Дмитрий Пименов
Терроризм и текст
"Существует речь автора, на которую
посягают средства массовой информации,
единственное средство сохранить аутентичность
Речи – это "ПОДОБИЕ" текстового анализа"
Д.Пименов
Первая
часть названия подразумевает некий политический оттенок последующего
высказывания и поэтому обязует автора констатировать свое понимание
политики.
Вслед за Марксом (в лице Р.Барта)
"Политику (1) надо понимать, конечно, в глубинном смысле, как совокупность
человеческих связей, образующих реальную социальную структуру, способную
творить мир *".
Далее автор, для того, чтобы
продолжить свою речь, вынужден в соответствии с целью высказывания выбрать
из зафиксированного выше некую смыслопродолжающую парадигму, и он выбирает
*.
Единственным эффективным (изменяющим мир)
действием на данном этапе политической (классовой) борьбы я считаю -
террор (2).
Здесь автор переходит к смыслу
названия и считает нужным объяснить необходимое ему значение термина 2.
Под террором (2) (красным (3)) я подразумеваю
любое действие, направленное (и достигающее цели) на разрушение
буржуазного (4) мифа о вечной природе (Р.Барт "Миф
сегодня").
Теперь, когда автор ввел в свою
речь термины 3 и 4, он не может продолжать, пока не избавится от
представлений, связанных с этими терминами, бытующих в сознании
предполагаемого читателя. Тем самым он в первый раз подчеркивает
направленность своей речи на определенную (существующую) аудиторию.
Под буржуазным
сознанием (Определяющим Сознанием (4)) я подразумеваю некое идеологическое
пространство, мифологизирующее реальность, объединяющее общество,
следовательно, отчуждающее субъект (Естественно, Верховный Совет СССР
любого созыва я считаю буржуазным). Конечно же, существуют борцы: красные
кхмеры, остатки анархистов, троцкистов, как призраки, бродят по миру - но
это только подпольщики (5), то есть они находятся ВНЕ конкретной власти -
она заменена псевдоирреальной (буржуазной (4)) (загадочная страна Албания
настолько загадочна, что я воздержусь от ее канонизации).
Развитие текста приводит к необходимости его
соотнесения с другими текстами, в которых автор принимал участие. Расширяя
терминологическую цепочку 1-2-3-4 для того, чтобы выявить пространство для
ее продолжения, он подключает к своему тексту "Убитый манифест "Труп три".
Террор (2) (красный (3)) - это процесс,
который должен, это обязательное условие его существования, проявляться во
всех областях человеческой деятельности. Красный (3) - подчеркивает его
антиидеологическую направленность. Красный (3) терроризм (2) есть
перманентное действие, для которого цель сиюминутна и не соотносима ни с
какой "Абсолютной идеей" (Гегель), это целенаправленная война (6), где
бесцельность оправдывает средства, это борьба против Системы (7), то есть
против псевдоразумного действительного (Гегель).
Теоретическая перегруженность дискурса
доходит до предела, за которым необходима конкретизация терминологии и
локализация объектов речи.
Итак: существуют
террористы (2) с бомбами, их современные задачи, в принципе, ясны:
физические носители фундаментальных символов буржуазии должны быть
перманентно уничтожаемы. Церковь и ее служители, памятники культуры, малые
дети, престарелые, инвалиды, народные трибуны, беременные женщины,
властители дум и, вот зло, которое нужно подавить в зародыше, -
экстрасенсы, новоявленные мессии добра и милосердия - Кашпировский, Чумак,
Джуна и иже с ними - вот мишень номер один этой
комедии.
Переход к конкретике вызывает к жизни
некую пульсацию автора между практическим и теоретическим словом, в
результате он опять теоретизирует, чтобы сохранить аутентичность
практических рекомендаций.
Вместе с тем, к
бомбометательным действиям нельзя относиться упрощенно, это вообще
губительный для 2-3 подход. Необходимо учитывать, что цель удара - не
реальность (она принадлежит нам), а ее символическая подоплека в
Определяющем Сознании (4), Некая заторможенность истории в конце XX века
привела к тому, что физический носитель пришел в столь тесное
соприкосновение со своей ПСЕВДОсущностью, что минимальное изменение
реальности может привести к глобальной дестабилизации
сущностей.
Пульсация продолжается, и
автор локализует объект речи в другой области (предварительно он вносит в
свою речь минимальную рефлексию, чтобы наряду с терминологической цепочкой
выявить еще одну смыслопродолжающую структурную
линию).
Со сказанным выше несогласных
быть не может, ибо не согласен, значит
уничтожаем.
Я уже говорил, что
необходимое для терроризма (2}условие - это его проявление во всех
областях человеческой деятельности, и поэтому я перехожу ко второй части
названия - к тексту, террористическому тексту (8). Здесь меня прежде всего
интересует расслоение проблемы текста на два аспекта: Производство текста
(проблема Автора(9)) и Распространение текста (проблема Художника
(10)).
Выявив объекты речи, автор
вторгается в область Определяющего сознания (4), и поэтому вынужден
проанализировать некоторые мифологемы и соотнести их с чем-то реально
существующим (например, со своей деятельностью).
Авангарда никогда не было и еще нет; на
протяжении восьмидесяти лет существовали различные направления (футуризм,
сюрреализм, абстракционизм, поп-арт, и т.д. и т.п.), чье существование в
сфере Определяющего Сознания (4) (искусство, средства массовой информации)
привило им некоторые объединяющие качества (агрессивный эпатаж, бурная
деятельность). Это позволило буржуазии мифологизировать Авангард и вместе
с ним Революцию. Революция имманентна "вечной природе" (читай, "вечному
буржуазному обществу"). Конечно, был дадаизм, но тогда не было мифа, и
поэтому дадаизм - это миф.
В Определяющем
Сознании (4) существует представление о художнике-авангардисте -
"Нахальный молодой человек с плохими манерами, который, нагло улыбаясь,
подкладывает петарды под кресла членов Академии" (Ален Роб-Грийе),
которому не соответствует ни один реальный художник. Сейчас, когда
направления по сути уже выдохлись, единственное средство бороться с этим
мифом - полностью соответствовать ему, своим реальным существованием
выворачивать миф наизнанку, абсурдизировать его (с точки зрения буржуев) и
тем самым уничтожать. Сознание, которое получает МАНИФЕСТИРОВАННОЕ
подтверждение мифа, вынуждено его лишиться.
Далее автор в соответствии с логикой демифологизации изучает пространство,
плодотворное для возникновения мифа, и предлагает методы его
антиоплодотворения.
Личная жизнь, убеждения,
мировоззрение художника - вот области, полностью аннексированные
буржуазией (4). В соответствии со взглядами некоторых художников
(буржуазных ублюдков) Определяющее Сознание проецирует в эту область свои
принципы, тем самым текст тянет за собой непосильный балласт буржуйских
представлений о нравственности, политике, метафизике и т.п. Единственное
средство против подобной аннексии - манифестирование своей принадлежности
к леворадикальному движению. Художник обязан открыто заявлять свои
ультралевые убеждения, обосновывать их и ничего больше высказывать не
имеет права. Попросту говоря, он должен вешать себе на спину "бубновый
туз", выявлять свою предназначенность для расстрела (контрреволюция, как и
революция, враждебна мифу в своих репрессивных проявлениях).
Теперь автор переходит к проблеме
производства Текста (8) (Некая дидактичность первой фразы требует
какого-то объяснения, но эмоциональный настрой речи позволяет оставить эту
фигуру без конкретного оправдания).
Итак,
каким должен быть Текст (8)?
Прежде всего,
текст должен в себе учитывать то, что он является предметом купли-продажи
("Текст пишется для продажи, потому что буржуи используют его только так.
Вдохновение - такое же говно, как и деньги, потому что цель предмета
появляется в момент его использования", - говорю я в морду ублюдка
буржуйской литературы Турова, который утверждает, что, мол, я могу только
радоваться, когда покупают то, что писалось не для продажи). В буржуазном
(4) обществе текст продается и все. Поэтому форма текста должна быть
формой псевдотовара. Мои тексты - это трагедия продажи, которая
повторяется в виде фарса попыток создать непродаваемый
текст.
Фарс, который вытесняет все: продажу,
историю, цитату, фарс.
Автор переходит от
универсального подхода к локальному. Для того, чтобы связать (линейно)
различные типы высказывания, он прибегает к аллегории.
Мне показывают порнографический фильм, в
зависимости от того, как давно я имел интимную связь, к середине или к
концу фильма у меня пропадают все физико-логические реакции и остается
тупой взгляд на экран. Таким должен быть текст
(8).
Текст (8) - это спрессованная
порнография.
Средство для достижения этой цели
- во-первых, акциональность текста (8). Все структурные линии, способные
вызвать у потребителя медитацию, должны быть подчинены при помощи
буквального постулирования некой акции, которую совершает текст (8)
(Например, "Страна"). Наиболее интересны в этом отношении мои ИЗО-тексты
(серия "Носители"), которые в силу своей концептуальности отчуждают
медитативность, представленную только внешним оформлением идеи. Во-вторых,
текст (8) должен быть создаваем ("Гул живописи") или соответственно
разрушаем ("Носитель №1", "Носитель №2"). Сочетание создаваемых и
разрушаемых текстов подсовывает потребителю вывод об историчности
аполитичности (1)) текста (8) как такового. Схема потребителя участвует в
процессе создания (разрушения) текста, тем самым демифологизируется
буржуазное (4) представление об индивидуальности автора и зрителя, тезис
об абсолютной ценности отдельно взятого индивидуума (особенно в текстах
коллективного разрушения ("Носитель №5")).
Перманентные тексты (8) вытесняют потребителя полностью, они принадлежат
Истории (1) и только, они политичны (1) по сути ("Перманентная эротика",
"Носитель №6"). "Перманентная эротика" интересна еще и тем, что
посредством буквального постулирования чувственности выворачивает процесс
проецирования на субъект псевдоприродных "душевных движений". "Носитель
№б" посягает на вечное человечество, демифологизирует атомный фарс.
Здесь автор обрисовывает фон, на котором
могут быть использованы вышеизложенные. Он говорит о комментировании, и
автоматически соединяет свою речь и сопутствующий комментарий.
Вышеизложенные методы предполагают некую
стабильную форму текста (8) - автокомментируемый (11) текст
(8).
Текст (8) комментирует себя вследствие
того, что произведение и комментарий объединены (совмещены) занимаемым
физическим пространством, здесь нет места не только критике, но и
восприятию, текст (8) участвует в историческом процессе, текст-критика,
где и то, и другое демифологизировано.
Ближайший пример - "Терроризм и текст" (повтор
названия).
Большая часть вышеизложенных
методов нашла свое отражение в этом процессе. Здесь остается только
постулировать его акциональность: мой текст (8) преподносит вам, читатели,
привитый вам Определяющим Сознанием (4) образ авангардиста - сумбурный,
сбивчивый стиль, наглость, необоснованность выводов, грубость,
самовлюбленные ссылки на свои никому не известные работы и
т.п.
Интересно то, например, что корявый стиль
объединяет речь и комментарий к ней, тем самым лишает вас надежды на
восприятие даже схемы.
Эта форма удобна тем,
что я могу закончить на любом месте.
Замысел
зафиксированной речи привел к тому, что часть высказываний пришлось
поместить вне текста. Например, следующие:
Текст (8) должен вызывать ощущение излишности, ненужности,
необязательности. Вспомнить о нем можно только, как о потерянном
времени.
"Позвольте, - закричит какой-нибудь
буржуй, страдающий зеркальной болезнью, - как же удовольствие от текста?"
Отвечу ему аллегорией: "Родители, ложась спать, ставят для детей перед
замочной скважиной порнографическую открытку - другого удовольствия от
текста вы не получите".
Терроризм (2) - это
моя субъективная потребность, моя утопия (действие, которому
нет места,
но оно должно быть). Например, я люблю женщину,
единственное средство избавиться от этого буржуазного чувства -
пристрелить ее, как собаку, лишить свой миф физического носителя, и
так всегда, и так везде.
|
