Станислав Курашев
Довольно прохладный вечер в Антарктиде
Ночью мне
опять снилась Антарктида.
Земля Разумной
Королевы Мод.
Создатели кристалла были по
старомодному обстоятельны - на мне были утепленные штаны, аляска с меховым
воротником, теплая шапка и рукавицы.
Следы на
снегу были необычайно отчетливы.
Впереди меня
шла женщина.
Ее следы были маленькими и
неглубокими.
Сегодня я нашел третий оброненный
(?) ею предмет.
До этого я нашел изящный
черепаховый гребень и заколку для волос из солнечного лазурита. Эти
предметы выглядели совершенно новыми и ничем не
пахли.
Сегодня я нашел шахматную королеву из
теплой и тонкой кости.
Королева была -
черной.
Я засунул ее во внутренний карман
куртки и двинулся дальше.
Стояло полное
безветрие и из-за этого было не так холодно.
Я
взошел на небольшой холм, дальше тянулась бесконечная равнина, чей
девственный наст был разрушен идеально точной прямой линией следов, словно
они были оставлены андроидом, а не человеком.
Я спустился с холма и пошел параллельно цепочке следов, чувствуя
непонятную тоску в сердце.
Два месяца назад
умер мой дед - последний из всех моих родственников - к сожалению он не
был богат и мне досталась в наследство только небольшая
коробка.
Там было несколько черно-белых
инсталляций, желто-зеленый крест какой-то богом забытой страны (надпись на
кресте я так и не смог разобрать) и этот кристалл, завернутый в белую
материю.
Наклейка с кристалла была отклеена и
больше всего он напоминал стеклянную бусину неправильной формы туземных
бус.
Таких кристаллов наверное не выпускали
лет сто.
Когда я вставил его в разъем, я
почувствовал необычайный холод, потом сильную волну тепла и я испугался,
что сейчас мой мозг расплавится, но наконец кристалл плотно вошел в разъем
и я увидел южную оконечность Земли Отвратительной Королевы
Мод.
Передо мной была - цепочка
следов.
Зачем дед хранил этот кристалл, я так
и не понял.
Вообще-то даже сто лет назад, вряд
ли кто-то выпустил бы настолько скучный
кристалл.
В нем не было ни крови, ни эротики,
ни адреналина.
Кому могло прийти в голову
просто-напросто идти по чьим-то следам в
снегу?
Я попытался сдать его в антикварный
магазин, но без маркировки его отказались
взять.
Оценщик - грустный мужик лет пятидесяти
- сказал, что кристалл был сделан примерно лет сто двадцать
назад.
Работал он - как и все древние
кристаллы - на энергии лунного света.
Поэтому
их раньше и называли кристаллами Луны или лунными
кристаллами.
Кристалл деда был абсолютно
тусклым из-за долгого нахождения в коробке.
Я
положил его за штору на подоконник и на какое-то время забыл о нем, пока
как-то ночью, ложась спать, не увидел холодное синее свечение за
шторой.
Я слез с кровати, отдернул штору -
кристалл сиял каким-то мрачным и торжественным
светом.
Я долго смотрел на него, охваченный
каким-то странным сомнением, но потом решив, что это просто какая-нибудь
древняя стрелялка, вставил его в разъем и мое сердце сковал ужасный
холод.
Я шел и шел по равнине вслед за
следами, оставленными словно бы ногой маленькой невесомой японской
балерины.
Наконец кристалл отключился и я
открыл глаза.
Кристалл часов показывал
половину шестого.
Я почистил зубы, отчаянно
зевая, кое-как оделся.
Я накинул
куртку-дождевик (всю эту неделю прогнозировали дожди) и вышел на
улицу.
Шексна была необычайно черной, словно
бы этот тусклый рассвет был рассветом сто тысяч лет
назад.
Я пошел вдоль реки, на набережной
никого не было.
Повсюду валялись пустые
водочные бутылки и обрывки бумажных цветов.
В
ресторан "Танцующий эльф" я вошел через восточную служебную дверь, прижав
кристалл служебной карточки к разъему двери.
В
помещении для приема товара никого не было, из десяти холодильников был
заполнен только один.
На улице, у входа уже
виднелось несколько женских силуэтов, но до половины седьмого было еще
десять минут и я закурил первую утреннюю сигариллу, заклеив ее двумя
гранулами Луны, чтобы наконец проснуться.
Докурив сигариллу, я открыл дверь для приема
товара.
Первой сегодня оказалась совсем
молоденькая девушка лет семнадцати, на руках она держала ребенка, которому
еще не было и года.
Она положила его на
электронные весы - вес был 5670 грамм, возраст 281 день, пол -
женский.
Ребенок был совершенно здоров и я
заплатил ей сколько следовало по тарифу.
Ребенка я положил в холодильник, он был совершенно спокоен, даже не делая
попытки заплакать.
Всего в этот день принесли
девятнадцать детей, из которых мальчиков было двенадцать, что не очень
хорошо, так как женское мясо ценится выше.
Я
отправил мэйл на детскую ферму, чтобы они привезли больше девочек, чем
мальчиков.
Грузовик должен был прийти около
десяти утра.
Итак, утренний прием был
закончен.
Я проверил температуру в
холодильниках, все дети были еще живы.
Я
сделал температуру чуть повыше, чтобы дети дожили до вечера, когда их
начнут готовить.
Я выбрал латте в кофейном
автомате и взялся за книгу, которую я читал уже
месяц.
Это была "Божественная комедия" Данте,
в оригинале.
Чтение давалось мне с трудом,
даже с помощью кристалла итальянского языка.
Вечерний сменщик должен был прийти в шесть вечера и в принципе до шести
мне делать было нечего, только иногда проверять температуру в
холодильниках, да ждать грузовик с детской
фермы.
Когда я читал про ледяной круг ада,
раздался гудок грузовика, и я пошел открывать
ворота.
У ворот меня уже ждал водитель, держа
в каждой руке по младенцу.
Все они были
завернуты в черную материю.
Наконец все дети
были погружены в холодильники и грузовик
уехал.
Я курил сигариллы, читал Данте и ждал
сменщика.
День тянулся медленно как ожерелье
из самоцветных камней.
Гранулы Луны наконец-то
подействовали и я впервые за долгое время почувствовал себя
хорошо.
Я сидел у открытого окна, чтобы дым
выходил наружу и не портил своим запахом
младенцев.
Дым Луны был отчетливо
желтым.
Наконец пришел сменщик, мы проверили
все холодильники, двое детей были уже мертвы и мы достали их, чтобы
отправить в разделочный цех.
У них были спящие
умиротворенные лица.
Смерть стерла с них все
детское и заполнила все покоем.
Интересно,
какие у них были имена, подумал я.
Моя смена
закончилась, я попрощался со сменщиком и вышел на
улицу.
На улице шел тихий дождь, словно в
медленном наркотическом сне.
Шексна была
напоена сном.
Я пошел вдоль реки, потом
спустился вниз и под небольшим мостом, закурил очередную
сигариллу.
Гулять особенно мне не хотелось и я
пошел домой, еда вроде еще оставалась и я решил не заходить в
магазин.
Дома все было также - признаки
запустения и призраки неудачной жизни.
В
холодильнике были яйца, венгерская салями и засохший французский
батон.
Я сделал кофе и пожарил
яичницу.
Еду я отнес в гостиную и стал
смотреть свой любимый канал "Investigation".
Я
вообще люблю смотреть про всяких серийных убийц, сам не знаю
отчего.
Просто нравится и
все.
В этот раз показывали передачу про
Эстебана де Ла Розу, шахматного убийцу из Толедо, который оставлял на
местах убийств шахматные фигурки.
Когда его
поймали, у него оставалось всего лишь две белых пешки и белый
слон.
Такие дела.
Еще у Эстебана была привычка целовать свои жертвы в лоб, оставляя
коричневый отпечаток губ (Эстебан пользовался коричневой
помадой).
По-испански этот отпечаток назывался
так красиво, что даже казалось, что эта фраза имеет
смысл.
Когда ведущий рассказывал о грустном
детстве Эстебана, которое было точно таким же, как и у всех других
серийных убийц, фоном шли улицы Толедо, снятые при хорошем дневном
свете.
Все жители города были нехорошо, бедно
и как-то неладно одеты.
На всех лицах была
печать неудовлетворенности и какого-то явственного
несчастья.
Все женщины были сутулы и отчетливо
некрасивы.
В общем Эстебана можно было
понять.
Завтра мне было опять в утреннюю смену
и я решил лечь спать пораньше.
Кристалл лежал
на подоконнике, залитый тихим обесцвеченным светом
Луны.
Я долго смотрел на него, испытывая
странное нежелание вставлять его в разъем, но наконец я совладал с собой и
почувствовал холодный ветер, я открыл глаза - передо мной лежала
бесконечная земля Прекрасноликой Королевы Мод.
Казалось, в пейзаже что-то неуловимо изменилось, но что, я не мог
понять.
Я надвинул поглубже шапку, поневоле
искривив губы от холода, и отправился в путь.
Ветер потихоньку заметал следы (интересно это входило в планы создателей
кристалла?).
Я пошарил в бесчисленных карманах
куртки и нашел большие черные очки, чтобы защитить глаза от
снега.
В окровавленной дыбе - летучие
рыбы.
Внезапно цепочка следов прервалась и я
застыл на месте как ребенок, потерявшийся в ночном
лесу.
Я прошел чуть дальше, потом вернулся
назад, описал небольшой круг - не улетела же она отсюда на воздушном
шаре?
Я сделал несколько глубоких вдохов чтобы
успокоить прану, вглядываясь в даль и наконец увидел вдалеке небольшое
черное пятно.
Подойдя поближе, я снова увидел
следы, черное пятно вблизи оказалось - кровью.
В нескольких метрах от пятна, лежала толстая короткая стрела, какие
используют синоби.
Конец стрелы почернел от
крови.
Я пошел дальше, женщина прошла еще
немножко, следы ее были путаны, и вскоре упала, на этом месте снова было
кровавое пятно, на этот раз побольше первого, видимо она лежала здесь
долго.
На этом месте, я нашел два шприца и
обрывок крепкой материи, которую она, видимо, использовала как
бинт.
Следы стали чуть четче и кровь стала
капать гораздо реже.
Еще дважды она падала, но
каждый раз довольно быстро поднималась.
У меня
появилось странное чувство, что еще недолго и я ее
увижу.
Я поднялся еще на один холм, но внизу
никого не было.
Ветер стих и стало удивительно
тихо.
Уже не в первый раз я пытался понять
создателей кристалла, зачем все это они придумали, но я никак не мог
понять смысл всего этого.
Обо мне создатели
кристалла заботились вполне хорошо, каждые пять километров, я находил
склад с едой, это были просто несколько коробок, выкрашенные в
ярко-оранжевый цвет и поставленные друг на друга, там были армейские пайки
и вода.
Следы у складов никогда не
останавливались и шли отчетливо дальше,
вперед.
По состоянию крови, будь я
каким-нибудь следопытом, я вероятно смог бы определить время, когда эта
кровь пролилась.
Мне почему-то казалось, что
девушка становится все ближе и ближе.
И в этот
момент зазвенел кристалл часов.
Место разъема
горело огнем, кристалл был горячим, я кое-как его вынул, он обжигал пальцы
и я снова испугался, как бы это не подействовало на
мозг.
Я положил его на подоконник и стал
одеваться.
Аргояз этого года назывался
солнечным бормотанием и все вокруг называли друг друга "брат" и
"сестра".
Меня он ужасно
раздражал.
В прошлом году был лунный шепот и
лунные шептания девушек.
Я сам никогда не ел
детей, хотя мудрые доктора утверждают, что блюда из детей чрезвычайно
полезны и питательны.
Очень может быть, но я
как-то не испытываю особого желания, несмотря на то, что у нас на работе
можно забирать еду домой, то что не доели клиенты
ресторана.
Многие так и
делают.
На работе все было как
всегда.
Трое детей были больными, а одного
вообще принесли мертвым.
Естественно, я
отказался брать этого ребенка, хотя девушка меня долго умоляла взять
его.
Видимо ей очень нужны были деньги, но
правила есть правила.
Слезы девушек давно на
меня не действуют, а всяких грустных историй, я наслушался здесь столько,
что будь я писателем, их хватило бы на целый
роман.
Что поделать, на такой работе,
приходится быть равнодушным.
Читать Данте мне
не хотелось, мой ум сейчас был не в силах разбираться в хитросплетениях
итальянского языка.
Я все время думал о
девушке и о стреле, окрашенной кровью.
Кристалл видимо все же был неисправен, что-то в нем сломалось за эти сто
двадцать лет, он слишком нагревался и я подумал, что рано или поздно, это
может закончиться для меня плохо.
Мой мозг
сгорит и я навсегда останусь заключен в гранях кристалла, я вечно буду
идти по следам девушки.
В принципе не такая уж
плохая смерть.
Моя смена закончилась и я пошел
домой, на улице шел тихий и тусклый дождь, как сны старика, оставляя
невидимые следы на поверхности Шексны.
Хмурые
прохожие под зонтами шли домой и эти улицы ничем не отличались от улиц
Толедо.
Дома все было также - добрый волшебник
не выстирал белье, не вымыл посуду, не стер пыль со
стола.
Я включил телевизор и стал есть
вегетарианские чипсы, запивая их колой.
Сегодня показывали старую загадку, так и не разгаданную за три прошедших
века - убийство ДжонБенет Рамси.
21 век
напоминал по древности мезозойскую эру, довольно странно было смотреть про
время, в котором не было кристаллов.
Сама
малышка ДжонБенет уже никого не интересовала, всем было интересно только,
кто ее убил.
Кристалл медленно светился за
шторой, я очень не хотел его включать, но я должен был узнать, что
случилось с девушкой.
Почему-то вдруг мне это
показалось самым важным в моей жизни.
Над
бесконечной поверхностью земли Равнодушной Королевы Мод дул слабый
ветер.
В самом начале пути этого довольно
прохладного вечера, я нашел еще один шприц и кусок материи, который она
использовала вместо бинта, сплошь пропитанный
кровью.
Я ускорил
шаг.
Белое солнце в лазури прекрасно
отражалось от высветленной белизны белого
снега.
Я поднялся на еще один холм и мое
сердце дрогнуло еще до того как я успел понять, что внизу находятся
коробки с армейским рационом и водой и что с ними что-то не
так.
Они были поставлены так, что они
образовывали небольшой навес.
Когда я подошел
поближе я увидел, что под навесом лежала она.
Она была в теплой куртке с воротником, лицо ее было до ресниц замотано
шарфом.
Грудь ее вздымалась медленно и
равномерно.
Она
спала.
Ее руки в рукавицах были засунуты в
карманы куртки.
Она просто
спала.
Я сел на снег подле нее и стал ждать ее
пробуждения.
Кристалл будильника все еще не
звенел, но я знал, что даже если зазвенят все кристаллы всех будильников в
мире, то я все равно ничего не смогу услышать.
2-6.08.11
Отель одиноких сердец
Знаешь, Тоня, - сказал
мне Эндрю, когда я вошла через парадную дверь отеля одиноких сердец, - а
мне ведь сегодня не дали ужин.
Да да, - добавил он
еще более скорбным голосом, - я сегодня без ужина и это очень-очень
печально.
Ты уверен в этом? – спросила я его, -
уверен, что тебе не дали ужин?
Я уверен, - сказал он
срывающимся голосом, он уже начал заводиться, - уверен, уверен, уверен.
Ну ладно, Эндрю, - я примиряюще погладила его по
плечу, - сейчас я все выясню.
Я пошла искать Рона
(это наш менеджер), а Эндрю все повторял как заведенный слово
«уверен».
У Эндрю синдром Клейна-Левина, очень
редкое заболевание, которым болеют, в основном,
мужчины.
Он может спать по 20 часов в день, он очень
капризен, плохо ориентируется в пространстве, склонен к
депрессии.
Он очень раздражителен, не любит, когда
трогают его вещи или просто даже входят в его
комнату.
При этом он очень экономен, просит, чтобы
ему подстригали волосы, в парикмахерской, говорит, слишком
дорого.
Иногда он бывает очень
утомителен.
Эффективного лечения для него не
существует, успокаивающие средства помогают с годами снизить частоту
приступов и только.
У него много фобий – не любит
круглые предметы, ненавидит пауков и садовые шланги.
При этом он очень любит свою мать и с видимым удовольствием работает в
нашем саду.
Рона я нашла в кухне, он сидел на стуле
и читал какой-то детектив.
На плите варились
макароны.
Что Эндрю уже наябедничал? – сказал он мне
вместо приветствия, - опять про ужин?
Ну да, -
сказала я и убавила газ на плите, было такое впечатление, что кипящая
кастрюля сейчас взорвется.
Он уже задолбал нас с
этим ужином, - сказал Рон, - просто, видимо, настроение у него сегодня
плохое.
Я вернулась в гостиную, Эндрю все еще стоял
там – немым укором нашей бесчеловечности.
Не хочешь
прилечь, Эндрю, - сказала я, - тебе нужно отдохнуть.
Окей, Тоня, - сказал он, и я повела его в его
спальню.
Он кое-как разделся, все еще что-то бормоча
про себя.
Спокойной ночи, Эндрю, - сказала я ему и
выключила свет.
Потом я вернулась в гостиную, там на
диване сидел Джон и смотрел какой-то военный фильм, он их
обожает.
Особенно когда Британия кого-то побеждает,
он жуткий патриот, у него даже нижнее белье и постельное белье украшены
английским флагом.
В руках у него – как всегда –
были конфеты.
Он всегда засовывает обертки от конфет
под плед на диване, сколько раз я их там находила, даже кожуру от
бананов.
У него даун синдром, проблемы с кожей и
целлюлит.
Ко мне относится очень хорошо, правда
слушается с трудом.
Я села рядом с ним на диван, он
как зачарованный смотрел в экран, он может так сидеть и смотреть очень
долго.
Когда часовая стрелка достигла десяти часов,
я сказала – Джон, пора спать.
Он с трудом оторвался
от экрана и покорно сказал – хорошо.
Одет он был как
всегда – в костюм с жилетом и неизменным галстуком, словно бы он собирался
на королевский прием.
Наверное, он копирует своего
отца.
Его мать сейчас в больнице и может умереть, и
он плачет каждый день.
Матери уже за восемьдесят, а
Джону шестьдесят три года.
Я оставила его одного в
его спальне, так как он умеет раздеваться сам.
Потом
я положила грязное белье из большой корзины в ванной в стиральную машину и
включила ее.
В этот момент зашел Рон с книгой в
руке, - будешь макароны? - спросил он меня.
С
сыром?
А то, - ответил он.
Мы
пошли на кухню.
После ужина, я пошла в гостиную мыть
полы и вдруг услышала, как кто-то плачет.
Я
прислушалась, это плакал Джон.
Я открыла его дверь,
он сидел на кровати, полностью одетый и плакал в темной
спальне.
Я села рядом с ним и стала гладить его по
голове, он уткнулся в мое плечо и заплакал еще
сильнее.
Так мы сидели долго.
Наконец все слезы кончились, я раздела его и уложила в
постель.
Он не сопротивлялся и ничего не говорил,
только лицо блестело от слез.
Потом я вернулась в
гостиную, вымыла полы и стала смотреть телевизор.
Моя смена кончалась в семь утра.
Очень хотелось
спать, я пошла на кухню, чтобы сварить кофе, чтобы хоть как-то заглушить
желание спать.
Если менеджер поймает тебя спящей, то
сразу уволят.
Такие дела.
В
нашем отеле одиноких сердец всего четыре постояльца, об Эндрю и Джоне я
уже рассказала.
Еще у нас есть Дэвид, пятидесяти
лет, тоже с даун синдромом, он слепой и глухой.
В
детстве у него очень сильно болели уши, но никто не обращал на это
внимания, тогда он проткнул уши вязальной спицей.
Потом у него начали болеть глаза, и он выколол
глаза.
Такой вот ужас.
Вообще
он очень добрый и ласковый, разговаривать не любит, в основном,
молчит.
Одно ухо у него все-таки немного слышит, и
когда по выходным приезжает его отец, то он на полную громкость включает
музыку, и Дэвид прижимает ухо к колонкам и слушает
музыку.
Никаких проблем у меня с ним
нет.
И последний наш постоялец, это 31-летний Том, у
него церебральный паралич, он не разговаривает.
Мы
общаемся с ним посредством глаз.
Если он закрывает
глаза – это означает «нет».
Ест очень много
сладкого, и его многочисленные родственники часто присылают ему
шоколад.
Иногда у него случаются припадки, особенно
когда уходит его мать, приходившая его навестить, тогда он кричит и бьется
всем телом, мы, как можем, стараемся его успокоить.
Собирает игрушечных коров, и у него их великое
множество.
Да, я забыла, Джон тоже собирает игрушки,
только у него медведи.
Когда у него вся комната
оказалась забита медведями, я как цельный и волевой человек, собрала их
всех и отнесла в чарити.
Он долго дулся на меня, а
потом снова стал собирать медведей, благо он из богатой семьи и денег у
него много.
После уборки помещений я вышла покурить
в сад, уже созрели, даже перезрели сливы, и их великое множество лежало на
земле.
Позавчера я сделала из них сливовый джем, но
никому он почему-то не понравился.
Позавчера
была суббота, день, когда наших постояльцев навещают
родственники.
Часто они забирают на выходные их к
себе домой.
Еще по выходным они могут съездить в так
называемый Дом.
Там собираются пациенты со всей
округи.
Там они знакомятся, играют, еще там
проводятся дискотеки – и это презабавное зрелище.
Пару раз я там была, вместе с Джоном, и каждый раз это было очень
смешно.
У всех наших постояльцев есть подружки из
других домов, даже у Дэвида и Эндрю.
У нас вовсе не
тюрьма, даже не больница или дом призрения.
Мы ходим
вместе с ними по магазинам, где они покупают себе вещи, они ходят в
бассейн или спортивный зал, они знакомятся, заводят себе друзей и
возлюбленных.
В общем, они живут полной
жизнью.
Был забавный случай, как-то Джон захотел в
паб, а я не хотела туда идти вместе с Джоном, и привезла его к себе домой
и сказала своему мужу, что он должен изображать из себя
официанта.
Я его еле уговорила, он не то чтобы не
любит моих пациентов, по-моему, он немножко их
боится.
Мы уселись с Джоном за столом в саду и стали
ждать официанта.
Наконец он появился, с явным
неудовольствием и в то же время с покорностью на
лице.
Принял наш заказ, Джон все оглядывался вокруг,
но, похоже, ничего не заподозрил.
Если б об этом
узнали, то меня бы, вероятно, уволили, у нас строго запрещено привозить их
к себе домой, потому что неизвестно, чем я там его накормлю и что с ним
там буду делать.
Также нам запрещено принимать
подарки от пациентов стоимостью выше пяти фунтов.
Это сделано, чтобы какой-нибудь нечестный человек не воспользовался их
наивностью.
Они очень наивные и доверчивые, скажешь
им – отдай мне все свои деньги - и они отдадут.
Я
могла бы пойти на курсы повышения квалификации и стать менеджером,
заниматься всякой бессмысленной работой, но у меня нет никакого желания
это делать, мне нравится моя работа.
Ночь выдалась
спокойной, никому не снились кошмары и никто больше не
плакал.
Иногда мне их становится очень жалко, и я
жалею, что я не всесильна, чтобы им помочь.
Впрочем,
иногда им хватает и моего утешения.
Я сидела у
телевизора и вдруг услышала голос Эндрю, я тихонько заглянула в его
спальню, он разговаривал во сне, он звал маму, которая никогда к нему не
придет.
Я потрогала его лоб – он был горячим и
мокрым.
Надо не забыть утром дать ему таблетки,
подумала я.
Потом я вымыла все на кухне после
кулинарных экзерсисов Рона.
Ночь двигалась
медленно.
В пять утра начался утренний канал, бодрые
ведущие звали людей проснуться и пойти на работу, а я, наоборот,
засыпала.
В семь утра первым проснулся Эндрю, он
всегда встает очень рано.
Я как раз закончила варить
им кашу на завтрак и вышла в последний раз покурить в
саду.
Ты опять куришь, Тоня, - сказал он мне, зевая,
- это ведь очень плохо, очень плохо.
Ладно, отстань,
Эндрю, - сказала я ему.
Курить это плохо, - повторил
он, - это очень, очень, очень, очень, очень плохо.
11.10.2011
|