|
|
Двойное наказание Ездил на день рождения матери. Сначала с братом отправились на рынок за фруктами. Купили, принесли, часть конечно помяли. Мама некоторое время возмущалась братом, как же он нес, как укладывал, что доставил в таком виде. Андрей бурчал какую-то чепуху, которую пропускали мимо ушей. Главное, что его не могли наказать при мне, госте. День рождения отпраздновали за столом, про фрукты больше не вспоминали. Вечером я отправился к себе. Брат пошел проводить меня до метро. А когда вернулся, его встретил разъяренный отец. Матери дома не было: она кормила во дворе кошек. Так вот, отец не забыл про помятые фрукты и наказал Андрея поркой, после которой успокоился и лег смотреть телевизор. Но через полчаса домой вернулась мама. Увидев Андрея, она пришла в неистовство и потребовала немедленно наказать его. Отец сказал, что только что выпорол сына. Но мать это не устроило, ведь она не присутствовала, какое же это наказание. Отец вынужден был оторваться от телевизора и снова идти пороть Андрея. Однако в этот раз он орудовал ремнем недостаточно проворно, скорее отбывая номер, а не вымещая скопившуюся ярость. Получилось, что в день рождения матери Андрея выпороли за один и тот же проступок два раза. Причем все остались недовольны.
Этическая дискуссия
Неравнодушный читатель: Я хотел спросить, имеет ли описанный вами кошмар хоть какую-то документальную основу? В.К.: Самое начало: про день рождения и поход за фруктами. Неравнодушный читатель: То есть все акты насилия над ребенком выдуманы? В.К.: Да. Более того, это не ребенок, а 25-летний мужчина. Неравнодушный читатель: Если не секрет, зачем тогда вы это написали? В.К.: Это абсурдистское дополнение реальности. Но если бы вы разослали заметку уполномоченным лицам, это только добавило бы веселья. Конечно, веселье подобного рода может показаться вам кощунством, но ничего не могу с этим поделать. Неравнодушный читатель: Вадим, а Вас или Вашего брата (я так понял, реально существующего) в возрасте моложе, чем его нынешние 25 и Ваши 30 кто-то так наказывал за что бы то ни было? В.К.: Нет. Неравнодушный читатель: Ну, это главное. В.К.: Рад, что все прояснилось. Неравнодушный читатель: Вам бы хотелось самому так наказать Андрея? В прошлом или сейчас? В.К.: Нет, только руками разъяренных помятыми фруктами родителей. Неравнодушный читатель: Вам бы хотелось, чтобы так наказали вас самого? В прошлом или сейчас? В.К.: Боюсь, что нет. И, предвидя вопрос о наказании родителей (обоих и поодиночке): тоже нет. Неравнодушный читатель: Такой вопрос не планировался. Планировался другой. читает ли Андрей ваши заметки? В.К.: Я ему показываю время от времени избранные вещи. Неравнодушный читатель: И с вашей точки зрения, это не заденет его, ваш последний текст? В.К.: Так литература врывается в нашу жизнь. Неравнодушный читатель: Ну, это довольно своеобразная литература. Это псевдомемуары, не самый распространенный жанр. К тому же рисующие конкретного, живого человека в ситуации, в которой он, наверное, не хотел бы ни оказаться, ни быть обнаруженным другими. В.К.: Да, скорее всего. Обычно аудитория ассоциирует себя с персонажем, я же сразу рисую персонажа с аудитории. Мук ассоциации удается избежать. Неравнодушный читатель: Вадим, а если бы Вы прочли такой рассказ, где бы жертвой были Вы? В.К.: Разве это имеет какое-то значение? Мне может это понравиться или наоборот привести в ярость. Что не позволяет переносить свои реакции на других людей. Проще всего спросить у человека, хочет ли он быть героем унизительных вымышленных историй, транслируемых в публичное пространство. И, если согласится, приступить к их написанию. А если не согласится, взять кого-то другого на его место. Но в таком случае мы теряем большую часть эффекта. Неравнодушный читатель: Кроме того, что мы не раздражаем Андрея, что мы еще теряем? В.К.: Эффект столкновения с публикой. Писатель почти не соприкасается с аудиторией. Тогда он делает кого-нибудь из аудитории персонажем текста и наблюдает за реакцией. Читатель, считающий себя еще и критиком, оказывается вдруг героем повествования, причем не совсем таким, каким воспринимает себя сам. Это и есть вторжение литературы в его жизнь. Неравнодушный читатель: Ну, героем тут все же читатель не оказывается. Мои эмоции при чтении Вашей заметки об издевательствах над Андреем были ровно те же, что эмоции сотен людей после издевательств над детьми в Питере. В.К.: Разница в контексте. Я ориентируюсь исключительно на свое восприятие, но не спорю, у других людей (например, у вас) мой текст мог вызвать совсем другую реакцию. Вы не будете против, если мы опубликуем наше обсуждение в журнале "Опустошитель"? Неравнодушный читатель: Буду против. Не публикуйте, пожалуйста. В.К.: Почему, если не секрет? Неравнодушный читатель: Мне сложно эксплицитно выразить, но я отчетливо этого не хочу. В.К.: Личность собеседника значения не имеет, а антагонистичные взгляды продемонстрированы доходчиво. Так что с вашего вежливого позволения мы все же опубликуем переписку, замаскировав имя до неузнаваемости. Неравнодушный читатель: Если до неузнаваемости, то без проблем. В.К.: Прекрасно. Спасибо.
Речь брата В тот день я работал на даче, косил траву бензокосилкой. Повсюду крапива, комары. В общем, пошел в дом за штанами. Штаны нашлись только одни - без резинки. Я их надел на шорты, но они все равно спадали. Понятия не имею, куда делась резинка. Пришлось подвязать штаны веревкой. А тут еще соседи рассказали, что на нашем участке завелись гадюки. Несколько раз их видели в зарослях. Я на всякий случай надел высокие резиновые сапоги. Сверху старую отцовскую рубашку, которая немного велика мне. В таком виде я и работал на участке. Под палящим солнцем… пот стекал ручьями, но по-другому нельзя: крапива, комары, гадюки. И тут меня окружают незнакомые люди. Я вначале не понял, они меня сразу ослепили фотовспышкой. И суют микрофон в лицо. Спрашивают, это вас выпороли за помятые фрукты. Я подумал, что у меня солнечный удар. Человек с микрофоном спрашивает, сколько вам лет и с какого возраста к вам применяют физическое насилие. Я спрашиваю: что-что. А он: в тот день вы были выпороты одним родителем по недосмотру другого или родители действовали заодно. Мотор у бензокосилки заглох. Я перевел в режим горячего запуска и начал заводить, дергать за стартер. Но она намертво встала. Из дома вылез отец, который крикнул, чтобы я продолжал косить траву. Я ему крикнул, что мне сначала нужно завести косилку. Он еще что-то кричал, но я уже не слушал. Незнакомцы устремились к отцу. После этого мотор завелся, и я продолжил работу. Речь отца Я тогда был занят бензопилой. Мы ее в десятый раз на дачу привезли. Туда-сюда: из Москвы в Подмосковье, из Подмосковья в Москву. Привозим, собираем, пытаемся завести – ни в какую. Хоть ты тресни, пила не заводится. В тот день было ровно то же самое, один в один. Но до этого Андрей отвез бензопилу в сервисный центр, где ее якобы починили. Я спрашиваю, видел ли он, чтобы пила работала. Он отвечает, что видел. А сам ты ее заводил, спрашиваю я. Заводил, но только сразу после мастера, пока еще мотор не остыл. Все понятно. Его там облапошили, обвели вокруг пальца. Видят, стоит лопух лопухом, зачем что-то делать, можно и так, на опыте завести, несколько секунд мотор уж проработает, и выписать квитанцию за ремонт. В общем, я был занят бензопилой. Обдумывал, как поеду в сервисный центр выбивать оплаченный ремонт у этих подонков, бессовестных скотов. А тут слышу, бензокосилка выключилась. Выхожу посмотреть. И действительно: Андрей возится со стартером, у него вдобавок штаны сползли, и он их одной рукой придерживает. А вокруг крутятся какие-то придурки с дачного телевидения. Я гаркнул на них, они сразу ко мне побежали. Спрашивают, как часто я практикую физические наказания и не считаю ли это унизительным для детей, особенно таких взрослых, как Андрей. Я им показал инструкцию от бензопилы и банку, в которой мы смешиваем бензин с маслом. В инструкции написано смешивать в пропорции 40:1. А в сервисном центре какой-то мерзавец уверял, что бензин должен быть качественным, и Андрей сомневался, правильный ли у нас бензин. Будто, если это не свежайший продукт, то все пропало. Пара дней и можно выбрасывать, как с пирожными. Я спросил у репортеров, не бред ли все это сивой кобылы. Они закивали, согласились со мной. Сделали несколько снимков и побежали дальше. Речь матери Я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Я была занята обедом. Чувствовалось напряжение: муж был рассержен, взволнован и сидел угрюмый. Андрей зашел в дом, я спросила, будет ли он есть. Не помню, что он ответил, но я начала раскладывать сардельки по тарелкам. Здесь очень вкусные сардельки. Не знаю, как им это удается, наверно, собственные коровы, никаких консервантов. Мы очень любим эти дачные сардельки. Они нежные, жирные и очень вкусные. Вот я и накладывала Андрею местные сардельки и заодно сказала, что они называются… Муж вскочил с места и закричал, чтобы я не мучила их больше своими сардельками. Чтобы я успокоилась, наконец, и больше о них не говорила. Он так и сказал: успокойся, успокойся, успокойся, успокойся! Потом сел и больше ничего не говорил, снова ушел в себя. Андрей мне объяснил, что это из-за бензопилы, которую так и не удалось завести. Почему, спросила я. Сын не ответил, пришлось повторить вопрос. Почему вы так ее и не завели? Андрей сказал, мама, ты, если не разбираешься, то не лезь в это. Подтянул штаны, туже завязал веревку и вышел на улицу, как и его отец, тоже довольно взволнованный. Раздалось дребезжание газонокосилки, вернее, бензокосилки, так правильнее, и я начала убирать со стола. А муж лег на диван и уснул. Речь неравнодушного читателя С заметкой Вадима я познакомился, когда занимался издевательствами над детьми. В Санкт-Петербурге на роскошном официальном мероприятии для высокопоставленных лиц гостей решили развлечь имитацией древнегреческого мифа. Трех маленьких девочек покрасили в серебряный цвет, вырядили греческими богами и поставили у фонтана. Они символизировали силы стихии, дуя на воду. А чтобы дети не разбежались, их цепочками прикрепили к бордюрам. Общественность, и я в том числе, была возмущена цинизмом петербургских чиновников. Дети несколько часов провели под палящим солнцем, от которого не могли укрыться. Одной девочке солнце светило прямо в глаза, мы переживали за ее здоровье. И тут я наткнулся на текст Вадима о непотребстве его родителей, подвергнувших унизительному наказанию сына, еще и не один раз. Во мне все закипело, я готов был немедленно обратиться в комитет защиты прав детей и животных. Но вначале решил обсудить факты с автором. Обсуждение вышло неудачным и только запутало меня. Я так и не понял, что в тексте являлось правдой, а что вымыслом. Сложная художественная конструкция, которую Вадим объяснял собственной новаторской техникой. Однако нужно было принимать меры, причем незамедлительно. С группой единомышленников из независимых корреспондентов я отправился на дачу родителей Вадима, и попытался разобраться во всем на месте. Мы поговорили с Андреем, братом Вадима, жестоко выпоротым, а также с его родителями. Ясности полученная информация не добавила. Нам рассказывали о садовых инструментах, смешении бензина и масла, показывали инструкции к приборам. Мать Вадима и Андрея пыталась угостить местными сардельками, которые страстно хвалила. У нас не было ни времени, ни желания их пробовать. Мы уехали. Но меня до сих пор терзают сомнения, правильно ли мы поступили, предоставив событиям развиваться своим чередом. Куда это может завести всех нас?.. |
