#4. Мизогиния


Шарлотта Бурилли
Пикассо и наши дети

Галерейщик Констанцио сидел у себя в галерее вместе с помощником и думал, как поправить дела. Галерея пустовала. Развешанные по стенам картины давно уже не привлекали взгляд самого Констанцио, а жители их маленького городка, верно, и вовсе забыли о существовании этого заведения. В самом деле, говорил галерейщик помощнику, подумай, кого могут привлечь эти незначительные, плоские картины местных бездельников, все эти портреты, пейзажи и натюрморты, коим цена пять центов за пачку в базарный день? И того много, потому что это никому не нужно. Наше искусство оторвано от людей, вот поэтому и люди отрываются от искусства. Как это ни печально. А мы, посредники, ничего не можем сделать, потому что настоящее искусство слишком уж возросло в цене, а вот эта бездарная, с позволения сказать, живопись всем надоела.

- Ну так давайте сменим экспозицию, - осторожно посоветовал помощник.

- Зачем? Шило на мыло? «Скамейку у сосны» на «Сосну у скамейки»?

- Может, авангарда поискать? Абстракционизм, пятна, разводы…

- Авангарда… Ты хоть понимаешь, что означает слово «авангард»? Авангард – это тот, кто идет впереди, находится на переднем крае. А у нас что? Весь авангард умер сто лет назад. Был в начале 20-го века, а теперь нет его. Пикассо, Матисс, супрематисты, фовисты…

- Вот бы нам Пикассо в галерею… - мечтательно произнес помощник. – Тут же набежали бы, налетели бы толпами, и билеты можно по любой цене загнуть.

- Это да. Тут ты прав, дружок, но только всё фантазии. Где денег-то взять на Пикассо?

Галерейщик поднял голову, печально оглядел стены выставочного зала. Яркое солнце отражалось от висевших на лесках пыльных стеклянных прямоугольников, и картин разглядеть нельзя было, только мерцали разноцветные отсветы красок. Галерейщик подумал, как бы он сорвал со стен всю эту дребедень и развесил бы здесь великую живопись Пабло Пикассо. Голубой период – вот здесь, а розовый – вон там, подальше. И тут Констанцио в голову пришла идея. Не то, чтобы блестящая, такая лишь смутная мысль. Может, ничего и не получится, но ведь и риска никакого. Констанцио повернул голову к помощнику, решая, рассказать ему сразу или попозже. Нет, потом, сначала сам обмозгую, а когда до дела дойдет, подключу и его к исполнению. А пока что…

- А собери-ка мне, дружок, всё о картинах Пикассо. В каких коллекциях находятся, какова цена, контакты владельцев. Особенно о тех, что помельче, не сильно известные, и не в главных музеях мира, а попроще. Может, в Восточной Европе что завалялось. Просто интересно, - добавил Констанцио уже почти равнодушным тоном, - во сколько может обойтись нам выставка Пикассо.

Дав задание помощнику, сам Констанцио тоже взялся за дело. В тот же вечер он отправился в гости к местной художнице и учительнице рисования. Казалось, Алисия несказанно обрадовалась его приходу. Она то и дело поправляла свои серые, пышно взбитые волосы, теребила цепочку на худой шее, и оживленно щебетала. Алисия проводила его в гостиную, пододвинула к дивану маленький столик и сказала, что через минуточку сделает кофе, настоящий турецкий кофе. Художница убежала на кухню, а Констанцио в нетерпеливом ожидании осматривал захламленную комнату. Алисия называла себя коллекционером, но скорее это была обычная страсть к покупкам, когда женщина не в силах вынести того факта, что какая-нибудь мало-мальски привлекательная вещица находится на полке магазина, а не в ее владении. Статуэтки, вазочки, веера, колокольчики, соломенные панно, грубо раскрашенные маски забивали полки и стены, не оставляя пустого места. Констанцио осматривал весь этот хлам, прикидывая, сколько все это могло бы стоить и сколько денег художница выбрасывает на ветер. Алисия вернулась с подносом, разлила кофе по крохотным чашечкам.

- Я как раз закончила новую картину, - сказала она и указала в угол комнаты. Там на мольберте стояла большая картина, закрытая тряпкой. – Хочешь посмотреть?

- Да, конечно. Потом. Я к тебе по делу.

Алисия кивнула. Она подошла к раскрытому окну, замахала рукой, крикнула кому-то: «Иди сюда!»

- Сейчас придет девочка, тогда посмотрим картину. Ну, а пока рассказывай, что у тебя за дело.

- А скажи-ка мне, дружок Алисия, есть ли среди твоих учеников дети богатых родителей?

- Есть, и не один, - гордо сказала художница. – Учить детей рисовать теперь модно, а я, как ты знаешь, - лучший художник в городе.

- Мне нужно посмотреть картины детей самых богатых. Сколько у них денег? Есть ли миллионеры?

- Чувствуется, плохи у тебя дела, да, Констанцио? – Алисия сочувственно наклонилась к нему, и запах восточных духов волной окатил галерейщика. - Но если ты хочешь устроить выставку детей богатых, то вряд ли выгадаешь. Может, и отслюнят тебе пару сотен в виде благотворительности, а лучше сказать - подаяния, но больше ты у них не выцыганишь. Миллионеры свое дело знают, умеют деньги считать.

Констанцио нахмурился.

- Ладно, это не твоя забота, дружок. Моя идея не так проста, как ты думаешь.

В это время в комнату робко заглянула черноволосая кучерявая девочка лет десяти. Ее худое тело кривила какая-то болезненная нескладность.

- Заходи, Грета, заходи! – оживилась Алисия. – Нужно показать мою картину господину Констанцио. Ну, ты знаешь, что нужно делать.

Алисия вскочила с дивана, потащила девочку к картине, поставила ее рядом с мольбертом, снова уселась на диван, взяла чашку с кофе, откинулась на спинку, кивнула девочке:

- Давай!

Грета сорвала с картины тряпку и тонким голосом крикнула:

- А вот и наша Гризельда в высоком чешском колпаке и накладном жилете!

Три четверти картины было грубо закрашено темно-серым, почти черным цветом. Лишь в верхнем левом углу яркие, резкие мазки образовывали какую-то форму, в котором наметанный глаз галерейщика различил женскую фигуру. Алисия некоторое время восхищенно созерцала свое творение, а потом, не выдержав, повернулась к Констанцио:

- Ну что?

- Ну… Что тут скажешь… - пробормотал галерейщик. – Не слишком ли много черного фона?

- Как же ты не понимаешь? – вскипела Алисия и защебетала заученным текстом. – Здесь же масса аллюзий… Черный квадрат! Темный пласт бессознательного! Черный должен давить на зрителя, тревожить своей непостижимостью! На этом месте картины могло бы быть все, что угодно, и зритель в своей фантазии дорисовывает образ самостоятельно. Да что я тебе рассказываю – ты же искусствовед. В общем, - Алисия слегка успокоилась, - эта картина приснилась мне во сне. Именно в таком виде. А наши сны, знаешь ли, обладают глубоким символическим смыслом.

Алисия выдохлась. Галерейщик вертел в руках пустую чашку и смотрел, задумавшись, на картину.

- Не горячись, дружок. Нормальная картина, хорошая, Гризельда очень даже хороша… Все-таки черный слишком уж давит. Скучноват этот черный. Но в целом очень даже неплохо. Молодец! Выставим твою Гризельду в галерее, приноси. Налей-ка мне еще кофе.

- Можно я пойду? - Девочка, оказывается, все еще стояла возле картины, дожидаясь, когда ее отпустят. Алисия снова оживилась, стала совать ей конфеты и пряники. Когда Грету выпроводили, Констанцио снова завел разговор о детях. Нужно посмотреть картины детей. Нужно узнать побольше об их родителях. Насколько богаты, насколько щедры, любят ли искусство. Оказывается, Алисия знала все.

- Ну что ж, пойдем в студию, покажу тебе детское творчество. Творчество, конечно, слабовато, мастерства никакого, им еще учиться и учиться… В общем, сам увидишь.

От дома художницы до студии, где она проводила занятия, было минут двадцать пешком. Солнце клонилось к горизонту, но все еще палило, летняя духота застоялась на улицах. Но в студии рисования было свежо и прохладно. В помещении было чисто и просторно, однако этот простор не выглядел запустением, как в галерее Констанцио, здесь ощущалась жизнь. Алисия указала рукой на стены, увешанные рисунками.

- Вот здесь лучшее, есть еще в папках. Строго не суди, все-таки дети есть дети.

Заложив руки за спину, галерейщик прошелся вдоль стен. На одной из них висел один и тот же натюрморт – синяя ваза и два яблока, - нарисованный, видимо, по заданию учительницы. От этих кривых, неуверенных мазков акварелью на Констанцио повеяло неимоверной скукой, но он постарался взять себя в руки.

- Ну в общем, понятно, да. Дети есть дети. Лучше расскажи, Алисия, кто здесь из богатой семьи.

Алисия, тыкая пальцем в каждую из картин, рассказывала о родителях. Вот у этого отец – владелец обувного магазина, у папы этого мальчика – антикварная лавка, очень роскошная (Алисия закатила глаза), а вот близнецы, их родители получили наследство в Америке, живут на проценты со своих миллионов.

- А это что? Вот это мне подошло бы, – Констанцио вдруг заметил неплохую картину. В общем, это был тот же натюрморт, но по свободе форм и красок чем-то даже напоминал Пикассо. Ваза выглядела угловатой женской фигурой, у ног которой светились большие красно-желтые шары, обозначавшие яблоки.

- А, это наша девица Ленорман, - почему-то смутилась Алисия. – Тебе вряд ли подойдет, не из богатых.

- Ленорман… Это фамилия?

- Нет, ее зовут Грета Шульц, она из еврейской семьи. Ты ее видел, ту девочку, что открывала сегодня мою картину. Отец служит продавцом, а мать домохозяйка, у них пятеро детей. Так что денег у них много не водится. А девицей Ленорман я ее прозвала, она калека, ноги разной длины. И любит предсказывать, все хвалится, будто судьбу видит. Ну несет всякую муру детскую… Кто за кого замуж выйдет…

Тут Алисия прервалась на полуслове, закашлялась и пошла красными пятнами. Но Констанцио не обратил на это внимания и бормотал как бы сам себе.

- Все-таки возьму ее на заметку. Может, они с виду бедные, а в банке - кругленький счет. Сама говоришь – евреи. Вытащить нелегко, конечно, но ведь и девочка талантлива, да еще калека, ради дочери, глядишь, что-нибудь отстегнут. Повтори ее имя, я запишу.

- Грета Шульц, - Алисия вдруг не вытерпела. – Да скажи же наконец, что у тебя за затея? Зачем тебе деньги, что ты хочешь сделать? – Констанцио не повернул головы, и Алисия заговорила другим тоном. – Ну, если дело выгодное, без риска, то, может, и я тебе наскребу пару тысяч…

- Нет, дружок Алисия, я пока ничего тебе не скажу. Потому что ничего еще не ясно. Все может сорваться в любой момент. Я, конечно, возьму тебя на заметку, ты мне вполне можешь пригодиться. Но пока подожди, пока что я должен все сам узнать и проверить.

Констанцио записал все сведения о богатых родителях в свой блокнот и распрощался с художницей. Время было совсем не позднее, сумерки только-только ложились на город. Пожалуй, можно и навестить кого-нибудь из списка, подумал галерейщик и выбрал адрес антиквара. Судя по адресу, антиквар жил на самой окраине. Констанцио сел в трамвай, выбрал удобное местечко у окна и стал обдумывать предстоящий разговор.

Вместе с ним в вагон вошла старушка с сумками. Она с трудом уселась неподалеку, кряхтя, медленно стала пристраивать у ног свой багаж. Вдруг из одной ее сумки выкатился мандарин. Большой, оранжевый, сочный шарик покатился вперед по проходу, головы пассажиров повернулись ему вслед, но никто не поднялся с места. Мандарин остановился у ног мальчика в школьной форме, с ранцем за спиной, и мальчику пришлось поднять его. Он взял его, немного отодвинув руку от тела, обернулся и оглядел вагон в поисках хозяина фрукта. Тем временем старушка покончила с сумками, увидела мальчика со своим мандарином, заулыбалась и замахала рукой. Констанцио слышал, как она пыталась кричать, мол, возьми себе, мальчик, на здоровье, но трамвай громыхал по рельсам и ее старческий голос никак не мог долететь до мальчика. Тот увидел старушку, встал и направился к ней. Старушка еще больше замахала рукой, я дарю тебе, мальчик, этот мандаринчик, возьми, скушай на здоровье, но когда мальчик наконец понял, что она лопочет, то рассердился и швырнул мандарин ей на колени.

- Спасибо! Не надо! Большое спасибо! Но мне не надо!

В его голосе послышались тонкие, истерические нотки, он повернулся и побежал на свое место. Однако место оказалось уже занято, какой-то толстяк, пыхтя, устраивался на сиденье.

Галерейщик доехал наконец до конечной, до самой окраины, где яблоневые сады сливались с лесом, окаймлявшим эту часть города. Небольшая улица привела его к воротам коттеджа из красного кирпича. Горничная открыла дверь, проводила в кабинет и оставила одного. К удивлению Констанцио, в кабинете антиквара не было ни одной старинной вещи. Напротив, кабинет излучал глянец современного дизайна, состоящего из светлой кожи, стекла, цветного пластика и веселых абстрактных картин на стенах. 

Антиквар вошел через пару минут и тоном занятого человека спросил, чем обязан визиту.

- В общем, дело касается Бобби… - начал галерейщик, устроившись в кресле.

- У вас жалоба на моего сына? Сейчас я его позову.

Констанцио поспешно перебил:

- Никаких жалоб, скорее наоборот. Я сегодня был в художественной студии и видел его рисунки. Я смотрел рисунки детей, в том числе и Бобби, и мне пришла в голову идея. Вы, я вижу, любите современную живопись, - Констанцио кивнул на картины и посмотрел на антиквара, ожидая ответа, но антиквар молчал. – Разумеется, это слишком широкое понятие – современная живопись,  - но некоторые мастера, согласитесь, приводят нас в трепет. Взять, например, Пикассо. Величайший художник, гений, настолько выдающийся, что его имя стало уже нарицательным. Так вот, как-то раз Пикассо посетил выставку детских рисунков и был потрясен. Он сказал, что в их возрасте сам он рисовал как Рафаэль, но всю свою жизнь он учился рисовать так, как рисуют дети.

Констанцио замолчал и прокашлялся. Как хорошо, что ему вспомнилась эта фраза. То ли он когда-то прочел ее, то ли сам только что придумал, но прозвучала она убедительно. Напряжение на лице антиквара немного ослабло.

- Хотите чего-нибудь выпить? Холодного пива, например. Сегодня жарко. – Антиквар позвал горничную и велел принести пива. – Ну так что за идея? Причем здесь Бобби?

Пиво – это хороший знак, отличный знак, подумал Констанцио. За пивом можно договориться. Главное, не рубить с плеча.

- А в самом деле, позовите Бобби. Не будем его обсуждать за его спиной.

Констанцио подождал, пока антиквар распорядится, отхлебнул пива из высокого стакана и продолжил.

- Культурная жизнь в нашем городе, как вы знаете, проходит очень вяло. Никаких значительных событий. Вот я и подумал, что стоило бы немного оживить горожан, приобщить, так сказать. Идея, собственно, в том, чтобы провести выставку великого художника вместе с выставкой детских работ.

Галерейщик правильно рассчитал время. Только он произнес последнюю фразу, как в комнату вошел сын антиквара, пухлый мальчик с нахальным и вместе с тем испуганным выражением на бледном лице.

- Бобби, хотел бы ты, чтобы твои картины были выставлены в нашей галерее рядом с работами великого Пабло Пикассо? – спросил его Констанцио.

- Хотел бы! – громко сказал мальчик.

- А что, вы полагаете, Бобби хорошо рисует? – спросил антиквар. – Я видел его рисунки, по-моему, обычная детская мазня, ничего особенного.

- Папа, что ты говоришь! Я очень хорошо рисую! Я буду великим художником, поэтому меня надо выставлять в галерее, рядом с Пикассо.

- Замолчи, тебя не спрашивают, - рявкнул на него антиквар. – Да и в чем, собственно, проблема? Хотите выставлять Бобби в галерее – пожалуйста. Если вы разрешения у меня пришли спросить, то вот вам мое разрешение, выставляйте, хоть с Пикассо, хоть без Пикассо – я не возражаю.

- Проблем, конечно, нет, тут вы правы, но в этом деле есть еще и коммерческая сторона. Чтобы привезти к нам в городок хотя бы одну картину Пикассо, потребуются определенные вложения, а моя галерея не слишком богата. Пикассо – очень модный художник, его выставки в Европе окупаются с лихвой, но начальные инвестиции…

- Так я и знал, - вздохнул антиквар. - Бобби, можешь идти.

- А меня выставят в галерее?

- Тебя выставят за дверь, сию минуту.

- Но папа… - заныл мальчик, на глазах его блеснули слезинки. Антиквар со свирепым лицом приподнялся с дивана, и Бобби выбежал из кабинета. За дверью послышался его рев и причитания женщин.

- Рассказывайте, - повернулся антиквар к Констанцио. – Сколько требуется вложений, какова предполагаемая прибыль, какой процент, какие гарантии… Выкладывайте цифры.

- Цифрами я пока не располагаю, но они появятся в ближайшее время. Мы пока на стадии исследований… Я пришел лишь узнать ваше общее мнение об этом деле.

- Пощупать почву, вы хотите сказать. – Антиквар выпрямился на диване и положил руки на столик, всем своим видом демонстрируя завершение разговора. – Мое общее мнение вот какое. К чему вы собираетесь приобщать наших горожан – это не моя забота. С точки зрения культуры ваша выставка меня совершенно не интересует. А вот коммерческая сторона вопроса – это другое дело. Я допускаю, что инвестиции могут принести прибыль. Так что, уважаемый господин Констанцио, - антиквар встал, и галерейщику ничего не оставалось, как встать вслед за ним, – когда закончите ваши… исследования, приносите расчеты, цифры. Посмотрим.

На последних словах антиквар протянул Констанцио руку.

Когда галерейщик добрался до дома, было около десяти вечера. Жена, казалось, поджидала его в прихожей, и когда он вошел, тут же забормотала громким шепотом:

- Где ты был? Уже десять часов… Тут к тебе человек пришел, сказал, по срочному делу, а тебя все нет и нет. Я ему и чаю принесла, и газету… Он сидит в гостиной, уже часа два, а тебя все нет. От тебя пивом несет, ты что, пил? Мог бы позвонить, сказать, что задержишься, чтобы мы не волновались. Человек такой странный, у него с собой рулон, в газету завернутый. Может быть, картина, но на художника он вовсе не похож. А тебя все нет и нет. Я под дверью слушаю, как он там, он сначала газетой шуршал, а потом затих, может, уснул… Столько ждать-то, кто ж вытерпит. А ты пиво распиваешь. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? Нет, это не художник, я думаю, пройдоха какой-то, одет плоховато, без выкрутасов, а глаза бегают… Может, краденое решил тебе сплавить? Да, думаю, это бандит какой-то, картину украл, а тебе продать хочет… Ты осторожнее. Вот ты гуляешь, пиво пьешь, а я тут одна с бандитом…

Жена шмыгнула носом. Констанцио тронул ее за плечо, успокаивая, сказал, что бояться нечего, сейчас он во всем разберется, и быстрым шагом прошел в гостиную. Посетитель и в самом деле уснул, развалившись в кресле. В потертом костюмчике, со сбившимся на бок галстуком, прилизанными волосами, незнакомец и впрямь походил на жулика. Рядом с креслом валялся газетный сверток. Вероятно, там свернутая в трубку картина, которую гость попытается всучить ему. Констанцио потряс посетителя за плечо.

- Чем могу служить? – сухо спросил галерейщик.

- О, добрый вечер! – гость потянулся, протер глаза и мизинцем вытащил из уголков глаз кусочки засохшего гноя. - Господин Констанцио? Говорят, вы интересуетесь картинами Пикассо?

- Я интересуюсь картинами, и Пикассо в том числе, - ответил Констанцио, подумав, как же быстро разнеслись слухи. Не успел он шагу ступить, как все уже разнюхали.

Гость развернул сверток. Там действительно оказалась картина.

- Вот, взгляните. Отличный Пикассо. Не самый популярный период, но все же прекрасная картина.

Констанцио взял в руки небольшое полотно и понес его к подрамнику, чтобы разглядеть получше. Он установил картину, отошел, засунув руки в карманы. В самом деле, картина была прекрасная. Сквозь геометрический узор бледно-коричневых тонов проглядывало женское лицо, а в центре полотна четкой линией был обозначен силуэт гитары.

- Очень неплохая подделка, - сказал галерейщик. – Я так понимаю, вы намерены мне ее продать?

- Нет, сеньор, у меня более широкий взгляд на вещи. Я понимаю, что мне за эту картину и ломаный грош из вас не вытащить. Вот вы сказали «подделка». А если бы эту картину, вот это самое полотно вам прислали из знаменитого музея, вы бы усомнились в том, что это кисть Пикассо?

- Мое мнение здесь ни при чем, голубчик. К оригиналам прилагается сертификат подлинности, и тут уж сомнений быть не может.

- Ха-ха-ха! Сертификат подделать еще проще, чем полотно! Но оставим в стороне всю эту юриспруденцию. Вот вы, галерейщик, знаток, предположим, вам предложили оценить подлинность этой картины. Невзирая на лица, документы. Вот перед вами полотно и ничего больше. Взгляните на него. Как по-вашему, это Пикассо или нет?

- По-моему, нет. Дружок, это бессмысленный спор. Выкладывайте, в чем ваше дело. Я сегодня устал.

- Я тоже. – Гость взял со столика чашку и одним глотком допил остатки чая. – Может быть, чаю попьем?

Констанцио не хотелось идти на поводу и затягивать беседу, но горячего чаю он и вправду выпил бы с удовольствием, поэтому он позвал жену (та оказалась под дверью) и попросил принести чай.

- Вы кривите душой, господин Констанцио, ну что ж, такая у вас работа, это понятно. Но вы же знаете, что Пикассо был необычайно плодовит. Он написал двадцать тысяч картин, сотни из них находятся неизвестно где, то есть, как говорят, местонахождение не установлено, и сотни подделок постоянно покупаются и продаются. И эти ваши сертификаты подлинности, в сущности, полных гарантий не дают. Вам ли не знать все эти конфузы и скандалы. Взять того же старика, электрика, Де Гиннека. Какой-то электрик установил сигнализацию в доме Пабло, а тот взял да и подарил ему за это двести семьдесят одну картину. И все они подлинники, как подтвердила экспертиза. Вы можете в это поверить? Где здесь подвох? На беднягу Де Гиннека подали в суд за воровство, дескать, Пикассо посвятил жизнь искусству и не мог вот так разбазаривать свое добро, но почему эта история выплыла только сейчас? Почему же Пабло, если он трясся над своими картинами, не обнаружил пропажу раньше? Попробуйте-ка украсть у художника двести семьдесят одну картину, да так, чтобы он не заметил. Господин Констанцио, не чувствуете ли вы здесь тайну, мистический промысел, так сказать? И ведь это лишь один из многих секретов, коими полна история живописи.

- Месье, к чему вы клоните? Говорите уже, что вы хотите? Если вы не хотите продавать мне эту картину, то в чем тогда ваше дело ко мне?

- До меня дошли слухи, что вы собираетесь выставить в своей галерее работы Пикассо. Это правда? - Посетитель, казалось, решил перейти на сухой деловой тон.

- Возможно. Пока что это всего лишь идея, и обретет ли она воплощение - на сегодняшний день сказать трудно.

- Дело упирается в финансы, как я понимаю. Чтобы заполучить для выставки хотя бы одну из картин, хотя бы из позднего, наименее ценного, периода, вам придется найти довольно большую сумму. И даже если вы ее найдете, то выставка будет довольно жалкой. Ведь так, господин Констанцио? Одна малоинтересная работа мастера в самом выгодном месте, а остальные стены увешаны детской мазней. Это же черт знает что, а не выставка. Курам на смех.

«Ого, он и про детей знает,» - подумал галерейщик. – «Черт знает что, в самом деле.»

- Вам-то что? В третий раз вас спрашиваю, какое ваше дело?

- Так все просто. Вот картина Пикассо, у вас на подрамнике. Если мы сможем договориться, то я вам еще с полдюжины найду. И вы сможете их выставить вместе с подлинником или вместо подлинника, как вам будет угодно. У вас на выставке будет целый зал Пикассо, добротного, ценного Пикассо, а в остальных залах пусть будут детские рисунки, если уж вам так хочется. И обойдется вам это несказанно дешевле.

- То есть вы меня в аферу хотите втянуть? Выдать подделки за подлинники? – рассердился Констанцио.

Гость ухмыльнулся.

- Никаких афер, господин галерейщик, все будет чисто. Как вы знаете, подделка лишь тогда считается подделкой, если ее выдают за работу мастера и пытаются продать по той огромной цене, по которой продаются подлинные картины художника. Ну а мы с вами ничего продавать не собираемся. Более того, копии картин делать не воспрещается. В школах искусств студентов даже заставляют копировать великие картины в качестве упражнения. Так что подумайте над моим предложением, господин Констанцио. Вместе мы могли бы устроить грандиозную выставку. И денег я с вас авансом брать не буду, сговоримся на процентах с дохода.

- Ладно, ладно, дружок. С этого и надо было начинать. А то развели тут лекцию, мистический промысел какой-то придумали. Я, знаете ли, только сегодня о выставке подумал, можно сказать, несколько часов назад. Поэтому пока что я лишь почву прощупываю. Так что оставьте мне свой телефончик, я вам перезвоню, когда дело прояснится.

- Нет-нет, господин Констанцио, я лучше еще раз к вам зайду. Скажем, дня через три. Думаю, за три дня вы успеете обо всем подумать. А пока верните мне мою картину, я ухожу. Спасибо за чай.

Констанцио повернулся к картине и вновь подумал, что она хороша. Ему захотелось оставить ее у себя, под залог, а может быть, и купить ее за небольшую цену, но он все же снял картину с подрамника и протянул незнакомцу.

- До свидания, месье. И все-таки хотелось бы задать вам один вопрос: откуда вы узнали о выставке?

- Ну, зашел я сегодня в гости к Алисии кофе попить. Кофе она прекрасный варит. Алисия мне говорит, что вот только что был здесь сеньор Констанцио, интересовался детскими рисунками, спрашивал о доходах родителей. Ну я и подумал, что затевается какое-то мероприятие. От Алисии направился прямиком к вашему помощнику. Тот, бедный, весь обложился каталогами, ищет картины Пикассо. Вы, говорит, велели найти подешевле для выставки. А дальше уже осталось только два и два сложить. Все понятно.

- Два и два сложить… Вот оно как. Ну что ж, до встречи, месье. Через три дня заходите, буду рад.

На следующее утро помощник пришел в галерею с толстой папкой собранных данных. Вместе с Констанцио они углубились в обсуждение, однако им мешало новое обстоятельство: в галерею вдруг стали заходить посетители. Не так чтобы много, по паре человек за час, но они сильно отвлекали от дела. Посетители - в основном, студенты, пенсионеры и домохозяйки – слонялись из зала в зал, задумчиво глядя на картины, а потом уходили. Некоторые оставляли записи в книге отзывов. «Мне понравилось, но все-таки экспозиция оставляет желать лучшего». «Скучновато. А вот выставку кого-нибудь из великих я бы обязательно посетил». И в таком духе.

После обеда в галерею вдруг ввалилась орава детей во главе с Алисией – Алисия устроила экскурсию для своих учеников. Художница попыталась провести их по залам, но дети, крича, толкаясь, обступили галерейщика.

- Господин Констанцио, Бобби сказал, что вы хотите вывесить его картины на выставке Пикассо. Это правда?

- А почему Бобби? Он же плохо рисует. Я рисую в сто раз лучше, возьмите лучше мои картины.

- Когда вы выберете всех участников? Сколько их будет?

Дети галдели, перебивая друг друга, галерейщику пришлось на них прикрикнуть. Он объяснил им в самых общих и туманных фразах, что про выставку Пикассо пока ничего неизвестно. Неизвестно, состоится она или нет. Алисия стояла тут же, и пока дети донимали Констанцио вопросами, не вмешивалась. Но когда Констанцио удалось успокоить галдящую ораву, Алисия заявила:

- Господин Констанцио, я уже объяснила детям, что талант художника нельзя определить вот так сразу. Посмотрел одну картину и сразу понял, что художник талантлив. Нет, так не бывает. Взять того же величайшего Пабло Пикассо. Если показать человеку какую-либо из его поздних картин, всего лишь одну, то этот зритель не увидит в ней ничего красивого, гениального. Напротив, скорее всего он скажет, что картина ужасна, и ее автор вообще не умеет рисовать. Чтобы понять художника, нужно увидеть много его картин, и, разумеется, не репродукций, а оригиналов, нужно почувствовать его стиль, атмосферу созданного им мира, снова и снова пересматривая произведения из разных периодов его творчества. Только тогда можно по-настоящему оценить талант живописца.

- И что? Что ты этим хочешь сказать, Алисия? – спросил галерейщик.

- Я хочу сказать, что ты не можешь сразу выбрать самые талантливые работы моих детей, тебе нужно время. И даже если кому-то кажется, что ты выбрал плохие картины, далеко не самые лучшие картины, то их мнение ничего не стоит. Твой опытный глаз видит гораздо глубже, чем глаз простого человека, особенно ребенка. Согласен со мной?

- И да и нет… Скорее да, чем нет… Но, дружок, сейчас совсем не время для подобных разговоров. Я чертовски занят. Если вы закончили свою экскурсию…

Алисия кивнула и велела детям выходить из галереи.

После ухода Алисии у галерейщика заныл зуб. Он выпил обезболивающее и попытался продолжить работу, но зуб все продолжал болеть. Констанцио с помощником изучали список картин Пикассо, выбрасывая из него те картины, которые им были явно недоступны. Список стремительно уменьшался. В самый разгар работы в галерею вошел молодой человек в полосатом свитере и ярким румянцем на щеках. Он представился корреспондентом вечерней городской газеты.

- Господин Констанцио, город полон слухов о предстоящей выставке в вашей галерее. Не могли бы вы сказать пару слов об этом волнующем событии?

- Бог мой, месье, ну вы-то куда лезете? – Галерейщик был раздражен больше из-за своего зуба, чем из-за вопроса журналиста. Однако и этот хлыщ тоже был ему довольно противен. Но если пресса сунула свой нос в это дело, то, конечно, унять ее уже невозможно. Поэтому галерейщик усилием воли взял себя в руки. – Хорошо, открывайте блокнот, я буду диктовать вам заметку. Готовы? «Ходят слухи (именно так, это можете подчеркнуть), ходят слухи, что в художественной галерее нашего города в скором времени состоится выставка самого гениального живописца двадцатого века Пабло Пикассо. Наш корреспондент обратился к владельцу галереи с тем, чтобы узнать все из первых рук, но господин Констанцио был не склонен к доверительной беседе. Он сказал, что проведение такой выставки в настоящий момент остается под большим сомнением, но если она все же состоится, то на ней будут представлены несколько работ послевоенного периода живописи Пикассо. И хотя этот период не дает представления о всем великолепии гения Пикассо, но тем не менее демонстрирует размах и широту творчества великого художника.»

Журналист строчил в своем блокноте. На последней фразе он поднял голову и спросил:

- Может, лучше наоборот? …не дает представления о всем размахе и широте, но демонстрирует великолепие?

- Да, так даже лучше, - согласился Констанцио и продолжил. – «Одновременно с показом работ Пикассо в галерее будут выставлены детские работы из художественной студии мадемуазель Алисии. «Какое отношение имеют рисунки детей к гениальным полотнам мастера?» - задали мы вопрос галерейщику. В ответ он процитировал слова самого Пикассо о том, что хотя в детском возрасте Пабло рисовал как настоящий мастер, но всю свою жизнь он пытался научиться рисовать как ребенок».

Журналист снова оторвался от своего блокнота.

- Он что, в самом деле такое сказал? Это точная цитата?

- Нет, цитата не точная, но что-то в этом роде он действительно говорил. По крайней мере я читал что-то подобное. Но в общем, эту цитату можете проверить, или же обыграть так, чтобы не было придирок, это ведь ваша работа. Ну вот, заметка готова. Да, и нужен хороший финал. В финале напишите вот что: «Все культурные люди нашего города надеются, что слух о выставке станет былью, и мы сможем приобщиться к сокровищнице мирового искусства. И хотя господин Констанцио не дал нам твердых заверений на этот счет, мы с нетерпением ждем развития событий.» Да… И вот еще что… Вставьте туда, в эту вашу статью, такой абзац. Как бы это получше сформулировать… «Ради успеха этого выдающегося мероприятия господин Констанцио готов рассмотреть предложения о размещении рекламы и другие вопросы коммерческого сотрудничества. Он призывает всех горожан внести свою лепту в процветание культуры и искусства в нашем прекрасном городе.»… Нет, это не пойдет. Месье, вычеркните последнее предложение про всех горожан. Не надо мне всех горожан. Прочтите-ка теперь все вместе.

Корреспондент зачитал статью, и Констанцио удовлетворенно кивнул.

- Прекрасно. Так и напечатайте.

Во время беседы с журналистом Констанцио отвлекся от зубной боли, но как только журналист ушел, зуб заболел так, что галерейщик едва не стонал. Он бросил все дела и помчался в клинику к дантисту.

Ворвавшись в приемную клиники, он наткнулся на пожилую медсестру, которая схватила его за руку.

- Куда вы так несетесь? Сначала нужно записаться, заполнить карточку. Потом в очередь.

В приемной сидели два старичка, очень похожие друг на друга. Они смотрели на него с неодобрительной усмешкой.

- У меня острая боль, - сказал Констанцио медсестре. – Я не могу ждать. Может ли доктор принять меня без очереди?

- А причем здесь доктор? Ему-то все равно, кого принимать. Вы вот у них спросите, - кивнула медсестра на старичков.

- Господа, - обратился к ним Констанцио, - прошу вас, пропустите меня без очереди. Пусть мне хотя бы укол сделают – боль ужасная.

Старички снова заулыбались.

- Ну что, пропустим? – спросил один другого.

- Ни в коем случае, - сказал второй. – Существуют правила, одни для всех. Очередь значит очередь. Сейчас плохо только ему, но если во имя мнимого и нелепого человеколюбия мы станем нарушать правила, то плохо будет всем. Сам ведь виноват – запустил свои зубы до такого состояния.

Из-за двери доносилось лязганье металлических инструментов, жужжание аппаратуры, стоны пациента. Внезапно стон перешел в отчаянный вопль. Старички умолкли и напряженно прислушались.

- Я бы все-таки его пропустил, - сказал первый.

- Если бы ты был впереди меня и пропустил бы его, то я не стал бы возражать. Но ведь ты за мной. Так что если ты его пропустишь, а я нет, то получится, что он прорвется между нами.

Первый старичок снова замер, прислушиваясь. Потом произнес со вздохом:

- Ладно, не пудри мозги. Расскажи лучше анекдот.

- Анекдот… Значит, едет один парень по какому-то делу, опаздывает на встречу, и как назло все парковочные места заняты….

Они начали рассказывать друг другу анекдоты. Галерейщик удивился – старички выдавали анекдоты без увлечения, сухо и серьезно. Ни один из них даже не улыбнулся. На Констанцио они вообще не глядели, словно его реакция на этот юмор их вовсе не интересовала. Только лишь сестра-регистраторша, сидя совсем рядом за своей конторкой и прислушиваясь к рассказам старичков, время от времени прыскала глухим смешком и глядела на Констанцио. Когда наконец из кабинета доктора вышел пациент, измученный и красный, старички одновременно кивнули галерейщику – ладно уж, идите.

Констанцио вошел в кабинет и немедленно потребовал обезболивающий укол. Молоденькая процедурная медсестра протирала плевательницу, полную крови и каких-то ошметков. Доктор раскладывал в плоской эмалированной миске новые металлические щупы, щипчики, зеркальца.

- Сделаем вам укол, не волнуйтесь, - сказал он, приглашая Констанцио в кресло. – Без анестезии не работаем.

- А почему тогда предыдущий пациент так орал?

- Ну во-первых, не так уж он и орал. Вы еще не слышали настоящего ора. А во-вторых, вопил он просто со страху. Больно ему не было ни капли.

- Вам-то откуда знать, было ему больно или нет?

- Уж кому знать, как не мне. Я двадцать с лишним лет дантистом работаю.

Медсестра закончила с плевательницей и, обмахнув ладонью халат, будто чтобы стряхнуть с него пятнышки крови, взяла карточку галерейщика. Взглянув на нее, она бросилась к доктору и зашептала ему на ухо.

- Ах, так вы тот самый господин Констанцио, галерейщик? – с широкой улыбкой спросил доктор, вставляя новое сверло в бормашину. - Откройте-ка рот. Посмотрим… Да, полость рта запущена. Вот дупло. Вот кариес. И вот здесь скоро будет. Что ж вы так, господин галерейщик? На Пикассо замахиваетесь, а зубы гнилые.

- О боже, а вы-то откуда знаете про Пикассо?

- Знаю-знаю. И еще знаю, что для этого вам деньги нужны. Замахнулись высоко, а карман пустой. Откройте рот и не закрывайте. Сейчас сделаю укольчик, не дергайтесь. А деньги у наших жителей есть, денег много, только вот многие виду не показывают. Живут в бедности, виду не подают, что богаты, а доходы копят. Откладывают сбережения. Вот хотя бы госпожа Алисия, учительница рисования. Казалось бы, откуда у нее возьмутся деньги? На уроках особо не разживешься, картины ее даром никому не нужны. А живет она на широкую ногу, в магазинах товар скупает чуть ли не мешками. Откуда у нее доходы?

Казалось, дантист ждет ответа, но Констанцио сидел с распахнутым что есть силы ртом и не мог даже мычать, а доктор ковырялся у него в зубе металлическим крючком.

- Так вот, я вам скажу откуда. Она устраивает тайные спиритические сеансы для дам. И привлекает для этого соседскую девчонку, Шульц, калеку. Мадмуазель Алисия говорит, что девочка вроде экстрасенса, может видеть будущее. В общем, чем они на этих сеансах занимаются, я точно не знаю, но дамы наши туда ходят толпами, особенно те, что побогаче. Так что советую вам, уважаемый господин Констанцио, обратить внимание на художницу. Думаю, у нее есть кое-какой капитал. Пошире рот откройте, еще, еще шире.

От дантиста Констанцио прямиком направился к Алисии, но чем ближе он подходил к ее дому, тем больше им овладевало непонятное смущение. Он вспомнил, как вчера Алисия предлагала ему «наскрести пару тысяч на выгодное дело». Если дантист не врет, то Констанцио смог бы выудить у нее сумму и побольше, в этом он был почти полностью уверен. Однако брать Алисию в компаньоны, связываться с ней финансовой сделкой ему очень не хотелось. В конце концов галерейщик, не сбавляя шаг, прошел мимо дома художницы и позвонил в двери к Шульцам.

Дверь ему открыл сам Шульц, невысокий, плотный еврей. После того, как галерейщик представился, он радостно взмахнул руками.

- Ах, господин Констанцио! Как хорошо, что вы зашли. Я о вас целый день думаю. Проходите, проходите. Мы как раз ужинаем. Прошу вас, присоединяйтесь к столу.

Шульц провел Констанцио на кухню, где за большим столом сидела семья: жена и четверо детей. Откуда-то из глубины дома доносился плач младенца. Галерейщик увидел Грету. Она, скособочившись, неуклюже примостилась на стуле, правое плечо ее странно торчало вверх. Шульц придвинул еще один стул: «Прошу!»

Констанцио вдруг почувствовал сильный голод и пробормотал: «С удовольствием!», но когда перед ним поставили тарелку с печеночным пирогом, он вдруг вспомнил, что есть ему нельзя.

- Простите, господин Шульц, я совсем забыл. Я только что от зубного, мне два часа есть нельзя.

- Очень жаль, - любезно проговорил Шульц. – Тогда, может быть, рюмочку? Коньяку или настойки? Это только на пользу.

Хозяин подал знак жене, та вытащила из шкафчика графин и рюмки и налила галерейщику. Настойка пахла травами и в самом деле, как говорится, хорошо пошла. Констанцио впервые за прошедшие сутки расслабился и пришел в хорошее настроение.

После ужина они с Шульцем остались на кухне вдвоем.

- Ну что ж, господин Констанцио, я думаю, вы пришли поговорить о выставке Пикассо, не так ли?

- Совершенно верно. Я уже не удивляюсь, что весь город знает об этом деле.

- Мне об этом рассказал Донич, художник. Вы с ним встречались вчера вечером.

- Какой Донич? Это тот пройдоха… тот человек, что пытался всучить мне подделку Пикассо?

- Именно он. Конечно, нам с вами понятно, что это - подделка, но согласитесь, очень хорошая подделка. И насколько мне известно, он не пытался вам ее продать, а просто предлагал выставить в галерее. В этом нет ничего противозаконного. Здесь есть много легальных вариантов. Подумайте, господин Констанцио. Например, такой вариант. Выставить пару подлинных картин и штук шесть копий. Отлично выполненных копий. Можно даже написать где-нибудь, что это копии, выполнены художником Доничем. Думаю, никто не обратит на это внимания. Скажите, уважаемый сеньор, зачем вам эта выставка? С какой целью вы решили привезти в наш городок великого Пикассо? Не отвечайте, я и сам отлично знаю. Во-первых, чтобы приобщить местных жителей к прекрасному, устроить в городе событие, может быть, даже праздник живописи. А во-вторых, немного поправить финансовые дела галереи. Ведь так? И наш вариант с копиями прекрасно соответствует обеим целям, как первой, так и второй.

- Послушайте, господин Шульц, вы все время твердите «мы», «нам»… Вы что же, решили участвовать в этом деле? Нет, я, конечно, очень рад вашему сотрудничеству. Но в  каком качестве?

- В качестве спонсора. Если вы согласитесь взять Донича, то я намерен спонсировать все расходы по привлечению на выставку двух подлинных картин. Налить вам еще настойки?

- Да, спасибо. Отличная вещь эта ваша настойка, волшебный аромат. Однако… Извините мою бестактность, но вы имеете представление, сколько это может стоить? Мне говорили, что вы работаете продавцом…

- В антикварной лавке. Не сомневайтесь, я знаю, о чем говорю.

- В антикварной лавке?! А ведь я вчера беседовал с антикваром, владельцем… Как раз предложил ему спонсировать…

- Вот же чёрт… - Шульц нахмурился и стал тереть лоб кончиками пальцев. – Это надо отменить. Позвоните ему. Деликатно сообщите, что уже не нуждаетесь…

- Да он пока не дал согласия. Постойте, господин Шульц. По-моему, вы чересчур торопитесь. Толкаете телегу перед лошадью, так сказать. Ведь я пока не решил…

- Ну так решайте скорее. Да или нет?

Крепкая настойка на голодный желудок опьянила галерейщика, он разомлел в жарко натопленной кухне. Теперь ему казалось, что предложение Шульца очень заманчиво. Более того, возможно, это самый простой и удобный способ провести выставку. Он задал последний вопрос:

- Господин Шульц, позвольте спросить, а какую выгоду для себя вы видите в этом деле? Процент с прибыли?

- Это само собой. Не процент, а половину, я думаю. Но это не главное. Ведь если все пройдет хорошо, то наше совместное предприятие можно расширить. Вы, я и Донич, а? У меня деньги и связи, у Донича талант, а у вас общественный статус. Идеальная компания. Но о будущем мы еще успеем поговорить. А сейчас, времени не тратя даром, мы займемся…

- Антикваром! – подхватил Констанцио и громко расхохотался.

Быстро разделавшись с антикваром (он говорил в трубку серьезным тоном, а сам подмигивал и улыбался Шульцу), Констанцио вспомнил о детях.

- А что же мы будем делать с детьми? Их бы тоже следовало отменить, но я уже дал заметку в газету.

Услышав о газете, Шульц опять переменился в лице. Он потребовал, чтобы Констанцио пересказал заметку как можно точнее.

- Тогда вот что… - сказал Шульц в раздумье. – Детей придется оставить. Может, оно и к лучшему. А что если дети тоже нарисуют копии картин Пикассо?... Нет, это плохая идея. Это чересчур. Как вы говорите, звучит эта цитата про то, что он хотел рисовать как ребенок?

- Я не помню дословно. Смысл в том, что он в детстве уже мог рисовать как маститый художник, но всю жизнь старался научиться рисовать как ребенок.

- Ага. Ну тогда пусть они рисуют как Пикассо – а ля Пикассо. Показать им репродукции, объяснить, в чем смысл такого искусства, дать натуру, несколько натур. Пусть там будет и натюрморт, и портрет, и что-нибудь еще. И мы выберем – вы, господин галерейщик, выберете – несколько работ… Да что там несколько, возьмем по одной от каждого ребенка, чтобы не было завистливых скандалов.

- Отлично, господин Шульц, это хорошая идея. Кстати хочу сказать, что видел картину вашей дочери, Греты. Талантливая девочка. И напоминает технику Пикассо, без преувеличений вам говорю.

- Ну давайте выпьем за успех. – Шульц снова разлил настойку по рюмкам, в графине уже оставалось всего ничего. – Ваше здоровье!

- А с Гретой я не знаю, что и делать, - продолжил он. - Она же, вы видели, калека несчастная. И с детства мы ее жалели, баловали. Особенно жена. А теперь Грета совсем от рук отбилась. С утра до ночи пропадает у Алисии, приходит к полуночи. А как-то раз мне показалось, что она пришла пьяная. Ребенку десять лет всего! И слова ей поперек не скажи, сразу в истерику.

В эту минуту Грета появилась на кухне.

- Хочу воды попить. – Она налила стакан и медленно пила, уставившись на мужчин большими черными глазами.

- Господин Констанцио, - сказала она. – Мадемуазель Алисия просила вас зайти. Я ей сказала, что вы у нас. Так она просила передать, что ждет вас у себя, когда вы с папой дела закончите.

Констанцио вышел от Шульца в прекрасном расположении духа. В целом, все сложилось как нельзя лучше. И главное, как быстро он провернул это дело. Еще вчера лишь смутная идея витала в его голове, а сегодня уже все на мази. Слегка пошатываясь от настойки, припевая веселый мотивчик, он подошел к дому Алисии и позвонил в дверь. Художница тут же появилась на пороге в странном наряде из каких-то тонких черных накидок. Она затащила его в прихожую и затараторила вполголоса.

- Хорошо, что ты пришел. Я хочу тебе кое-что показать. Думаю, тебе будет интересно. Нет, это не картины, это совсем другое. Знаешь ли, мы с нашими дамами проводим магический сеанс. Смотрим в будущее, материализуем духов из прошлого. Это все очень-очень реально. Проходи, я тебя представлю.

Ну что ж, подумал Констанцио, после такой работы можно посмотреть на духов. Домой идти ему совсем не хотелось, и если возник повод позабавиться…

- Алисия, дружочек, пойдем, покажешь мне своих духов. Я сегодня готов ко всяким фокусам и аттракционам. Про детей мы потом поговорим, а сейчас давай духов. Вы их уже вызвали? А выпить у тебя найдется?

- Да, мы пьем шампанское. Но прошу тебя, до конца сеанса не больше одного бокала. Когда все закончится, можешь пить, сколько захочешь, если… будет желание.

Алисия провела его по коридору. Возле самой дальней комнаты она взяла со столика один из бокалов с шампанским, протянула его Констанцио и открыла дверь. В комнате было темно. Посредине стоял стол, накрытый белой скатертью, на нем в два ряда горело около дюжины тонких свечей, но света они почти не давали. За столом сидели женщины, насколько галерейщик мог разобрать в полутьме, большей частью пожилые и старые, хотя кое-где виднелись свежие молодые лица. Констанцио усадили за стол, сидящая рядом упитанная старуха улыбнулась ему золотыми зубами. В дальнем конце стола со свечкой в руках появилась Грета в просторной белой рубахе.

- А вот и наша Гризельда! – сказал Констанцио старухе и громко хихикнул.

Старуха посмотрела на него с легкой досадой и приложила палец ко рту.

Грета босиком залезла на стол, сложила руки со свечкой у груди и стала нараспев читать какую-то молитву на латыни. В конце каждого куплета женщины повторяли за ней последнюю фразу и хором выдыхали: Амэн. Соседка Констанцио шепнула ему: «Нужно произносить «Амэн» вместе со всеми.» На что Констанцио живо отреагировал:

- Я латыни не знаю. Я буду говорить по-нашему – Вот те на!

Констанцио быстро осушил свой бокал и собирался выйти за следующим, но решил все же подождать паузы в представлении. Пока что он осматривал помещение. На боковой стене стеклянная дверь выходила в сад, она была распахнута настежь, из сада доносилось легкое щебетание птиц и запах цветов. Над деревьями блестел молодой месяц. Он пытался рассмотреть лица женщин, но они вдруг задрожали в отсвете свечей, поплыли перед глазами, разрастаясь в огромные бледные плоские морды с шевелящимися губами. Грета взвизгнула короткую фразу на латыни, высокий хор женских голосов пропел ей вслед. Негромко заиграл орган. «Вот те на!» - пропел вслед за ними Констанцио. Встревоженные лица, большие и плоские, как тарелки обернулись к нему и закружились в медленном хороводе, то приближаясь, то удаляясь. Черты лиц тоже не стояли на месте, то наплывали друг на друга, как на портретах Пикассо, то разъезжались по сторонам в виде уродливых театральных масок. Констанцио засмеялся и повторил «Вот те на!», перебивая голосок Греты.

- Сидите тихо! – услышал он шипенье старухи.

Он взглянул на нее. Золотые зубы блестели ярким огнем, глаза начали проваливаться во тьму глазниц, высокая прическа крашеных в рыжий цвет волос поехала набок, превращаясь в вареного омара, шевелящего клешнями. Констанцио поднял ладони к вискам и пошевелил растопыренными пальцами, подражая омару, и дружески ему улыбнулся. Тогда лицо старухи снова обрело человеческие черты, превратившись при этом в его жену. Брови жены озабоченно сдвинулись и она забормотала:

- Ты здесь пьешь, я волнуюсь, а ты гуляешь, а я одна с бандитами, развелось хулиганов, куда ты пришел, где вы находитесь, ведите себя прилично, мне страшно, тревожно одной ночью, ты совсем пьян, вы совсем пьяны, мужчина, Констанцио, вам надо домой, зачем вы здесь?

Констанцио отмахнулся от видения, уронив бокал, резкий звон эхом раздался по комнате.

- Нельзя было давать ему этот напиток, - прокричал женский голос из угла, и лица снова наплыли на него с шепотом: «Нельзя напиток, нельзя!» Констанцио вдруг вспомнил про шампанское и поднялся, чтобы взять новый бокал. Стул с грохотом упал за его спиной. Комната резко зашаталась, и Констанцио схватился за край стола, чтобы сохранить равновесие. Из сада подуло сквозняком, тени на стенах затрепетали, свечи наклонялись друг к другу и снова распрямлялись, брызжа маленькими огоньками.

- Вот он, явился! – зашептали женщины.

Констанцио увидел в углу темный сгусток крупной человеческой фигуры. Фигура приобретала очертания, из полумрака возникло еле видное, нечеткое лицо с пышными черными усами. Фигура покачивалась, превращаясь в грузного мужчину, похожего на огромного гризли. Констанцио вдруг затошнило и он решил выйти в сад. Он медленно продвигался, касаясь рукой стены, в комнате витал испуганный женский шепот. Когда он дошел, наконец, до распахнутой двери, в проеме возникла Грета.

- Господин Констанцио, я вижу ваше будущее, вас ждет много интересных событий, вы женитесь на мадемуазель Алисии, будете путешествовать и умрете в Париже за решеткой.
Констанцио, еле сдерживая рвоту, отодвинул девочку рукой, вывалился из комнаты на лужайку, бегом помчался к кустам. После того, как его вывернуло один раз, он поднял голову и увидел усатого человека-гризли, спускающегося к нему по ступенькам из дома. Галерейщику стало вдруг жутко, он подумал, что следует осенить крестом это наваждение, но новый позыв рвоты согнул его пополам. Наконец, полностью освободив желудок, Констанцио с облегчением опустился на траву, закрыл глаза и окончательно забыл, где находится.

Перевод с французского Кэтти Бебер.