивая в себя пищу через силу. Чан пустел крайне медленно. Креветки остыли и превратились в клейкое безвкусное месиво. Джек высыпал в чан весь пакетик с глутаматом, но и это не помогло. Рецепторы, убитые слоновьими дозами химиката, больше не воспринимали вкус. Наконец, через неизвестное количество бесконечно долгих минут, Джек смог нащупать вилкой металлическое дно. Теперь нужно было поднажать: до победы оставался всего один рывок! От количества съеденного было трудно дышать. Джек опустил голову на стол, наклонил чан и вилкой стал сгребать еду прямо себе в рот. Очень скоро сил на то, чтобы управляться с приборами ,не осталось. Джек стал сначала помогать себе пальцем, а потом и вовсе бросил вилку и стал есть руками. Осталась позади четверть чана, затем половина, три четверти… Креветки выскальзывали из пальцев, Джек подбирал их со стола и снова пытался запихнуть в рот. Липкий соус стекал по рукам и, доходя до локтей, бурыми каплями падал на пол. Джек уже не замечал этого, все силы уходили на разжевывание еды. Откуда-то со стороны кухни раздался хлопок двери. Джек не обернулся. Медленно прошуршали по залу чьи-то тихие шаги. Невидимый пока человек, молча подошел и встал прямо перед столом Уилларда. Джек физически ощутил на себе его взгляд. С трудом повернув голову, он посмотрел на пришедшего. Перед ним стоял Нго Фу Дунг, ссутулившийся и бледный, как смерть. Одной рукой он перебирал нефритовые четки, другая была скрыта полой халата и держала что-то напоминающее футляр от очков. Фу Дунг смотрел Джеку прямо в глаза. Понимая, что нельзя останавливаться, Уиллард продолжал набивать рот едой. — Остановись, Уиллард, если ты есть больше, ты умереть. Джек промычал что-то похожее на «Нет». Ни поднять головы, ни что-то сказать он уже не мог. В глазах темнело, казалось, что креветочный соус заполнил череп и превратил мозг в липкую бесформенную массу. Мысли исчезали, не успев возникнуть, как будто кто-то писал что-то на бумаге и тут же зачеркивал — расписывал ручку. Джек догреб остатки со дна чана, и запихнул их в переполненный рот. Ослабевшие руки выпустили емкость — и она с грохотом упала на пол к ногам Фу Дунга. Лопнула и отлетела в сторону пуговица на рубашке. Джек лежал на столе и бессильно вращал глазами, как загнанная лошадь. Нго Фу Дунг долго молча смотрел на пустой чан. Когда же он, наконец, поднял взгляд, его было не узнать. Казалось, он разом постарел на двадцать лет. — Ты победить, Джек Уиллард, — тихо сказал он, и голос его был хриплым, как если бы его мучила жажда, — черт бы тебя брать, ты победил… Взмахнули полы халата, футляр для очков разделился и Джек увидел, как сверкнуло тонкое лезвие, но лишь на миг — Фу Дунг размахнулся и со всей силы воткнул нож себе в живот и дернул рукоятку вверх. От неожиданности Джек поперхнулся едой. Издав глухой звук, вьетнамец побледнел и медленно осел на пол, свернувшись, словно гусеница. Окрашивая халат, из раны потекла на пол красная струя. Официанты, очнувшись от шока, бросились к своему боссу, но было уже поздно. Фу Дунг словно рыба с хрипом глотал воздух ртом и смотрел перед собой стекленеющим взглядом. Меньше, чем через минуту все было кончено. Впрочем, Уиллард этого не увидел. В ту секунду, когда Фу Дунг воткнул в себя нож, у Джека в груди словно оборвалась какая-то струна. Резкая, жгучая боль спазмом сковала тело, не хватало дыхания. Он потянулся к вороту рубашки, чтобы расстегнуть пуговицу, но руки больше не слушались. Джек сполз под стол и ударился головой об пол. Проваливаясь в густую бархатную темноту он успел подумать, что победил, но не почувствовал от этого ни радости, ни огорчения. Последним, что он услышал, был отдаленный звук радио. Задорный до тошноты ведущий начинал семичасовую программу по заявкам: «Дооооообрый вечер, Милуоки! С Вами радио «Азия» и я…» — имени ведущего Джек уже не услышал. |
