|
|
Гейропа Основа государственной культурной политики России кратко сформулирована в официальном тезисе «Россия не Европа». Посредством негации от Европы, Россия идентифицирует саму себя, то есть слово “Европа” стало частью определения самой России. Массовым сознанием был изобретен усовершенствованный вариант этого слова, проливающий свет на то, в противопоставлении чему именно определяет себя Россия. Россия противопоставляет себя Гейропе. Уморительный текст “Европейская модель уничтожения семьи – преддверие ада” приводит практически полный каталог народных ужасов. В их числе: “в школах Германии практикуется сексуальное просвещение детей, где гомосексуализм стоит в одном ряду с нормальными половыми отношениями”; “в Швеции более 40 тысяч детей имеют родителей (или одного родителя) – гомосексуалистов”; “в Германии относятся к гомосексуализму практически как к нормальному виду половых отношений. Бывший мэр Гамбурга и мэр Берлина – открытые гомосексуалисты“ (Олег Матвейчев. Livejournal. 16.09.2014). Комментаторы единодушны: “Европа загнивает!”. Заметим огромный диссонанс между заурядностью информации об изменениях в Европе, проходящей реформацию института семьи, и грандиозностью вывода. Такой скачок мысли говорит о том, что угрозу представляет не сама новая модель семьи, а нечто более общее. Чтобы объяснить, что именно, посмотрим на другую цитату из консервативной агитки: “Европейская система ценностей представляет собой пирамиду, на вершине которой находится свобода. Но кто знает, не такая ли система ценностей была в Содоме? Финал известен. [...] Но есть ли инструкция, как жить в таком спятившем мире и не разрушить себя и свою жизнь? Да, есть. Это Библия. [...] Библейская притча о Содоме и Гоморре, испепеленных за отход от фундаментальных человеческих основ, становится сейчас страшно актуальной. И не только для падающей в «голубую чуму» Европы – но и для тех, кого она ее дурным соблазном тянет за собой” (Алесь Эротич, “Чума коричневая или голубая – все равно чума!”, Публицист.ru. 09.11.2014). Отношение к гомосексуальности важно здесь не само по себе. Угроза заключена не в конкретном отношении, а в самой возможности его изменения — в отходе “от фундаментальных человеческих основ”. Речь идёт о мышлении. Таким образом, проблема восприятия гомосексуальности — это всего лишь конкретный симптом противостояния двух типов мышления: одного нацеленного на неизменность; другого – на развитие.
Религиозное сознание
Религиовед Дмитрий Узланер утверждает, что “религиозность — более естественное состояние для человека, чем атеизм. Чтобы быть религиозным (хотя бы даже в смысле суеверности), не надо прилагать никаких особых усилий, а вот для того, чтобы стать атеистом и вжиться в научное мировоззрение, надо проделать над собой достаточно серьёзную работу”. (“Религиовед Дмитрий Узланер — о том, почему религии становятся всё более опасными”, The Village. 06.02.21015). Религиозно-мифологическое мировоззрение было исторически первым способом ориентации человека в мире. Человечество практиковалось в нем на протяжении тысячелетий. Сейчас оно является нашей базовой интуицией – основным способом восприятия мира. Если мы не прилагаем усилия трансформации нашего способа восприятия, мы проваливаемся в этот элементарный механизм. Такое сознание более комфортно для человека, ведь мы не любим прилагать усилия. Предметом интереса религиозного сознания являются истоки вещей. Это сознание лишено идеи формирования. Мир воспринимается как созданный божественной волей, при этом акт его создания лишен процессуальности – он вне земного времени. Мир был создан идеальным, отрываясь от своего изначального уклада, он приходит в упадок. В возвращении к истокам видится спасение мира. С перспективы религиозного сознания истинные модели поведения уже даны в прошлом. Все, что противоречит этим предзаданным моделям, клеймится как порочное и стоящее на пути возвращения к истокам. Мифологический тип сознания проявляется на разных уровнях взаимодействия человека с реальностью. Апелляция к сокровенному истоку в прошлом — это не только отсылка к сотворению мира; сакральный исток может приписываться государству, церкви, дедам и всевозможным другим святыням. Эволюционно более зрелая форма восприятия реальности основывается на представлении о развитии. Именно появление этого представления сделало возможным возникновение науки, в частности, появление концепта эволюции. Эволюция — это идея разворачивания развития во времени, которая исключает апелляцию к сакральному времени. Зрелая форма сознания оставляет человека наедине с самим собой, избавляет его от высших инстанций и идеальных предзаданных моделей, регулирующих его существование. Эти модели эволюционируют и их эволюция определяющим образом зависит от усилий самого человека. В руках человека и сдерживание этого развития. Не прилагать усилий, направленных на развитие, значит перейти из состояния эволюции в состояние деградации, выпасть в более примитивный способ миропонимания. Деградирующая форма культуры устремлена в прошлое и защищает его от будущего. Все, что не соответствует моделям, существовавшим в мифологическом пространстве прошлого, считается неприемлемым. Призыв к возвращению к исконным ценностям является формой манифестации этой деградации. Крайняя форма деградации проявляется в экстремизме. Когда, к примеру, под предлогом защиты религиозных истин уничтожаются неверующие, а патриоты уничтожают тех, кто недостаточно предан государству.
Россия не Европа
Современная Россия может считаться государством, принявшим курс на деградацию. После расстрела «Шарли Эбдо» Эдуард Лимонов дал комментарий, выражающий отношение многих русских к этому событию: «12 трупов в наказание за аморальную низость. Что ж! [...] Кстати говоря, происшедшее во Франции, – это урок и предостережение «креативному классу», – как опасно оскорблять народные верования. Под «верованиями» я подразумеваю не только религиозные верования. В России такое тоже может произойти со дня на день. Ультралиберальные СМИ не должны будут удивляться, если, после стольких лет оскорблений народа России, у народа вдруг не выдержат нервы» (“Урок и предостережение”, Livejournal. 07.01.2015). Такое действительно может произойти, ведь радикальная позиция защиты народных верований несовместима не только с возможностью формирования новых форм мировоззрения, но даже и с толерантной позицией по отношению к нетрадиционным ценностям и вообще любым инновациям. Философ Никита Елизаров утверждает, что “в контексте религиозного учения, которое основано на том, что истина уже известна во всей полноте, дарована в прошлом, и воплотилась в традиции, любое новое знание противоречит Абсолюту и потому репрессируется” (“Нужен ли бог, чтобы торговать?”, Looo.ch. 14.11.2012). Не об этом ли идет речь в тезисе из проекта “Основ государственной культурной политики”: “Никакие ссылки на «свободу творчества» и «национальную самобытность» не могут оправдать поведения, считающегося неприемлемым с точки зрения традиционной для России системы ценностей” (“Материалы и предложения к проекту основ государственной культурной политики”, Известия. 10.04.2014). Самоопределившись как негация по отношению к Европе, Россия выбрала путь возвращения к своим исконным традициям. Будучи не в состоянии конкурировать с Европой в развитии, она сделала предметом конкуренции свою деградацию, провозгласив ее своей высшей ценностью.
Выдаваемое за прошлое
Парадокс заключается в том, что истоки, ценности, святыни, на возвращение к которым берет курс традиционное общество, в действительности никогда не существовали в прошлом. К примеру, традиционная семья как её сейчас понимают в России — это союз между мужчиной и женщиной, основанный на любви. Однако одна из распространённых в России авраамических религий традиционным считает брак полигамный. Любовь, которая является частью определения “истинного” брака — это изобретение эпохи Романтизма, а до этого брак был договорным и прагматичным в подавляющем большинстве культур. Во времена Ренессанса настоящую любовь понимали как чувство мужа по отношению к любовнице, а у древних греков аналогом современного чувства любви было то, что зрелый мужчина испытывал к своему юному любовнику. Сам же “содомский грех”, который сейчас трактуют как гомосексуальность, имел множество различных значений и в Библии, вопреки распространённому убеждению, обозначает радикальную ксенофобию. (Яков Эйделькинд, “Блог библеиста. Что такое содомский грех”, Slon.ru. 19.02.2013). Иными словами, реальное прошлое в традиционном сознании подменяется фантазмом. Вот как это происходит. Наши идеи о мире и способ нашего мировосприятия являются продуктом культурной эволюции – определенным этапом аккумуляции и модификации приобретенных знаний и представлений. Традиционное сознание современного человека, получившего в наследство этот багаж, не способно осознать его в исторической перспективе, то есть как один из этапов разворачивания процесса трансформации. Оно воспринимает этот багаж как свою интуицию: эти знания и представления чувствуются им как простые и понятные истины. Традиционное сознание универсализирует то, что в данный момент интуитивно переживается им как истинное. Так появляются “исконные ценности”. Ценности, к которым хотят возвратиться, называют вечными – человеку, не утруждающему себя сомнением в своей базовой интуиции, они видятся универсальными и неизменными, то есть данными на все времена. Апелляция традиционного сознания к прошлому – это апелляция не к реальному прошлому, ведь оно – часть процесса модификации, перемен, возникновения новых форм, а апелляция к вымышленному прошлому. Михаил Ямпольский объясняет это погружение в вымышленный мир чувством рессентимента. “Ресентимент — аффект испуганного, беспомощного, не имеющего влияния на действительность — всегда выливается в фантазмы силы и несокрушимости”. (“В стране победившего ресентимента”, Colta.ru. 06.10.2014). Время религиозного сознания – это время мифическое. Оно лишено представления о процессуальности развития. По этой причине оно не способно отдать себе отчет в том, что является частью процесса развития. Проще говоря, то, что без обдумывания ценно для него сейчас, оно видит ценностью и в прошлом, и в нем же усматривает будущее.
Будущее
По поводу восприятия будущего замечательно высказывается Денис Драгунский: “Умный человек обладает историческим мышлением. Глупый человек лишен его начисто. Под историческим мышлением я имею в виду очень простую вещь: понимать, что раньше было не так, как сегодня, а завтра будет вообще по-другому” (“Про умных и глупых”, Livejournal. 18.08.12). Осознание историчности позволяет не только усомниться в том, что принятое и считающееся нормой сегодня, не было таковым в прошлом, оно еще и способно делать из этого вывод, что в будущем будет считаться нормой нечто другое. Такой признающий эволюцию культуры подход видит формируемость и не сопротивляется ей, а осознает ее как двигатель движения из прошлого в будущее. Ницше утверждал, что мыслящий человек – это тот, кто “делает что-то такое, чего еще нет” (Веселая наука, 301). Традиционное сознание увязает в мифическом времени без движения. Оно универсализирует свою настоящую интуицию и свой теперешний этап становления, проецирует его на прошлое и его же хочет повторить в будущем. На новое оно не способно. Если считающейся сегодня естественной формой семейного союза предшествовали другие нормы, то разумно предположить, что будущее за тем, что станут считаться нормальными союзы отличные от распространенного сегодня типа семьи. Это движение культурной эволюции привело к тому, что сегодня в Европе становится нормой концепт семьи, в котором вообще нет привязки к полу партнеров. С перспективы эволюционного мышления семья является историческим формированием, а её история – это сцена разворачивания этого формирования. На каждом из этапов модификации семьи она соответствует ее историческому контексту и форме развития генерировавшей ее культуры.
Гей, славяне
Изначально прилагательное “гей” означало “веселый”. Как было показано, не существует рациональных оснований для возврата к традиционным ценностям. Рациональность способна только развенчивать эту потребность. Из-за того, что рационализация невозможна в случае с вечными ценностями, они защищаются посредством закрепления за ними сакрального статуса – им придают иллюзию серьезности. Ценности, святое – это то, над чем нельзя смеяться. Это сфера, где не до шуток. Ницше был прав, когда утверждал, что настоящая наука – веселая, ведь маска серьезности всегда скрывает лишь глупость. Серьезность возможна лишь тогда, когда существует уверенность в истинности существующих знаний. Веселость же разоблачает эту глупость и вместе с этим открывает возможность “делать что-то такое чего еще нет: целый вечно растущий мир оценок, красочностей, значимостей, перспектив, градаций, утверждений и отрицаний” (Ницше, Веселая наука, 301). Пространство юмора – это пространство трансгрессии всего устоявшегося и выдаваемого за неизменное. Здесь можно позволить себе игривое отношение к самому священному и серьезному. Это отношение позволяет осознать неизменное как модифицируемое и, таким образом, снова вывести его из сакрального времени в реальное, в котором происходит модификация. В этом свете можно увидеть в патриотическом штампе “Гейропа” очень точное значение: этим словом обозначается культура не просто открытая для перемен, но стремящаяся к ним. Такая культура никогда не перестаёт адаптироваться и эволюционировать, что обеспечивает её не загнивание, но выживание. Остаётся только пожелать представителям русского мира научиться прочитывать в этом же смысле призыв из их патриотической песни: “Гей, славяне!”. |
