Журнал "Опустошитель" | Раймон Кено. Упражнения в стиле

Идея «Упражнений в стиле» возникла у Кено еще в тридцатые годы. Исходным толчком можно считать концерт «Искусства Фуги» И.С. Баха в зале Плейель, где Кено оказался вместе с писателем Мишелем Лейрисом, который вспоминает: «Я помню, что мы слушали очень увлеченно, и, выходя из зала, подумали, что было бы интересно сделать что-нибудь подобное, но в литературном плане (рассматривая произведение Баха не как контрапункт и фугу, а как выстраивание произведения посредством почти бесконечных вариаций на какую-нибудь простейшую тему). По-моему, у Кено это получилось с «Упражнениями в стиле», которые было бы ошибочно воспринимать как нечто сугубо юмористическое» (Album Raymond Queneau, Gallimard, 2002, p.84).

Впервые «Упражнения в стиле» были опубликованы в 1943 году в женевском журнале «Мессаж». Отдельной книгой вышли в 1947 году в парижском издательстве «Галлимар». Впоследствии было издано несколько измененных вариантов: в 1954 году — в журнале «Ар», с включением двух неизданных упражнений по случаю выпуска фирмой «Филипс» пластинки с записью «Упражнений в стиле»; в 1956 году — с добавлением 13 « типографированных » упражнений, (художник Пьер Фошё); в 1961 году — в «калиграфированном и литографированном» виде (художник Габрэль Пари) тиражом в 93 экземпляра без указания издателя и места издания. В 1963 году книга вышла с предисловием автора и отдельным типографическим шрифтом для каждой истории; 33 упражнения были к тому же разрисованы, раскрашены, а иногда и вылеплены художником Карельманом. Это издание включало, сверх того, список из 123 придуманных, но так и не написанных упражнений. При почти постоянном сохранении символического количества упражнений (99) состав часто менялся: так в поздних изданиях «Реакционно», «По-женски» и «Танка» заменялись соответственно на «Теорию множеств», «Липограмму» и «Хокку». Последнее прижизненное издание вышло в 1973 году. Примечательно, что автор относил «Упражнения в стиле» к жанру эссе.

Русский перевод сделан по изданию Exercices de style (Paris, Gallimard, 1947, переиздание 1984).

В автобусе маршрута S[1], в час пик. У одного типа лет двадцати-шести[2] фетровая шляпа со шнурком вместо ленты и слишком длинная шея, как будто её специально растягивали. Люди выходят. Тип, о котором идет речь, возмущается; обвиняет своего соседа в том, что тот толкается всякий раз, когда кто-то протискивается мимо. Ноющий тон с претензией на угрозу. Как только увидел освободившееся место, сразу к нему бросился.

Два часа спустя встречаю его на Римской площади перед вокзалом Сен-Лазар. Он – с приятелем. Тот ему говорит: «Пришил бы ты пуговицу к своему плащу». И объясняет, где (вырез плаща) и почему.

В середине дня, в полдень, я заходил и поднимался на заднюю площадку и платформу едва ли не битком набитого и почти переполненного общественного средства передвижения, автобуса маршрута S, который идёт от площади де ла Контрескарп до ворот Шамперре. Я увидел и заметил одного довольно смешного и изрядно гротескного молодого человека или перезрелого юношу с худым горлом и тощей шеей, на котором был головной убор, а именно шляпа, обмотанная какой-то верёвкой, то есть шнурком. В толкотне и давке, он говорил и произносил слезливым и ноющим голосом и тоном, что его сосед и попутчик специально и умышленно его толкает и пихает, каждый и всякий раз, когда кто-то вылезает и выходит. Высказав и проговорив это, он направился и устремился к свободному месту и незанятому сидению.

Через два часа, спустя сто двадцать минут я его вновь вижу и опять встречаю на Римской площади, перед вокзалом Сен-Лазар. Он в компании и в сопровождении друга-приятеля, который ему советует и подсказывает добавить и пришить еще один костяной кружок, то есть, пуговицу к его накидке, то бишь плащу.

Нас было немало, и передвигались мы сообща. Один молодой человек не очень умного вида перекинулся парой слов с не очень, как ему показалось, любезным господином, который находился рядом с ним, после чего прошел дальше и сел. Спустя два часа я встретил его снова; он стоял со своим товарищем, они говорили о тряпках.

В самый разгар дня, прилипший к месиву из бочковых селедок, плывущих в утробе жесткокопанцирного чудища с белесой мордой, какой-то цыпленок с ощипанной шеей прицепился к одной вполне миролюбивой рыбине и принялся сотрясать воздух своим жидким от негодования писком. Затем, клюнув на представившуюся возможность, упорхнул к освободившемуся местечку.

В тот же самый день я увидел, как на унылом городском пустыре с него сбивали спесь по поводу какой-то пуговицы.

«Добавил бы ты еще одну пуговицу к своему плащу», — сказал ему приятель. Беседа происходила посреди Римской площади, а ранее я видел, как он же бежал к свободному сидению. Перед этим он возмущался толчками другого пассажира, который по его словам, толкал его всякий раз, когда кто-то выходил. На этом худосочном молодом человеке была смехотворная шляпа. Это происходило на площадке автобуса S, который был переполнен в середине того же дня.

И как только нам удалось втиснуться на площадку этого автобуса?! До чего же глупый и смешной вид был у того парня! Что он делал? Пытался затеять ссору с дядькой, который – так заявлял этот напыщенный юнец – его толкал! А потом не нашел ничего лучшего, как быстро занять освободившееся место! Вместо того чтобы уступить его какой-нибудь даме!

Угадайте, кого я встретил через два часа у вокзала Сен-Лазар! Того же самого пижона! Он еще получал советы по поводу своей одежды! И от кого? От своего приятеля!

Мне казалось, что я погружен в какую-то перламутровую дымку вместе с окружающим меня множеством расплывчатых очертаний, среди которых все же довольно отчетливо вырисовывался силуэт молодого человека, чья слишком длинная шея словно свидетельствовала о трусливом и в то же время ворчливом характере ее владельца. Ленту на его шляпе заменяла витая веревка. Чуть позже он спорил с каким-то индивидуумом, — которого я не сумел различить, — после чего, словно испугавшись, исчез во мраке какого-то прохода.

Во второй части сна я видел, как он идет под ярким солнцем перед вокзалом Сен-Лазар. Он – с попутчиком, который ему говорит: «Пришил бы ты еще одну пуговицу к своему плащу».

Когда наступит полдень, ты окажешься на задней площадке автобуса, где среди толпящихся пассажиров заметишь смешного юнца: костлявая шея и мягкая шляпа без ленты. Этот малый будет чувствовать себя не очень комфортно. Ему покажется, что всякий раз, когда протискиваются входящие и выходящие пассажиры, один мужчина его нарочно толкает. Он ему об этом скажет, но тот с презрением ничего не ответит. Оробев, чудаковатый юнец от него ускользнет и усядется на свободное место.

Ты увидишь его чуть позднее на Римской площади перед вокзалом Сен-Лазар. Его будет сопровождать друг, и ты услышишь следующие слова: «Твой плащ плохо застегивается; тебе надо бы пришить еще одну пуговицу».

В смешного молодого со человека я стоял однажды автобусе маршрута S переполненном возможно из-за растяжки с шеей удлиненной шнурком в шляпе, я заметил одного. Высокомерным и плаксивым тоном, который находится рядом с ним, выражает господина свое поведением возмущение он. Ибо раз тот всякий его толкал, выходили якобы люди когда. Садится и бросается, к месту сказав это освободившемуся. Я плащу ему на пуговицу спустя; встречаю его одну; приятель часа советует к Римской площади пришить еще два.

Однажды я стоял на площадке фиолетового автобуса. Там находился один довольно смешной молодой человек: синюшная шея, веревка на шляпе. Внезапно он начинает возмущаться поведением одного голубого господина. В частности, зеленея от негодования, обвиняет его в том, что тот толкает его всякий раз, когда кто-то выходит. Сказав это, он устремляется к желтому сидению и садится.

Через два часа встречаю его перед оранжевым вокзалом. Он — с приятелем, который советует ему пришить еще одну пуговицу к его красному плащу.

(Приданное, штык, враг, часовня, атмосфера, Бастилия, письмо.)

Однажды я стоял на площадке автобуса, который вне всякого сомнения являлся частью приданного дочери г. Марьяжа, вершащего судьбами Т.С.Р.П.[6]. Там находился молодой человек, который выглядел довольно смешно, но не потому, что он не имел при себе штыка, а потому, что делал вид, будто его имел, на самом деле его не имея. Вдруг этот молодой человек набрасывается на своего врага, господина, стоящего за ним. Он обвиняет его в том, что тот ведет себя не так обходительно, как подобает себя вести в часовне. Накалив таким образом атмосферу, засранец уселся.

Через два часа я встречаю его в двух-трех километрах от Бастилии, в компании приятеля, который советует ему пришить пуговицу к плащу; этот совет он мог бы изложить и в письме.

Я не очень хорошо помню, где это происходило… в церкви, на свалке, в морге? Быть может, в автобусе? Там находились… что же там могло находиться? Яйца, ковры, редиска? Скелеты? Да, но скелеты с еще не сгнившей плотью и живые. Полагаю, именно так. Люди в автобусе. Но среди них был один (или два?), который отличался, даже не знаю, чем именно. Своей мегаломанией? Адипозией[7]? Меланхоличностью? Нет, скорее… точнее… своей молодостью, украшенной длинным… носом? Подбородком? Пальцем? Нет. Шеей и странной-престранной шляпой. Он ввязался в ссору, да-да, точно, в ссору с другим пассажиром… Мужчиной или женщиной? Ребенком? Стариком? Все закончилось тем, что… закончилось тем, что каким-то образом завершилось… Возможно, бегством одного из противников.

Кажется, я снова встретил этого персонажа, но вот где именно? Перед церковью? Перед моргом? Перед свалкой? В компании с товарищем, который с ним о чем-то говорил… но о чем? О чем? О чем?

В 12.17. в автобусе, длиной в 10 м, шириной в 2.1 м, высотой в 3.5 м, выполняющем рейс по маршруту S с 48 пассажирами на борту, в 3 км600 м от пункта отправления один индивидуум мужского пола, возраст 27 лет 3 месяца и 8 дней, рост 1 м72 см, вес 65 кг, чью голову покрывала шляпа высотой в 17 см, основание которой окружала лента длиной в 35 см, адресовал мужчине, возраст 48 лет 4 месяца и 3 дня, рост 1 м68 см, вес 77 кг, сообщение из 14 слов, формулирующих высказывание, которое длилось 5 секунд и смысл которого имел отношение к вынужденным перемещениям на расстояние от 10 до 20 мм. Затем первый индивидуум отошел от второго на расстояние 2 м10 см Сел.

118 минут спустя он находился в 10 м от вокзала Сен-Лазар, напротив выхода к пригородным поездам, и прогуливался, проходя расстояние в 30 м туда и обратно, вместе с товарищем, возраст 28 лет, рост 1 м70 см, вес 71 кг, который в 15 словах посоветовал ему переставить на 5 см строго по вертикали вверх пуговицу диаметром в 3 см.

В тот день мой внешний вид не давал мне никаких поводов для недовольства. Я как раз придумал новый наряд: в меру кокетливую шляпу и фасон плаща, который представлялся мне весьма удачным. Перед вокзалом Сен-Лазар встретил Х, который попытался испортить мне все удовольствие, стараясь доказать, что мой плащ слишком распахнут и что я должен пришить еще одну пуговицу. Хорошо еще, что он не осмелился критиковать мой головной убор.

Чуть ранее я как следует осадил одного хама, который умышленно третировал меня с особой грубостью всякий раз, когда кто-то проходил мимо от входа или к выходу. Все происходило в одном из этих противных автобусонов, которые заполняются народцем именно в то время, когда я вынужден использовать сей вид транспорта.

Сегодня в автобусе рядом со мной, на площадке, стоял сопляк, из тех, что уже почти все выродились (и к счастью, потому что иначе мне пришлось бы убивать их на месте). Что до этого мальчишки лет двадцати шести-тридцати, то он меня раздражал особенно, и не столько своей длинной, как у ощипанного индюка, шеей, сколько эдакой дурацкой лентой на шляпе, даже не лентой, а какой-то веревкой баклажанного цвета. Что за ублюдок! До чего же мерзкий! Поскольку к этому времени в автобусе было уже много народу, каждый раз в толкучке при входе и выходе пассажиров, я локтем пихал его под ребро. В конце концов он трусливо сбежал, не дожидаясь, когда в назидание я начну отдавливать ему ноги. А еще, чтобы его как следует поддеть, я бы ему сказал, что на его распахнутом плаще недостает одной пуговицы.

Однажды около полудня в районе парка Монсо, на задней площадке изрядно заполненного автобуса, следующего по маршруту S (сейчас ему соответствует 84-ый номер), я заметил персонажа с очень длинной шеей, на котором была мягкая фетровая шляпа с витым шнурком вместо ленты. Внезапно этот человек начал приставать к своему соседу, утверждая, что тот умышленно наступает ему на ноги всякий раз, когда пассажиры входят и выходят. Впрочем, он скоро прервал выяснение отношений и поспешил занять освободившееся место.

Через два часа перед вокзалом Сен-Лазар я вновь увидел его во время оживленной беседы с приятелем, который советовал ему обратиться к опытному портному, чтобы тот передвинул чуть выше верхнюю пуговицу и тем самым уменьшил разрез на его плаще.

Я толпотворительно автобусотрясся и заднеплощадничал в полуденно-лютецианском[8] пространстве-времени, когда засоседил длинношеего кругоплетеного шляпосопляка. Который говорил одному пассажиранониму: «Вы менякакнарошно толкаете всякираз когдалюд ходямимо». Выплеснув это, свободоместно дорвался. В последующем хронотопосе я увидел его вновь: он пред-сен-лазаритствовал с Х, который ему говорил «Ты бы придопугвил свой плащ» и прокакобразно гдебъяснял.

Это был не корабль и не самолет, а наземное транспортное средство. Это было не утром и не вечером, а в полдень. Это был не старик и не ребенок, а молодой человек. Это была не лента и не веревка, а плетеный шнурок. Это была не процессия и не драка, а толчея. Это был не добряк и не злодей, а ворчун. Это была не правда и не ложь, а повод. Это был не стоймя и не лежа, а желающий сесть.

Это было не вчера и не завтра, а в тот же день. Это был не Северный и не Лионский, а вокзал Сен-Лазар. Это был не родственник и не незнакомец, а друг. Это было не оскорбление и не насмешка, а совет по поводу одежды.

Одна мягкая, коричневая, раздвоенная шляпа с опущенными полями, опоясанная плетеным шнуром, находилась среди прочих шляп; ее бросало в дрожь от неровностей дороги, которые передавались ей через колеса автомобильного средства, перевозящего ее, шляпу. На каждой остановке во время перемещения пассажиров она, шляпа, ощущала довольно сильные боковые толчки, что в конце концов вывело ее из себя. Она выразила свой гнев посредством человеческого голоса, связанного с ней через массу плоти, структурно оформленной вокруг костной квазисферы с несколькими отверстиями, которая располагалась под ней, шляпой. Затем, она, шляпа, внезапно осела.

Через час или два я вновь увидел, как она, шляпа, перемещалась взад и вперед на расстоянии приблизительно одного метра шестидесяти-шести сантиметров от земли перед вокзалом Сен-Лазар. Какой-то приятель советовал ей пришить дополнительную пуговицу к ее плащу… дополнительную пуговицу… к ее плащу… сказать ей такое… ей, шляпе!

В тубовасе S сач кип; какой-то ебстукъ (твид даца тише с тел) с линдной хуйдо ешей и пляшой, ашкуренной кревевой вместо тылен, просил с гудрим непустешвентиком, которого он ябвонил в том, что тот его локтает пицесально. Онактючив таким образом, он трусмеляется к восдобному смету.

Сач супстя, я савно вачтесрю его на мирской пощадил перед козвалом Нес-Зарал. Он лыб с авортищем, коротый ему роговил: «Пширил бы ты плодонительную поцувигу к своему щаплу». Он ему запокал где (разрез).

В автобусе (который не следует путать с автопсией опуса) я высмотрел (не замастыривая) одного персонажа (не перса с ножом), украшенного (а не ух страшенного) шляпой (но не плешью) с круговым плетеным шнурком (но не с упругой шкурной плеткой). Он был обладателем (но не бил воблой по лбу дателя) длинной шеи (а не тленной шлеи). Поскольку толпа напирала и давила (не пердела, делая вид), один новоявленный пассажир (не вонью вяленый жиропас) двинул вышеназванного (не крышей двинутого). Тот возбух (не стух в бозе), но, увидев свободное место (не уд вдев в сдобное тесто), к нему устремился (не ус тря мылся).

Позднее я его заметил (не его зам этил) перед вокзалом Сен-Лазар (а не в загс-холле в сени лаза азарта); он беседовал с другом (не бес сетовал стругом) о пуговке на одежде (которую не следует путать с луковкой надежды).

Однажды я угодил в автомобил, который меня (как и остальных мудил-простофил) перевозил от стропил Контрескарп до вилл Шамперре. В нем мельтешил и чудил один дрозофил: хил, субтил, инфантил, шея-шпил из одних жил. Всех смешил его стил. Нацепил на свой рыл бандурил (текстил, винил, акрил), накрутил канитил из шимшилл и удил. Какой-то горилл изо всех сил его давил и изводил: норовил уничижить его в утил. Дрозофил завопил «Гамадрил! Дебил!», но скрыл свой пыл, отступил от перил и обезопасил свой тыл.

Спустил сто минутил я его узрил около Бастил, где он говорил с одним из кутил по поводу пуговил, пуговил, которые не пришил на свой дождевил.

Имею честь проинформировать Вас о нижеследующих фактах, беспристрастным и одновременно возмущенным свидетелем которых я оказался.

В тот день, приблизительно в полдень, я находился на площадке автобуса, который следовал по улице Курсэль в направлении площади Шамперре. Указанный автобус был заполнен пассажирами и даже – осмелюсь заявить – более чем заполнен, ибо кондуктор впустил в салон сверхдопустимое количество претендентов на право проезда, сделав это без какого-либо законного основания, но лишь по причине чрезмерной доброты души, которая граничила с фактическим попустительством и в итоге привела к нарушению установленных правил. На каждой остановке, приток и отток входящих и выходящих пассажиров создавал определенную толчею, которая вызывала протест – впрочем, не очень энергичный – одного из них. Считаю своим долгом заметить, что чуть позднее он сел, как только представилась соответствующая возможность.

К этому краткому изложению могу добавить следующее примечание: спустя какое-то время мне довелось наблюдать того же пассажира в сопровождении мужчины, личность которого я не сумел установить. Сюжетом их оживленной беседы являлись вопросы эстетического характера.

Принимая во внимание эти обстоятельства, прошу Вас дать рекомендации относительно выводов, которые мне следует сделать из вышеизложенных фактов, а также поведения, которое, по Вашему мнению, мне предстоит придерживаться в дальнейшем.

В ожидании Вашего ответа, прошу принять, сударь, заверения в моем совершеннейшем почтении.

В своем новом романе, написанном в присущей ему блестящей манере, известный романист Х, перу которого мы уже обязаны столькими шедеврами, постарался изобразить чрезвычайно характерных персонажей, действующих в ситуации, понятной как взрослым, так юным читателям. Интрига разворачивается в автобусе вокруг встречи главного героя с довольно загадочным персонажем, который вступает в конфликт с одним из появившихся пассажиров. В финальном эпизоде мы видим, как эта таинственная личность с большим вниманием слушает советы своего друга, наставника по части дендизма. Рубило мастера дарит нам чарующее ощущение редкой и радостной гармонии.

Площадка щак-щак автобуса би-би дрын-дрын маршрута S (о чем шипят пресмыкающиеся, шуршащие в шелестящих камышах[12]), приблизительно в полдень дин-дон, дин-дон, один потешный недоросль тыр-пыр, на котором был головной убор из разряда ку-ку, резко развернулся (ррраз!) к своему соседу и злобно брррр забурчал бур-бур-бур: «Вы, сударь, меня специально толкаете!» Хрясь! На этом он фьють! и шмыг! шмыгнул к свободному месту и плюх! на него плюхнулся.

В тот же день, чуть позднее, тик-так тик-так дин-дон, дин-дон, я увидел его в компании другого пентюха, тю-тю, который с ним бубнил бу-бу-бу о пуговице на плаще (ды-ды-ды, значит, было не так уж и тепло…).

Один молодой человек в шляпе с плетеной лентой. Это главный персонаж.

Одно свободное, затем занятое место. Это результат.

Однажды в полдень я сел в почти переполненный автобус маршрута S. В почти переполненном автобусе S был один довольно смешной молодой человек. Я сел в тот же автобус, что и он, этот молодой человек, который сел до меня в тот же автобус, что и я, в автобус S, который в полдень был почти переполнен. На голове у него была шляпа, которая показалась мне очень смешной, мне, севшему, подобно этому молодому человеку, однажды в полдень в автобус маршрута S.

Эта шляпа была обмотана витым шнуром, а молодой человек, который был в ней — в этой шляпе, на которой был этот шнурок, – находился в том же автобусе, что и я, почти набитом до отказа, поскольку был уже полдень; так вот, под этой шляпой с лентой, похожей на витой шнурок, находилось удлиненное лицо, продолжающееся длинной-предлинной шеей. Ах! До чего же длинная шея была у этого молодого человека в шляпе, обмотанной витым шнурком, ехавшего однажды в полдень в автобусе маршрута S.

В автобусе — который вез нас: меня и молодого человека в смешной шляпе на длинной шее – была сильная давка. В образовавшейся толкучке среди гула толкающихся вдруг послышался возмущенный голос, который исходил от этого молодого человека с длинной шеей, находящегося однажды в полдень на площадке автобуса маршрута S.

Было обвинение, произнесенное голосом, в котором звучали слезливые нотки оскорбленного достоинства из-за того, что у молодого человека, находившегося на площадке автобуса S, была длинная шея и шляпа, обмотанная витым шнурком; еще было внезапно освободившееся место в этом переполненном – так как уже наступил полдень – автобусе маршрута S, место, которое вскоре занял молодой человек с длинной шеей и смешной шляпой, место, которое он стремился занять, поскольку не желал, чтобы его толкали в полдень на площадке этого автобуса.

Через два часа перед вокзалом Сен-Лазар я вновь увидел того самого молодого человека, которого заметил ранее, в тот же день, в полдень на площадке автобуса маршрута S. Молодой человек был с приятелем того же сорта, что и он сам; тот давал ему совет относительно какой-то пуговицы на его плаще. Он внимательно его слушал. «Он», то есть, молодой человек с витым шнурком, обмотанным вокруг шляпы, которого я видел однажды в полдень на площадке почти переполненного автобуса маршрута S.

Не понимаю, чего от меня хотят. Да, я сел в автобус S около двенадцати часов дня. Много ли было народу? Конечно, много, в такое-то время! Молодой человек в шляпе? Возможно. Я не разглядываю людей в лицо. Мне наплевать. Подобие плетеного шнура? Вокруг шляпы? Может, для кого-то это и в диковину, но я в этом ничего поразительного не вижу. Плетеный шнур… Ругался с другим пассажиром? И такое бывает.

Мог ли я его видеть снова спустя час или два? Почему нет? В жизни бывает еще и не такое. Вот, помню, отец мне часто рассказывал, что…

Как добраться до ворот Шамперре, если не на автобусе S? Хуже всего ездить в часы пик (мне ли не знать?): очень трудно влезть в автобус, забитый самыми разными пассажирами: молодыми, старыми, женщинами, военными. Главное – не забыть оплатить проезд, а вот что делать дальше? Глазеть в окно, да разглядывать окружающих. Но, как правило, в дневном автобусе смотреть не на кого; не место и не время для сексапильных женщин (им все бы раскатывать на такси, да ближе к ночи). Разве что попытаться выискать какого-нибудь оригинала, как например, совсем недавно — того молодого человека с чрезмерно длинной шеей и огромной шляпой. Еще бы не удивиться плетеному шнуру вместо ленты! При наплыве очередной группы пассажиров бесполезно сетовать на толчею. Естественно, привыкнуть к подобным вещам нелегко, особенно некоторым, в частности тому молодому человеку с длинной шеей, явно не способному сдерживать недовольство в адрес своего соседа. Хотя какой мне интерес прислушиваться к раздражительным репликам и всматриваться в злые физиономии? Удовольствия мало, что и говорить. А вдруг они – драться? Быть скандалу или не быть? Бить иль не бить, вот в чем вопрос? После такого бурного начала даже как-то странно констатировать довольно вялую развязку: бегство молодого длинношеего к свободному месту. Просто так сбежать и где-то в углу спрятаться!

На обратном пути от ворот Шамперре – традиционный проезд мимо вокзала Сен-Лазар. Каждый раз одно и то же! Смотреть тошно! И тут вдруг сюрприз! Ну как тут не удивиться? Все тот же длинношеий, но уже разговаривающий с приятелем. А тот ему – втолковывать про пуговицу над вырезом его плаща. Что потом? Потом — ничего. Лишь всеобщее желание побыстрее закончить эту историю; автобусу — мчать меня дальше по маршруту, а мне — потерять их из виду, сесть на свободное место и больше ни о чем не думать.

В полдень знойное марево окутывает ноги пассажиров автобуса. Одна безмозглая голова, посаженная на длинную шею и украшенная гротескной шляпой, перегревается и раскалывается. Тут же в тяжелой массе воздуха разгорается конфликт, который довольно быстро распространяется и разносится из уст в уста в форме явных оскорблений. Распалившийся участник уходит в прохладный салон и садится там остывать.

Позднее, перед вокзалом с проходными дворами, могут задаваться вопросы по поводу пуговицы, которую уверенно теребят влажные от пота пальцы.

Наступил полдень. Пассажиры сели в автобус. Стало тесно. В толпе нашелся один молодой господин, который гордо продемонстрировал свою длинную шею и шляпу, обмотанную не лентой, а какой-то плетеной тесьмой. Затем он вменил в вину своему соседу толчки и пинки, который тот ему умышленно нанес. Заметив свободное место, он поспешил к нему и сел.

Позднее я его увидел перед вокзалом Сен-Лазар. Он вырядился в плащ, а находящийся рядом приятель задал ему с укором следующий вопрос: «Ты не подумал пришить пуговицу?»

Наступал полдень. Пассажиры садились в автобус. Становилось тесно. В толпе находился один молодой господин, который гордо демонстрировал свою длинную шею и шляпу, обмотанную не лентой, а какой-то плетеной тесьмой. Затем он вменял в вину своему соседу толчки и пинки, который тот ему умышленно наносил. Замечая свободное место, он спешил к нему и садился.

Позднее я его видел перед вокзалом Сен-Лазар. Он был в плаще, а находящийся рядом приятель задавал ему с укором следующий вопрос: «Ты не думал пришить пуговицу?»

Вчера в автобусе, что мечен буквой S,
Я видел сопляка, наряженного без-
Образно, я сказал бы даже, сиволапо,
Зане была шнурком его обвита шляпа.
Он возмутил меня, негоднейший нахал,
И шеей длинною, и тем, как он пихал,
Соседа, обвинив, что тот его толкает,
Когда других людей учтиво пропускает,
Которые спешат к семье, в уютный дом,
В автобус втиснувшись с огромнейшим трудом.
Однако, убоясь иль взбучки, иль скандала,
Сей трус на кресло сел, что в миг тот пустовало.
Когда же через час поехал я назад,
Пижона этого вновь мой заметил взгляд:
Его какой-то хлыщ внять умолял совету,
Твердя: «Да переставь ты пуговицу эту».

Я сел в автобус, заполненный гражданами, которые давали мелочь гражданину в гражданской униформе с маленькой сумкой на гражданском животе, который ограждал гражданское право граждан пользоваться гражданским транспортом. В этом автобусе я заметил гражданина, у которого была длинная гражданская шея и гражданская голова которого поддерживала обвитую шнурком гражданскую шляпу, которую ни один уважающий себя гражданин (дорожащий своим гражданством) никогда бы не надел. Внезапно вышеназванный гражданин обратился не по-граждански к соседнему гражданину и язвительно обвинил его в том, что тот специально наступает ему на его гражданские ноги каждый раз, когда другие граждане входят и выходят из гражданского автобуса. Затем раздраженный гражданин прервал гражданскую тяжбу, отошел за ограждение и сел на место для граждан, которое только что освободил другой гражданин. Через несколько гражданских часов я заметил его на Римско-гражданской площади в компании одного гражданина, который давал ему советы гражданской элегантности.

Казался тобусе, полненном жирами, и метил ого ого века ной афа ей пой тым ком. Злился ого жира, винив, тупает на оги дый, да ди дили дили. Тем шел ел, о но дно сто.

Тившись ва а вом регу, дел дил да да телем, орый вал рок гантности мере ней говицы ща.

Я оказал в авто, пере пассаж и зам одно молодо чело с длин, как у жира, ше и шля с ви шну. Он разил на другого пасса, об е в том, что тот нас ему на но каж ра, ко лю вхо и выхо. За он по и с, так как бы свобод од мест.

Очу снов на ле бер, я уви, как он ход ту сю с прия, кото да ему у элега на при верх пуг его пла.

Я окался в авсе, пенном парами, и заетил ого модого чека с длой шей, как у жифы и шлой с втым шнуком. Он разился на друго пасжира, обвив его в том, что тот настает на нои кадый раз, кода ли вили и выли. Заем он пел и уся на сводное синье.

Прожая ткм пуем, но ватно налении, я сова заетил эго чека: ему учли элегости, сетуя приить недоющую поцу.

Лично я могу это понять: когда какой-то тип упрямо давит тебе на мозоль, это может достать кого угодно, даже меня. Но когда сначала громко возмущаются, а потом тихонько усаживаются в сторонке эдаким засранцем, лично я этого не понимаю. Я сам это видел недавно на задней площадке автобуса S. Лично мне казалось, что у этого молодого человека слишком длинная шея, а еще довольно уморительная плетеная тесемка вокруг шляпы. Лично я никогда бы не отважился выйти на улицу с таким головным убором. А потом случилось вот что (уж я-то вам врать не буду): наорав на другого пассажира, который наступал ему на ноги, этот парень отошел и сел. И все. Лично я вмазал бы тому гаду, что наступил мне на ногу.

В жизни бывают забавные штуки, это я вам говорю, гора с горой не сходится, а вот люди… Через два часа, я опять встречаю того парня. Я заметил его перед вокзалом Сен-Лазар. Он был с приятелем того же пошиба, который ему говорил (я сам это слышал): «Перешил бы ты эту пуговицу». Не знаю, как остальные, но я прекрасно видел, что он показывал на верхнюю пуговицу.

Ух ты! Уже полдень! Скорее в автобус! А народищу! Народищу-то! Ну и давка! А этот парень! Умора! Ну и физия! А шея! В полметра! Не меньше! А шнурок! Шнурок! Я сначала даже не заметил! Шнурок! Вокруг шляпы! Шнурок! Ну и умора! Просто умора! Он еще и орет! Парень со шнурком! На соседа! Что он ему выдает?! Это тому-то?! Что тот ему ходит по ногам! Ну, сейчас начнется! Сейчас подерутся! Точно! Да! Неужели нет?! Давай! Давай! Ну-ка, дай ему в глаз! Вмажь!!! Ну вот те на! Никак струсил?! Парень с длинной шеей! Со шнурком! Смылся! К свободному месту! Ну и трус!

Ну и ну! Невероятно! Нет, неужели мне это привиделось?! Опять он! Там! На Римской площади! Перед вокзалом Сен-Лазар! Разгуливает себе вовсю! Да еще и с приятелем! А тот ему что-то рассказывает! Что?! Что он должен пришить пуговицу?! Пуговицу к плащу?! К плащу?!

Подошел, значит, автобус. Я, значит, в него сел. И, значит, увидел человека, который сразу бросился мне в глаза. У него, значит, была длинная шея, и шнурок вокруг шляпы. И принялся он, значит, поносить своего соседа, который ему, значит, наступал на ноги. А потом, значит, отошел и сел.

Позднее, я его снова, значит, увидел на Римской площади. Он был там, значит, с приятелем. И тот, значит, ему говорил: пришил бы ты еще одну пуговицу к плащу. Вот, значит как.

В час, когда начинает шелушиться кожа на розовых пальцах зари[20], я вознесся подобно стреле в автобус с мощным торсом и по-бычьи вытаращенными глазами, следующий извилистыми путями по маршруту S. Я отметил с точностью и зоркостью индейца, ступившего на тропу войны, присутствие молодого человека с шеей длиннее, чем шея быстроногого жирафа, и шляпой из мягкого фетра, украшенной плетеной тесьмой, как у героя какого-нибудь упражнения в стиле. Зловещая фея Раздора с пепельной грудью и смердящим зевом, не ведающим зубной пасты, фея Раздора дохнула зловредно и тлетворно на молодого человека с шеей жирафа и плетеной тесьмой вокруг шляпы и на путешественника с ликом нерешительным и мучнистым. Первый обратился ко второму со следующими словами: «Скажите мне, злодей вы этакий, похоже, вы умышленно наступаете мне на ноги!» Произнеся эту речь, молодой человек с шеей жирафа и плетеной тесьмой вокруг шляпы, стремительно отошел и сел.

Позднее на Римской площади с величественными пропорциями я вновь заметил молодого человека с шеей жирафа и плетеной тесьмой вокруг шляпы в сопровождении товарища, авторитетного арбитра в вопросах элегантности[21], изрекающего критическое замечание, которое я сумел услышать благодаря тончайшему слуху, замечание, относящееся к верхнему одеянию молодого человека с шеей жирафа и плетеной тесьмой вокруг шляпы: «Тебе следовало бы уменьшить распахнутость путем добавления или перемещения пуговицы круглой формы».

Ну, в общем, сел я, блин, в эс где-то в двенадцать. Толпень дикая. Ну, залезаю, значит, плачу, само собой, и тут, кароче, вижу одного, блин, чувака с идиотской рожей и шеей, как кишка, а на шляпоне у него веревка какая-то. Я, кароче, на шланга этого уставился, потому что прикид у него придурковатый, а он это, кароче, раз так! и прицепился к другому мужику. И начал выделываться. Конкретно. Скажите, грит, нельзя ль поаккуратней, поаккуратней, а потом, кароче, стал канючить, вы чо специально, а сам уж чуть не разнылся, чо вы мне все по ногам, блин. А потом, кароче, такой слинял и уселся там где-то в углу, блин. Как хорек, бля.

Кароче, слышь, уже после этова проезжаю перед… этой.. ну, как ее, блин… А! Перед Римской, во! И тут – опа! Вижу, опять этот шланг. Врубись, тот самый, что в автобусе выступал! Прикольно, да? Треплется с каким-то штрихом, таким же, блин, чудиком, как и он. А тот ему, кароче, и грит, ты б еще одну, блин, пуговицу прифигачил к своему балахону, так прямо, блин, реально ему и заявил. Кароче, вот такие дела.

— В котором часу в тот день проследовал по направлению к воротам Шамперре автобус маршрута S, который должен был подойти в двенадцать часов двадцать три минуты?

— В двенадцать часов тридцать восемь минут.

— Одного индивидуума с очень длинной шеей и тесьмой вокруг шляпы.

— Было ли его поведение так же необычно, как внешний вид и физические данные?

— Не сразу. Сначала он вел себя нормально, но затем оказалось, что он — ярко выраженный параноидальный циклотимик с несколько повышенным артериальным давлением и острой стадией гастрита.

— Индивидуум обратился к своему соседу и спросил у него ноющим тоном, специально ли тот наступает ему на ноги каждый раз, когда входят или выходят пассажиры.

— Поспешным бегством молодого человека по направлению к свободному месту, которое он и занял.

— В повторном появлении этого индивидуума на моем пути.

— Где и при каких обстоятельствах вы его увидели во второй раз?

— Проезжая в автобусе перед Римской площадью.

— Консультировался по вопросам изящества в одежде.

На задней площадке автобуса S, день, полдень.

— Не мешайте выходу пассажиров. Кто имеет право на посадку вне очереди? Один человек! Свободных мест нет! Дзинь-дзинь!

ПЕРВЫЙ ПАССАЖИР (молодой, с длинной шеей, плетеная тесьма вокруг шляпы)

— Сударь, похоже, вы специально наступаете мне на ноги, всякий раз, когда люди проходят мимо.

— Вот здорово! Место освободилось! Сейчас сяду.

ЮНЫЙ ЩЕГОЛЬ (первому пассажиру, отныне пешеходу)

— У твоего плаща слишком широкий разрез. Тебе следовало бы его уменьшить, перешив пуговицу.

В автобусе S, проезжающем мимо Римской площади.

— Смотри-ка, тип, который только что ехал вместе со мной в автобусе и разругался с одним дядькой. Любопытная встреча. Сделаю из нее, пожалуй, трехактную комедию в прозе.

Автобус подошел битком забитый пассажирами. Хоть бы влезть, вот повезло, кондуктор меня впустил. На одном из них ну и башка у него, а шея – до чего же длиннющая! была мягкая фетровая шляпа, обмотанная какой-то веревкой вместо ленты как это претенциозно выглядит и вдруг он принялся интересно, с чего бы это поносить соседа тот не обращает внимания которого он упрекал в том, что тот специально ему наступал похоже провоцировал на драку, но наверняка сдрейфит на ноги. Поскольку в глубине автобуса оказалось свободным одно место, он развернулся ну, вот, что я говорил и побежал его занимать.

Приблизительно через два часа странные все-таки бывают совпадения он находился на Римской площади в компании с приятелем таким же олухом, как и он, который указательным пальцем тыкал в пуговицу на его плаще и что же он мог ему рассказывать?

Отнюдь не буколический автобус бурлачил по зыбучим булыжникам бульвара буферноприцепленную трибуну, разбухшую от гурьбы малобюджетных, но булимических бюргеров и забуханных в их утробу буфетных бутербродов и гамбургеров. Один обезгаммаглобулиненный бурсак — бурлескный буффон с будкой бабуина в буклях и букетистым бугелем вокруг бутафорного бунчука — взбунтовался против бугаистого буржуа, который бутузил ему бюст и буквально брутализировал бутсами его обувь при любой буче от турбулентности карбюратора на буграх, бурунах и бурьянах. Бузотер разбуянился и разбушевался, забурился в бутылку, пробурчал и пробулькал вокабулы «Бульдог! Бультерьер! Бульдозер!», но, видя в гробу всю эту борьбу, обуделался, съебуял от бугая и отбуксовался в глубь автобусного бунгало.

В будущем он будет возбужденно бубнить с таким же амбулаторным забулдыгой и ебунько как и он сам, бубнить о булавках, бусах, бубенчиках и прочей атрибутике на своем бушлатистом бурнусе.

Мы, егерь на охотничьих угодьях Плэн-Монсо[23], имеем честь сообщить о том, что в день шестнадцатый месяца мая лета тысяча семьсот восемьдесят третьего близ восточных ворот Парка Его Королевского Высочества Монсеньера Филиппа святого, герцога Орлеанского, мы установили необъяснимое и подозрительное присутствие мягкой шляпы формы необычной и подобием плетеного шнура окрученной. После чего под означенной шляпой мы отметили внезапное явление молодого человека, исполненного шеи невероятной длины и облаченного, как сие, надо полагать, принято в Китае. Ужасный вид пришельца поразил нас до остолбенения и предупредил наше бегство. Некое время субъект пребывал в недвижимости, после чего засуетился и заворчал, словно отбиваясь от других, невидимых, но ощущаемых им субъектов. Внезапно его внимание обратилось на его пальто, и мы услышали, как он зашептал следующее: «Не хватает пуговицы, не хватает пуговицы». Засим он пустился в путь и взял направление на Пепиньер. Влекомые вопреки нашей воле странностью сего явления, мы проследовали за ним, миновав пределы, ограничивающие нашу юрисдикцию, и втроем — вместе со шляпой и субъектом — достигли пустого огорода, засаженного салатом. На синей табличке несуразного, но явно дьявольского происхождения имелась надпись «Римская Площадь». Еще некое время субъект суетился и шептал «Он хотел отдавить мне ноги», затем они исчезли, сначала он, а чуть позднее, его шляпа. Составив раппорт об этом исчезновении, я отправился выпить стаканчик в «Петит-Полонь».

Лишь большие города способны предложить феноменологической духовности сущностность временных и маловероятностных совпадений. Философ, поднимающийся порой в ничтожную и утилитарную небытийность автобуса маршрута S, может своим ясным и мудрым теменным взором заметить в ней мимолетные и бесцветные проявления профанирующего сознания, обремененного длинной шеей тщеславия и шляпным сплетением невежества. Эта лишенная истинной энтелехии материя, подчиняясь категорическому императиву своего жизненного порыва, иногда восстает против необерклианской ирреальности телесного механизма, облегченного отсутствием сознания. Это нравственное отношение увлекает более бессознательного из них к пустой пространственности, где он распадается на примитивные и цепляющиеся элементы.

Как правило, философские искания продолжаются во время случайной, но анагогической встречи того же самого существа, сопровождаемого своей несущественной и одежной двойственностью, которая ноуменально советует ему транспонировать в плоскость постижимости концепт пуговицы плаща, социологически расположенной слишком низко.

О, самописка с платиновым пером, пусть твой скорый и ровный бег прочертит на бумаге с глянцевой оборотной стороной алфавитные глифы, которые передадут людям в сверкающих очках нарциссический рассказ о двойной автобусно предопределенной встрече. Гордый скакун, глашатай моих снов, верный верблюд, вестник моих литературных подвигов, тонкий источник сосчитанных, взвешенных и отборных слов, опиши синтаксические и лексикографические кривые, которые графически оформят ничтожное и смехотворное изложение действий и поступков молодого человека, что однажды сел в автобус S, даже не подозревая, что он станет бессмертным героем творений, созданных тяжким писательским трудом. Длинношеий хлыщ с нахлобученной шляпой, опутанной плетеным шнурком, ворчливый пакостник, избегающий стычки и опускающий свою так и просящую пинка задницу на сидение из твердого дерева, мог ли ты представить этот риторический поворот судьбы, когда перед вокзалом Сен-Лазар экзальтированным ухом ты внимал портняжные советы персонажа, вдохновленного верхней пуговицей твоего плаща?

Я не привык писать. Не умею. Я бы не прочь написать трагедию, или сонет, или оду, но там есть правила. Это мне мешает. Для начинающих это не годится. Ну вот, начал я уже плохо. Ну, да ладно. Во всяком случае, сегодня я видел то, что хотел бы изложить письменно. Мне кажется, «изложить письменно» выглядит не очень удачно. Это наверняка одно из готовых выражений, которые отталкивают читателей, которые читают для издателей, которые ищут оригинальность, которая им кажется необходимой в рукописях, которые издатель публикует, когда они были прочитаны читателями, которых отталкивают готовые выражения типа «изложить письменно», что я как раз и собирался сделать с тем, что увидел сегодня, хотя я всего лишь дебютант, которого пугают правила трагедии, сонета или оды, поскольку я не привык писать. Черт, не знаю, как это у меня получилось, но я опять вернулся к началу. Как теперь с этим быть? Ну и ладно. Пусть. Возьмем быка за рога. Ну, вот, еще одно общее место. И потом, в том парне не было ничего бычьего. Ух ты, а ведь это совсем не плохо! Если бы я написал: возьмем балбеса за шнур от мягкой фетровой шляпы с вытянутой длинной шеей, возможно, это было бы оригинально. Возможно, это помогло бы мне познакомиться с господами из Французской Академии, из «Флоры»[25] и с улицы Себастьяна-Боттэна[26]. Почему бы и мне чего-нибудь не добиться. Вот это здорово получилось. Но все же должно быть чувство меры. Тому типу на площадке автобуса его явно не хватало, когда он стал поносить своего соседа под предлогом того, что тот наступал ему на ноги каждый раз, когда подвигался, пропуская входящих или выходящих пассажиров. Тем более, что возмутившись, он быстренько отошел и сел, как только увидел свободное место в глубине, поскольку боялся огрести. Смотри-ка, я уже рассказал половину своей истории. Интересно, как это у меня получилось? Все-таки, до чего приятно быть литератором. Но остается самое трудное. Самое тяжелое. Это переход ко второй части. Это особенно трудно, если учесть, что перехода нет. Уж лучше я на этом остановлюсь.

Крутанул свою шарманку и под тихий недовольный мотив вернул мне мои талончики.

— Смотри-ка, тип, которого мы только что видели.

После чрезмерного ожидания автобус наконец вывернул из-за угла и остановился у тротуара. Несколько человек вышло, несколько других вошло; среди последних был и я. Втиснулись на площадку, кондуктор яростно дернул за шнур и транспортное средство отъехало. Отрывая из книжечки нужное количество талонов, которые должен прокомпостировать человек с ящиком на животе, я принялся рассматривать соседних пассажиров. Одни мужчины. Ни одной женщины. А раз так, то какой интерес рассматривать? Вскоре обнаружил то, что можно было бы назвать сливками окружающего меня грязноватого общества: парень лет двадцати с маленькой головой на длинной шее, большой шляпой на маленькой голове и маленькой кокетливой плетеной тесемкой вокруг большой шляпы.

Но тип был не просто жалким, а еще и злобным. Посмел возмущаться и обвинять какого-то буржуа в том, что тот утюжит ему ноги при каждом перемещении входящих и выходящих пассажиров. Тот строго на него посмотрел, пытаясь в готовом репертуаре, проносимом через различные жизненные ситуации, найти суровую реплику, но, видимо, в тот день он запутался в своей картотеке. Что касается молодого человека, то, испугавшись возможной затрещины, он воспользовался внезапной пустотой сидячего места, бросился к нему и на него сел.

Я вышел раньше, чем он, и не смог продолжать наблюдение за его поведением. Я уже пророчил ему забвение, когда, через два часа, из автобуса увидел его на тротуаре Римской площади, такого же жалкого, как и прежде.

Он ходил туда-сюда вместе с приятелем, должно быть, его наставником по части элегантности, который с щегольским педантизмом советовал ему уменьшить разрез плаща, пришив к нему дополнительную пуговицу.

Готовясь совершить свой ритуал привычный –

В автобус влезть, хоть он в сей час набит битком.

В этом полуденном автобусе S, не считая обычного запаха а-а, бея, выгод, ежей, заик, кал лемм, мен нео опер, сетей, уф! фей-хуи, цэ-у, чая, шей, щей, эй, ню[28]), присутствовала пахучесть длинной юношеской шеи, затхлость плетеной тесьмы, едкость озлобления, столь резкая вонь трусливого смущения, что когда, спустя два часа я проезжал мимо вокзала Сен-Лазар, я их вновь почувствовал и идентифицировал в косметически смоделированных и сфабрикованных ароматах, исходящих от неудачно пришитой пуговицы.

У этого автобуса был определенный вкус. Даже странно, но это, несомненно, так. У каждого автобуса свой вкус. И не только на словах, но и на самом деле. Стоит только попробовать. Итак у этого автобуса – скажу прямо, маршрута S – был легкий вкус жаренного арахиса; дальше можно не продолжать. Площадка имела свой специфический привкус, привкус арахиса не только жаренного, но еще и размельченного. В метре шестидесяти от вибрирующей плоскости любой гурман – но таких там не нашлось – мог бы, лизнув языком, ощутить нечто кисловато-солоноватое, а именно мужскую шею лет тридцати. На двадцать сантиметров выше искушенному нёбу представилась бы редкая возможность дегустировать горькое послевкусье плетенного шнурка. Затем мы отведали цикория с корицей укора, лука склоки, сыра ссоры, перца сердитости и горчицы горечи.

Два часа спустя мы смогли насладиться десертом: пуговицей от плаща… Чем не фундук в шоколаде?[29]

На ощупь автобусы — мягкие, если их зажать между ног и поглаживать двумя руками, от головной до конечной части, от капота до задней площадки. Но когда оказываешься на этой площадке, то начинаешь ощущать что-то грубое и твердое, а именно обшивку или поручень, а иногда что-то более округлое, а именно чью-нибудь ягодицу. Иногда их две, тогда все согласовывается во множественном числе. Еще можно ухватить кишкообразный и подвижный предмет, из которого вылетают идиотские звуки, или же приспособление с плетеными спиралями, более нежными, чем четки, более шелковистыми, чем колючая проволока, более бархатистыми, чем канат, и более тонкими, чем кабель. А еще можно потрогать пальцем человеческую тупость, слегка вязкую и клейкую по причине жары.

Затем, если подождать час или два, перед ребристым вокзалом, можно засунуть свою жаркую ладонь в восхитительную прохладу одежной складки, выше пуговицы, которая пришита совсем не на своем месте.

В общем, все продолговатое и зеленое с белой крышей и окошками. Изобразить окошки не всякому по силам. Площадка – бесцветная, если уж на то пошло, серовато-бурая. Полно изгибов и кривых, так сказать, целое скопление S. Но в полдень, в самый час пик, еще то переплетение! Чтобы все получилось, надо из магмы выделить светло-охристый прямоугольник, приделать к одному концу светло-охристый овал, а сверху пририсовать корзинищу в темно-охристых тонах, обмотанную витой, да еще к тому же и запутанной тесьмой цвета земли и жженой сиены. Затем мазнем «утиным пометом»[30], чтобы представить бешенство, намалюем красный треугольник, чтобы выразить гнев, и прыснем зеленым, чтобы передать поднимающуюся желчь и поносный испуг[31].

Потом подрисуем вот такой маленький симпатичный плащик голубовато-зеленого цвета, а вверху, точно над разрезом, тютелька в тютельку, маленькую симпатичную пуговку.

Автобус S с гуденьем и ревом подъехал и проскрипел тормозами перед безмолвным тротуаром. Солнечная тарелка бемольно вызванивала полдень. Пешеходы, заунывные волынки, поочередно затянули свою песню. Некоторые голоса поднялись на полтона, что оказалось достаточно для того, чтобы они понеслись к поющим аркадам ворот Шамперре. Среди пыхтящих счастливчиков присутствовал эдакий кларнетище, которому трудные времена придали человеческую форму, а извращенность шляпника нахлобучила на кимвал причудливый инструмент, похожий на гитару, которая сплела свои струны, чтобы сделать из них пояс. Внезапно, на фоне минорных аккордов ведущих пассажиров и подыгрывающих пассажирок, а также блеющих тремоло кондуктора грянула бурлескная какофония, в которой яростные пассажи контрабаса смешались со злобным визгом трубы и боязливым гудением фагота.

Затем, после вздоха, после тишины — паузы и повторной паузы – раздалась торжествующая мелодия пуговицы, переходящей на верхнюю октаву.

НАБИТЫЙ АВТОБУС ТЧК ЮНОША ДЛИННОЙ ШЕЕЙ ШЛЯПОЙ ПЛЕТЕНОЙ ТЕСЬМОЙ ОБРАЩАЕТСЯ НЕИЗВЕСТНОМУ ПАССАЖИРУ БЕЗ ЗАКОННОГО ОСНОВАНИЯ ТЧК ВОПРОС ПАЛЬЦАМ НОГАМ КОНТАКТ ПЯТКОЙ ЯКОБЫ СПЕЦИАЛЬНО ТЧК ЮНОША ПРЕРЫВАЕТ СПОР РАДИ СВОБОДНОГО МЕСТА ТЧК ДВА ЧАСА ДНЯ РИМСКАЯ ПЛОЩАДЬ ЮНОША СЛУШАЕТ СОВЕТЫ ОДЕЖДЫ ПРИЯТЕЛЯ ТЧК ПЕРЕСТАВИТЬ ПУГОВИЦУ ТЧК ОТПРАВЛЕНО ИЗ ПЛАНЕТНОЙ СИСТЕМЫ АРКТУРА[32].

В автобус S
в автобусон
авто без мест
авто без зон
что едет чрез
и вдоль препон
садов Монсо
садов Монсон
в сей жаркий день
в сей жаркий дон
юнец смешной
юнец смешон
и шею-шланг
и шею-шлон
и свой шляпень
и свой шляпон
в автобусень
засунул он

Его шляпень
его шляпон
венчал шнурок
венчал шнурон
час пик вжимал
час пик вжимон
и сотрясал
и сотрясон
людей толпень
людей толпон
в автосалень
в автосалон
смешной юнец
был возмущен
тем что сосед
тем что сосон
его гнобил
с площадки вон
сосед не хил
сосед не хронь
оскалил рыл
оскалил бронь
сверкнул резец
сверкнул резон
смешной юнец
смешной юнон
струхнул в конец
струхнул в канон
и сбавил хай
и сбавил тон
сел на места
для примадонн
для мудозвал
для мудазвон

Сидел в местах
для мудазвон
и я пиит
крутил помпон
и проезжал
со всех сторон
один вокзал
один перрон
о сен-лазар
о сен-лазон
я вдруг узрел
юнца и он
там обсуждал
свой прикидон
и другу пел
пардон, пардон
без пуговел
одел хитон
куда пропал
мой пуговон

Коль сей рассказ
сей рассказон
твой интерес
интерессон
враз захватил
пусть длится он
покуда ты
не влез в салон
в автобус S
в автобусон
и не узрел
отнюдь не сон
а явь и в ней
под стук и звон
и скрип поршней
юнца шапон
юнца шапо
и пуговон
и пугово
мчит под уклон
автобус S
автобусон.jода

Дыоко однаж уднян лопол ейпло азадн автоб щадке ршрут усама метил аsяза огоче молод асчер ловек длинн есчур йнако ойшее былаш тором бвита ляпао енным яплет ом шнурк. Нооноб внезап яксвое ратилс дузаяв мусосе отспец ивчтот наступ иально аногик алемун азкогд аждыйр лиилив авходи ипасса ыходил жиры. Довольн впрочем онпрерв обыстро бросилс алспори оеосвоб янаперв сяместо одившее.

Очасовсп нескольк вьувидел устяявно вокзалом егоперед вовремяо сенлазар йдискусс живленно ищемкото иистовар овалемуч рыйсовет винутьве утьперед овицупла рхнююпуг ща.

Около однажды на полудня площадке задней маршрута автобуса я S молодого заметил с человека длинной чересчур на шеей была котором обвитая шляпа шнурком плетенным. Обратился к внезапно он заявляя что своему соседу наступал ему тот специально каждый раз на ноги или выходили когда входили пассажиры. Он прервал спор впрочем довольно быстро первое освободившееся место и бросился на.

Вновь увидел его перед несколько часов спустя я оживленной дискуссии с товарищем вокзалом Сен-Лазар во время передвинуть верхнюю пуговицу плаща который советовал ему чуть.

В гиперавтобусе, заполненном петролонавтами, я оказался мартиром микродрамы в хроностадии метафлуэнции: один скорее гипотип, чем икосапиг с петазом, перицикленным калоплегмой, и эцилиндрическим макротрахилем эмфатически анатематизирует эфемерного и анонимного утисса, который – по его псевдолегенде – ему эпиведал по биподам, но, заэрископив кенотопию, перистрофился и к ней катапельтировался.

Через одну хроностадию перед сидеродромным агиолазарическим статмом я естезирил, как он перипатничал с компсантропом, который ему симбулировал метасинезу омфальной сфинктеры.

Обозначим сидящих пассажиров автобуса S через множество А, а стоящих пассажиров – через множество D. Множество лиц, ожидающих на некоторой остановке, назовем P. Пусть С – множество пассажиров, вошедших в автобус. С является подмножеством P и одновременно объединением множества C? пассажиров, стоящих на задней площадке, с множеством C?? пассажиров, которые сядут на свободные места. Доказать, что множество С?? пусто.

Если Z — множество зазу[35], то {z} — пересечение множеств Z и С?, сведенное к одному единственному элементу. В результате суръекции ног z под ногами y (какой-то элемент множества С? отличный от z), образуется множество слов, произнесенных элементом z. Учитывая, что множество С?? перестало быть пустым, доказать, что оно состоит из единственного элемента z.

Теперь, пусть множество пешеходов Р находится перед вокзалом Сен-Лазар; {z, z?}— пересечение множеств Z и Р; В – множество пуговиц плаща, В? – множество возможных позиций указанных пуговиц по мнению z?. Доказать, что инъективное отображение В и В? не является взаимно-однозначным.

В многоместном автомобиле для перевозки пассажиров, идущем по пути следования S, один молодой человек с вызывающими эксцентричными манерами, стилем одежды, с вытянутой частью тела, соединяющей голову с туловищем, и мужским головным убором с тульей и полями, обмотанным тонким шнуром, обвинил того, кто совершает поездку на поезде, пароходе или ином виде транспорта, в том, что тот наступал ему на нижние конечности, после чего отошел и сел на освободившееся пространство, которое занято или может быть занято кем-, чем-нибудь, на котором что-то происходит, находится или где можно расположиться.

Через два промежутка времени в шестьдесят минут я вновь его увидел перед зданием железнодорожной станции. Другой молодой человек с вызывающими эксцентричными манерами и стилем одежды давал ему наставление, указание, как поступить насчет того, что следует сделать с застежкой для петель, обычно в виде кружка, его непромокаемого пальто.

Автобус пришел
Зазу в шляпе забрался
Толкучка была
Пред вокзалом позднее
О пуговках речи текли

Полный
автобус
сердце
пустое
длинная
шея
плетенная
лента
плоские
ноги
плоские и расплющенные
место
пустое

И неожиданная встреча около вокзала с тысячью погасших огней
этого сердца, этой шеи, этой ленты, этих ног, этого пустого места
и этой пуговицы.

В автоделе маскировки Y, в частице пикетажа. У одного типуна летучек тридцати двух фиакровый шматок с шомполом вместо лепестка и слишком длинный шиизм, как будто его специально растягивали. Люксембуржцы выходят. Типун, о котором идет решимость, возмущается; обвиняет своего сослуживца в том, что тот толкается всякий раз, когда кто-то протискивается мимо. Ноющая тонкопряха с преуменьшением на уду. Как только увидел освободившееся месторождение, сразу к нему бросился.

Спустя восемь частиц встречаю его на Ронковской плутовке перед волдырем Сен-Дизье[38]. Он – с пробельшиком, который ему говорит: «Пришил бы ты пудовик к своему плебисциту. Он ему объясняет, где (разрыв) и почему.

Трейлер, циркулирующий для перемещения путешествующих, прибыл и приглушил движитель. Двери сместились и впустили внутрь череду нетерпеливых людей. Среди них был некий тип с длиннющей шеей и шляпенцией, чью тулью скрутил шнур. Тем временем в трейлере усилился прессинг; вдруг тип прицепился к ближнему путнику, вменяя разом[40] ему в вину умышленные энергичные тычки, ущемляющие члены ближних (имея в виду себя). Вследствие этих передряг тип увидел в глубине пустеющее сидение, к нему устремился и сел.

Спустя шестьдесят минут, едучи перед учреждением для убытия и прибытия быстрых (курьерских) и медленных электричек имени Сен-Не-приметил-чьих-реликвий, я увидел следующее зрелище: вышевстреченный тип гулял с приятелем, инсинуирующим ему следующее: «Перешил бы ты чуть выше эту круглую пристежку».

Однажды около миддэя, я лукал одного янг мэна с биг неком и хэттом, обмотанным плэйтинговым кейблом. Внезапно этот янг мэн рыйли крейзанулся и аккьюзил одного респектэйбельного сэра в том, что тот ему пушит тоузы и шузы. Затем он брейканул дискашн и драйванул к инноккупайтедному плэйсу.

Через два хаурса я его лукал эгейн; он вакэйнствовал ап и даун перед Сэйнт-Лэйзар трэйн стэйшн. Один дэнди делал ему консалтинг энд эдвайс по поводу какого-то баттона.

Гав родин упрекрасный бдень, гав уполдень, сна беззадней танцплощадке микроавтобуса, чуду припарка Клемонсо, ля отприметил модного сверхмолодого пчеловека ус оборзело подлинной вшеей, который выбыл в прошляпе, с зобмотанной какаким-то матросиком. Внезапно звон побратился як обрядом состоящему архетипу, что катот подсознательно раздавит систему миноги всякий образ, некогда навходили или навыходили спассажиры. Пустозвон успешно поносник ли откинулся чпок сыропустому просидению.

Несколько сейчасов вспустя, бля теще дикобраз козаметил лего тьму аэровокзала Арсен-Глазар: звон подговорил кокс сотоварищем, скоторый выдавал тему сельсоветы нелепо групповоду хапуговицы кретина сего ппппппппппппппппппплащщщщщща.

Как-томно развоз, вот полденька, на завидней пловщадочке авторглобуса С я заместил мужичину со зрело долинной шепелей и шлямпой, обмохтанной плевательнной веревочкой. Внезапланированно он привстал к своенравнейшему сосуеду, задъявив, что тот спецманиакально наструпает ему на ногти всяликий раз, когда вхороводят или выгородят пассатижиры. Он трут желе переадресовал ступор и кирнулся к свобоюдному скирдению.

Несусколько часослов спуйстя я виновь заместил его перевод вокзальчиком Степан-Лазамир за беседкой с придъявителем, который его удручил, как пришибить еще обалдину пугачовку на плащщщщщщщщщщщщщщщщщще.

Как-током рази, навзничь заднейро площадкен автобусама яма увиделась парням сыпь длиннойной шеейренгой и шляпойлом с тесьмойкой вместорец лентычки. И тутом онагр обращаетсяй к соседушке, заявляясь, чтож тотем специальной давила тему ногишом превсякий разок, когдам заходились или выходились пассажирыбы. Онагр тутти жене: прервался спорт ига рванули кол свободномуму местулу.

Несколькол часовен спустяк яд повторности увиделъ егозу передок вокзаломал Сенека-Лазарет вот времянка разговоришки соку другому, которыйрой советовался пришиться ещеп однуль пуговкуй к егодиц плащааааааааааааааааааааа.

СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ: полдень, площадка, автобус, маршрут S, парк, Монсо, мужчина, шея, шляпа, шнур, лента, сосед, нога, раз, пассажир, спор, место, час, вокзал, Лазарь, беседа, товарищ, вырез, плащ, портной, пуговица.

ПРИЛАГАТЕЛЬНЫЕ: задний, переполненный, длинный, большой, обмотанный, плетенный, свой, всякий, свободный, святой.

ГЛАГОЛЫ: проезжать, замечать, обращаться, заявлять, наступать, входить, выходить, прерывать, бросаться, видеть, говорить, ходить, уменьшить, переставить.

НАРЕЧИЯ: однажды, приблизительно, мимо, вдруг, специально, когда, быстро.

Оджадны, приблитизельно в подлень ан зандей пщалодке атвобуса я затемил мужичну с очнеь длинной ешей и пляшой, обзяванной кокай-от вереквой. Ин с отго, ин с есго но азявил, чот гео соесд псециально натсупает меу ан ноиг. Он, ежлая ибзежать сосры, но сутремился ан свобондое емсто.

Ечрез дав ачса я нвовь еог вуидел ерпед возкалом Нес-Зарал в копмании песронажа, коротый муе вадал восеты оп воподу такой-ко гуповицы.

Однажды сзади приблизительно спереди в полдень сзади на задней площадке спереди почти переполненного сзади автобуса спереди я заметил сзади мужчину спереди с очень длинной шеей сзади и шляпой спереди, обвязанной какой-то веревкой сзади вместо ленты спереди. Ни с того сзади, ни с сего спереди он начал поносить сзади своего соседа спереди, который, как он утверждал сзади, наступает ему на ноги спереди всякий раз, когда входили сзади или выходили спереди пассажиры сзади. Затем он отошел и сел спереди, так как одно место сзади освободилось спереди.

Чуть позднее сзади я вновь его увидел спереди перед вокзалом Сен-Лазар сзади с другом спереди, который ему давал сзади советы по поводу элегантности спереди.

Однажды на задней Паладии Ситроэна, в вавилонском столпотворении пассажиров, я заметил одного Теодула с очень длинной Шейлой и Шапокляком, обмотанным Бикфордом вместо Лентулии. Ни с того ни с сего этот Теодул начал возмущаться тем, что соседствующий с ним Теодоз хамски и садистски топчет ему Эступы всякий раз, когда входили и выходили польдевы. Впрочем, Теодул быстро прервал Дискурсию ради освободившегося Сидония.

Спустя несколько Хроносов, перед вокзалом Сен-Лазар я снова увидел Теодула, цицеронствующего с неким Парисом, который ему советовал зайти к какому-нибудь Версаче, чтобы на три сантиметра переставить Пуго на его Макинтоше.

Однажды около лолудняпа на задней лощадкепии летобусава я усмотрел липатка с длинной луешей и люляпошкой, обмотанной лянуршиком вместо ломентулы. Вдруг он понес на своего лосеседа за то, что тот наступал ему на логунки. Но струсил и смылся к лободносвому ластумеру.

Позднее секу его перед локзаловом Ленис-Лузаралия с каким-то липатком того же лошибапа, который давал ему ловетосы по ловодупно луговицопы.

Одивнаживдывь овуковалов повелувойдвиня вав авветобувасе мавершавервуюта эсвэ ява завмеветил мовиловидоваго чевыловеяка сив овечьевень дливинванной шевелювей и швеляпивой, обвмовтавинной верувекой вмевястов веленваты. Ведровуг овен верезовко обвороватился ково соввоевому совсеведу, утвервыждивая, чувтво тотуво навыстувопивает евиму нива новьюги. Овен бывайвостро превервавил совпорвань и поевбежавил кув освобоведившевомуйвся месвитувию.

Чевырез дивва чивайса ява вывновь увидевуль егова поверевод воквайзвиалом Сенивья-Лавизавр вий вырвевымя овживлеванной бувесвиеды с товаровищавем, квоторвый советовыевал евому обвраветивиться куево профвесвасиовеналу, чувтвобвы твевот увымеваньшивил выравезувий еговы плавьщавель, певресватавив повывашевья верхнювую пвоуговивицу.

Полночь. Дождь. Автобусы идут почти пустые. На капоте одного из них, маршрута АI, около Бастилии, старик без шляпы, с втянутой в плечи головой благодарит даму, сидящую далеко от него за то, что она ему гладит руки. Затем он встает на колени господина, который по-прежнему занимает свое место.

За два часа до этого, за Лионским вокзалом этот старик затыкал себе уши, чтобы не слышать оборванца, который отказывался сказать, что старику следует намного дальше опустить нижнюю пуговицу на своих трусах.

Sol navigatio in regionem zeniti et calorifit atmospheri magnissima. Senatus populusque parisiensis[48] sudebant. Autobi migratiobant completi. Uno autobibus sub letter? S transportabat interno uno homo junior cum multi distantio caputi et cartuso obmotani tesm? tricot?. Estot junior disputat cum alterum hominem quid sosedus erat, et declaratit parasiticus pediculos pressovalabat specialitionem. Vacantam positionem vidente, retirovalut sibi et sedem.

Uno tempus postfactum sol in nebulo habebat transpositione. Sancti Lazari stationem ferrotrasamobilum pre, junum excentricum cum altero ejusdem farin?[49] qui arbiter elegantiarum erat et qui sujet uno ex pugovonis tunic? junioris consilium davabat vidi.

Одна жди приблизь зрительно в пол тень на зад ней авто опус ной плащ и ад кия заметь ил йод дно во чело века суд ли неон ной шей ей и о гром ной шля пой об круче ной о биче вой не ожить дано брать ил всяк с воем усосет дукат торы какой он уд верже дал ум мыши лен но у нас туп а ед попа лицам завить дев а свобод и вшей есси ямь месс ток нем у нас троп ал лился закон час поры.

Спусти яд в очах сап подарка миф факса сала сень лаза равно в яви дел лета вод урн явь шлея пище сын див вид умом кот торы и талмуда вал сове ты поп оводу пуго вид сына плач шее.

Одино джиорно – в полудинно – я стоял на платформа аутобусси э кель типпо я види? Я види джуниоро типпо с экстралонго горли э одина гигантиссима челяппа с ля тесьматто. Этто джуниоро типпо аккузатте уоно серьозо сеньоре, которому типпо критико ему топтанте тутти ногга, а сеньоре ему не топтанте ногга нуллиссимо, но когда типпо види уна вакканта пьяцца, он курьерро престо е аллегро е тамо седанте.

Через уно темпо, я его види рицидиво когда он рецептаччи консультанто уоно балбессо е пижонно на тематика уоно пуговино от плачченте.

Odd narshdee, okolo poloodnya, yah sell v autobus v storonoo Changparay. On bill pare polnen, potch tee. Yah podnyalsya e hoo weed-deal odean youny shall oveck e-mate dleeny shay e odna shlup obmotany play-turny shnook-rock. Say mister wash all v razh pro-tiff individum quotory yeah moogh nas too pal nah nogey. Posley che waugth on auto show’ll e sell.

Shoot pose dneye parried Sent-Lazare vox-hall yah snow wow hoo weed-deal ye war v congpainee odd-in dandy quotory yemoogh darval soviet pare shit shoot-shoot poor go weed sou hey wore plash are.

Приднажды облизительно в залдень на подней авщадке плотобуса я юнидел увошу с дличень онной огреей и шомной обляпой, шмотанной шнетеным плурком. Труг этот вдип ручинает нагать коседа, соторый нопчет ему тоги. Утем он забежал к мебодному свосту.

Двустя спа чава я сноса евидел уго веред покзалом Лен-Сазар в то кремя вак он сослушивал выветы щеного одголя.

Прокортофельничав под огромным раскаленным подсолнухом, я врос внутрь баклажана на колесах, катящегося к огородам Перре. Внутри я откопал одного гибрида (еще тот фрукт!) с длинным стеблем и головкой с нахлобученной шляпкой, обмотанной лианой. Вдруг начался настоящий капустник: фрукт показал шипы и принялся перечить одному турнепсу, который топтал ему грядки и давил на пестик и тычинки. Но испугавшись получить от овоща в репу, фрукт застеблился на хрен, поник в удобрения и отрос в сторону незасеянного пустыря.

Позднее, перед парником «Осенний Розарий» я увидел его снова. Он представлял себе, как на его увитом плющом венчике вырастает луковица.

После короткого сеанса гелиотерапии я испугался, что попаду в карантин, но в конце концов сел в передвижную амбулаторию, забитую тяжелыми больными. Там я продиагностировал одного пациента, гастралгика, пораженного хронической гигантоманией с трахейной удлиненностью и ревматизмом, деформировавшим ленту на его шляпе. Внезапно с этим кретином случился приступ истерии из-за того, что какой-то маразматик ему трамбовал гаммофозный тилозис. Затем выпустив желчь, он уединился, чтобы унять свои конвульсии.

Позднее перед Лазаретом я вновь увидел его в состоянии аффекта во время консультации, которую он получает у какого-то шарлатана по поводу фурункула, обезобразившего ему грудную область.

Я проторчал как идиот на солнцепеке и наконец влез в ублюдочный автобус, внутри которого мудохалась толпа придурков. Самым трахнутым был один гандон с охренительной шеищей, у которого на башке торчала отстойная шляпища с какой-то скабарской веревкой вместо ленты. Этот стебок начал было выдрючиваться из-за того, что какой-то старый пердун ему топтал ножищи, но быстро обделался и поструячил к свободному месту, засанному предыдущим недоумком.

Через два часа — та же херня: снова наткнулся на того придурка; он стоял с другим засранцем перед этим говенным памятником, Сен-Лазаром. Хули они там торчали? Трепались, бля, по поводу какой-то сраной пуговицы. Я еще подумал: этот говнюк может мусолить свою отстойную пуговенцию сколько угодно: он все равно останется таким же гребанным, гребанутым, гребучим уродом.

После перетертого ожидания на раскаленном желтке в пережаренном масле я сел в фисташковый автобус, внутри которого, словно черви в перегнившем сыре, кишели пассажиры. В гуще этой каши я заметил одного зеленого стручка с шеей, как макаронина, и пирожком на голове, обмотанным, будто венком из черемши, какой-то веревкой. Этот цыпленок завертелся, словно уж на сковородке, и зашипел как шкварка потому, что какое-то свиное рыло прижимало ему лапки (делая из него цыпленка табака). Он быстро перестал колбаситься и вжался в свободную формочку, предпочитая мариноваться в собственном соку.

На обратном пути, в автобусе, проезжая мимо буфетов вокзала Сен-Лазар и переваривая обед, я снова увидел того цыпленка с каким-то фруктом, который фаршировал его пикантными советами по поводу вкуса и сервировки. Куренку явно не хватало какой-нибудь вишенки.

В вольере, который в час, когда львы идут на водопой[52] перевозил нас к площади Шамперре, я заметил одного пестрого жеребца со страусиной шеей и пыжиком, обвитым ленточным червем. Внезапно этот жирафенок взбесился и стал брыкаться из-за того, что соседний зверь его лягнул и отдавил ему копыта. Но, испугавшись клыков плотоядного хищника, он поскакал к свободному загону.

Позднее, перед зоосадом, я вновь увидел того жеребца, но уже вместе с каким-то ослом, который, словно соловей, щебетал о его оперении.

Как передать ощущение, которое возникает при контакте десяти прижатых друг к другу тел на задней площадке автобуса S однажды в полдень рядом с Лиссабонской улицей? Как высказать ощущение, которое появляется при виде персонажа с безобразно длинной шеей и шляпой, ленту которой – непонятно почему – он заменил на обрывок веревки? Как выразить ощущение, которое производит ссора между тихим пассажиром, несправедливо обвиненным в том, что он кому-то наступал на ноги, и этим гротескным кем-то, а именно вышеописанным персонажем? Как описать ощущение, которое вызывает бегство последнего, скрывшего свою трусость под предлогом того, что желает занять свободное место?

Как, наконец, объяснить ощущение, которое через два часа охватывает вас при повторном появлении этого джентльмена перед вокзалом Сен-Лазар в компании с элегантным другом, который рекомендует ему улучшить свой наряд?

В омнибусе, однажды в полдень, мне довелось присутствовать при следующей трагикомедии. Один шалопай, наделенный длинной шеей и – престранная вещь – бечевкой вокруг шляпы (мода, которая весьма пышно расцвела в последнее время и которую я осуждаю), под предлогом скопления и значительной толчеи путешественников, обратился к своему соседу с вызывающей заносчивостью, которая плохо скрывала трусливый, по всей видимости, характер, и обвинил его в том, что тот систематически наступает ему на его лакированные туфли всякий раз, когда входят или выходят дамы и господа, направляющиеся к воротам Шамперре. Но наглец отнюдь не стал дожидаться ответа, который, вне всякого сомнения, поставил бы его на место, и живо ретировался в направлении империала, где его ожидало свободное сидение, ибо один из путешествующих в нашем автомобиле как раз ступил на мягкий асфальт тротуара площади Перейр.

Через два часа — к этому времени в тамбуре довелось находиться и мне – я заметил уже обрисованного мною юнца, внимающего — судя по всему, не без удовольствия — речам другого молодого повесы, который давал ему фривольные советы относительно манеры носить накидку.

Контакты между жителями больших городов столь многочисленны, что не стоит удивляться, если порой между ними могут происходить столкновения общего характера, которые, впрочем, как правило, не всегда влекут за собой серьезных последствий. Недавно мне довелось присутствовать при одной из таких лишенных обходительности встреч, которые обычно имеют место в часы пик в транспортных средствах, предназначенных для общественных пассажирских перевозок по парижской области. Впрочем, нет ничего удивительного в том, что я оказался свидетелем подобной сцены, поскольку для передвижения я часто пользуюсь этим видом транспорта. В тот день инцидент был незначителен, но мое внимание привлекла наружность и внешний вид одного из протагонистов этой мини-драмы. Это был еще довольно молодой человек, но с шеей, чья длина, вероятно, превышала средние размеры, и шляпой, на которой то, что можно было бы назвать шнурком, заменяло предположительно имевшуюся ранее ленту. Любопытно, что через два часа я увидел его вновь в тот момент, когда он выслушивал советы по поводу одежды, которые ему давал товарищ, в чьей компании он прогуливался туда-сюда, я бы сказал, с явно пренебрежительным видом.

На этот раз было маловероятно, что произойдет третья встреча, и действительно, с того дня, соответственно разумным законам правдоподобия, этого молодого человека я больше не видел.

Стил – двуногое существо с очень длинной шеей, которое встречается в автобусах маршрута S около полудня. Он особенно предпочитает задние площадки, где стоит, спрятав голову под большой гребень, обмотанный длинным, похожим на веревку, отростком толщиной в палец, и пускает сопли. Имея меланхолический нрав, он охотно нападает на тех, кто слабее его, но столкнувшись с более или менее энергичным сопротивлением, отступает и убегает вглубь салона, где старается не привлекать ничьего внимания.

Его можно встретить также, хотя и намного реже, в окрестностях вокзала Сен-Лазар в период линьки. Он продолжает носить свою старую кожу, которая защищает его от зимних холодов; часто она разодрана для того, чтобы он мог из нее вылезти. Стил вынужден запахивать это подобие плаща с помощью искусственных приспособлений. Неспособный находить их сам, стил обращается за помощью к другому двуногому существу соседнего подвида, которое его обучает и тренирует.

Наблюдение и описание стила – раздел теоретической и дедуктивной зоологии, которым можно заниматься в любое время года.

В прямоугольном параллелепипеде, перемещающемся по прямой линии описываемой уравнением «8₄х + S = y», гомоид А, представляющий собой сферический сегмент, обведенный двумя синусоидами, над цилиндрической частью длиной l > n, имеет точку соприкосновения с тривиальным гомоидом В. Доказать, что эта точка соприкосновения является точкой изгиба кривой.

Если гомоид А встречает гомологического гомоида С, областью соприкосновения будет круг радиусом r < l. Определить высоту h этой точки соприкосновения по отношению к вертикальной оси гомоида А.

Не было у мене этих маленьких бумажек с номером, но я все ж туды влез, в энтот механизьм. А как очутилси на площадке тово механизьма, шо они кличут по-ихнему аутобусом, то тут же враз меня со всех сторон зажали, запихали и затуркали. Кадысь я чуток освоилси, то давай оглядываться вокруг. И шо ж я там вижу? Длиннющего обалдуя с такой вот шеей и чудн?й шляпой. Шо и говорить, шея изрядная, аж с лишком. А шляпа-то, вкруг ей тесемка увязана, шоб мне провалиться! Вдруг он, тово, возьми да как разъярись! И пошел наговаривать разных пакостей одному бедному господину, а опосля отошел в сторонку и уселси себе, обалдуй.

Да, такое токо в большом городе и случается. Ну, рази можно было представить, шо я снова ево увижу, тово обалдуя-то?! Ровнехонько через два часа перед каким-то огроменной доминой, не иначе шо-то вроде дворца епископа всего ихнего Пантрюша, так они прозывают свой город промеж себя. Так вот, там находилси тот обалдуй, и шлындал туды-сюды с другим шалопутом одново с ним пошиба, и шо ж ему говорил тот другой шалопут? Шалопут ему говорил: «Пришил бы ты эту пуговицу трошки повыше, было б красивше». Вот шо он ему говорил, длиннющему обалдую, тот другой шалопут одново с ним пошиба.

Эй! О! А! Ай! Ой! Ух-ты! Ну и ну! Во как! Ого! Ну-у-у! Хоп! Фи! Фу!

Это было в преддверии июльского полудня. Солнце во всей своей распустившейся красе царило над горизонтом с многочисленными сосками. Асфальт слегка плавился, источая нежнейший гудронный аромат, который наводит больных раком на некоторые наивные, но в то же время и разрушительные мысли о причинах поразившего их недуга. Автобус в бело-зеленой ливрее, огербленный загадочной литерой S, подъехал к парку Монсо, дабы подобрать небольшую группу кандидатов на проезд с влажными от потовыделений конечностями. На задней площадке этого шедевра современного французского автомобилестроения, — где словно сельди в бочке теснились забортовые пассажиры, — один бездельник, маленькими шажками приближающийся к своему тридцатилетию и несущий в промежутке между почти змееобразно-удлиненной шеей и веревочно-окрученной шляпой тусклую графитоподобную болванку, поднял голос и с неподдельной горечью, — которая, казалось, проистекала из стакана с отваром горечавки или какой-нибудь другой травы, обладающей схожими свойствами, — пожаловался на повторяющееся толчковое явление, по его мнению, исходящее от другого присутствующего hic et nunc[53] клиента С.Т.С.Р.П.[54] Вознося свои стенания, он взял кисловатый тон старого видама[55], которого ущипнули за ягодицу в веспассиановом[56] заведении, и который, поражаясь, ни в коей мере не одобряет подобных знаков внимания и не желает вкушать сих сюрпризов. Обнаружив опустевшее место, он к нему устремился.

Позднее, когда солнце уже опустилось на несколько ступеней по монументальной лестнице своего небесного склона, а мне довелось снова проезжать на другом автобусе того же маршрута, я заметил вышеописанного персонажа, перемещавшегося по Римской площади перипатетическим образом в компании индивидуума ejusdem farinae, который ему давал – на этом участке городского пространства, обреченном на автомобильное движение, — советы относительно элегантности в одежде, не шедшие дальше пуговицы.

Альбер присоединился к приятелям, которые сидели за столиком в кафе. Там были Рене, Робер, Адольф, Жорж и Теодор.

— Хотя нет, сегодня я видел один смешной случай, — сказал Альбер.

— В автобусе, когда ехал обедать, — ответил Альбер.

— Пришлось пропустить как минимум три автобуса, прежде чем я смог влезть.

— В это время дня – неудивительно, — сказал Адольф.

— Прекрасная возможность пощипать ягодицы.

— Я еще вспомнил про шляпу, у нее был странный вид.

— Без ленты, зато с плетеным шнурком вокруг.

— А еще, — продолжил Альбер, — он оказался таким крикуном, этот тип.

— Нет. Самое забавное, через два часа я его снова увидел.

— Не знаю, — сказал Альбер. – Он гулял туда-сюда с приятелем, который ему подсказывал, что пуговица его плаща пришита слишком низко.

— Точно. Именно это я ему и посоветовал, — произнес Теодор.

Примечания

[1] Маршрут автобуса № 84 (бывшего S) никогда не проходил перед вокзалом Сен-Лазар.

[2] Во французском алфавите 26 букв.

[3] Риторический прием, при котором лаконичное и часто ироничное высказывание подразумевает больше, чем говорится.

[4] Риторический прием, заключающийся в синтаксическом смешении, которое делает текст непонятным. При этом извращается нормативная структура фразы; нарушается порядок слов, управление предлогов, согласование времен и т.п.

[5] Игра, целью которой является составление связного текста по любым произвольно заданным ключевым словам.

[6] ТСРП – (T.C.R.P. Transport en Commun de la Region Parisienne) компания Общественный Транспорт Парижской Области, одним из директоров которой был Пьер Марьяж.

[7] Тканевое ожирение.

[8] Название галльской деревни, располагавшейся на месте современного Парижа.

[9] Одушевление неодушевленных предметов.

[10] Повторение слога с одинаковым звучанием в конце слова или группы слов. Г. может считаться частным случаем парехезы.

[11] Художественный прием, состоящий в имитации звуковых явлений, звукоподражании.

[12] В оригинале: «Pour qui sont ces serpents qui sifflent sur vos tete?» («По ком шипят змеи над вашими головами?»). Эта реплика безумного Ореста из трагедии Расина «Андромаха» (V, 5) стала самым известным примером аллитерации во французской литературе.

[13] Времена – Истории 29, 31 и 32 написаны в прошедшем времени, но всякий раз – в разном: passe compose (завершенное, отмечающее действие как продолжающийся в настоящем результат; используется как в письменной, так и в разговорной речи), passe simple (завершенное, отмечающее действие, имеющее начало и конец, используется только в литературном повествовании) и imparfait (незавершенное, повторяющееся). Ни одно из этих трех времен не имеет точного аналога в русском языке; дословный перевод не показал бы разницы между прошедшими временами и не дал бы искомого эффекта. Так, мы решили рассказать историю 29, используя глаголы неопределенной формы, а историю 31 и 32 – соответственно глаголы совершенного (законченное действие) и несовершенного (незаконченное действие) вида.

[14] Александрийский стих — шестистопный ямб со смежными, попеременно двумя мужскими и двумя женскими парными рифмами, с ударением на 6-ой и 12-ый слог и цезурой посреди стиха. Впервые встречается в «Путешествии Карла Великого в Иерусалим и Константинополь» (конец XI века), но свое название получает позднее, в конце XII века, с появлением поэмы «Роман об Александре», который был написан Александром де Берне именно этим стихотворным размером.

[15] Перевод Л. Цывьяна.

[16] Риторический прием, при котором внутри одной фразы повторяется несколько раз, но в разных контекстах одна и та же заданная лексема. Полиптоту можно назвать морфологическим и синтаксическим изолексизмом. При переводе мы заменили ключевое слово «налогоплательщик» на «гражданин».

[17] Усечение слога или буквы в начале слова. В русском варианте мы позволили себе отсекать несколько букв, иногда два или даже три слога.

[18] Усечение слога или буквы в конце слова. В русском варианте мы позволили себе отсекать несколько букв, иногда два или даже три слога.

[19] Выпадение слога или буквы в середине слова. В русском варианте мы позволили себе вырезать несколько букв, иногда два или даже три слога.

[20] Аллюзия на гомеровскую «розовоперстую Эос».

[21] «Арбитром элегантности» называет Петрония Тацит в «Анналах» (XVI, 18).

[22] Повторение слога с одинаковым звучанием, изначально и как правило, на стыке слов. В тексте оригинала слог «bu» встречаются в начале, середине или на конце каждого слова.

[23] Монсо (от лат. monticellus — нагромождение, кипа; большое количество). Парк, расположенный в XVIII округе Парижа.

[24] Стилистический прием, заключающийся в обращении к кому-либо.

[25] Известное кафе на бульваре Сен-Жермен, в котором собирались писатели, поэты, художники.

[26] В доме № 5 по улице Себастьяна Боттена располагается издательство «Галлимар», в котором работал Р. Кено.

[27] Перевод Л. Цывьяна

[28] Обоняние – фонетические каламбуры с французским алфавитом дают более интересный результат, чем подобная операция с русским алфавитом. В оригинале у нас 13 запахов (в среднем по 2 буквы на запах, поскольку во французском алфавите 26 букв), которые можно дословно перевести следующим образом «…запах аббатов, трупов, яиц, соек, топоров, покойников, случаев, крыльев, люби ненависть под пердеж задниц, отвратительного воздуха [или мотива], голых червей, двойных WC, распиливаемых греческими помощниками трамбовок…».

^{^[29]} В оригинале можно услышать явную фонетическую перекличку согласных «к», «ш», «т» и «г»: cacahouete (искаж. cacahuete) grillee – арахис жаренный; cou – шея; cacaote – какаовый; chouigne-gueme de la dispute (искаж. chewin-gum) — чуин-гум ссоры; chataignes de l’irritation — каштаны (м.б. также «затрещины») раздражения; raisins de la colere — виноград гнева; grappes de l’amertume — гроздья горечи.

[30] «Утиный помет» (фр. caca d’oie) – желто-зеленый цвет.

[31] Французская идиома trouille bleue (дословно «синий страх») означает очень сильный, панический испуг, жуткий страх. Название одного из рассказов Р. Кено («Жуть зеленая»).

[32] Самая яркая звезда в созвездии Волопаса, вторая по яркости звезда, видимая в северных широтах и самая яркая звезда в северном полушарии неба.

[33] Перестановка по типу 2143. В первом предложении переставляются группы по 5 букв: первая из таких групп встает после второй, а третья — после четвертой; во втором предложении – группы по 6 букв; в третьем – группы по семь букв; в четвертом – группы по восемь букв. Предпоследнее слово каждой фразы имеет на одну букву меньше, чем остальные слова.

[34] Перестановка по типу 2143. В первом предложении переставляются группы, состоящие из одного слова: если пронумеровать слова по порядку, то второе ставится перед первым, затем – четвертое и третье. Во втором предложении по тому же правилу переставляются группы из двух слов, в третьем – из трех, в четвертом – из четырех.

[35] зазу (уст. фр.) – молодой человек с вызывающе эксцентричными манерами, стилем одежды (в Париже, в период немецкой оккупации 1940-1944 гг.).

[36] «Определительная литература» или составление текста из определений слов подробно описывается в более поздних сборниках УЛИПО. Основной принцип: в исходном тексте каждое существительное заменяется на его определение в словаре. Эту операцию можно проводить с различными словарями (толковыми, энциклопедическими, двуязычными и т.д.), разными частями речи и повторять несколько (сколько угодно) раз, увеличивая объем произведения до бесконечности. В переводе был использован «Словарь русского языка» С.И.Ожегова (М., 1949).

[37] Сдвиг – «перевод с французского на французский», или метод, получивший позднее название «S + 7». Основной принцип заключается в следующем: в исходном тексте каждое существительное (substantif) заменяется на другое, отделяемое от него 7 существительными в произвольно взятом словаре или энциклопедии. Можно варьировать правила (S+3 или S-2 или S-10…) или их усложнять, заменяя и другие части речи (V+ n или A – n и т.д. где verbe — глагол, adjectif — прилагательное, а n — количество слов этой части речи, отделяющее заменяемое и заменяющее). В данном случае первый текст «Упражнений в стиле» (Заметка, стр.1) был взят за исходный и «переведен» по схеме S + 5. Для перевода был использован «Орфоэпический словарь русского языка» под редакцией Р.И.Аванесова (М., 1987).

[38] Ронк – населенный пункт в департаменте Нор.

Сен-Дизье – столица округа в департаменте Верхняя Марна (шестая железнодорожная остановка от Парижа по дижонскому направлению).

В энциклопедическом словаре «Ле Пети Лярусс» Ронк — седьмое имя собственное после Рима, Сен-Дизье – седьмое имя собственное после Сен-Лазар.

[39] Сознательный отказ от какой-либо буквы, один из древнейших приемов литературной трансформации. Кено «вырезает» букву е — самую употребительную гласную во французском языке. В русском варианте липограмматическое письмо без е оказывается несложным упражнением. Поэтому в переводе был выбран вариант с исключением двух букв: о — самой употребительной в русском – и а.

[40] Об этом исключении см. статью «Потенциальный перевод».

[41] Присоединение буквы или слога к началу слова.

[42] Вставка буквы или слога в середину слова.

[43] Присоединение буквы или слога к окончанию слова.

[44] Перестановка местами двух букв внутри одного слова.

[45] Лушебем или лушербем (louchebem или loucherbem) – изначально жаргон парижских и лионских мясников (bouchers), возникший предположительно во второй половине XIX века. Иногда его считают частным случаем более общего жаргона ларгонжи (largonji). Основной принцип заключается в трансформации (как правило, существительных), когда буква l (или слог, начинающийся с l) заменяет первую согласную (или слог), которая переносится в конец слова и ставится перед произвольно выбираемым суффиксом.

[46] Жаванэ (javanais) – жаргон, возникший в 50-е годы XIX в. Основной принцип: в каждое слово после каждого слога вставляется слог av (ав), va (ва) или ag (аг). В данном случае Кено отходит от общего правила и вводит другие слоги с согласной v (vi, ve, ve и т.д.) и g (ga, go).

[47] Макароническая поэзия (от ит. maccaronico) – бурлескная, шутливая поэзия (проза), в которой автор «латинизирует» окончания и /или смешивает слова родного языка с латинскими словами. Происхождение термина и самого жанра связывается с произведением итальянского поэта, бенедиктинского монаха Теофило Фоленго (известного также под именем Мерлин Кокай, 1491-1544), «Opus maccaronicum» или «Maccheronee ». Произведение, опубликованное между 1517 и 1552 гг., включает в себя бурлескную эпопею в 25 песнях « Baldus », деревенские аргументы « Zanitonella » и героико-комическую поэму в 3 песнях « Moscheide », повествующую о войне мышей и муравьев..

[48] Senatus populusque parisiensis – перефразировка употребленного Цицероном словосочетания senatus populusque Romanus (Римский Сенат и народ).

[49] ejusdem farin? – (лат. «из той же муки») того же сорта, того же пошиба.

[50] Прием, заключающийся в использовании фонетических омонимов, слов, которые звучат одинаково (или почти одинаково), но пишутся по-разному и имеют разное значение.

[51] Акрофонетическая замена, т.е. перестановка местами первых букв (первых слогов) в соседних словах.

[52] …в час, когда львы идут на водопой… — строчка из стихотворения В. Гюго «Заснувший Вооз».

[53] hic et nunc – лат. здесь и сейчас

[54] S.T.C.R.P. (Societe des Transports en Commun de la Region Parisienne) – Компания Общественного Транспорта Парижской Области.

[55] видам – (от лат. vice dominus) чиновник, заменявший служителей культа при исполнении юридических и военных обязанностей.

[56] Будки для «публичных нужд», которые были установлены в Париже в 1834-35 г.г. по распоряжению префекта города Рамбюто. Заведения были названы по имени римского императора Веспассиана, которому приписывают создание публичных писсуаров в Риме.

[57] Марка ликера (21°), настоянного на горьких травах (горечавка, алоэ, кардамон, хинин) и апельсиновых корках. Чаще всего пьют не сам ликер, а пиво с несколькими каплями ликера.

Перевод с французского Валерия Кислова.