инверсия культуры
|
|
инверсия культуры |
|
Денебра Вместо семи казней египетских была только одна, и этой казнью был снег. Я сидел дома и читал книгу, которую мне подарила Герда на прошлый день рождения. Это был «Мир пауков», сумрачная поэма о холоднокровных членистоногих и их тщательном мире старательных цифр. Кристалл визора был включен, ведущая стояла, держа в руке японский зонтик, на который сверху падал отчетливый снег. Камера повернулась в сторону тротуара, куда ведущая показывала рукой, машины на обочине были занесены снегом, а на тротуаре вилась узкая тропа, обрамленная гигантскими сугробами. Я перевернул страницу – пауки не знали, что такое тотальный снег и никогда не испытывали страха. Когда ты в квартире – я давно вывел эту формулу – что там за окном, снег или дождь, всегда не так важно. Кристалл дильника прозвенел одиннадцать часов, я отложил книгу и, встав с дивана, подошел к аптечному столику, отразившись в зеркале как теплый вампир. Какое-то время я смотрел сам на себя и отражение мне не нравилось. Потом я отвел взор, взял со столика две таблетки – амитриптилин и азалептин – и запил их холодной водой. Постель была ледяной, я закутался поплотнее в одеяло, пытаясь согреться собственным дыханием и выключил свет. Хорошо бы быть властителем, думал я, и сделать так чтобы в моей стране было всегда тепло, а во всех других странах постоянно шел снег. Или жить вечно, зная, что все пройдет, и эпоха снега и эпоха льда, а потом наступит эпоха вечного сияния солнца. Через миллиард лет здесь будет снова море, и вода закроет мое прекрасное угловое окно, в котором солнечные лучи отражались только случайно. Свет луны заполнял мою комнату, как зеркало одиночества. Пробуждение было незапным, дильник показывал три часа ночи, моя собака Нексус-6, пока я спал, залезла под одеяло и прижалась к моей спине, пытаясь согреться. Она чуть побольше той-терьера и чуть поменьше карликового пинчера, с большими ушами и умной мордочкой, и когда у меня хорошее настроение, я зову его просто Ушан, и спрашиваю его – ну как дела, старичок, также как Килгор Траут разговаривал со своим попугаем. Я нащупал на прикроватном столике сигареты и пепельницу и закурил. Покупали мы собаку вместе с Гердой, в пригороде Осенних Кладбищ, хозяева его назвали почему-то Лексус, естественно, что такое имя меня не устраивало, и поэтому пришлось его переделать в Нексус-6, производные – Некс, Нексик, Некси и так далее. Я пошевелился, и собака недовольно заворчала во сне. В его снах – хозяин был добрым, мясо – вкусным, а улица – теплой и солнечной. Я докурил сигарету и снова закутался в одеяло. Хорошо бы никогда не просыпаться, думал я, чтобы сон только длился и никогда не кончался. И никогда не кончался. Мне приснилась почта, самая обыкновенная почта, я стоял в очереди, держа в руке конверт, внутри конверта была открытка с пожеланиями всего наилучшего. Почтовая служащая почему-то держала в руке поднос, и когда дошла моя очередь, я положил конверт на поднос и проснулся. Медленный свет солнца освещал мою комнату, Некс что-то бормотал во сне. За незадернутой шторой падал снег. Я совершил утренний туалет и пошел на кухню, чтобы заварить ячменный кофе, есть мне не хотелось. Я достал из холодильника псевдомясо и, порезав его на куски, положил в тарелку Некса. Услышав любимый переливчатый звук тарелки, он прибежал на кухню, будучи уже с самого утра в хорошем настроении. Держа в руке ячменный кофе, я пошел к аптечному столику, чтобы выпить свои утренние таблетки – трифтазин, циклодол и амитриптилин. Потом я стал одеваться на улицу, я надел старое дедовское пальто – самую теплую вещь в доме – черную шапку с ушами и меховые рукавицы. Потом я стал одевать Некса, я надел на него вязаный комбинезон, который связала Герда и который он отчетливо не любит, он посмотрел на меня с неудовольствием и нехотя лизнул меня в нос. Покончив со всеми пуговицами, и проверив все ли на месте – ключи, сигареты, зажигалка, носовой платок - я надел на него ошейник, и мы пошли на улицу. Сугроб начинался прямо за дверью подъезда, разрезанный пополам узкой тропой, прошедших здесь раньше. Я старался ступать в следы, но все равно проваливался по щиколотку, а Некс по грудь. Я добрался до центра двора, там по-прежнему стоял юпитерианин, сделанный позавчера детьми. Он был трехметрового роста, и у него было четыре снежных головы, на две из которых добрые люди надели вязаные шапки. Туловище его было сориентировано по оси восток-запад, а стеклянные глаза смотрели прямо на Денебру, самую тусклую звезду в этой части небосвода. Из-за юпитерианина выскочила Вика, очень большая черная добродушная собака, которая Нексу, наверное, кажется ужасным чудовищем. Они обнюхали друг друга – Некс смотрел на нее как кролик на удава – и меланхоличный хозяин Вики повел ее домой. Мы обошли двор по периметру, снег падал безостановочно, Некс сделал все свои дела, постоянно отряхиваясь от снега, и мы пошли домой. Кристалл фона, который я забыл дома, показывал один пропущенный звонок. Это была Герда, она обычно звонит перед работой, поинтересоваться как там ее любимый Нексик и так далее. Мы были когда-то женаты, целый год, потом она во мне разочаровалась, раз – очаровалась, и мы разошлись, сохранив, тем не менее, дружеские отношения, и, в сущности, она мой единственный друг на свете. После развода, она повторно так и не вышла замуж, почему, я у ней не спрашивал. На завод мне было идти в вечернюю смену, и я включил бук, чтобы зайти в свою социальную сеть, новых сообщений не было, мэйлов тоже, я просмотрел френдленту, в заголовках был снег, и перевел бук в спящий режим. Некс с чувством выполненного долга залез под плед на диване и уснул. Я включил визор и снова взял книгу про пауков. Пауки мечтали завоевать весь мир и убить всех людей. В принципе, вполне нормальное желание, но разрозненные остатки человечества были против, они скрывались в подземных лабиринтах и мечтали вернуть себе планету. В общем, такие дела. Я открыл вчерашнюю страницу, где главный герой (человечества) оплодотворял очередную самку и одновременно обращался с речью к будущим поколениям. Герда всегда мне дарит такие книги. На позапрошлый день рождения она мне подарила иллюстрированную энциклопедию «Африканские крысы-убийцы». У Некса, кстати, тоже есть день рожденья, в этот день я покупаю ему настоящее мясо, а Герда дарит очередной вязаный комбинезон, которые он ненавидит. Видимо это ущемляет его мужское достоинство. В визоре несколько аналитиков рассуждали о том, что будет, если снег не перестанет идти. Окна студии закрывала сплошная пелена падающего снега. Потом говорящие головы перешли на тему городских андроидов и я отвлекся от плазмы. Может это начало нового ледникового периода? Я читал еще примерно час, пока не почувствовал, что проголодался. Я пошел на кухню и достал из холодильника многоразовую лапшу из Тайюаня, города внутреннего и центрального подчинения КНР. Добавил туда немного собачьего псевдомяса и заварил кипятком. Это обычная моя еда, хотя я хорошо готовлю. Так случилось, что мне пришлось готовить с самых юных лет, я перечистил тонны картошки и с тех пор процесс приготовления еды ненавижу. Хотя, иногда, когда Герда приходит в гости, я делаю для нее плов с курицей, который она очень любит. Потом, мы с Нексом, несколько дней его доедаем. В комнате начинал сгущаться медленный сумрак, я отложил книгу, пауки заполнили водой один из подземных лабиринтов, но люди предвидели это и покинули лабиринт задолго до восхода луны. Как только тусклое солнце начинает темнеть, у меня начинается депрессия, от которой не помогает ничего, ни таблетки, ни метод позитивного мышления, ни самые яркие светильники. Я чувствую, что жизнь проходит, уходит, уже прошла мимо, и я ничего уже не смогу изменить. По визору показывали камеру геликоптера, она облетала сияющий цвет улиц, полностью заполненных снегом. Прохожие поднимали лица и на этих лицах не было никаких чувств, только усталость. Какое-то время я бессмысленно смотрел в визор, потом перевел взгляд на цветную раму потолка, потом посмотрел на крюк люстры и подумал – а не пора ли мне повеситься? Так я и смотрел на крюк, пока не прозвенел менуэт фона. Это была Герда, идущая домой с работы, это значило, что и мне нужно было идти скоро на свой завод. Я отвечал на ее щебетанье односложными «да» и «все нормально», почему-то ее голос был мне сейчас неприятен. «Спит», - ответил я на ее вопрос «Как Нексик?». Наконец она отключилась, и я стал одеваться на работу. Перед этим я положил псевдомяса в тарелку Некса, было уже время вечернего кормления, но он спал так крепко, что даже не проснулся. Я снова натянул старое дедовское пальто с намертво пришитыми черными пуговицами, шапку и рукавицы. На улице была безумная, сорвавшаяся с цепи метель, снег заполнял горло и таял на языке. Я закурил сигарету и подошел к юпитерианину, за то время, что я был дома, злые дети приделали ему еще одну пару рук и пятую голову. Все его головы лежали в плоскости гипотенузы зимнего равноденствия, а хрустальные глаза смотрели прямо на Денебру, самую тусклую, ненадежную и отвратительную звезду в этой части вселенной. 26-28.10.12. Запертая комната В ее волосах были змеи, и только когда я проснулся, я понял, что это был сон. Ее прекрасный лик висел передо мной как наваждение в очарованном свете луны. Змеи были красными и синими с изящнолегкими телами, с длинными тонкими языками. Психея горгона королевой египетских статуэток, колокольчиком японского светлого фарфора. Я сходил на кухню попить воды и снова вернулся в постель. За окном была гроза, которые часто встречаются в квартале Мая, дождь лил сплошной стеной. Когда я проснулся, небо было уже безоблачным и солнечным, стерев воспоминание о ночном дожде. Я приготовил кофе как негоциант нова с маленькими бутербродами. Сидя за кухонным столом, я размышлял о том, чем сегодня заняться. Никаких планов у меня не было. Звякнул тихий колокольчик утренней почты, и я вышел в прихожую. Помимо рекламы, там было письмо из адвокатской конторы, заключенное в сухую казуистику. Умер один из моих дальних родственников и первым в линии наследования, по странному стечению обстоятельств, оказался я. Я допил кофе, переменил квартирный костюм на дорожный сюртук и вышел на улицу. Солнце было прекрасным и ярким, великолепно освещая весь квартал Мая. Спускаться в сабвей в такую погоду было грешно, и я дошел до конторы пешком. Меня встретил тихий и вежливый, вполне еще молодой адвокат. Денег и иных сбережений, к сожалению, у умершего родственника не было, и мне досталась только его квартира на окраине Мая, что в принципе тоже было неплохо. Я подписал все необходимые бумаги и взамен получил электронный ключ от квартиры Терезы Монтегю Авеля (так звали умершего). Я попрощался с адвокатом и покинул контору. Квартиру можно было сдавать, и это было неплохо, а при необходимости – продать. Идти до окраины Мая было далеко, и я спустился в андерграунд, все стены которого были изрисованы граффити. Лица в подземелье были неискалеченными и свободными. В руках у некоторых были ненужные зонтики. Путешествие было недолгим. Я снова вышел на свет, который здесь, на окраине, был немного тусклее, чем в центре квартала. Я дошел до улицы Царевны Вербы, на которой находился искомый дом. Прохожих на улице почти не было, здесь все сидели по домам. Наконец я нашел нужный мне номер. Дом был из светлого кирпича, на четыре квартиры. Квартира Авеля находилась на втором этаже. Я приложил электронный ключ к замку и дверь, заскрипев, отворилась. В квартире был затхлый запах из-за наглухо закрытых окон, словно в доме Вампира на набережной. На всем лежала печать тишины и какой-то старческой немощи. Только большая плазма выглядела неуместно посреди тусклого антиквариата. Я подошел к книжному шкафу, он весь был завален рукописями, некоторые из которых казались довольно странными. Я проглядел названия, там были «Пнакотические рукописи», «Книга Червя», «Воспоминания Мезеля», «Солнце Пта» и безумный запретный «Некрономикон». Я взял его в руки, это было настоящее подлинное издание в переводе Олафа Вормиуса. На некоторых страницах были пометки, латинское «sic» перемежалось с обесцвеченной нидерландской вязью. По-видимому, Авель был человеком разносторонних интересов. В конце «Некрономикона» мой рассеянный взгляд наткнулся на одно из заклинаний призывающих мертвых, обведенное красной краской. Вот как оно звучало – Йог-Сотот аллиумэ инганг Я произнес его шепотом, этот язык был слишком древним и ему не стоило звучать здесь, в безоблачном воздухе Мая. От заклинания на поля вела стрелочка и там было написано слово «ПРАВДА». Я положил «Некрономикон» обратно в шкаф, на секунду я задержал его в руке и мне показалось, что он живой и теплый. Словно судорога мозга, резкий и внезапный запах миазмов, затуманивший душу и сердце. Сверху на книжном шкафу лежала мандолина, интересно, играл ли Авель на ней? Больше в комнате ничего интересного не было. Я прошел на кухню, чтобы попить воды, у меня почему-то пересохло горло. Вода была теплой и невкусной. Рядом с мусорным ведром стояло блюдечко с засохшим молоком, видимо у Авеля была кошка, но где она была сейчас? Я прислушался, в квартире стояла неподвижная тишина. Родственников кроме меня у Авеля не было, так кто же забрал кошку? Интересно, были ли у него друзья. Судя по книгам, вряд ли. Еще мне в глаза бросилась одна особенность – нигде в квартире не было ни одной фотографии. Может быть, он просто не любил фотографироваться. В этом нет ничего странного, я вот тоже, например, не люблю фотографироваться. Я вышел из кухни, в нижней квартире кто-то включил африканский даб с двумя женскими голосами. Вторая комната была спальной и в ней не было ничего интересного. А вот третья комната оказалась заперта. Разьема для электронного ключа в ней не было, она была просто заперта, как когда-то раньше запирали двери. Я снова вернулся в кухню набрать воды, чтобы полить большой фикус, стоящий в гостиной как символ одиночества. Больше в квартире мне было делать и нечего, я захлопнул дверь и вышел на улицу. Воздух был чист и прохладен. После квартиры Авеля дышать было приятно. Прохожих на улице по-прежнему не было. Я снова спустился в метро, доехал до центра и там пообедал в «Бюргерволде» диетколой и кингбургером. Потом послушал уличного гитариста, он увлеченно и талантливо пел «Дорогу назад». Я положил в его гитарный футляр несколько сестерций и пошел гулять дальше. Делать мне было нечего. Я рассматривал девушек, большинство были одеты по моде, в переливающиеся туники и светлые ботильоны. В волосах некоторых были гиацинты, злоцветы безнадежной любви. Так я дошел до реки, воды ее были спокойны и торжественны и почему-то вспомнил о запертой комнате в квартире Авеля. Зачем он запер дверь и что там за дверью? Я закурил сигариллу, глядя на чаек. Солнце теплым шатром окутывало центр. Остаток дня я провел в клубе. В клубной библиотеке я нашел «Пнакотические рукописи» и провел время за чтением этой малоприятной книги. Когда я вернулся домой, было уже совсем темно. Я кое-как разделся и лег спать. И мне опять приснилась она. Мне приснилось, что я открыл запертую дверь Авеля и там находилась она. Она смотрела на меня как сонный ангел и в ее волосах были змеи. Я молчал как зачарованный, не зная, что ей сказать. Она протянула ко мне руку и я, наконец, проснулся. Постель вся была спутана, простыня сползла. За окном шел дождь, медленный и тусклый, выцветший дождь. Я совершил утренний туалет, выпил кофе, нашел в чулане молоток и стамеску, чтобы открыть запертую дверь. Зонтик с собой я брать не стал. Когда я добрался до дома Авеля, дождь закончился, оставив после себя разноцветные лужи детских классиков. Нигерийский даб не звучал, окна первого этажа были занавешены. Я вошел, открыв дверь электронным ключом. В квартире все было, как и вчера, что было вполне естественно. В гостиной я увидел портрет, который не заметил вчера. Он висел в самом нижнем углу, в очень неудобном и странном месте. На портрете был изображен господин в костюме 18 века, с независимым и свободным лицом. Внизу была надпись – Тереза Монтегю Авель, 1784. Смысл портрета и особенно надписи я не понял. Взяв стамеску, я вставил ее в разьем запертой комнаты и ударил молотком, дверь заскрипела и немного поддалась. Я ударил посильнее и дверь открылась. Комната была абсолютно пуста. Я обошел ее кругом, в ней ничего не было. Окно, выходящее на улицу, было закрашено черной краской. Под потолком висела одинокая лампочка. Я включил ее, она не работала. На полу были какие-то линии, я присел на корточки и стал их рассматривать. Это была семиугольная пентаграмма. Судя по всему, эти линии часто обводили красным мелом. Я представил как Тереза в жабо и плюмажах восемнадцатого века сидит на полу и обводит линии цветным мелом. С совершенно серьезным выражением лица. Я коснулся указательным пальцем линии на полу и по моему телу снова прошла судорога, отчетливый и отвратительный запах гниющей реки в промышленном районе города. На миг мое сознание помутилось в этом тихом полумраке комнаты. За черным окном был яркий день, но здесь в затхлом воздухе было нечто иное, какое-то древнее зло, которое никогда не умирает, а только меняет обличья. Я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы очистить прану и голову, и вышел из комнаты. На кухне я выпил теплой воды и положил в раковину блюдечко с засохшим молоком. Потом я вышел на улицу, чтобы найти магазин для детей или канцелярский магазин. Мне нужен был красный мел. Я дошел до конца Царевны Вербы и свернул на Царевну Полынь, на которой я и нашел канцелярский магазин. Отдельно красный мел не продавался, и мне пришлось купить набор цветных мелков. Чувствовал я себя при этом глупо. Еще я зашел в соседний магазин мелочей и купил неоплывающие свечи. Подходя к дому, я снова услышал центральноафриканский даб с женским бэк-вокалом. Интересно, раздражал ли он Авеля? На кухне я взял большую тарелку и приклеил воском к ней пять зажженных свечей. Потом я взял «Некрономикон» и вошел в запертую комнату. Я уселся, скрестив ноги, в центр пентаграммы, рядом я поставил тарелку со свечами. Взяв красный мелок, я начал обводить линии пентаграммы. Я никуда не торопился. Когда я закончил с этим, я взял в руки «Некрономикон», открыл нужную страницу и нараспев, не очень уверенно произнес – Йог-Сотот аллиумэ инганг Ничего не произошло. Я уселся поудобнее, и повторил заклинание громче. Я здесь, - произнес голос за моей спиной. Я вздрогнул и выронил книгу из рук. Обернувшись, я увидел ее, она стояла рядом со стеной. Ее прекрасный лик был спокоен, в волосах не было змей, там были всего лишь разноцветные ленточки. Привет, - сказал я пересохшими губами, - ты живая? Я мертва, - ответила она, - и ты скоро тоже будешь мертв. Она сделала шаг ко мне и протянула руку. Я коснулся ее и почувствовал под своей рукой лед. 21-24.02.13. |
