#4. Мизогиния


ophion
Так ведь и я тоже любил

История любви

Так ведь и я тоже любил
давно
лет десять назад
когда ещё был жив и молод
я любил девушку
Я всюду следовал за ней
но ей никак не удавалось заметить меня

Однажды мы возвращались домой
она впереди
а я в двадцати шагах
Мы возвращались со школьной вечеринки
я смотрел на её прекрасную
неземную фигуру
я следил за её божественной головкой
но она всё равно не знала обо мне
Мы шли вдвоём по пустой улице
Впереди
из закоулка появились фигуры
пятёрка мужчин преградила ей дорогу
они схватили её и затащили к себе в переулок
Я подбежал и спрятался за мусорным баком
Они сорвали с неё это эфирное платье
они обнажили её тело похожее на небеса
они мяли и разрывали его как бумагу
один за другим они сдирали с неё иллюзию
И когда очередь дошла до пятого
она всё продолжала кричать
"Нет! Пожалуйста! Не надо! Прошу вас, нет!"
"Ну нет, так нет"
пожал плечами последний мужчина
Он подтянул штаны и вышел на улицу
так живо шутя
так быстро забыв о ней
Я посмотрел на то
что осталось от моей мечты
там не было ничего интересного
ничего особенного
И я вышел следом за теми мужчинами
так же улыбаясь тому как я раскусил её


Дарофил

Больше всего в жизни я люблю бросать камни в людей. Когда мои дети разбивают им лица, люди почему-то никогда не смеются. Они настолько глупы, что не понимают какое счастье дарю я им. Но зато они всегда так смешно взвизгивают когда лишаются лица.

1

Вот по дороге идет человек. Он погружен в свои мелкие проблемы и безысходные заботы. Он задумчив, отрешен и несчастен. Но в этот момент подбегаю я и сплющиваю его нос под кирпичом. Он кричит, истекает кровью и слюной. Он бежит за мной. Я же смеюсь, прыгаю и бью нога об ногу в воздухе от радости за него. Я кружусь под облаками, показываю ему язык, намекая на все, что мне известно. И каждое мое па он озвучивает хриплыми проклятиями, яростным воплем. Он бежит, спотыкается, падает. Он воет, размахивает руками, будто силится поймать нечто громоздкое в наконец увиденном им воздухе. Все лицо его залито кровью, весь воротник забрызган слюной, но глаза блестят, на губах нет и тени уныния, все движения каждого мускула наполнены единой искренней целью. За поворотом я жду его с распростертыми руками, улыбкой и душой, чтобы поздравить с успехом. Он влетает в меня на полном ходу, как ребенок мечтающий проникнуть обратно в утробу матери. Мы скрепляем свои неразлучные объятия, и он обрушивает их мне в челюсть. Все естество его врезается в мою правую скулу. Он так возбужден, что, не останавливаясь, не отдыхая, бьет меня без разбору, схватив за волосы, стучит моей головой, как баскетбольным мячом, по асфальту. Он неподражаем. Он неповторим. Я вижу: он достиг пика своей радости. Мой рот заливает теплая волна любви к его совершенству. Я достаю нож и, пока он в упоении выковыривает мне глаз, перерезаю ему горло, чтобы больше никогда это существо не смогло забыть своего в е л и к о г о счастья.

2

Камень летит. Камень ныряет в детскую коляску, как в лунку для гольфа. Вопль, извергаемый ею плевком в лицо родителям, мгновенно захлебывается и улетает вслед за камнем в вечное небытие. Лица рабов безропотно следующих за коляской, просветляются, одухотворяются поиском. Руки их взлетают вверх, словно вольные птицы, порвав, наконец, путы приковавшие их к жерди, заставляющие их всегда и всюду везти перед собой все свои тревоги и проблемы.

Камень летит. Вы не можете себе представить как приятно иногда размозжить череп какой-нибудь старушенции, чтобы у нее мозги в пятки ушли. Такая истома берет, таким розовым, даже алым, кажется весь мир от одной только мысли, что я - именно я один - лишил ее страданий. Но я не горделив: я бросаю еще и еще, без устали.

Но больше всего мне нравится метать камни в женщин, поглощенных своей работой, то есть - мужчиной. Только на одно мгновение камень отбрасывает тень на солнце. И на следующее даже не успеваешь закрыть глаза, скромно пряча их от наслаждения и славы, как женщина лишается своей последней мысли, единственной заботы - своего тела. Зубы рассыпаются в крошку, коленная чашечка разбивается вдребезги, челюсть меняется местами с ушами. Просто прелесть!

У меня есть одна заветная мечта. И эта светлая мечта - взорвать мир. Помогите мне с взрывчаткой, помогите мне пока хотя бы взоврвать дом. И тогда вы увидите перед собой не только самого счастливого человека на свете - меня, но и, частично, сотни других разрываемых радостью людей.


Невинность

Из подъезда тысячаглазого дома выпорхнула, словно пар в морозное утро меж улыбающихся губ, маленькая девочка. По ее, простому как ракушка, личику скользила тень наивной таинственности. На вид ей было не больше десяти лет. Скромное розовое, еще совсем детское, платьице игриво перебрасывалось нарисованными цветами, плывшими по волнам складок, от пышно-облачного лица к фарфору ног и рук. Улица вальсировала под звон неведомых гудков и листьев, хлопающих от счастья своими ладонями по веткам. Глупые прохожие и не подозревали, что они, хмуро шагая то в ряд, то искривляясь, как хвост ящерицы, то закругляясь в цирковые спирали, на самом деле лишь отплясывают па бесконечного танца каменной аллейки. А сверху им подмигивал огромный голубой глаз белокурого бога с огненным зрачком. Солнце пронзило небо отверстием извергнутой оси мира. Напыщенно выпятив вперед свою блестящую медалями и другими значками грудь, оно замерло, горделиво усевшись в зените. А со всех сторон к нему тихонько подползали грустные моллюски, расписавшие небо голубым шелком. Многие хотели взглянуть, хоть краешком глаза, на блестящие зубы улыбающегося солнца, но лучи его, как рыболовные крючки, подхватывали взгляды этих любопытных и надкусывали на них моментальную царапинку ослепления. Многие пытались посмотреть на него, но никто не знал, что солнце - это лишь малая щель, через которую, словно глазок в двери, животворящие лучи рая, спрятавшегося по ту сторону небосклона, проскальзывают на темную Землю. Представилось, что это приятное, еще не удушающее, тепло, спеленавшее прохожих точно одеяло в зимний вечер, исходит от всего молочно-голубого бескрайнего неба. Ряды деревьев стеной встали возле шоссе, взгромоздившись на свои коричневые копья, чтобы следить за поведением железных кентавров. Опасности бояться нечего, стражники стоят высоко и не пропустят ни малейшей атаки, от косоглазых чудовищ, с жутким рыком мечущихся друг за другом, как беременные хомяки, в своем нарисованном мире. Где-то на втором-третьем этаже жилого пятиэтажного дома неожиданно зазвучала музыка. Вместе с растрепанной прической, рассыпавшейся по всей стене ветками вихрастого плюща, она окрасила застенчивые стены в ореол развалин средневекового замка. Жизнерадостная ария Папагено из светлой оперы "Волшебная флейта" вдохнула жизнь в бесцветные кирпичи, в карнизы, развесившие дождевые разводы своих бессонных глазных мешков. Представилось, что это поет сама припудренная штукатуркой стена, старательно выдувая высокие ноты через усы водосточных труб. И хотя песня была про птицелова, пернатые, попав в его музыкальные сети, встрепенулись и, взлетев, подобно кисти гениального художника, вывели последние штрихи на радужном полотне этого идеального дня, похожего на хоровод воздушных шаров и змеев в безоблачном праздничном небе в парке за рекой.

Старательно выводя меж двух весенних снежников щек коварную улыбку, девочка прятала, примостившегося на ладони, котенка. Видно, он совсем недавно решился распахнуть створки своих жадно заглатывающих впечатления глаз. Девочка нежно прижимала этот теплый комочек к большому, старинной ручной работы, серебряному кресту, натиравшему ее тонкую шейку. Она, верно, хотела слить эти два самых любимых предмета в ее жизни сегодняшнего дня в единый стук прыгающего, как на скакалке, сердца. Этот крест подарили ей на день рождения родители-квакеры взамен маленького детского, который она, как память о вечном таинстве крещении, повесила над алюминиевым изголовьем своей струнной кровати. Девочка не ведала о существовании большого мира, по правде сказать, она даже не верила, что Земля действительно круглая и на ней едят и спят еще шесть миллиардов человек, кроме жителей ее родного города. Воспитанная в пацифистской, фанатично религиозной, вегетарианской семье, активно участвующей во всевозможных собраниях и акциях по защите кого бы то ни было, девочка и представить себе не могла как выглядят и для чего совершаются акты насилия, убийств, драк, ничего не знала о войнах и агрессии мира. Но вот настал момент, когда все попытки родителей оттянуть момент вхождения дочери в свет, оборвались и обрушились на них просьбами, вопросами и требованиями знать все. Усердно возведенная ими сахарная стена, растаяла и им ничего не оставалось как только благословить дочь на счастливое прохождение чужестранного пути нового этапа ее прекрасной, как песнь свирели, жизни. И первым шагом на порог освоения этой огромной злой планеты было новое для нее ощущение абсолютной свободы во время одинокой прогулки.

Эта умилительная пара любовалась солнцем, небом, деревьями, улицей - всем, и все любовались ими. Именно это существо представлялось островком добра, чистоты и сострадания в озлобленном обществе. По дороге она спасла нескольких насекомых от участи быть раздавленными; любовалась, не срывая, растениями. Солнце светило, дети играли - все было прекрасно и идеально в своей простоте, и почему-то в душе роилась уверенность, что не может в такой день произойти ничего плохого, как-то абсурдно смотрелось бы черное пятно, на такой яркой и красочной картине.

Напевая любимую религиозную песенку, девочка подошла к границе своего мира - шоссе. Возле самой липко-черной ленты бугристого, словно спина жабы, асфальта образовалось небольшое болотце. А в центре этой вечной лужи восседал, распустив, словно мантию, свои пушистые побеги с мячиками на концах, симпатичный полевой цветок. Прекрасное создание в каменной пустыне, как же похожи друг на друга эти два ростка: ребенок и растение, два луча света исходящего откуда-то изнутри, с изнанки пространства, из центра времени. И эту картину не омрачило даже незаметное перевоплощение "полевого цветка" в, неизвестно каким чудом очутившуюся в центре города, росянку. Девочка замерла возле него, медленно опустилась на бордюр и выпустила из рук котенка. Она поглощена цветком, ничего - почти ничего - на Земле не в силах отвлечь ее от созерцания этого хищного растения. Она забыла обо всем: о котенке, пищащем рядом с нею на асфальте, о солнце, освещающем нескончаемую галактику кленовой аллеи, птицах, насекомых - обо всей планете - этот цветок-убийца впивается и проглатывает ее взгляд, ее внимание и любопытство.

Все произошло в два мгновения: молодая кошка, обиженная предательством, съедаемая ревностью и одиночеством, неожиданно прыгнула на дорогу, на которую в это же мгновение, из-за рычащего поворота, вылетела машина. Девочка, ничего не понимая и не чувствуя, бросилась спасать животное. Разогнавшийся до сверхзвуковой скорости водитель, лишь взвизгнув на прощание тормозами, среагировать никак не успевал. Квакерский Бог уже, наверное, потирал руки, предчувствуя поступление новой, идеально чистой, детской души. Но переходивший в это же время с противоположной стороны дорогу прохожий, проявив сверхчеловеческую реакцию, разочаровал Всемогущего и леопардовым броском спас неразумное создание, вытолкнув ребенка на тротуар. Но за этот героический поступок он поплатился своей жизнью - смертоносная машина довольствовалась им, выбросив огрызки тела рядом с невредимым ребенком. Не чувствуя боли, девочка вскочила на ноги и подбежала к человеку спасшему ее. Он лежал лицом вниз, в позе настолько естественной, что издалека его можно было бы принять за спящего, разбитого жизнью, человека. Только лужа крови, растворяющая черепашью мозаику плит вокруг мужчины, да смятые очертания тела свидетельствовали о реальности происшедшего. Водитель, ударившись о руль, потерял сознание. Девочка присела возле спасителя, из его груди раздался предсмертный хрип, ребенок отшатнулся, осмотрелся вокруг: на этой заброшенной аллее вокруг никого не оказалось. Она снова обернулась, да так резко, что, если кто-нибудь увидел ее в это мгновение, то ему, вероятно, показалось бы, что потрясение настолько сильно охватило молодое создание, что девочка хочет только одного: схватить это огромное тело и бежать, бежать с ним к людям, которые непременно помогут ей, спасут этого господина - не могут не спасти, ведь она этого так хочет. Но нет, не эти мысли мелькали в ее светлой головке. Еще раз недоверчиво прищурившись на бьющегося в агонии человека, она, наконец, сделала последний шаг к нему и, выдавив на светлом личике тяжкое усилие и не менее глубокое отвращение, отодвинула его тело ногой. И тут же, будто решив исправиться за некрасивый поступок, настолько резко наклонилась к нему, что едва не упала сверху на тело, укрыв его в своих объятиях. Нет, ей удалось удержать расстояние, девочка лишь схватила с земли некий предмет, прижала его к груди и уже через мгновение засмеялась, обрадовавшись, что животное - кошка - не пострадало. На прощание же она еще три раза пнула грязной подошвой сандалии уже бездыханное тело и со всей, не детской и не поддающейся разумению, злобой наступила на ладонь - ладонь, давшую ей вторую жизнь. Напоследок, обернувшись и убедившись, что никто из всех живущих на Земле людей этой сцены не видел, девочка, не отягощаясь никакими чувствами и эмоциями, побежала прочь, на другую улицу.
А уже через минуту она, увидев яркую бабочку, забыла об этом отвратительном господине и больше никогда не вспоминала обо всем неприятном происшествии. И на обратной дороге они любовались всем миром и весь мир любовался ими, и казалось, что не может на Земле быть что-либо чище, прекраснее и милосерднее этой пары.